Земледелие в древней и средневековой Руси. Сошное письмо и писцовые книги

Вся электронная библиотека      Поиск по сайту

 

История почвоведения

ПОЧВА В ФЕОДАЛЬНУЮ ЭПОХУ. ЗАРОЖДЕНИЕ ЗНАНИЙ О ПОЧВЕ НА РУСИ

 

Смотрите также:

  

Почва и почвообразование

 

Почвоведение. Типы почв

 

почвы

 

В.В. Докучаев

 

Павел Костычев

 

Д.Н. Прянишников

 

 Костычев. ПОЧВОВЕДЕНИЕ 

 

Полынов

 

Книги Докучаева

докучаев

 

Криогенез почв  

 

Биогеоценология

 

Геология

геология

Основы геологии

 

Геолог Ферсман

 

Черви и почвообразование

дождевые черви

 Дождевые черви

 

Химия почвы

 

Биология почвы

 

Круговорот атомов в природе

 

Вернадский. Биосфера

биосфера

 

Геохимия - химия земли

 

Гидрогеохимия. Химия воды

 

Минералогия

минералы

 

Происхождение растений

растения

 

Биология

 

Эволюция биосферы

 

растения

 

Геоботаника

  

Общая биология

общая биология

 

Мейен - Из истории растительных династий

Мейен из истории растительных династий

 

Биографии биологов, почвоведов

 

Эволюция

 

Микробиология

микробиология

 

Пособие по биологии

 

О том, что в нашей стране знали о почве до XVIII в., написано немного (Вербин, 1958; Виленский, 1958; Ковда, 1973; Крупеников, 19536; Соболев, 1943; Соколов, 1945). Некоторые сведения можно извлечь из трудов историков, которых интересовало земледелие Древней Руси и особенно знаменитые «Писцовые книги» (Веселовский, 1915—1916; Ключевский, 1923; Кочин, 1965; Мерзон, 1956; Рожков, 1899). А. А. Ярилов не затронул этого периода в своих многочисленных работах.

 

Первые исторические сведения о почвах нашей страны относятся к ее окраинам, известным грекам и римлянам. Напомним, что внимание Геродота привлекли темные мощные почвы Скифии, особенно вдоль Борисфена (Днепра). Страбону мы обязаны сведениями о почвах Закавказья, о большом развитии орошения в долинах Куры и Аракса. Ирригаторы Средней Азии имели определенные представления о почвах еще 2 —3 тысячи лет назад.

В районах европейской части СССР, например в Приднестровье, земледельческие племена обитали еще в IV—III тысячелетиях до н. э., во время энеолитической трипольской культуры. Они обрабатывали почву, выращивали пшеницу и ячмень. Для их религии были характерны аграрные культы, почитание «Великой матери», под которой можно понимать и почву (Пас- сек, 1961). Для более поздней Черняховской культуры (начало нашей эры) установлено уже плужное земледелие, усовершенствованный плуг и рало с железными наконечниками; под пашню осваивались значительные по тем временам площади лесостепных почв и черноземов. На землях полян (IV в. н. э.) найден сельскохозяйственный календарь на глиняном кувшине. На поверхности кувшина нанесены знаки-пиктограммы (серпы, крестцы снопов, волнистые линии, символизирующие дождь), которые отмечают этапы роста, созревания и жатвы яровых культур и желательное время дождей. Как полагают, кувшин предназначался для «святой воды», которой окранляли почву на полях (Рыбаков, 1962).

 

У древних славян начиная с VII—VIII вв. было развито пашенное земледелие и культура разнообразных сельскохозяйственных растений (рожь, пшеница, ячмень, овес, просо, гречиха, горох, конопля и др.). При археологических раскопках находят много земледельческих орудий с железными наральниками. На юге, в «диком поле», где преобладали черноземы, возникла переложная система использования почвы в самой примитивной форме с так называемой наезжей пашней, которую обрабатывали не систематически, а время от времени «наездом», перенося ноля с одного'места на другое. В лесной зоне преобладала подсечная система земледелия. В одной из ранних русских былин выведен богатырь — оратай, или пахарь, Микула Селянинович. И? текста былины следует, что он обрабатывал северную почву с ледниковыми валунчиками:

Как орет в поле оратай, посвистывает,

Сошка у оратая поскрипывает,

Омешки [сошники.— И. /С] но камешкам почиркивают..

