Боярин Кучка, предания о начале Москвы. Князь Юрий Долгорукий

 

ИСТОРИЯ РУССКОГО ПРАВА. ОТ ИЗДАНИЯ СУДЕБНИКОВ ДО ИЗДАНИЯ УЛОЖЕНИЯ 1497-1649

 

 

ПЕРИОД ТРЕТИЙ. Боярин Кучка, предания о начале Москвы. Князь Юрий Долгорукий

  

Мы уже видели, что в первом периоде русского законодательства главным двигателем, починным фактором, была земщина славянских племен на Руси; она в Новгороде решила на общем вече пригласить князей из Скандинавии, она же в Киеве и других городах по Днепру и его притокам изъявила согласие бесспорно принять князей, пришедших из Новгорода, по взаимным условиям, и усердно служила князьям при внешнем объединении Русской земли, разделенной между разными независимыми друг от друга славянскими племенами.

 

Во втором периоде главным фактором была христианская церковь как причина и могущественнейшая сила, сообщившая внутреннее объединение Русской земле; которая, несмотря на внешнюю раздробленность, внесенную удельной системой, сообщила такую крепость и плотность Русской земле, что она могла выдержать даже страшный гнет монгольского ига и не только не пала под этим гнетом, но еще более укрепилась и даже воспользовалась могуществом монгольских ханов для уничтожения удельного разковластия и окончательного своего объединения; так что, свергнув монгольское иго, она, как земля православная, стала могущественной державой на востоке Европы и потянула к себе все соседние земли.

 

По местности, где сосредоточивалась государственная деятельность, первый период можно назвать новгородско-киевским, а второй период — киевско-владимирским; третий же период по местности, откуда развивалась сила, должно назвать московским, а по характеру деятельности — периодом развития великокняжеской, а потом царской власти на Руси. А посему, начиная третий период, мы должны прежде всего сказать о постепенном развитии значения Москвы как центра единой нераздельной Русской земли.

 

Первоначальная история Москвы для нас малоизвестна. Первое положительное упоминание о ней в наших летописях мы встречаем под 1147 годом, под которым летопись говорит, что владимиро-суздальский князь Юрий приглашал в Москву своего союзника, новгород-северского князя Святослава Ольговича, Вот слова летописи: «и прислав Гюрьги к Святославу рече: «приди ко мне брате в Мвскове. Святослав же еха к нему с детятем своим Олгом в мале дружине, пойма с собою Владимира Святославича; Олег же еха на перед к Гюргеви, и да ему пардус. И прие-ха по нем отец его Святослав, и тако любезно целовастася и быша весели. На утра же повеле Гюрги устроити обед силен, и сотвори честь велику. Таким образом, первое положительное известие о Москве было заявлено веселым пиром двух князей-союзников. В этом известия мы находим чисто исторического только то, что в 1147 году город Москве уже существовал и принадлежал Владимиро-Суздальскому княжеству. Затем, второе известие о Москве относится к 1175 году.

 

 

В этом году четверо князей, ехав из Чернигова во Владимир для занятия Владимирского княжения по смерти Андрея Боголюбекого, останавливались £ Москве и принимали там посольство от суздальцев и владимирцев. Третье известие относится к 1176 году, когда князь Михаил Юрьевич с братом своим Всеволодом останавливался в Москве на пути во Владимир, и туда же спешил князь Ярополк Ростиславич с дружиной, чтобы не пропустить Михаила во Владимир, Четвертое известие относится к 1177 году и повествует о том, что князь Глеб Рязанский, находясь в войне с Всеволодом Владимирским, пожег Москву и опустошил все села и волости московские. Это известие важно для нас в том отношении, что указывает на Москву как на город довольно значительный, уже имеющий свои волости и села, т. е. свой уезд. Далее под 1209 годом встречаем известие, что рязанские князья, находясь в войне с Всеволодом Владимирским, опять воевали около Москвы. А под 1213 годом летопись уже упоминает об особом московском князе Владимире Всеволодовиче, которого в этом году братья перевели из Москвы в Нереяславль-Русский, т.е. приднепровский. В 1237 г. Москва была одним из первых городов великого княжества Владимирского, взятых татарами; в летописи сказано: Тояже зимы взяша Москву шашарове, и воеводу убиша Филипка Нянка за правоверную христианскую веру, а московскаго князя Владимира Юрьевича руками яша, а люди убиша от старца до ссущаго младенца; а град и церкви евятыя огневи предаша, и монастыри все и села пожегоша, и многи именья взем-ше отъидоша ».

