 |
БИОГРАФИИ РУССКИХ УЧЁНЫХ
|
|
|
Карл Максимович Бэр |
|
|
|
Смотрите также:
Биогеронтология – старение и долголетие
Биология продолжительности жизни
Палеопатология – болезни древних людей
|
1792-1876
Один из крупнейших естествоиспытателей 19 века русский академик Карл Максимович Бэр всю свою долгую жизнь посвятил служению науке. Мировая известность Бэра связана прежде всего с его трудами в области морфологии животных, особенно в области эмбриологии. Он по справедливости считается основоположником сравнительной эмбриологии. Результаты тщательных сравнительных исследований зародышевого развития птиц, млекопитающих, земноводных и рыб привели Бэра к установлению важных закономерностей, включенных позднее Дарвином в арсенал доказательств эволюционного учения. Зоологические и эмбриологические исследования относятся преимущественно к раннему периоду научной деятельности Бэра, к годам его работы в Кенигсберге.
После возвращения на родину, в Россию, Карл Бэр занимался главным образом проблемами географии и антропологии, оставив глубокий след и в этих областях науки. Большое значение имели также его труды по прикладной зоологии, в частности по вопросам пресноводного и морского рыболовства. С молодых лет до глубокой старости К. М. Бэр живо интересовался общебиологическими проблемами, выступая с докладами, речами и статьями, посвященными обсуждению закономерностей строения, жизнедеятельности и развития организмов.
Труды К. М. Бэра высоко оценивались его современниками, в том числе ©. Энгельсом, Ч. Дарвином и Т. Гексли. Однако полное признание его научных заслуг пришло позднее, особенно в советское время. За последние два десятилетия Академия наук СССР издала переводы основных эмбриологических трудов Бэра и его «Автобиографии». Советские историки науки в своих книгах и статьях осветили разностороннюю научную деятельность знаменитого натуралиста, имя которого академик В. И. Вернадский ставил в один ряд с Аристотелем, Гарвеем. Ламарком, Кювье и Дарвином, а среди российских академиков — в ряд с М. В. Ломоносовым и Л. Эйлером.
В речи, посвященной памяти К. М. Бэра, академик Ф. В. Овсянников сказал: «Высокий интерес должны представлять для всякого мыслящего человека деятельность и труды такого гениального ученого, каковым был почетный член Академии К. М. Бэр. Он жил не для себя, не для своей семьи, он жил для науки, для отечества, для цивилизации. Он не был коренным русским, но редко приходилось встречать людей, которые так бы были преданы России и ее интересам, как он».
Карл Максимович Бэр (Карл Эрнст фон Бэр) родился в Прибалтийском крае (в нынешней Эстонской ССР) 28 февраля 1792 г. Первоначальное образование он получил дома, после чего четыре года учился в средней школе в Ревеле (ныне Таллин), и вслед за ее окончанием поступил на медицинский факультет университета в Дерпте (ныне Тарту). Студенческие годы Бэра совпали с Отечественной войной 1812 г., в которой молодой Бэр, охваченный патриотическим порывом, принял участие в качестве добровольца-медика. К. М. Бэр вместе с другими студентами медицинского факультета работал в сыпнотифозном бараке в осажденной неприятелем Риге и едва сам не погиб от тифа.
В 1814 г. К. М. Бэр сдал государственные экзамены на степень доктора медицины и защитил диссертацию на тему о заболеваниях, эндемичных для Эстонии. Считая университетское образование недостаточным для самостоятельной врачебной деятельности, он отправился в Вену с целью расширения и углубления практических медицинских познаний. Однако постановка лечебного дела в венских больницах сильно разочаровала Бэра, и в нем пробудилось прежнее увлечение естественными науками, зародившееся еще в детстве и укрепившееся во время студенчества в Дерпте под влиянием лекций физика Г. Паррота, ботаника К. Ледебура и анатома и физиолога К. Бурдаха.
Питая особенный интерес к сравнительной анатомии, К. М. Бэр, по совету друзей, отправился в Вюрцбург к профессору И. Деллингеру и в течение года пользовался его советами при изучении сравнительной анатомии животных, преимущественно беспозвоночных.
Период обучения у Деллингера ознаменовался для К. М. Бэра близким знакомством с прибалтийским уроженцем X. И. Пандером, который впоследствии, так же как и Бэр, сделался членом Петербургской Академии наук. Дружба с Пандером надолго определила направление научных интересов Бэра. Их общий учитель И. Деллингер задумал а то время исследовать ранние стадии развития куриного зародыша, рассчитывая на то, что работу выполнит какой-нибудь его ученик, который проявит интерес к этой теме и притом сможет оплатить расходы по закупке большого количества свежих яиц, заплатить рисовальщику и смотрителю инкубатора. Пандер, обладавший достаточными личными средствами и живо заинтересовавшийся поставленной задачей, охотно принялся за эту работу и в течение года написал диссертацию «Об истории превращений, которые претерпевает насиженное яйцо в течение первых пяти дней».
К. М. Бэру довелось непосредственно наблюдать за работой Пан- дера, которому он горячо советовал взяться за это исследование. Когда в 1817 г. диссертация Пандера была напечатана, К. М. Бэр внимательно ее изучил, однако целый ряд описанных в ней явлений остался для него непонятным. К. М. Бэр уже тогда пришел к заключению, что необходимы новые, более детальные исследования развития куриного зародыша. Взяться за эту работу он смог, однако, только после переезда в Кенигсберг, где его старый учитель Бурдах предложил ему должность прозектора при кафедре анатомии и физиологии. Впоследствии К. М. Бэр писал в своей «Автобиографии», что он с гораздо большей охотой стал бы работать в России, где-нибудь в Прибалтике или в Петербурге, но в России в то время подходящей должности для молодого анатома не нашлось. Правда, когда К. М. Бэр уже дал согласие переехать в Кенигсберг, он получил приглашение занять должность прозектора у дерптского профессора анатомии Л. Цихориуса, к научным знаниям и методам преподавания которого К. М. Бэр получил предубеждение еще в то время, когда слушал его лекции в Дерптском университете. Главным образом поэтому, а также в силу того, что в Кенигсберге возможности для научной работы были более благоприятными, он отклонил предложение Дерптского университета и на 17 лет связал свою судьбу с Кенигсбергом. На первых порах он читал лекции, вел практические занятия по анатомии и заведовал Анатомическим институтом. Два года спустя, когда на К. М. Бэра было возложено чтение курса зоологии и организация зоологического музея, эти обязанности тоже отнимали у него много сил и времени. Тем не менее с первых лет пребывания в Кенигсберге он, наряду с педагогическими и научно- организационными обязанностями, а также с чтением публичных лекций, все с большим увлечением занимался и научно-исследовательской работой. Начав со сравнительной анатомии и систематики, К. М. Бэр вскоре перенес все свое внимание на эмбриологические исследования.