 

Как следует из «Лаврентьевской летописи», в которой отмечались события, происходившие на Руси начиная с IX в., дань взималась с рала и плуга  . В 946 г. вятичи говорили: «Казарам... от рала даем». Владимир в 981 г. «вятичи победи и возложи на дань от плуга, якоже и отець его имаше» (Виленский, 1958, с. 11).

 

Среди историков нет единого мнения о том, какой характер имело земледелие на Руси до монголо-татарского нашествия. Критическую сводку по этому вопросу дал Г. Е. Кочин (1965). Из нее, во всяком случае, можно заключить, что земледелие в Киевской Руси стояло на достаточно высоком для своего времени уровне. Существовали уже разные системы земледелия—-«наезжая пашня», перелог, подсек леса; зарождались паровая обработка почвы и трехполье. Это требовало некоторых знаний о почве — ее мощности, времени, нужного для ее восстановления («отдыха»). Однако этот уровень развития агрономических знаний был ниже античного. «Геопоники» на Руси известны не были. «Земледельческий закон», принятый в Византии, нашел отражение в «Русской правде» (XI—XI11 вв.) при регламентации земельных отношений. Оттуда же пришли некоторые сорта сельскохозяйственных культур и, возможно, агрономические приемы (Старостин, 1978).

 

Нашествие монголо-татар и разорение Руси в XIII в. нанесло огромный ущерб всему хозяйству, в том числе и земледелию. Когда князь Василий Костромской в 1275 г. «поиде во Орду к хану... и принес дань урочную со всея земли по полугривне с сохи... хан принят его с честью, рече: «Ясак мал есть, а люди многи в земле твоей, почто еси не от всех даешы?» и хан повеле послати новы численики во всю землю русскую» (Кочин, 1965, с. 92—93). Следовательно, и тогда учитывали землю и брали ясак с сохи, т. е. с определенной площади.

 

После XIII в. усилился процесс захвата общинных земель боярами и монастырями, а с началом формирования Московского централизованного государства — и казной. В связи с этим возрос интерес к разграничению и оценке земель, возник их кадастр, в некоторых чертах более совершенный, чем в Западной Европе. Еще с XV в. начали вести специальные Писцовые книги—-хозяйственные описания отдельных вотчин и других землевладений, составлявшиеся для податного обложения — так называемого «сошного письма» и определения принадлежности крестьян данному владельцу (Веселовский, 1915—1916; Мерзон, 1956). Для нас существенно, что в Писцовых книгах подробно описаны пахотные земли, сенокосные и некоторые лесные угодья, прикрепленные к каждому населенному пункту. Самыми древними из числа сохранившихся являются Писцовые книги Новгородской земли (XV в.). Однако и в предшествовавшие века существовали писцы, которые «писали землю», но эти документы не сохранились (Мерзон, 1956).

При составлении Писцовых книг точно перемерялись все угодья; предписывалось «те все земли на чем кто живет писать и мерить мерою вправду по Государеву крестному целованию, пашня паханная и перелоги, лес пашенный в десятины, а десятины мерить в длину по осьмидесят сажен, а поперег по тридцати сажен, а мерить пашню и в книги писать». Из Москвы выдавали особые «мерные верви... за печатью Великого Государя». Это важное обстоятельство. В английских феодальных кадастрах, которые считаются образцовыми, нередко площадь угодий определяли на глаз и в результате опроса (Барт, 1962). На Руси, кроме довольно точного измерения земель, проводилось их разделение по качеству почвы, обычно на три-четыре категории, а именно на землю «добрую, среднюю, худую и добре [очень] худую»; последняя выделялась не всегда. В инструкции писцам говорилось, что они должны это делать, «смечая и выспрашивая, каково где в селах и в деревнях, и в починках, и на пустошах, и на селищах, и на займищах, и в отхожих пашнях земля добрая или средняя, или худая» (Рожков, 1899).