 

Это известие свидетельствует, что Москва в то время была уже столицей удела, где княжил сын великого князя Владимирского, и что она была довольно значительна и богата, имела несколько церквей и монастырей. Через сто лет после первого известия о Москве, именно под 1248 годом, мы читаем в летописи, что московский князь Михаил Ярос-лавич Хоробрит, сын великого князя Ярослава Всеволодовича, пал в битве с литовцами на берегах Протвы. Затем, через сорок восемь лет по смерти Михаила, именно под 1296 годом, встречаем известие о съезде русских князей во Владимире, на котором московский князь Даниил Александрович, младший сын Александра Невского, уже является великим князем Московским. Таким образом, на пространстве 148 лет от первого известия о Москве мы находим в летописях девять упоминаний о ней, и к концу этого времени Москва уже стала отдельным и самостоятельным княжеством наравне с Владимиром, Тверью, Ярославлем и Переяслав-лем. Ряд летописных упоминаний, с одной стороны, свидетельствует, что Москва была одним из младших городов здешнего края и, очевидно, явилась на свет незадолго до первого летописного известия о ней; а с другой стороны, в том же ряде упоминаний мы находим прямое свидетельство, что Москва в продолжение неполных полутораста лет выросла сперва В удельное, а потом и в самостоятельное великое княжество, настолько сильное, что сравнялось с другими старейшими великими княжествами северо-восточной Руси. Вот и вся история Москвы по летописям за первые полтораста лет — история, как всякий может заметить, самая слабая и отрывочная, проводящая еле заметную нить событий.

 

Но как все крупные исторические единицы, будут ли го личности или города, имеют кроме летописей и народные предания, часто фантастические в подробностях, тем не менее достоверные в основании и дающие свой характер и жизнь сухим летописным известиям; точно так же и за Москвой, как крупной и мировой исторической единицей, есть свои народные предания, пополняющие худость первоначальных летописных известий. Предания эти охватывают собой именно период времени от князя Юрия Владимировича Долгорукого, при котором мы встречаем я летописях первое упоминание о Москве, до первого великого князя Московского Даниила Александровича и даже его сына Ивана Даниловича.

 

По народному преданию, местность, занимаемая теперь Москвой, принадлежала богатому боярину Степану Ивановичу Кучке, который здесь был богатым и сильным потомственным землевладельцем, владевшим целой волостью с селами и деревнями и имевшим главную свою судьбу, как говорит предание, оба полы Москвы реки. Далее продолжает предание: тот Кучка возгордевся зело и непочтил великаго княза Юрия Владимировича Долгорукаго во время проезда его во Владимир и поносил его. Князь же великий, нестерпя хулы, повеле боярина того смерти пре-Дати; сыны же его, видев млады сущи и лепы зело, и дщерь едину благо-образну, отослал во Владимир к сыну своему Андрею. Сам же вошедши на гору и обозрев оба берега Москвы реки и за Неглинною, повелел сделать деревянный город и назвал его град Москва т. е. именем Москвы реки. Сочетал своего сына Андрея браком с дочерью убитаго Кучки и заповедал ему город Москву населить людьми и распространить». К этому преданию Татищев в своей истории присоединяет вариант, найденный им в одной раскольничьей летописи, по которому Степан Иванович Кучка был тысяцким у Юрия Долгорукого и, заметив любовную связь князя со своей женой, увез последнюю в свои имения на берегах Москвы-реки, и оттуда думал бежать к Юрьеву врагу, князю Изяславу Мстиславичу; но Юрий явился в московские имения Кучки, убил его и заложил город Москву, а дочь его выдал за своего сына Андрея.

 

Приводимые два рассказа преданий о начале Москвы явно противоречат хронологии: они относят начало Москвы и убийство Кучки к 1158 году, когда Юрия уже не было в живых, и прямо несогласны с летописью, в которой о Москве упоминается, как мы уже видели, под 1147 годом. Тем не менее за этими рассказами остаются следы исторической достоверности; так, один иа Кучковичей Яким и по летописям находился в числе приближенных Андрея Боголюбского и участвовал в заговоре на его жизнь, и далее, некоторые местности Москвы даже в XIV и XV столетиях носили название Кучковых, так, например, местность, где теперь стоит Сретенский монастырь, в XIV и XV столетиях называлась Кучковым полем. Таким образом, начало Москвы согласно с преданием тесно связано с именем боярина Кучки. Сами летописи не отрицают связи начала Москвы с Кучкой; так, в Волынской летописи, под 1176 годом Москва еще удерживает прежнее название Кучкова; летопись говорит: «и несли князя Михаила еле жива иа носилках до Кучкова, рекше до Москвы».