В ходе изучения эмбрионального развития птиц и млекопитающих К. М. Бэр сделал важное открытие, первоначально, правда, не получившее должной оценки. Он обнаружил яйца в яичнике млекопитающих и человека. В 20-х годах прошлого века истинное яйцо млекопитающих еще не было известно, и считалось, что яйцами являются те крупные, наполненные жидкостью пузырьки, которые в XVII в. открыл на поверхности яичника голландский анатом Р. де Грааф. Сначала у собаки, а затем и у других млекопитающих — коровы, свиньи, овцы, кролика, ежа и дельфина, а также и у человека К. М. Бэр установил, что подлинным яйцом является микроскопически малое тельце, находящееся внутри фолликула, или граафова пузырька.
Тщательное описание этих наблюдений Карл Бэр изложил в 1827 г. в форме подробного письма, напечатанного по латыни и адресованного Петербургской Академии наук, которая за год перед тем выбрала К. М. Бэра своим членом-корреспондентом, а в 1828 г.— действительным членом.
Вслед за сочинением «Об образовании яйца млекопитающих и человека» появился первый том классического труда К. М. Бэра «История развития животных», в котором детальное описание развития куриного зародыша сопровождалось обширными теоретическими рассуждениями, посвященными общим закономерностям строения и развития животных. В качестве подзаголовка этого труда К. М. Бэр поставил слова «Наблюдение и размышление», являющиеся девизом всей его научной деятельности.
Здесь, как и в других его работах, богатый фактический материал освещен обобщениями — плодом глубоких размышлений над результатами собственных наблюдений. Вслед за Пандером К. М. Бэр установил раннее разделение зачатка зародыша на два слоя, или листка —• поверхностный, «серозный» и глубжележащий, «слизистый», между которыми вскоре закладывается третий листок, «сосудистый». Одновременно с расслоением зачатка обнаруживаются первые признаки формирования зародыша — появление «первичной полоски», из которой образуются продольные валики, вскоре смыкающиеся друг с другом. На дне желобка, разделяющего эти валики, К. М. Бэр обнаружил тонкий тяж, который Пандер ошибочно принял за спинной мозг. На самом деле — и это открытие составляет важную заслугу Бэра — упомянутый плотный тяж является спинной струной, или хордой, сохраняющейся на всю жизнь у хрящевых рыб, тогда как у высших позвоночных хорда существует только в зародышевом периоде, а позднее исчезает. Наличие хорды у зародышей, как справедливо отметил К. М. Бэр. является одним из основных, наиболее рано появляющимся признаком, характерным для всех позвоночных животных. Из спинных валиков, или пластинок, по наблюдениям К. М. Бэра, развивается центральная нервная система и сегментирующиеся закладки осевого скелета и мышц; эти части вместе с хордой образуют осевые органы развивающегося зародыша.
Все три слоя распластанного на желтке зародыша разрастаются по поверхности желтка и смыкаются на его нижнем полюсе. Слизистый листок образует желобовидное впячивание вдоль лежащей поверх него спинной струны; так закладывается будущий пищеварительный тракт зародыша. Вскоре его головной, а затем и хвостовой конец приподнимается, и зародыш начинает отшнуровываться от желтка. В головной части мозговая трубка образует расширения — мозговые пузыри, дающие впоследствии начало головному мозгу; передний мозговой пузырь образует в то же время боковые выросты — зачатки глаз.
Проследив в деталях дальнейшее развитие, К. М. Бэр описал формирование основных систем органов зародыша, особенно подробно остановившись на образовании кровеносной системы, головного мозга с органами чувств, пищеварительных и дыхательных органов. Наблюдения, описанные в первой половине первого тома «Истории развития животных», еще более детализированы во втором томе этого труда, опубликование которого задержалось на девять лет, причем этот второй том вышел в свет без объяснительного текста к рисункам и без заключительной главы. Недостающие части второго тома К. М. Бэр не прислал издателю, несмотря на неоднократные напоминания. Биографы объясняют такое отношение к собственной работе подавленным душевным состоянием Бэра, тяжело переживавшего невнимание со стороны немецких ученых к его эмбриологическим трудам. Не меньшую роль сыграло и то обстоятельство, что с первых лет пребывания К. М. Бэра в Петербурге его силы были поглощены новыми обязанностями — приведением в порядок академической библиотеки, а затем подготовкой к первой северной экспедиции. Несмотря на незавершенность второго тома «Истории развития животных», это сочинение имеет весьма большое значение. В нем содержатся точные сведения о формировании яйца в яичнике курицы, о строении отложенного и еще не насиженного яйца, а также детальное описание формирования отдельных органов цыпленка. Помимо этого во втором томе изложены наблюдения над развитием млекопитающих, рептилий, амфибий и рыб; наиболее подробно освещено развитие млекопитающих и отмечены различия в развитии зародышей у разных отрядов этого класса. Развитие животных, лишенных в зародышевом периоде амниона и желточного мешка, т. е. амфибий и рыб, описано менее детально, так как эмбриональному развитию низших позвоночных К. М. Бэр посвятил самостоятельные, напечатанные перед тем работы. Среди них особенный интерес представляет вышедшая в 1834 г. статья «Превращение яйца амфибий до возникновения зародыша и вытекающие отсюда следствия для теории развития». В ней содержится описание раннего развития лягушки, выражающегося в разделении яйца на части, или шары дробления. Это явление отчетливо видели еще в 1824 г. Прево и Дюма, но существо его осталось для них непонятным. По меткому выражению К. М. Бэра, Прево и Дюма «в буквальном смысле слова остались на поверхности явления». Дело в том, что французские эмбриологи описали только сеть борозд, появляющихся на яйце лягушки, и не подозревали, что эти борозды проникают в глубь яйца и разделяют его. К. М. Бэр считал, что ту же ошибку сделал и итальянский исследователь М. Рускони, опубликовавший в 1826 г. работу о развитии бурой лягушки. На самом деле Рускони подобно Бэру правильно оценил дробление яйца как действительное разделение его на обособленные друг от друга части. К. М. Бэр еще более детально, чем Рускони, описал появление первых двух борозд, пересекающих друг друга под прямым углом и проходящих через верхний и нижний полюсы яйца.