 

Возникает вопрос, как проводилось отнесение земли — почвы, к одной из категорий качества? Большую роль играл опыт писцов, который нигде не записывался, а передавался изустно. Это было в обычае того времени. В летописях, берестяных грамотах много записей о выдающихся явлениях погоды, о торговле, по нет, например, ни слова о ремесле, которое было очень развито ка Руси и особенно в Новгородской земле (Кузаков, 1978). Видимо, такое же объяснение надо иметь в виду, когда речь идет о ведении Писцовых книг. При оценке земель учитывалось и мнение владельцев, но оно корректировалось путем ведения особых «Ужинных книг»; в них записывались контрольные урожаи, которые учитывались непосредственно писцами в присутствии понятых. Если при этом сравнивались разные участки, то получали оценку качества пашни.

 

Таким образом, хотя в разделении почв на группы было много произвольного, тем не менее существовали некоторые способы придания этой классификации объективности. Этому служили и периодические ревизии Писцовых книг. «Описание, произведенное разновременно, действовало очень разное время: иногда по нему платили подати только два-три года, чаще — лет 20—25, в более редких случаях 30—40 и даже 70—80 лет» (Веселовский, 1915, с. 33). Поскольку описи велись в течение более чем двух столетий, надо полагать, что в XVII в. они уже достаточно точно характеризовали площадь угодий и их почвенное достоинство. Можно согласиться с С. С. Соболевым, что «Писцовые книги XV, XVI и начала XVII вв. были первыми почвенно-географическими трудами, стоявшими на очень высоком уровне для своего времени» (Соболев, 1943, с. 243).

Существовали количественные соотношения между различными типами земель по их плодородию: худые, средние и добрые почвы по производительности относились одна к другой как 4 : 5 : 6, т. е. 800 четей19 доброй земли отвечали 1000 четей средней и 1200 четей худой (Веселовский, 1915). В некоторых местах «писцы» пользовались такой шкалой для установления размеров надела и для исчисления податей. По закону 1555 г. с каждых 100 четей «доброй угожей пашни в поле» должен был являться в поход один ратник «на коне и в доспехе полном», а в дальний поход с двумя конями (Ключевский, 1923, ч. II., с. 275).

 

Понятно, что дворяне — «ратные люди» старательно следили за правильностью определения качества отведенной им земли. Они, несомненно, практически представляли себе способ разделения пашен на категории, проще говоря — знали свои почвы, их особенности и производительность. Знали это и крестьяне, главные производители хлеба. О них есть такая запись: «...разбирать свойства худых и добрых полей, а равно и в рассуждении разделения» крестьяне «великие знатоки... и ни мало не ошибутся ни в чем». Существовало в стране и какое-то общее представление о качестве почв. Например, на севере вблизи Белозерска средней и худой земли указано по равному количеству, добрая земля упоминается редко. Немногие записи имеют отчетливо «почвенный» оттенок: в Бежицкой пятине, например, в некоторых поместьях земля «худа, песчата» и «положено в обжу [податную единицу] по полвосми коробей в поле [малая подать], потому что земля худа, камениста и песчата» (Рожков, 1899, с. 53). Употреблялись и другие слова для обозначения почвы: «земля мокровата», «болотиста», «боровое место», «вражек», «ржавцы» (может быть, смытые подзолы), «вымочки», «вытопки», «зябли», «поль», «новина» и др. (Астахина, 1978, с. 141).

