ИСТОРИЯ РУССКОГО ПРАВА. ОТ ИЗДАНИЯ СУДЕБНИКОВ ДО ИЗДАНИЯ УЛОЖЕНИЯ 1497-1649

Московские князья при татарах. Войны Твери и Москвы. Стародубское и Кашинское княжества

Первым московским князем при монголах был сын Ярослава, Михаил, по прозванию Хоробрит; он настолько уже был силен, что в 1248 году успел выгнать из Владимира своего дядю, Святослава Всеволодовича, и объявил себя великим князем Владимирским, следовательно, старшим над всеми князьями здешнего края; но в том же году, отправясь ратью на Литву, пал в битве с литовцами и привезенный с поля битвы похоронен во Владимире, в церкви Пречистой Богородицы.

Никаких других известий о Михаиле Московском мы не имеем, и насколько верен настоящий рассказ летописи, мы не знаем, но для нас важно то в настоящем известии, что Московский князь в первые же годы монгольского владычества над Россией был уже настолько силен, что мог одолеть великого князя Владимирского.

Но Михаил, очевидно, еще плохо верил в Москву, если мог променять ее на Владимир; следовательно, он был еще не настоящий Московский князь с московским характером, он не понимал еще зиачеяяя Москвы и не ценил ее заслуг, хотя ей был обязан тем, что одолел великого князя Владимирского, или может быть, ему было тяжела жить 8 Москве в среде гордой земской боярщины, в одно и то же время усердной к сяужбе князя и неуступчивой относительно своих признанных прав.

Первым истым Московским князем, родоначальником и физическим и нравственным всех последующих Московских князей, был князь Даниил Александрович, младший сын Александра Невского, пользовавшийся общим уважением как князей, так бояр и меньших людей. Летописи не говорят, каким образом и в котором году он сделался князей московским и как успел устроить самостоятельность и независимость Московского княжества; в летописи он прямо является великим князем Московским под 1282 годом, как союзник великого князя Тверского, Святослава Ярославича, против великого князя Владимирского, Дмитрия Александровича.

 В летописи сказано: Того же лета князь великий Тверский, Святослав Ярославич с тееричи. и князь великий Московский Данило Александрович с москвичи, и посадники новгородский с новгородцы поидоша ратью к Переяславлю, навеликаго князя Дмитрия Алек сандровича. Прежде же этого известия упоминается в летописи под 1261 годом о рождении Даниила за два года до кончины его отца, Алек-саядра Невского, По всей вероятности, Даниил получил себе в удел Москву прямо по смерти родителя и увезен в нее еще двухлетним ребенком, был воспитан и вырос среди московских порядков и не знал другой жизни, кроме московской.

Москвичи первые увидали, как он начал ходить еще младенцем, как он занимался детскими играми со своими сверстникам»; москвичи первые услыхали его детский лепет, и московские бояре были главными и постоянными его пестунами и руководителями; они на своих плечах вырастили и князя, и княжество. Московские бояре, во время малолетства Даниила управлявшие Московским княжеством, конечно оставались его руководителями и соправителями и тогда, когда он уже вырос.

Они, как значится по летописям, во все это время, продолжавшееся почти двадцать лет, еумелиуклоняться от междоусобий соседних княжеств и, таким образом, так успели укрепить Московское княжество и поставить его в такое независимое положение от соседних князей, что к двадцать первому году жизни Даниила Москва уже сложилась в великое княжество, а Даниил на двадцать первом году своей жизни из владельца незначительного, чуть ли не забытого в летописях города, вдруг является великим князем и вступает в союз против великого князя Владимирского, своего ближнего соседа и старшего брата, с другим своим соседом, великим князем Тверским, и с далеким вольным господином Новгородом Великим. Это начало великого княжества Московского в малолетство князя стараниями московских бояр наложило свою печать на всю последующую историю Москвы и, очевидно, было тайной причиной последующего величия Москвы. И недаром народное предание находит какую-то связь начала Москвы с княжением Даниила Александровича; действительно, княжеиием Даниила положено начало будущему пели-чяю Москвы. Здесь собственно зародились та Москва, которая потом выросла в целую Русскую землю.

Союз, заключенный московским князем Даниилом Александровичем и Тверским князем, продолжался и в 1286 году; под этим годом в летописи сказано, что при нападении литовцев на владения тверского владыки объединились: москвичи, тверичи, волочане, новоторжцы, дмитровцы, зубчане и ржевичи, побили Литву и князя их Доманта взяли в плен. Здесь мы видим продолжение союза Москвы с Тверью и Новгородом. Но особенно замечательно в настоящем известии го, что здесь нет и домину о князьях, а действуют одни только земские силы: тверичи, москвичи, волочяне, новоторжцы и проч.