Этим бороздам, используя удержавшиеся в науке до настоящего времени географические термины, Бэр дал название меридиональных, а третью, разделяющую яйцо в горизонтальной плоскости, он назвал экваториальной бороздой. Дробление продолжается далее, причем в верхнем полушарии яйца оно протекает быстрее, чем в нижней, пока все яйцо не превращается в скопление маленьких, как выражается Бэр, «желточных отдельностей». Только после этого начинается формирование зародыша. Очень интересны общие соображения К. М. Бэра, связанные с описанным дроблением яйца. «Исходный индивидуум, яйцо,— писал он,— разделяется на бесчисленное количество индивидуальностей, каждая из которых имеет ничтожное значение и оказывается лишь элементарной составной частью нового индивидуума; жизненный процесс растворяет исходную индивидуальность, которая, однако, совсем не разрушается, так как из ее обломков возникает новый индивидуум». В этих образных словах содержится выражение того единства целостности и расчлененности многоклеточного организма, которое было понято значительно позднее, после окончательного торжества клеточной теории.
Дополнением ко второму тому «Истории развития животных» являются также сочинение К. М. Бэра о развитии рыб (1835 г.) и более ранние статьи о жабрах и жаберных сосудах у зародышей позвоночных. Особенно важны эти последние работы, в которых он подтвердил и детализировал открытие своего друга Г. Ратке, установившего наличие жаберных щелей в эмбриональном периоде у птиц и млекопитающих, включая и человека.
После переезда в Петербург, когда К. М. Бэр почти полностью переключился с эмбриологических работ на другие исследования, он лишь время от времени выступал со статьями об уродствах у рыб, млекопитающих и человека, справедливо считая, что изучение уродств может пролить свет на закономерности нормального развития. Лишь значительно позднее, в 1845 г., он попытался возобновить занятия эмбриологией во время научной командировки в Италию. Изучая развитие яиц асцидий и морских ежей, К. М. Бэр прежде всего доказал возможность искусственного осеменения (эта проблема интересовала его в связи с вопросами искусственного рыборазведения), а затем проследил ранние стадии развития яиц морского ежа. С той точностью, которую допускает прижизненное наблюдение, К. М. Бэр проследил судьбу яйцевого ядра во время дробления, показав, что ядра бластомеров являются прямыми потомками яйцевого ядра. Его наблюдения внесли существенную поправку в господствовавшие в то время, да и значительно позже, представления, будто яйцевое ядро исчезает после оплодотворения и повторно возникает в начале дробления.
Теперь следует, вернувшись назад, остановиться на теоретических размышлениях, заключающих первый том «Истории развития животных». Они касаются прежде всего общей характеристики тех процессов развития, которые К. М. Бэр назвал «внутренним преобразованием особи». По его мнению, на всех этапах формирования животного развитие идет в направлении от гомогенного (однородного) к гетерогенному (разнородному), или от общего к частному. Этот переход в развитии от общего к частному, т. е. дифференцирование, происходит, по описанию К. М. Бэра, в трех формах, которые он назвал первичным, гистологическим и морфологическим обособлением. Первичное обособление— это разделение раннего зародышевого зачатка на слои, которые еще Пандер назвал зародышевыми листками. Гистологическое обособление совершается позднее в уже отделившихся друг от друга зародышевых листках, каждый из которых дает начало различным тканям. При помощи морфологического обособления однородные закладки систем органов превращаются в сформированные органы. Так, однородная сначала пищеварительная трубка расчленяется на пищевод, желудок и разные отделы кишечника, а также дает начало печени и, кроме того, отделяет от себя легкие и временный зародышевый орган аллантоис. Описанные формы обособления, или дифференцирования, и являются, по мысли К. М. Бэра, источником сложной (гетерогенной) организации сформированного животного.
У позвоночных эта организация, по представлениям К. М. Бэра, подчиняется следующей общей схеме. Любое позвоночное животное построено в виде системы трубок, лежащих одна над другой или заключенных одна в другой. Трубчатое строение имеют центральная нервная система, главный сосуд и кишка, заключенная в трубку, состоящую из сосудистого слоя. Эта совокупность трубок одета снаружи общей трубкой сосудистого слоя, а на поверхности еще кожной трубкой.
Представление об этом, выявляющемся в процессе развития и характерном для всех позвоночных взаимном расположении органов, К. М. Бэр положил в основу выделения позвоночных в единый тип, противопоставленный остальным трем типам животного царства — удлиненному, или членистому, массивному и периферическому, или лучистому. Разделение животных на сходные четыре типа по чисто анатомическим признакам за несколько лет до К. М. Бэра осуществил знаменитый французский зоолог Ж. Кювье, считавший при этом, что между отдельными типами нет и не может быть переходов. Теория типов К. М. Бэра, построенная на эмбриологической основе, была более гибкой, чем теория Кювье, так как Бэр видел в развитии представителей одного типа некоторые черты, свойственные другим типам, и, по-видимому, допускал, хотя и очень осторожно, развитие всех животных от одной общей формы. Признаки типа, т. е. характер взаимного расположения органов, К. М. Бэр не считал единственной характеристикой организации того или иного животного, различая в ней еще и степень сложности строения, или, как он говорил, «степень образования животного тела». Этим термином он обозначал уровень разнородности (гетерогенности) частей, т. е. степень гистологического и морфологического обособления. Сравнивая низших позвоночных (рыб) с высшими членистыми (насекомыми), К. М. Бэр отметил, что последние обладают более гетерогенным строением, хотя рыбы и принадлежат к более высокому, чем насекомые, типу организации. В процессе зародышевого развития основные признаки типа обнаруживаются очень рано, тогда как «степень образования тела» повышается лишь постепенно.