 

Кто же был этот полузабытый Кучка? Предание называет его боярином, а Татищев даже тысяцким, в летописях один из Кучковичей, Яким, также состоит в числе бояр Андрея Боголюбского; поэтому с первого взгляда можно подумать, что Кучка принадлежал к числу княжеских дружинников, но предание, как мы уже видели, говорит, что «Кучка раз-гордевся зело и непочти князя, поносил его»; а другое предание даже рассказывает, что Кучка воевал с князем и был убит в одном сражении вместе со своими сыновьями. Из всего этого видно, что Кучка был не дружинник князя, а богатый земокий боярин, который, живя вдали от княжеского двора, не хотел знать князя и при встрече с князем не только не почтил его, но даже обругал.

 

И тем с большей уверенностью должно признать Кучку земским боярином, что князья до Юрия Долгорукого даже вовсе не жили в Суздальском краю, а потому не могло быть там и богатых дружинников и землевладельцев; напротив того, отсутствие князей давало в здешнем краю полную свободу старым новгородским колонистам. А что боярин Кучка, по всей вероятности, принадлежал к старинному роду сильных новгородских колонистов в Суздальском краю, подтверждается тем, что род Кучковичей существовал в Новгороде даже в XV и XVI столетиях. Развивать свою власть, распространять саои владения 'к управлять всем краем в звании земских бояр, подобно тому как земские новгородские бояре-землевладельцы впоследствии почти бесконтрольно управляли от имени Новгорода Двинской землей и Заволо-чьем или прежде, до Владимира Святого, Волынскую и Галицкую земли держали за собой тамошние земские бояре-землевладельцы, вроде сказочных Дюка Степановича или Чурилы Пленковича. К числу таких земских бояр старожилов в Московской местностн принадлежал боярин Кучка.

 

Естественно, что суздальские бояре-землевладельцы, привыкшие к полной свободе й самовластию не только в своих вотчинах, но И в целом краю, должны были недружелюбно смотреть на князя Юрия Владимировича Долгорукого, решившегося утвердить свою власть в Суздальском краю не по имени только, как было прежде, а на самом деле. Юрий первым из князей Рюрикова ДОМА решился жить в доставшемся ему после отца здешнем уделе, начал строить здесь города и приглашать поселенцев из Приднепровья и других краев Русской земли, и тем до некоторой степени стеснять полное приволье здешних старожилов, особенно богатых и самовластных земских бояр из старинных новгородских колонистов, едва признававших власть прежних, постоянно отсутствовавших князей, а ежели и признававших, то главным образом из-за того, чтобы не подчиниться власти соседних кннзей Рязанских. На эти стеснения и новости, вводимые поселившимся здесь князем, земские бояре, старые хозяева края, отвечали или глухим неповиновением, или явным сопротивлением. Гнездом таких недовольных были имения богатейшего и сильнейшего землевладельца боярина, по другому преданию тысяцкого, Степана Ивановича Кучки. Княэь Юрий Владимирович, силой смирив недовольных и убив их предводителя Кучку, решился в самих имениях Кучки построить княжеский город, чтобы саму местность, где было успели утвердиться недовольные, навсегда утвердить за собой и своим потомством. Таким образом, по первому ряду преданий, сосредоточенных около имени Юрия Долгорукого, Москва является как опорный пункт для развития княжеской власти в самом гнезде противников этой власти.