Ясно отсюда, что союз, заключенный в 1282 году, был союзом не только князей, ко и земщин: Москвы, Твери и Новгорода; отсюда появляется новое и важное подтверждение, что в Москве именно сложилось знаменательное соединение и солидарность интересов княжеской власти и земщины в ее представителях боярах. В 1288 году союз Москвы с Тверью разрушился, и во время воины великого князя Михаила Ярославича Тверского е великим князем Владимирским великий князь Даниил Александрович Московский держал сторону своего старшего брата Дмитрия Александровича. Москва осталась верной союзу с Дмитрием Александровичем даже и тогда, когда в 1293 году ня него восстали почти все князья здешнего края и за это жестоко поплатились разорением от татар, приведенных князем Городецким, Андреем Александровичем.

 Но это разорение не устрашило москвичей к их князя, и союз Москвы с Дмитрием Александровичем продолжался даже По смерти его, с его сыном Иваном Дмитриевичем, и когда в 1296 году во Владимир приехал ханский посол Неврюй, чтобы разобрать споры русских князей, то против князя Андрея Александровича, тогда уже владевшего Владимиром, и его союзников выступили: московский князь Даниил Александрович, тверской князь Михаил Ярославич и переяславцы вместо своего князя Ивана Дмитриевича, бывшего тогда в Орде. Когда же Андрей Александрович, недовольный судом ханского посла, вздумал идти ратью на Переяс-лавль, то Московский и Тверской кпязья собрали свои полки, выступили к Юрьеву, загородили Андрею дорогу и заставили его смириться.

Москва недаром так крепко держалась союза с Переяславским князем — наградой этого союза был Переяславль со всеми Переяславскими владениям^ ибо в 1302 году переяслнвскмй бездетный князь Иван Дмитриевич, умирая, благословил своим княжением дядю своего, Даниила Александровича Московского, на что изъявили свое согласие и сами переяславцы; когда же владимирский князь Андрей Александрович из-гоном захватил было Переяславль, то переяславцы при появлении московской рати сами передались москвичам, выгнали Андрея и приняли наместников Дан л иловых. Таким образом, союз с Переяславским князем, стоивший так дорого Москве, наконец окупился с лихвой; Московские владения с присоединением богатого Переяславского княжества увеличились более нежели вдвое. Но что всего важнее — Московский князь, младший по рождению в доме Александра Невского, с присоединением Переяслйвля к Москве сделался старшим, ибо Переяславлъ постоянно считался гнездом в доме Всеволода Юрьевича, Ярослава Всеволодовича и Александра Ярославича Невского.

Но еще за год до присоединения Переяславля, совершившегося мирным путем по желанию тамошнего князя и самих переяславцев, Московский князь имел значительный успех в соседнем великом княжестве Рязанском. Летопись под 1301 годом говорит:  Князь Данило Александрович Московский приходил ратью на Рязань, и бишаяся у града Переяславля, и князь Московский одоле, и много бояр и людей избил, а князя их, Константина Романовича Рязанскаго, некоторою хитроетию взял, кромолою их же бояр рязанских, и приведе его с собою к Москве, и держа его у себя в нятьи в береженьи, и в чести всякой хотяше-бо с ним укре-пити крестным целованием, и отпустити его на великое княжение Рязанское, на его отчину. Это известие летописи показывает, с одной стороны, что строй московской общественной жизни и отношения московского князя к своим боярам нравились и рязанским боярам, известным в истории своей гордостью и своеволием, а с другой стороны, из этого же известия мы видим, что Даниил Александрович, одолев Рязанского князя и взяв его в плен, еще не мог завладеть Рязанской землей, а думал только подчинить ее своему влиянию при помощи Рязанского же князя, находящегося у него в плену. Здесь, кажется, дело не обошлось без участия московских бояр, которым не хотелось иметь себе соперников при княжеском дворе в рязанских боярах, с присоединением Рязани долженствовавших поступить на службу к Московскому князю, и тем более опасных, что Московский князь одолел Рязанского князя при помощи рязанских же бояр, а следовательно, рязанские бояре за свою услугу должны бы были занять лучшие места при московском дворе; к тому же рязанские бояре своими богатствами и гордостью превосходили московских. Все это заставляло московских бояр отклонить Даниила Александровича от непосредственного занятия Рязанской земли.