Сравнивая друг с другом развивающихся зародышей разных позвоночных, К. М. Бэр установил закономерное увеличение сходства между зародышами при прослеживании развития вспять, к исходному моменту, зарождению новой особи. Каждый развивающийся организм, например зародыш курицы, обнаруживает прежде всего основные признаки типа, к которому он относится, в данном случае — принадлежность к типу позвоночных. Однако на ранних стадиях развития еще невозможно решить, к какому классу—рыб, амфибий, рептилий, птиц или млекопитающих — относится данный зародыш. Позднее появляются признаки класса птиц, затем признаки отряда куриных, далее — признаки рода и вида домашних кур и, наконец, признаки породы и чисто индивидуальные особенности.
О сходстве зародышей, принадлежащих к одному типу, К. М. Бэр писал так: «У меня имеются два маленьких эмбриона в спирту, для которых я забыл написать название, и я теперь уже не в состоянии определить класс, к которому они принадлежат. Это могут быть ящерицы, маленькие птички или совсем молодые млекопитающие; настолько сходно образование головы и туловища у этих животных... Итак, чем дальше мы заходим в историю развития позвоночных, тем более сходными оказываются эмбрионы в целом и в отдельных частях». Ч. Дарвин в своем труде «Происхождение видов путем естественного отбора» привел это выразительное место из бэровской «Истории развития животных» для иллюстрации сформулированной Бэром закономерности, которую Дарвин назвал «законом зародышевого сходства».
Исходя из своих наблюдений, К. М. Бэр, однако, решительно возражал против мнения, высказывавшегося его современником, немецким анатомом И. Меккелем, что зародыш высших животных проходит в своем развитии через стадии, соответствующие взрослому состоянию ряда более низко организованных животных. «Каждый зародыш определенной животной формы,— писал Бэр,— вместо того, чтобы проходить через другие определенные формы, напротив, отходит от них. Зародыш высшей формы похож не на другую животную форму, а только на ее зародышей». Сходство зародышей высших животных со взрослыми низшими зависит, по мнению К. М. Бэра, от того, что последние слабо дифференцированы и поэтому мало отличаются от зародышей. Факт сходства между зародышами, тем большего, чем моложе зародыши, привел К. М. Бэра к вопросу, «не тождественны ли в основном все животные в начале своего развития, и нет ли для них всех одной общей первичной формы?» К. М. Бэр утверждал, что такая общая для индивидуального развития всех животных форма действительно существует; ею является пузырьковидная эмбриональная стадия, которой соответствует, по современной терминологии, стадия бластулы. «Простая форма пузырька,— писал К. М. Бэр,— есть общая основная форма, из которой развиваются все животные, не только по идее, но исторически».
В этой связи уместно поставить вопрос об отношении Карла Бэра к теории эволюции, идея которой носилась в воздухе в ту эпоху, когда он вырабатывал свои эмбриологические представления и пытался сделать из них общебиологические выводы. Теория эволюции вылилась в законченное учение в трудах Ч. Дарвина, когда К. М. Бэр был уже довольно стар, но продолжал живо интересоваться новыми веяниями в биологической науке. В литературе, посвященной научным взглядам К. М. Бэра, долгое время было распространено представление, что в молодые годы он был убежденным эволюционистом и допускал возможность превращения одних форм в другие в достаточно широких пределах, а позднее все более суживал эту возможность трансформации.
Систематический анализ трудов К. М. Бэра, опубликованных в разные годы, и сопоставление их с неопубликованными, хранящимися в архивах рукописями, заставляет прийти к следующему выводу. В ранних зоологических и сравнительно-анатомических работах К. М. Бэр вообще не ставил вопроса об исторической преемственности различных форм животных, т. е. об эволюции органического мира, довольствуясь необходимым для целей классификации установлением признаков большего или меньшего сходства. Для обозначения этого сходства он иногда употреблял слово «сродство», не вкладывая в него понятие кровного родства, или общности происхождения. Позднее, в период интенсивных занятий эмбриологией и в ближайшие за тем годы К. М. Бэр пришел к выводу о возможности эволюционных изменений в сравнительно узких границах, допуская иногда кровное родство и происхождение от общих предков животных, относящихся к одному типу. Возможность трансформации животных одного типа в животных другого типа К. М. Бэр отвергал, и поэтому встретил решительными возражениями исследования знаменитого эмбриолога А. О. Ковалевского, доказывавшего общность происхождения позвоночных и беспозвоночных на основе общности явлений эмбрионального развития позвоночных и оболочников, которых тогда относили к типу моллюсков.
Уверенность в том, что разные виды животных происходят один от другого, К. М. Бэр основывал на закономерностях географического распространения животных. Ссылаясь на эти соображения Бэра, а также на его сравнительно-эмбриологические работы, Дарвин назвал Бэра одним из своих предшественников. Однако сам К. М. Бэр не использовал результатов наблюдений над развитием зародышей в качестве доказательства кровного родства между отдельными классами позвоночных, а тем более родства между разными типами животного царства.
Признавая в той или иной форме историческое развитие организмов, или «трансмутацию», К. М. Бэр исходил из того, что иначе пришлось бы поверить в чудо и допустить вмешательство в явления природы «высшей силы»; последнее представление он считал недопустимым для натуралиста.
Каким же образом, по мнению К. М. Бэра, совершалась эта трансмутация? В 1859 г. на этот вопрос был дан исчерпывающий ответ теорией Ч. Дарвина, показавшего, что возникающие под воздействием окружающей среды изменения животных и растений могут быть весьма разнообразными, так что изменившиеся живые существа оказываются, одни в большей, другие в меньшей степени, приспособленными к условиям существования. В результате выживают в борьбе за жизнь только те измененные формы, которые оказались по отношению к условиям существования в благоприятном положении, обладая признаками, наиболее приспособленными к среде обитания. Это выживание самых приспособленных и гибель менее приспособленных Ч. Дарвин назвал естественным отбором, придавая ему значение основной движущей силы эволюции.