На Севере России — в Двинской и Архангельской земле — уровень сельского хозяйства и агрономических знаний был выше, чем в других частях государства. Пахотные земли здесь высоко ценились. В связи с развитием скотоводства и необходимостью в хороших кормах жители Севера проявляли большой интерес и к луговым землям. Здесь в XVI в. зародились правильные представления о вреде смыва почвы, о роли леса в борьбе со смывами. В одном историческом акте времен Ивана Грозного (1563 г.) писалось: «...а который у нас лес з головы острова и по сторонам от Двины, и того лесу не чистити и дров не сечи и лык не драти, а тот лес затулою от леду и от воды» (Соболев, 1943, с. 245).

 

Здесь же «у двинского народа» была создана и применялась для практических целей (в первоначальном виде, по-видимому, еще в XV столетии) особая классификация пахотных и луговых почв и угодий. Изложение этой классификации мы находим в труде историка и географа В. В. Крестинина (1729—1795 гг.) -- «Исторический опыт о сельском старинном домостроительстве Двинского народа в Севере» . Крестинин приводит архивы крестьянской семьи Вахониных и их наследников Негодяевых, живших на Курострове и сохранивших «без утраты» разные документы XV—XVII вв. Куростров, по мнению Крестинина, очень интересен и в природном и в историческом отношениях: «...большой, прекрасный и хлебородный остров на реке Двине... Кур- островская волость особливого примечания достойна потому, что в ней родился и воспитан славный ученый муж Михайло Васильевич Ломоносов» (Крестинин, 1785, с. 31).

 

Во всех двинских волостях при характеристике земельных угодий, а также и почв применялись такие названия: орамые и не орамые земли, пашенная земля, пожни. Наибольший интерес в глазах крестьян представляли пахотные земли и сенокосы, или пожни. Для оценки тех и других существовали классификации: «Сельские жители около Холмогорских волостей в нынешнее время разделяют свои пашни, по доброте их, на цельные, полуцельные и плохие поля». При этом одно поле цельной земли, на котором высевалась четверть, или мера овса, ценилось в 30— 35 рублей. Такое же поле полуцельной земли — в 25—30 рублей, а поле плохой земли — в 15—20 рублей. Сенные покосы подобным же образом разделялись на цельные, полуцельные и плохие, причем между этими категориями также устанавливались определенные соотношения. Такая классификация применялась в окрестностях Холмогор.

В других двинских волостях начиная с XVI в. (а может быть, XV в.) практиковалось разделение пахотных и луговых почв на пять «статей». Луга разделялись на статьи по количеству получаемого сена, выражаемому в «кучах». Пашни разделялись на статьи более сложным образом. В первые две включались почвы, пригодные для получения высоких урожаев ячменя, видимо, считавшегося в те времена наиболее цепным хлебным растением на севере. В первую статью попадали почвы «более урожайные» и требующие большего количества семян для посева. В третью и четвертую статьи входили почвы, на которых лучше всего удавалась рожь. Разделялись между собой эти две статьи также но урожайности и по количеству семян, нужных для посева. В пятую статью зачислялись самые малоурожайные почвы, пригодные под посев ячменя (Крестинин, 1785, с. 3, 38).

Таким образом, каждая «статья» характеризовалась: определенным видом хлебного растения, лучше всего удающегося на этой почве; урожайностью этого растения; количеством семян, необходимым для посева. Двинская классификация почв-земель отличалась в принципе от той, которая применялась при «сошном письме». В последней главными были задачи налогового обложения, на севере преследовались уже и чисто агрономические цели: найти лучшие почвы для разных культур.

 

В конце XVII в. ведение «Писцовых книг» прекратилось, так как земельная подать была заменена сначала подворной, а затем подушной. Писцовые книги в большом числе сохранились в архивах, часть их была опубликована и использована при решении многих вопросов социальной, экономической и этнической истории XV—XVII вв. Почвенно-земельная сторона этих подробных описей очень интересна и заслуживает более тщательного исследования как в общем плане, так и по регионам.