В 1303 году великий князь Даниил Александрович скончался и его место занял старший сын его, Юрий Данилович, бывший во время кончины родителя в Переяславле, Переяславцы, услышав о кончине Даниила, первые присягнули Юрию и первоначально даже не пустили его на погребение отца, так они дорожили соединением с Москвой и домом Даниила Александровича. Юрий Данилович, с первого же года по смерти родителя, начал делать примысли к московским владениям. На следующий год скончался владимирский князь Андрей Александрович. Для молодого Московского князя открылось новое поприще деятельности; он настолько чувствовал себя сильным, что решился искать владимирского престола, чтобы быть старшим между великими князьями Суздальско-Ростовской земли. По свидетельству летописей, это дело началось следующим образом: «по смерти Андрея, старшие его бояре и старейший из них Акинф немедленно отправились к великому князю Тверскому, Михаилу Ярославичу, чтобы вести его на владимирский престол. И заспорили два князя о великом княжении Владимирском — князь великий Михаил Ярославич Твррский и князь великий Юрий Данилович Московский, и пошли в Орду к царю в споре и брали великой, ибыле замятия на всей Суздальской земле, во всех городах».

Из этого известия видно, что спорили не одни князья, а вся Суздальская земля, на всей Суздальской земле была замятия, во всех городах; вся земля разделилась между Москвой и Тверью, быть ли первенствующей Москве с новыми порядками или Твери со старыми порядками? Начало раздела положили бояре Андрея Александровича и между ними сильнейший Иакинф, служивший прежде московскому князю Даниилу Александровичу и перешедший к Андрею по неудовольствиям, а за ним и все старое боярство, избравшее представителем старых порядков старшего, князя Михаила Ярославича Тверского, дядю московским князьям — Даниловичам. И когда князья-соперники отправились, как и следовало для разбора тяжбы, в Орду на суд хана, бояре — защитники старого порядка стали распоряжаться по-своему: они захватили в Костроме московского князя Бориса Даниловича и хотели перехватить самого Юрия Даниловича на пути в Орду, но тот ускользнул от них, потом отправили своих наместников в Новгород Великий; но старые новгородцы, не желая быть под командой суздальских бояр, прогнали наместников и сказали: недождем, что скажет князьям хан. Затем Иакинф с другими боярами, собрав большой полк, думали изгоном захватить Ивана Даниловича в Переяславле; но этот кипзь получил весть о их замысле и вместе с боярами московскими и переяславс кими дал им сильный отпор в битве под Переяславлем, в которой пал Иакинф и другие старшие бояре, а дети Иакипфовы с прочими бежали в Тверь. Между тем татарский хан рассудил явившихся к нему князей и отдал владимирский престол старшему — Михаилу Ярославичу Тверскому. Михаил, засев во Владимире н побуждаемый защитниками старых порядков, пошел на Юрия к Москве, но, встретив от москвичей сильное сопротивление, вынузкден был заключить с Юрием мир. Мир этот продолжался три года, а на четвертом году Михаил вторично ходил к Москве с большой ратью, произвел там большое разорение, но города взять не моги возвратился домой, не заключив с Московским князем мира. И действительно, мудрено было заключить мир, когда это зависело не столько от личности князей, сколько от воли сторон старого и нового порядка, а стороны сии совместно жить не могли, — у них борьба шла не на живот, а на смерть; требовалось, чтобы которая-либо сторона пала окончательно.

Между тем в 1313 году умер татарский хан Тохта, стоявший на стороне старого порядка, и его место заступил хан Узбек, отвергнувший у себя дома старый порядок и переменивший язычество на магометанство. Михаил Ярославич немедленно отправился к новому хану за утверждением на престол и за ярлыком; Юрий же Данилович Московский, воспользовавшись отсутствием соперника, вошел в тайные сношения с новгородцами, которые кончились тем, что новгородцы выгнали от себя наместников Михайловых и объявили своим князем Юрия. Михаил Ярославич был утвержден новым ханом на Владимирском княжении и успел выставить перед ханом Московского князя человеком беспокойным и опасным, Й потом, прежде чем Михаил возвратился из Орды, в Москву пришло ханское повеление немедленно ехать Юрию в Орду к хану. Юрий, бывший в то время в Новгороде, немедленно отправился в путь, не заезжая даже в Москву. Михаил же, возвратившись из Орды с татарскими послами и войском, прежде всего отправился к Торжку и отнял его у брата Московского князя, Афанасия Даниловича, а потом посадил своих наместников и в Новгороде.