Подобное истолкование эволюционного процесса представлялось К. М. Бэру неприемлемым. «Я не отрицаю трансмутацию,— писал он в одном письме,— и возражаю лишь против того, как понимает ее Дарвин». Собственной эволюционной теории, которая могла бы объяснить «трансмутацию» иначе, чем это сделал Дарвин, К. М. Бэр не создал, склоняясь, по-видимому, к представлениям, близким к теории «гетерогенной эволюции», выдвинутой немецким биологом А. Келликером. Последний считал, что в процессе развития зародыша у него могут возникнуть незначительные изменения, которые при достижении взрослого состояния превратятся в столь существенные уклонения от родительской формы, что потомство окажется уже сходным с животным другого вида, рода, семейства или даже отряда. Помимо фактической необоснованности такой «скачкообразной» эволюции теория Келликера не отвечала на вопрос, от чего зависит столь ясно истолкованное Дарвином возникновение приспособительных признаков, обеспечивающих поразительное соответствие строения живых существ тем потребностям, которые определяются условиями существования. К. М. Бэр не видел этого основного порока теории Келликера; последняя была созвучна его собственным представлениям о направленном характере всякого процесса развития, ведущего к определенному финалу, или, как выражался К. М. Бэр, к определенной цели.
Представления К. М. Бэра о целесообразности в живой природе заслуживают специального рассмотрения. Немецкий философ Р. Штельцле, напечатавший в 1897 г. книгу под заглавием «К. Э. фон Бэр и его мировоззрение», столь же безоговорочно, сколько и необоснованно, считал взгляды Бэра антиэволюционными, телеологическими и идеалистическими, одновременно осуждая великого натуралиста за его «малоприличную полемику против идеи творца». В самом деле, К. М. Бэр не стеснялся в выражениях, высмеивая церковные представления о создании богом новых видов животных. Иронические сентенции К. М. Бэра по адресу религиозных догматов вполне соответствуют его общему умонастроению. Бэр считал несовместимым с совестью подлинного ученого апелляцию к непознаваемым силам. Он был уверен, что бесконечно многообразный мир существует независимо от человеческого сознания и воспринимается органами чувств, причем в познании мира обнаруживается неограниченная мощь разума и его детища — науки. К вопросу о значении науки К. М. Бэр в своих сочинениях возвращался неоднократно. «Наука,— писал Бэр,— вечна в своем источнике, не ограничена в своей деятельности ни временем, ни пространством, неизмерима по своему объему, бесконечна по своей задаче, недостижима по своей цели». Говоря о «недостижимости целей» в науке, он, несомненно, имел в виду невозможность исчерпать научным познанием бесконечно многообразный мир явлений, а не наличие в природе чего-либо непознаваемого. «Ограниченные умы,— заметил Бэр,— питали надежду или, лучше сказать, выражали опасение, что пределы человеческого познания будут скоро достигнуты. Мысль малодушная, недостойная бесконечной продуктивности человеческого разума!».
В кажущемся противоречии с только что охарактеризованным умонастроением К. М. Бэра стоят некоторые места его статей, посвященных целесообразности в живой природе. Сущностью жизни, по его мнению, является само течение жизненного процесса, т. е. ряд следующих друг за другом состояний. Об источнике перехода из одного жизненного состояния в другое он говорит с полной определенностью: «Мы можем оставить без обсуждения пустой спор о жизненной силе, так как дело идет только о необходимости, вызывающей следующие друг за другом моментальные состояния организации». К. М. Бэр особенно подчеркивал связь преходящих состояний, процессов перехода от одного состояния к другому и подготовительных изменений с окончательным состоянием, когда, например, в результате сложных превращений «из шарообразного или эллиптического яйца через много промежуточных состояний достигается финал — порхающая бабочка». Говоря об эмбриональном развитии, К. М. Бэр замечает, что уже на самых ранних стадиях вещество яйца перерабатывается для образования органов так, «как будто в яйце сидит разумный и понимающий строитель». Подобная метафора понадобилась ему для того, чтобы подчеркнуть, что жизненный процесс, в частности развитие особи, характеризуется направленностью, т. е. движется к определенному финалу, хотя яйцо и зародыш и не сознают этого. Направленность развития, впрочем, не абсолютна; она зависит от внешних условий. «Жизнь,— говорит Бэр,— есть не что иное, как идущее к определенному финалу самопревращение, приспособленное к внешним условиям». «Как можно,— спрашивал он,— недооценивать то, что эти процессы относятся к будущим состояниям? Они направлены на то, что должно возникнуть... Следующие друг за другом изменения должны служить цели».
В немецком языке существуют два слова — Zweck и Ziel, оба они переводятся как «цель»; впрочем и по-немецки в бытовом словоупотреблении эти слова могут заменять друг друга. Однако К. М. Бэр находит в них такой смысловой оттенок, который позволил ему использовать эти слова для обозначения различных понятий. Сознательно намеченная цель (Zweck) относится только к разумной деятельности человека. Наоборот, в явлениях природы, заканчивающихся определенным результатом, нельзя искать разумной цели, поставленной каким-то мыслящим существом. Направленное течение процессов природы есть выражение их движения к тому состоянию, которое К. М. Бэр обозначает словом Ziel и которое по-русски удобно перевести словами результат, или финал. Достижение финального состояния осуществляется, по Бэру, не стремлением к сознательно намеченной цели, а в силу естественной необходимости.
Недоверие современных ему естествоиспытателей к употреблению понятий, отражающих направленность естественных процессов, К. М. Бэр объяснял, ссылаясь на историю науки. В средние века в явлениях природы, а особенно в строении и жизнедеятельности организмов, прежде всего видели умысел бога и все явления объясняли действием непознаваемых сил. Анатомы и физиологи вплоть до середины XVIII в., сталкиваясь с проявлениями целесообразности в строении и отправлениях организмов, приписывали ее всемогуществу и премудрости творца. При этом даже проявления чисто механической необходимости трактовались как результат божественной воли. Так, голландский анатом XVII в. Адриан ван Спигель, говоря о седалищных мышцах человека, которые в связи с прямохождением развиты у него сильнее, чем у четвероногих животных, высказывал уверенность, что человек обладает столь мощным седалищем для того, чтобы сидеть на мягкой подстилке, когда он размышляет о божьем величии. Перелом в этом мировоззрении совершил И. Ньютон, показавший на примере падения тел и движения планет простые законы природы в их действии. Только после этого, как пишет К. М. Бэр, «измышленные от скудости знания силы и силенки, о которых нельзя было сказать ничего определенного, исчезли как призраки на свету». К концу XVIII в., по его словам, ни один образованный человек не сомневался в том, что физико-химические процессы обязаны естественной необходимости. Однако, и в это время еще сохранялась уверенность, что жизненные явления подчиняются совершенно особым закономерностям, почему для их объяснения принимали «особую силу, которая обнаруживает свою деятельность в этих телах и обусловливает все то» что не удалось объяснить с помощью уже известных физических и химических сил; эту силу называли жизненной силой». К. М. Бэр был твердо убежден, что гипотеза жизненной силы является попыткой затуманить подлежащую решению задачу. «Сила, к которой нельзя приложить меру,— писал он,— сила, которая стремится к цели, есть порождение фантазии или произвола мысли».