 

В XV—XVII вв. в большинстве районов России в земледелии восторжествовало трехполье. Это отчетливо видно из «Писцовых книг». Учитывая примерное равенство полей, писцы перемеряли одно из них тщательно, о чем свидетельствует такая формулировка: «в одном поле, а в двух потому ж». Паровое поле давало отдых почве, в него же вносился навоз, хотя и нерегулярно. В Белоруссии, как отмечал путешественник XVI в. Александр Гваньини, поля удобрялись навозом по строгому порядку. Но и в других местах это делалось. Еще в «Послании митрополита Фотия... мирянам», датируемом 1419—1420 гг., есть такие слова: «... человек сам себе винограду делатель и сие бо лето до покаемся и се бо есть окопати и осыпати гноем». Конечно, виноград здесь фигурирует как художественный образ.

Для обозначения органического удобрения применялись как синонимы слова: «навоз», «назем», «гной». В 1560 г. крестьяне, работавшие на земле одного монастыря, обязывались «сеяти, и орати, и сено косити, и гной на землю возити». В других документах есть упоминание о повинности «навоз на поля возити», говорится о специальных «гноевозцах» и «наземщиках», в обязанность которых входило вывозить навоз и удобрять им почву. Усовершенствовалась соха, снабженная палицей: почва вспахивалась теперь глубже и навоз хорошо заделывался в нее (Кочин, 1965, с. 148—150). В «Домострое» — известном нравоучительном сочинении XV—XVI вв. — агрономические сюжеты крайне скудны, но все же есть раздел, «как гряды копати весне и навоз кла- сти, а навоз зиме заиасати» (Домострой..., 1902, с. 44).

 

При внесении навоза учитывалось природное плодородие почв; там, где они были особенно бедными, его всегда не хватало. Включавшиеся в трехпольный севооборот недавние подсечные земли сначала не удобрялись: пахарь надеялся на их естественное плодородие. Меньше заботились об унавожении на так называемых владимирских черноземах — темноцветных почвах владимирского ополья. В записках Генриха Штадена (современника Ивана Грозного) есть такое любопытное место: «Рязанская земля такая прекрасная... что подобной ей я не видывал... земля тучна. Весь навоз свозился к рекам: когда сходит снег и прибывает вода, то навоз весь сносится водой» (Штаден, 1925, с. 76). Кстати, и по данным, относящимся к середине XVIII в., на юге Рязанского наместничества преобладал «чернозем, не требующий навоза» (Кочин, 1965, с. 149).

Конечно, почвы преобладающей части Московского государства нуждались в усиленном удобрении. Потребность в навозе явилась одним из стимулов расширения поголовья скота. Постепенно подсеки уменьшались и навозное трехполье стало ведущей системой земледелия, при всей своей примитивности в какой-то степени сохранявшей плодородие почвы. После тщательного анализа аграрной обстановки в стране в начале XVI в. Г. Е. Ко- чин пишет: «Внося удобрения, улучшая обработку полей, земледелец держал урожай в своих руках. Более разнообразным и отвечающим потребностям земледельца стал и ассортимент зерновых хлебов, овошей и технических культур. Земледелие развивалось в тесной связи со скотоводством, они взаимно поддерживали друг друга» (1965, с. 155).

 

В 1954 г. Иван Федоров и Петр Мстиславец издали в Москве «Апостол» — первую русскую печатную книгу. Однако ни в XVI, ни в XVII в. на Руси не было напечатано ни одного сочинения но географии и сельскому хозяйству, где могли бы найти место сведения о почве. Рукописная литература, в том числе и переводная, по этим наукам существовала; трудов по географии известно довольно много, агрономические рукописи единичны (Соболевский, 1903). Скудные сведения о роли почвы в земледелии сообщаются в «Экономике Патриция», переведенной в XVII в. «с языка латинского и польского на славянский». Более интересна «Экономия земская», или «Ключь до сокровища тайн екопо- мии земской» в тридцати трактатах, из которых первый «Вины урождения и неурождения». Оригинал этой рукописи не установлен (Соболевский, 1903, с. 117).