 

Но постройкой Москвы и других городов в здешнем краю тайные и явные противники княжеской власти не были еще уничтожены окончательно, они были только ослаблены и в Москве потеряли центральную местность, где прежде удобно могли собираться и действовать общими силами; тем не менее глухая борьба старых порядков с княжескими нововведениями продолжалась и Москва мало-помалу принимала все большее значение, конечно уже в новом смысле. По смерти Юрия Долгорукого при его преемнике, хотя и не вскоре, нашлось нужным в интересах княжеской власти образовать в Москве особое удельное княжество, в котором, как мы уже видели, первым удельным князем был внук Долгорукого, Владимир Всеволодович. До образования удельного княжества в Москве защитники старых самовольных порядков были еще настолько сильны, что ни одна перемена князей в Суздальском краю не обходилась без их участия. Так своевольники, и в их числе один из Кучковячей, убили Андрея Юрьевича Долгорукого; потом те же своевольники под именем старых ростовских и суздальских бояр, мимо младших сыновей Юрия Долгорукого, пригласили его внуков, Ростиславичей, затем, когда младшие Юрьевичи, Михаил и Всеволод, явились по приглашению владимирцев во Владимир, то те же ростовцы и суздальцы навели на них Ростиславичей, и борьба продолжалась около двух лет, причем Москва была сожжена рязанским князем Глебом, помогавшим ростовцам и земским боярам против сыновей Юрия.

 

Продолжение борьбы старых земских бояр здешнего края с княжескими нововведениями и значение Москвы как удельного княжества породили второй ряд преданий о Москве, связанных с именем сыновей Невского, и особенно с именем Даниила Александровича, первого великого князя московского, где также не обошлось без боярина Степана Ивановича Кучки, который, подобно Владимиру Красному Солнышку, служил общим мифом для всех преданий, относящихся к Москве как представитель старых порядков, поддерживаемых земскими боярами здешнего края, против княжеских нововведений. Но здесь главными действующими лицами являются ужесыяовья Кучки, находящиеся на службе у князя и представляющие собой: миф потомков старых земских бояр, а миф княжеской власти перенесен с Юрия Долгорукого на его праправнука, Даниила Александровича Московского. Вот содержание этого нового рода преданий. Были по Москве-реке села красные хорошего боярина Кучки, Степана Ивановича; у боярина же того были два сына вельми красны. И сведал про них князь Данило Александрович Невский, и начал просить у Кучки боярина двух сыновей его к себе во двор с великим прением, и глагола ему аще: не дясн сынов своих мне во двор, и аз на тя войною приду и тебя мечом побью, а села твои красные огнем пожгу. И Кучка боярин, страха ради, отдал обоих своих сыновей князю Даниилу Суздальскому. И князю Даниилу полюбились оба Кучкова сына, и он одного сделал стольником, а другого чашником.

 

Полюбились те два юноши княгине Данииловой Улите Юрьевне; привязалась она к ним преступной похотью; и умыслили они с княгинею — как бы князя предать смерти. Избравши удобный случай во время охоты за зайцами, напали нд него в лесу и убили, а окровавленную его одежду как свидетельство совершившегося убийства привезли в Суздаль к княгине Улите Юрьевне, и стали житье нею в прежней преступной связи. Между тем после убитого Даниила остался малолетний сын Иван Данилович на руках лютого и ярого дружинника Давыда. Этот Давид, как верный слуга покойного князя, через два месяца после его убийства тайно ночью бежал с малолетним княжичем к родному дяде его, Андрею Александровичу, князю Владимирскому и принес туда весть об изменническом убиении Даниила Александровича. Князь Андрей Александрович владимирский, собрав 5,000 войска, пошел на Суздаль.

 

 Услыхавши о походе его, Кучковичи бежали к своему отцу Степану Ивановичу Кучке, а суэдальцы сдали свой город Андрею и объявили, что они не только не были советниками на смерть брата его Даниила, но и дают ему свой полк в три тысячи мстить за смерть покойного. Андрей Александрович сперва приказал казнить княгиню Улиту, а потом вместе с суздальцами и со своим полком пошел на боярина Степана Ивановича Кучку. У Кучки вокруг его красных сел не было ограды ни каменной, ни деревянной, и князь Андрей со своею силою вскоре взял приступом все села и слободы, а самого Кучку с сыновьями приказал казнить. А наутро, осмотрев местность Кучковых сел и слобод, повелел ставить там город и назвал его Москвою; воздвиг там деревянную церковь Благовещения Пресвяты я Богородицы. Построивши город Москву, князь Андрей Александрович остался жить там, а во Владимир я Суздаль послал своего сына Юрия, племянника же Ивана Даниловича оставил при себе. Поживши несколько лет в Москве и устроив там много церквей, князь Андрей Александрович скончался и приказал Москву своему племяннику, Ивану Даниловичу.