И вместе с тем, по мнению К. М. Бэра, при всех успехах познания процессов в природе, проявляющихся в форме необходимой деятельности, не следует отрицать направленности процессов и целей в природе. К. М. Бэр считал, что процессы формирования чего бы то ни было, в том числе и процессы развития зародыша, нельзя нацело сводить к дей^ ствию физико-химических сил, так как эти силы должны быть отмерены в соответствии с тем, что в конце концов получится. «Если старая мудрость,— писал он,— признававшая целесообразность и величие в делах природы, должна быть отброшена, то это не дает права утверждать, что в природе действуют только необходимости, лишенные направления. Совершенно ясно, что ничто не происходит без достаточного основания, однако ненаправленные силы природы не могут создать ничего упорядоченного, даже математически-определенную форму, а еще менее — сложный организм; они могут только разрушать».
Субъективно К. М. Бэр был решительно против идеалистического истолкования жизненных явлений. «По поводу моих общих взглядов,— заметил он, имея в виду свой основной труд «Историю развития животных»,— мне был сделан упрек, что они слишком механичны. Сознаюсь, что я принимаю этот упрек как похвалу, потому что лучше стоять на твердой почве, чем витать в облаках. Натуралистическому подходу вообще отвечает правило говорить только о том, что действительно видел, и выводить мысли из наблюдений, а не основывать наблюдения на предвзятых доыслях». Когда К. М. Бэр принимает как похвалу утверждение о «механичности» его воззрений, это следует понимать как признание их материалистического характера,— именно этот смысл имеет его отказ от идеалистического «витания в облаках». «Натуралистическое» мировоззрение К. М. Бэра не могло, однако, не вступить в конфликт с распространенной в его время формой материализма, с упрощенным, механистическим материализмом. Его возражения против естествоиспытателей, стремящихся свести без остатка все жизненные явления к физико- химическим законам и не видящих качественного своеобразия этих явлений, адресованы именно сторонникам вульгарного, механистического материализма. Однако столь же резко выступал он и против сторонников приспособлять явления природы к церковным догматам. Отвергая понятие сознательной цели применительно к явлениям органического мира, в которых он не усматривал разумной, заранее обдуманной деятельности, К. М. Бэр стремился подчеркнуть целесообразный, т. е. приспособительный характер строения и отправлений живых существ, в особенности их развития как индивидуального, так и исторического. Развитие индивидуума, неуклонно воспроизводящее в каждом поколении все признаки вида, являлось для К. М. Бэра убедительным свидетельством того, что процессы развития не могут быть объяснены случайной игрой физико-химических сил. Даже употребляя облеченное в идеалистическую форму выражение, что развитие особи управляется идеей вида, он, по- видимому, имел в виду мысль, что направление развития данной особи повторяет развитие особей данного вида, т. е. что развитие особи определяется видовыми особенностями, окончательно выявляющимися во взрослом состоянии. Можно признать, что в своих рассуждениях и в своей терминологии К. М. Бэр шел по острию ножа, что различие между понятиями цель (Zweck) и финал (Ziel) мало ощутимо, и поэтому он непрерывно рисковал соскользнуть с понятия «финал» к понятию «цель»; несомненно это и случалось с ним неоднократно. Можно признать даже, что он был недостаточно последователен в борьбе с религиозной идеологией и что отдельные его выражения сходны с представлениями деизма или пантеизма. Суждения К. М. Бэра, утверждавшего объективное существование целесообразности (приспособленности) строения и жизнедеятельности живых существ, не только подчас облекались в идеалистическую форму, но и не всегда были свободны от идеалистического содержания. В самом деле, отрицая значение естественного отбора в процессах приспособительной эволюции животного и растительного мира, К. М. Бэр тем самым прошел мимо истинного источника целесообразности в живой природе.
Эта же непоследовательность взглядов великого натуралиста привела его к возражениям против дарвиновского понимания эволюции млекопитающих, завершившейся возникновением человека. Первый раз К. М. Бэр в отчетливой форме высказался о проблеме происхождения человека по случаю выхода в 1863 г. книги соратника Дарвина Томаса Гексли «Доказательства, касающиеся места человека в природе». Основываясь на существенных различиях в строении ноги человека и задней конечности человекообразных обезьян, а также на том, что ископаемые переходные формы между обезьянами и человеком неизвестны, К. М. Бэр пришел к заключению, что утверждение о происхождении человека от обезьяны остается научно не обоснованным. И хотя К. М. Бэр утверждал, что он не привлекает в качестве аргументов соображения этического характера, этому не вполне можно верить, так как его рассуждения резюмируются заявлением, что он с негодованием отвергает мысль о происхождении человека от какой-либо обезьяны. Вопрос о подлинном происхождении человека он оставил без ответа, намекая чуть ли не на возможность самозарождения яйца, из которого развился первый человек.
Размышления К. М. Бэра, касающиеся эволюции органического мира, включая критику теории Дарвина, и его соображения о происхождении человека, относятся преимущественно к последнему периоду жизни, когда он уже отошел от исследовательской работы.
Как было отмечено выше, переездом К. М. Бэра в Петербург датируется изменение направления его научной деятельности. Первоначально он взял на себя нелегкую обязанность привести в порядок отдел иностранных книг академической библиотеки и выполнил эту работу с присущей ему добросовестностью и эрудицией.