Значительно раньше этих сочинений на русский язык был переведен с польского труд П. Кресценция о сельском хозяйстве. Сохранился единственный ее рукописный экземпляр под заглавием «Книга глаголемая назиратель сиречь уряд домовных де- тель». Под сокращенным названием «Назиратель» она была издана с пространными комментариями лишь в 1973 г. «Назиратель» является весьма полным переводом трактата Кресценция, выполненным точно, без купюр и дополнений. Интересны разделы, повторяющие идеи о почве Феофраста, Варропа, Палладия, Альберта Великого: «О земли и о познанию ея плодоносил и дикости неплодия» (с. 429—435), «о корыстех ораиия или пахания земли» (с. 313—322); «о исправлению и строению посевного поля» (с. 323—330) и др. На русском языке того времени изложены представления о четырех элементах, о почве как гармоничном их сочетании, «четырех пользах» вспашки.

Малое число рукописей названных сочинений  свидетельствует о том, что едва ли многие с ними знакомились, но, несомненно, читатели у них были. На русской арене прозвучали идеи ученых Запада о почве как важнейшем объекте агрономии. На

Украине, в Белоруссии, Литве труд Кресценция пользовался, вероятно, большей известностью, благодаря двум его изданиям на польском языке (1549 и 1571 гг.).

 

В географических трудах рассматриваемой эпохи сведения о почве более обильны, и здесь обнаруживаются интересные тенденции развития некоторых научных взглядов. В популярной тогда «Книге Большому чертежу» (1627), которая поясняла дорожный чертеж Московского государства, содержались номенклатурные сведения о городах, реках и расстояниях между ними. Здесь есть только указание на существование больших песчаных массивов («Араком, Кара-Кум, Барсук-Кум», «Нарымские пески») между Волгой и Уралом. О нарымских песках сказано: «А меж тех песков растет трава и колодези многие», указывается протяженность песчаных массивов (Книга Большому чертежу, 1950, с. 144—145).

Географические интересы концентрировались тогда на Сибири, что связано с колонизацией края. Большой материал по этому вопросу опубликовал в 1890 г. А. Титов, следует указать также на атлас С. Ремезова, записки Спафария Милеску и труды Ю. Крижанича. Еще в самых старых рукописях «О человецех незнаемых» и других конца XV — начала XVI в. упоминаются степи в Сибири с «черными месты» (может быть, речь идет о почвах), солончаки и соленые озера, «земля... леса, на ней нет» (Титов, 1890, с. 5, 14).

В конце XVII в. в Тобольске одновременно оказалось несколько весьма просвещенных людей, интересовавшихся географией и сельским хозяйством. Это прежде всего «стольник и воевода» Петр Иванович Годунов (год рождения не известен — умер в 1670 г.); он содействовал развитию земледелия в крае и составлению в 1667 г. первого «Чертежа Сибири», на котором достаточно точно дана схема речной сети и других географических явлений: «збиран сей чертеж в Тоболску за свидетельством всяких чинов людей, которые в сибирских во всех городах и острогах хто где бывал и... урочища и дороги и земли знают подлинно». Поскольку тогда словом «земли» обозначали «почвы», то, несомненно, речь идет о них.

Несколько позднее преемник П. И. Годунова Семен Ульяно- вич Ремезов (1642—1720 гг.) составил «Чертежную книгу Сибири», завершенную в 1699—1701 гг. Это был первый русский географический атлас из 23 карт большого формата. На некоторых из них показаны леса, степи, пески, соленые озера, т. е. косвенные элементы почвенной характеристики территории. Но еще раньше в процессе составления карт и сбора для них материала велся «Список с чертежа Сибирской земли». Он интересен во многих отношениях. Для разных мест указываются луга, земли «по пескам великим», «немного пашни», почвы «изобильные хлебом». О пустыне Гоби сказано: «... между Китайского государства и Тангутцкою землею пещаная пустыня...; а то место пустынное к самой Восточной Индии лежит».