 

Из настоящего рассказа мы усматриваем: во-первых, что по народному преданию первое требование суздальских князей от тамошних земских бояр-землевладельцев состояло в том, чтобы бояре отдавали в княжескую службу своих сыновей. Это требование совершенно одинаково с требованием киевских князей от волынских и галицких земских бояр, как видно из народной былины о том, что великий князь Владимир Святославич требовал от Волынского боярина Старого Плена, чтобы он отпустил на службу своего сына, Чурила Пленковяча. Таким образом, суздальские князья в здешнем краю повторяли то, что прежде делали киевские князья на Волыни и в Галиче, так что само предание здесь является как бы повторением приднепровской былины.

 

Во-вторых, предание свидетельствует, что земские бояре или их дети, поступив на службу в княжеский двор, затевают там крамолу, которая кончается тем, что и дети, и сами бояре, их отцы, лишаются не только имущества, но и самой жизни, а владения их переходят к князю, который строит там город, причем граждане соседних городов становятся на сторону князя и помогают ему, как в преследовании крамольных бояр, так и в построении города. Таким образом, настоящий ряд преданий о Москве захватывает тот период развития княжеской власти, когда отстаивание старых порядков земского боярства в глазах народа перестает быть законным, а потому преданием облекается в форму безнравственной крамолы, к которой никак не может присоединиться чистота народной нравственности. В приднепровских народных былинах мы этой черты не встречаем; значит, там борьба земского боярства не заходила так далеко — там не было сильных новгородских колонистов, продолжавших бороться даже тогда, когда борьба теряла свою законность.

 

В-третьих, из настоящего ряда преданий оказывается, что место прежней власти земских бояр в здешнем краю заступает прямо княжеская власть. Она является непосредственно как бы наследницей боярской власти; князь среди боярских сел строит город и сам садится в нем жить, заводит новые порядки, в чем народ сочувствует князю и помогает ему. Значит, старые здешние порядки, которыми так дорожили земские боя-Ре, были не в пользу народа, который видел для себя больше льгот и Удобств от порядков, вводимых князем. Ничего подобного мы не встречаем ни в былинах, ни в летописях приднепровских и заднепровских: там князья дорожат старыми земскими городами, воюют и режутся из-за них, о новых же городах своей постройки почти не забсгятся, отдают их другим, меняются ими и вверяют своим посадникам, ключникам и тиунам, смотрят на них как на чистую частную собственность и не придают им никакого государственного значения. Таким образом, настоящая черта преданий о начале Москвы указывает на начало нового строя общественной жизни всей Русской земли, представительницей которого в глазах русского народа была Москва, занявшая место красных боярских сел и слобод и уже тем самым представляющая собой отрицание старых порядков и олицетворение порядков новых. Здесь народное воображение в мифе о начале Москвы хотело олицетворить начало нового строя общественной жизни на Руси, полное развитие которого действительна впоследствии завершилось в Москве, как мы и увидим Б свое время при исследовании истории Московского государства, охватившего всю Русскую землю.

 

В-четвертых, наконец, в одном варианте предания о начале Москвы в заключение сказано, что Иван Данилович Московский по смерти своего двоюродного брата Юрия Андреевича взял к себе на воспитание его малолетнего сына Дмитрия и, таким образом, сделался государей Московским, Владимирским м Суздальским, а затем к нему вскоре приехал митрополит Петр из Киева и поселился в Москве. Здесь предание заканчивает свой миф о начале Москвы той степенью развития Московского государства, когда Москва и ее князь сосредоточили в себе главные силы всей северовосточной Руси, когда уже довольно ясно обозначилось, что Москве принадлежит значение столицы и сердца всей Русской земли до крайних ее пределов и что московский князь должен быть государей воея Руси. Это заключение лучше всего характеризует мифический смысл предания о начале Москвы, где наперекор всем хронологическим данным почти двухсотлетняя история Москвы втиснута в рамки почти одной жизни князя Андрея Александровича, где исторические имена князей так дико перемешаны, что в них едва замечается исторический характер, ид» принадлежащий, где столько вымышленных чисто мифических подробностей и нет ни одной подробности исторической и где тем не менее смысл целого сказания вполне верен истории и необходим для выяснения отрывочных летописных известий.