Через два года после окончательного переезда в Петербург К. М. Бэр задумал и летом 1837 г. осуществил свое первое путешествие на север России, посетив необитаемую тогда Новую Землю. Результатом этой экспедиции были геологические и метеорологические наблюдения, а также ботанические и зоологические сборы, поступившие в распоряжение Академии наук. О подготовке экспедиции и ее результатах К. М. Бэр сообщал в отчетных докладах в Академии и в нескольких специальных статьях, опубликованных в ее изданиях — Известиях и Записках Академии наук.
В последующие годы (1838 и 1839 гг.) К. М. Бэр неоднократно ездил в Финляндию, где особенно интересовался геологическими следами ледникового периода, а в 1840 г. совершил экспедицию на Кольское побережье Баренцова моря. Из этой поездки он также привез ценные коллекции морских и наземных животных, впоследствии изученные другими зоологами. В частности, принадлежащие ему сборы губок Баренцова моря почти 30 лет спустя обработал молодой тогда натуралист Н. Н. Миклухо-Маклай, впоследствии известный путешественник и этнограф.
В течение 40-х годов К. М. Бэр жил в Петербурге, взяв на себя помимо работы в Академии наук еще заведование кафедрой сравнительной анатомии и физиологии Медико-хирургической академии. В лекционных курсах, которые он там читал, уделялось много внимания вопросам эмбриологии. При кафедре его стараниями был создан сравнительно-анатомический кабинет. Покинув после одиннадцати лет работы Медико- хирургическую академию, постановка преподавания в которой его не удовлетворяла, К. М. Бэр вернулся к экспедиционной деятельности. Этот второй период его научных путешествий открывается поездкой на Чудское озеро и на принадлежавшее России побережье Балтийского моря. Основной целью путешествия были вопросы прикладной ихтиологии, в частности выяснение причин падения уловов рыбы. Заинтересовавшись этой важной отраслью народного хозяйства, К. М. Бэр в последующие годы (1853—1857 гг.) совершил четыре экспедиционные поездки на Каспийское море. Эти путешествия, протекавшие подчас в очень тяжелых условиях бездорожья, морозов, метелей и нехватки продовольствия, полные опасностей при переправах по льду, при плавании в низовьях Волги на лодках и по Каспийскому морю на маленьких парусных судах, обнаружили необычайную настойчивость и бесстрашие ученого, которому к концу путешествия было уже более шестидесяти лет. Предпринятые с непосредственной целью обследования рыболовства экспедиции Бэра приняли, по его инициативе, широкий комплексный характер. Он ставил перед собой задачу обследовать малоизученную юго-восточную часть Европейской России со стороны географической, гидрологической и геологической, а также собрать сведения о ныне живущих и ископаемых животных. В связи с основными целями экспедиции он особенно интересовался рыбами и водными животными, служащими кормом рыб; изучал экологические условия жизни промысловых рыб, их питание и ход во время нереста, места икрометания и развития мальков, зимовки рыб и т. п. Специальное внимание К. М. Бэр уделил способам лова, причем обнаружил в хищническом вылавливании молоди одну из причин прогрессирующего обеднения рыбных запасов. Он обследовал также методы заготовки рыбы впрок, отметив, что волжская сельдь, или «бешенка», используется только для вытапливания технического жира. Местные жители считали, что бешенку нельзя употреблять в пищу, почему громадные количества этой рыбы истреблялись лишь для получения жира. По совету ученого, волжскую, или каспийскую, сельдь стали засаливать, сберегая тем самым ранее неиспользовавшиеся ресурсы питания.
Важным результатом географических и гидрологических исследований К. М. Бэра было выяснение причин неодинаковой высоты правого и левого берегов европейских рек. Основываясь сначала на наблюдениях, сделанных на Волге, а затем распространив их и на другие реки, он установил, следующую закономерность: у рек, текущих в северном полушарии с севера на юг, правый берег всегда высокий; он нередко бывает обрывистый, вследствие подмывания рекой. Левый берег рек пологий и все более обнажающийся в результате отступания реки вправо. Это явление К. М. Бэр объяснил суточным вращением Земли. Под влиянием центробежной силы речные воды непрерывно отбрасываются вправо. Помимо речной гидрологии К. М. Бэр занимался также вопросами обмеления Каспийского моря.
К проблеме изменения уровня моря ему пришлось вернуться еще раз пять лет спустя, когда он был командирован на Азовское море для выяснения причин его прогрессирующего обмеления. Ему удалось установить, что этот процесс зависит не от сбрасывания балласта морскими судами, как это тогда предполагали, а от естественных явлений подмывания морских берегов прибоем. Во время азовской экспедиции Бэр и его сотрудники собрали обширные коллекции, характеризующие главным образом фауну беспозвоночных Азовского моря.
С начала 50-х годов К. М. Бэр стал серьезно заниматься антропологией, интерес к которой он проявлял и ранее, во время работ в Кенигсберге. Задачи этой науки он понимал очень широко, включая в ее рамки анатомию и физиологию человека, учение о человеческих расах, об их происхождении и расселении и даже проблемы этнографии и археологии. Его собственные исследования в области антропологии касались преимущественно изучения черепов, сначала по коллекциям анатомического музея Академии наук, которые усилиями Бэра были вскоре значительно пополнены. По его настояниям в Академию наук присылались как черепа современных людей, населяющих разные материки и страны, так и черепа, добытые при раскопке курганов. Применив усовершенствованные методы измерения черепов, позволившие объективно сопоставлять краниологические признаки людей разных рас, К. М. Бэр пришел к важным, принципиальным выводам о природе расовых различий. Основным его заключением было решительное утверждение единства происхождения всех человеческих рас, несомненно принадлежащих к одному виду. Существующие расовые признаки — цвет кожи и волос, различие черт лица и формы черепа, по его мнению, малосущественны и не дают основания для разделения человеческого рода на разные виды. Эти мысли изложены в различных его докладах и статьях на антропологические темы. Наибольшее значение среди них имеет статья «О папуасах и альфурах» (1859 г.), в которой высказаны также соображения об эволюции живых существ в результате географической изоляции разновидностей одного вида. Именно на эту работу К. М. Бэра ссылался Ч. Дарвин, причисляя Бэра к своим предшественникам.