Привлекают внимание строки, посвященные Даурии. Вблизи Амура лежат «степные пахотные, добрые хлебородные земли, черностью земли в человеческий пояс». Ясно, что речь идет о черноземовидных почвах Приамурья, указывается их окраска, высокое плодородие. Любопытен и сам факт определения мощности почвы по ее «черности» и то, как это измерялось («в человеческий пояс»). Для мест забайкальских есть много и других указаний на пашенные почвы. Об этом же говорится в безымянной рукописи XVII в. «Сказание о великой реке Амуре». В частности, речь идет о землях, на которых «винограду родится много» (Титов, 1890, с. 25, 73, 78, 89, 91, 107, 109).

 

В 1661 г. в Тобольск из Москвы был сослан ученый и деятель католической церкви хорват Юрий Крижанич (1618—1683 гг.). Пропагандист идеи славянского единства, он прожил в Сибири 15 лет, несомненно был знаком с П. И. Годуновым, С. У. Реме- зовым и написал здесь ряд трудов, в том числе географическое описание края. Роль Ю. Крижанича в истории науки и культуры освещена в работах югославских авторов (Golub, 1972; Jagic, 1917); А. Титов опубликовал тексты Крижанича на русском языке в 1890 г. Крижанич стремился не только к фактическому описанию территории, но и к установлению географических закономерностей ее строения: «Сибирь состоит из трех климатов, простирающихся от запада к востоку», — читаем мы у него. Первый «климат» — полярный, «омываемый Ледовитым морем». Тут все сурово, почва не щедра: «не произрастают ни плоды, ни овощи». Из текста следует, что речь идет о тундре и северной тайге. «Второй климат», или «пояс», простирающийся южнее, назван «средним», он включает южную тайгу и лесостепь: «Пояс этог богат произрастениями земли, и земледелие в нем в высшей степени облегчено: почва вовсе не нуждается в удобрении навозом... здесь не бороздят земли глубже, чем на три пальца». Не может быть сомнения, что автор имеет в виду сибирские черноземы, тогда еще не выпаханные. Ю. Крижанич понимал схематичность деления огромного края только на три пояса; он считал, что существуют и промежуточные полосы, что видно из такого отрывка: «В местах, ближайших к северному и среднему климату, произрастает особое дерево из породы хвойных, необыкновенной вышины и прямизны, имеющее в диаметре нижней части ствола до четырех футов; называется оно кедр».

«Третий климат» охватывает «обширнейшие степи», тянущиеся от Астраханской области до Китая: «Эти степи бесплодны, так как почва их песчаная и солонцеватая». Ю. Крижанича поражает обилие здесь озер, «воды которых во время лета около берегов обыкновенно осаждают соль». Деревьев в этой степи «не видно нигде», но травы много, и хорошо развито овцеводство. Интересно, что эти места сравниваются с Северным Крымом (Титов, 1890, с. 168, 171, 172, 174, 179).

Уже античные авторы имели представление о зональности природы, но сибирские пояса Ю. Крижанича даны более реалистично, почва включена в число главных компонентов каждого широтного «климата», для них устанавливаются и возможности земледелия. В рассматриваемом труде, по-видимому, суммировались идеи, вообще присущие тобольским географам. Ю. Кри- жанич упоминает «воеводу Петра Годунова» (Титов, 1890, с. 183), на «Чертеже Сибири» которого уже картографически просматривались зоны. Цитируется еще один автор (стр. 212)—Николай Гаврилович Спафарий-Милеску (1636 — 1708 гг.) --уроженец Молдавии, находившийся на русской службе и ездивший в 1675—1678 гг в Сибирь и Китай. Гго записки озаглавлены «Книга, а в ней писано путешествие царства сибирского от города Тобольска и до самого рубежа государства Китайского». Таким образом, автор был в Тобольске и, несомненно, общался с Ю. Крижаничем. П. И. Годунова в это время уже не было в живых, но Спафарий по долгу службы должен был изучать его «Чертеж» и «Список».