 

Таким образом, все дошедшие до нас предания о начале Москвы рассказывают не собственную историю Москвы при ее начале, а напротив, олицетворяют те представления о новом строе общественной жизни, которые в народном воззрении были тесно связаны с представлением о Москве, в истории которой действительно новый строй общественной жизни выразился во всей своей полноте.

 

Народное воображение не ошиблось, олицетворив новый строй общественной жизни на Руси в мифе о начале Москвы; миф этот действительно дает жизнь и смысл отрывочным и безжизненным летописным известиям о первых полутораста годах истории Москвы. Приняв во внимание этот миф, историк не только осветит для себя давно забытые в летописях первые годы Москвы, но и для последующей ее истории, уже более известной по летописям, откроет многое и важное, что осталось бы незамеченным без этого мифа. Чтобы сильнее запечатлеть значение предания о Москве как о мифе, олицетворяющем новый строй общественной жизни на Руси, мы соберем в одно целое все черты этого предания и потом перейдем к самой истории Москвы как представительницы этого нового строя.

 

Мы уже видели, что предания о начале Москвы резко разделяются на два разряда, из коих в первом, старейшем, основание Москвы приписывается Юрию Владимировичу Долгорукому, а во втором, позднейшем, — князю Андрею Александровичу Владимирскому. В первом разряде преданий представляется борьба княжеской власти с самовольным и гордым земским боярством в Суздальском краю, этой старинной и богатой новгородской колонии, которая хотя и признавала власть русских князей еще со времен Рюрика, но где князья не жили постоянно и до вольствовались только сбором дани, которая, должно быть, доставлялась исправно богатыми новгородскими колонистами.

 

Князь Юрий Долгорукий, поселившись в Суздальской земле со своей приднепровской дружиной, принялся строить там города и заводить новые порядки, и конечно, в ущерб самовластию земских бояр, за отсутствием князей в прежнее время хозяйничавших в здешнем крае бесконтрольно. Очевидно, что порядки, вводимые Юрием, были в пользу меньших людей против больших или бояр, ибо иначе успех Юрия был бы немыслим к меньшие люди выступили бы на защиту больших людей, а князь вынужден был бы отказаться от своих нововведений. Но наоборот, когда меньшие люди стали на сторону князя, находя в его порядках, защиту от притеснений, то большим людям или земским боярам осталось одно — засесть в своих деревнях, где они были сильнее, и вступить в явную борьбу с князем. Но борьба как последнее средство для бояр, оставленных меньшими людьми, как и должно было ожидать, кончалась не в их пользу: упорнейшие из них были казнены, а в их поземельных владениях, как гнездах сопротивления, князь начал строить города и населять их людьми, независимыми от земских бояр, как туземцами, так и пришельцами, — сыновей же казненных бояр зачислял в княжескую службу при своем дворе. Вот смысл первого разряда преданий о Москве. Должно еще прибавить, что, по свидетельству предания, князь Юрий Долгорукий не хотел совершенного истребления боярских родов, а требовал только, чтобы они повиновались его власти, ибо он отдал дочь убитого боярина Кучки в замужество за своего сына Андрея Боголюбского и тем показал, что он не прочь сблизиться с земскими боярами и даже породниться с ними.

 

Второй ряд преданий, хотя также говорит о начале Москвы, но в сущности здесь речь идет о новом периоде борьбы земских бояр с княжеской властью, когда бояре уже вступили в княжескую службу и потеряли ту самостоятельность, которой пользовались в долгий период отсутствия князей в Суздальском краю, когда они вынуждены были не номинально только, но и на деле признать власть князя, когда борьба даже и видимо перестала быть законной и обратилась в преступную крамолу, которая рано или поздно должна былв кончиться окончательным падением земских бояр и обращением их в служилых людей. Здесь и редин не указывает, что торжество княжеской власти последовало при великом князе Иване Даниловиче, который сделался великим князем Московским, Владимирским и Суздальским. Действительно, время Ивана Даниловича было временем торжества княжеской власти над земским боярством; но борьба боярства продолжалась и после, как мы увидим в истории Москвы. Впрочем, предание продолжение этой борьбы уже не охватыьает, ибо борьба, как мы увидим впоследствии, приняла такие тонкие и неуловимые формы, что предание уже не совладало с олицетворением их.

 

 

К содержанию: Профессор Беляев. Курс лекций по истории русского законодательства

 

Смотрите также:

 

История российского права  ЗАКОНЫ. История русского права   ИСТОРИЯ РОССИИ   Особенности русской правды