Из антропологических исследований К. М. Бэр делал не только научные, но и политические выводы. На съезде немецких антропологов в Геттингене в 1861 г. он выступил с большим докладом, в котором отстаивал мысль о единстве всего человеческого рода, и показал, что население многих современных государств, в частности Англии и Соединенных Штатов Америки, является смешанным в расовом отношении, что не мешает успешному культурному развитию этих стран. В заключение он обрушился на «нечеловеческую жестокость» белых колонизаторов по отношению к народам Америки и Африки, которую идеологи колониализма стремились оправдать заявлением, что коренное население этих материков состоит из людей «низшей» расы. Гуманная точка зрения К. М. Бэра, защищавшего право всех наций, независимо от расы, цвета кожи и формы черепа, пользоваться материальными и культурными благами, полностью отвечает взглядам прогрессивных людей второй половины XX в., вынужденных еще теперь выступать против расовой дискриминации и угнетения одних народов другими.
Антропологические работы К. М. Бэра завершили его деятельность в Петербургской Академии наук. В конце 1862 г., в 70-летнем возрасте он вышел в отставку и был избран почетным академиком, продолжая участвовать в заседаниях Академии вплоть до отъезда в Дерпт в 1867 г.
В 1864 г. Академия наук торжественно отметила 50-летие присуждения К. М. Бэру докторской степени, в связи с чем была выбита медаль с его профильным портретом и латинской надписью, увековечивающей его заслуги в области эмбриологии и антропологии. Надпись эта звучит так: «Начав с яйца, он показал человеку человека». К юбилею было также приурочено опубликование обширной «Автобиографии» Бэра и учреждение академической премии его имени за лучшие работы по биологии. Первыми лауреатами Бэровской премии стали в 1867 г. два молодых русских исследователя — А. О. Ковалевский и И. И. Мечников, достойные преемники К. М. Бэра в области эмбриологии, по справедливости считающиеся основоположниками сравнительной эволюционной эмбриологии.
Последние девять лет жизни К. М. Бэр провел в Дерпте, где он за полвека до того окончил университет. Живя на покое, он не прекращал, несмотря на надвигающуюся слепоту, интенсивной научно-литературной деятельности. Он издал, в частности, II и III тома «Речей и статей» (I том вышел в свет еще в бытность Бэра в Петербурге, в 1864 г.), часть которых посвящена историко-географическим, а часть — общебиологическим вопросам. К числу последних относятся статьи о теории Ч. Дарвина и о целесообразности в живой природе, о которых была речь выше.
Карл Максимович Бэр умер 28 ноября 1876 г. в возрасте восьмидесяти четырех лет. Спустя десять лет в его родном университетском городе Дерпте был поставлен прекрасный памятник, изваянный А. М. Опекушиным, автором московского памятника А. С. Пушкину.
В 1926 г. исполнилось 50 лет со дня смерти Бэра. Академия наук СССР отметила эту дату организацией выставки и выпуском сборника, посвященного памяти выдающегося натуралиста. На открытии этой выставки крупнейший русский геолог академик В. И. Вернадский сказал: «В Петербурге николаевского времени жил великий естествоиспытатель и великий мудрец. Это исторический факт огромного значения в создании нашей культуры, хотя немногие современники это сознавали. Это начинают понимать потомки».
Предсказание В. И. Вернадского полностью оправдалось.
Наряду с другими корифеями отечественной науки Карл Максимович Бэр живет в памяти наших современников, его труды продолжают издаваться и изучаться, его жизнь остается примером беззаветного служения науке и родине.
Главнейшие труды К. М. Бэра: De ovi mammalium et hominis genesi, Lipsiae, 1827; Commentar zu der Schrift: De ovi mammalium et hominis genesi, «Zeits. f. organ. Phys.», т. II, 1828; История развития животных (Наблюдения и размышления), т. I (1828), М., 1950; т. II (1837), М., 1953; Всеобщий закон развития природы (1934), в кн.: Карл Эрнст ф. Бэр, «Избранные работы», ГИЗ, 1924; Материалы к истории рыболовства в России и в прилежащих к ней морях, «Записки Академии наук», 1854; Почему у наших рек, текущих на север или на юг, правый берег высок, а левый низмен? «Морской сборник», т. XXVII, 1857; Uber Papuas und Alfuren, «Mem. Acad, des Sci.», СПб., серия VI, т. VIII, 1859; Kaspische Studien, I—VIII, СПб., 1859; Исследования о состоянии рыболовства в России, т. II, СПб., 1861; Автобиография (1865), М., 1950; Uber den Zweck in den Vorgangen der Natur. Uber Zweckma|3igkeit oder Zielstrebigkeit uberhaupt, в кн.: «Reden... und kleinere Aufatze», т. II, 1876; Ober Zielstrebigkeit in den organischen Korpern insbesondere, там же; Uber Darwin's Lehre, там же.
О К. М. Бэре: Stieda L., Prof. Dr. Karl Ernst v. Baer, eine biographisch Skizze Braunschweig, 1878; Овсянников Ф. В., Очерк деятельности К. М. Бэра и значение его трудов, «Записки Академии наук», т. 35, 1879; Холодковский Н. А., Карл Бэр, ГИЗ, 1924; Соловьев М. М., Бэр на Новой Земле, М., 1934; Он же, Бэр на Каспии, М., 1941; Райков Б. Е., О жизни и научной деятельности К. М. Бэра, в кн.: К. М. Бэр, «История развития животных», т. I, М., 1950; Он же, Русские биологи-эволюционисты до Дарвина, т. II, М., 1951; Бляхер Л. Я., История эмбриологии в России (с середины XVIII до середины XIX века), М., 1955; Микулинский С. Р., Взгляды К. М. Бэра на эволюцию в додарвиновский период, «Анналы биологии», М., т. I, 1959; Он ж е, О неизвестных рукописях и других материалах К. М. Бэра, «Вестник АН СССР», № 3, 1960; Он же, Развитие общих проблем биологии в России (первая половина XIX в.), М., 1961; Р а й- ков Б. Е„ Карл Бэр, его жизнь и труды, Л.—М., 1961.
|
|
|
|
К содержанию книги: ЛЮДИ РУССКОЙ НАУКИ: биологи, зоологи, медики, ботаники, биохимики
|
Последние добавления:
Внешняя политика Ивана 4 Грозного Гоголь - Мёртвые души Книги по русской истории Император Пётр Первый