 

В записках Спафария-Милеску обильны конкретные сведения •о сибирских землях и их плодородии. В верховье Иртыша есть «травяные займища... родится всякой еровой хлеб и овощь всякой русский». По среднему течению Оби места «зело хлебородные», на одном участке бассейна Кети «48 верст песков». В Забайкалье, кроме лесов, есть и степи, где «пашенных мест много, только людей мало» и т. д. Всех путешествовавших по Сибири интересовала пустыня Гоби, о которой ходили легенды. О ней автор говорит: «степь... пустая... конца ей никто не ведает, на ней никто не живет, потому что ни кормов, ни воды, ни дров нет, только дресва и песок» (Спафарий, 1910, с. 69, 80, 85, 125, 130).

Спафарий-Милеску говорит о зонах, но несколько иначе, чем Крижанич: в верховьях Иртыша идут обширные горные леса, севернее их «степь великая и песочная», а еще севернее «лес тот, который идет и по Оби реке, и по всему Сибирскому государству». Устанавливается аналогия в чередовании поясов «по Оби и Иртышу» (Спафарий, 1910, с. 48, 70). Таким образом, есть известное совпадение взглядов Спафария-Милеску и Крижанича: элементы теории (зоны — пояса) у них сочетаются с постоянным стремлением найти хорошие, лучшие почвы для земледелия. Ю. Крижанич настаивал на усилении могущества и активности России, а для этого он предлагал многое, в том числе освоение новых отраслей сельского хозяйства, что, по его мнению, отвечало интересам абсолютной монархии и служилого дворянства (Гольдберг, 1960). Он понимал, что развитие земледелия и его модернизация требуют знания качества земельных ресурсов в разных районах страны.

 

Бытует мнение, что научных знаний о почвах на Руси до XVIII в. вообще не существовало. На самом деле это не совсем так. Конечно, до XV—XVI вв. знания эти были случайны и примитивны, но потом расширились и оформились в определенную систему. Был создан грандиозный по тому времени и, по словам А. Ц. Мерзона (1956), очень дорогостоящий общегосударственный кадастр земель, основанный на разделении пашенных почв на группы по производительности. Это обосновывалось опытными учетами урожаев, некоторыми собственно почвенными характеристиками и нахождением количественных соотношений между добрыми, средними и худшими почвами. Использование Сошного письма и составлявшиеся на его основе Писцовые книги выполняли важнейший социальный и экономический заказ феодального государства. Это такой разительный пример «внедрения» науки, пусть и примитивный, в общегосударственную практику, который и теперь вызывает интерес и изумление.

 

К XVI—XVII вв. восторжествовали народные представления о необходимости отдыха (паровое поле) и удобрения (унавоживания) почвы для поддержания ее плодородия. Интерес к почве как главнейшей производительной силе проявился и при описании новых районов страны, при этом началось составление карт и открытие некоторых закономерностей в распределении климата, растительности и почв (зональность в Сибири). Все это бесспорно. Но пока не известно, повлияли ли эти представления на какие-то стороны развития науки в Европе. Вероятно, способы кадастра вследствие причастности к ним очень многих людей доходили до Европы. Увез туда свои мысли и рукописи Крижанич — в 1676 г. он покинул Россию. Во всяком случае, семнадцатый век передавал восемнадцатому достаточно прочную национальную традицию интереса к земле-почве.

 

 

 

К содержанию книги: Крупеников И. А. «История почвоведения (от времени его зарождения до наших дней)»

 

 

Последние добавления:

 

Биография В.В. Докучаева

 

Жизнь и биография почвоведа Павла Костычева

 

 Б.Д.Зайцев - Почвоведение

 

АРИТМИЯ СЕРДЦА

 

 Виноградский. МИКРОБИОЛОГИЯ ПОЧВЫ

 

Ферсман. Химия Земли и Космоса

 

Перельман. Биокосные системы Земли

 

БИОЛОГИЯ ПОЧВ

 

Вильямс. Травопольная система земледелия