Между тем Юрий Данилович, прожив в Орде около двух лет, не только успел оправдаться, но и приобрел благосклонность хана Узбека и, женившись на его сестре Кончаке, получил ярлык на великое княжение Владимирское и с тремя ханскими послами и значительным татарским войском отправился домой. Михаил, услыхав об этом, по совещании с суздальскими князьями, собрав рать, вышел навстречу Юрию и загородил ему дорогу у Костромы, Юрий, посоветовавшись с татарскими послами, не решился вступить в битву и уступил Владимирское княжение Михаилу. Но когда Михаил, получив такую уступку, возвратился в Тверь, то суздальские князья перешли на сторону Юрия, а потом его же сторону приняли новгородцы и все с сильными полками двинулись к Твери. Михаил, узнав об этом, немедленно вооружился, пошел навстречу противникам и разбил их наголову, так что Юрий только в малой дружине успел спастись в Новгороде, а брат его Борис и княгиня, сестра Узбека, попали в плен и были отвезены в Тверь, главный же ханский посол, Кавгадый, вынужден был просить у Михаила мира и, быв принят с честью в Твери, отпущен Михаилом домой с богатыми дарами, а Юрьева княгиня, сестра ханская, оставленная в плену, вскоре скончалась в Твери, как говорят, от отравы.

Юрий, бежавший в Новгород, получив от новгородцев войско, отправился домой. Михаил встретил его на Волге, но до битвы дело не дошло: противники после долгих переговоров смирились на том, чтобы обоим идти в Орду нарсуд к хану. Михаил, пропустив Юрия в Москву, немедленно отправил в Орду своего сына Константина, сям же, чувствуя неловкость своего положения, думал как-нибудь мирно покончить с Юрием, не доводя дела до ханского суда, и для этого отправил своего посла в Москву. Но Москва не думала мириться с Тверским князем, надеясь на больший успех у хана; Юрий, приказав убить тверского посла, немедленно отправился со многими князьями и боярами в Орду и, действуя заодно с Кавгадыем, успел выставить перед ханом Тверского князя беспокойным и опасным человеком, не признающим ханской власти и нежелающим платить дань в Орду.

Все зто нетрудно было делать Московскому князю. Михаил действительно был противником ханской власти, а когда он наконец явился е Орде, то немедленно был предан суду и по суду ханских вельмож приговорен к смерти и убит татарами по ханском/ повелению. Таким образом, борьба новых порядков и Москвы со старыми порядками и Тверью кончилась в пользу Москвы и новых порядкш. Юрий возвратился из Орды великим князем Владимирским, т. е. старшим князем между великими князьями северо-восточной Руси. Получив старейшинство, Юрий Данилович, по совету московских бояр, на другой год по приезду из Орды собрал большое войско и пошел ратью к тверскому городу Кашину, думая присоединить его к своим владениям, но Тверской князь, сын убитого Михаила, храбрый Дмитрий, выступил против него к Волге и при посредстве тверского епископа Андрея заключил мир, по которому обязался внести все ордынские дани с тверских владении Московскому князю, т. е. по тогдашнему порядку дел признал свою зависимость от Юрия или как бы поступил к нему в отношения удельного князя.

Но, естественно, на этом дело не могло остановиться. С новым унизительным положением Тверской князь не мог примириться и, не имея достаточно сил для борьбы с Москвой, отправился в Орду искать милости у хана. Между тем Юрий сделал важную ошибку, ибо вместо того, чтобы ханскую дань, взятую от Тверского князя, везти немедленно в Орду или передать ханскому послу, ехавшему за ней, он отправился в Новгород и занялся новгородскими делами. Дмитрий Михайлович Тверской зосполь-зовался этой ошибкой как не надо лучше: он объявил Юрия изменником и утаителем ханских даней. Хан дал Дмитрию ярлык на Владимирское княжение. Юрий, услыхав об этом, немедленно отправился в Орду оправдываться. В Орде, прежде нежели Юрий явился перед ханом, встретил его Дмитрий Михайлович и, надеясь на благосклонность к себе хана, немедленно при встрече убил Юрия. Так кончилось бурное княжение Юрия Даниловича.

Княжение Юрия Даниловича, так несчастно кончившееся собственно для него, вывело Москву на тот путь, на котором она или должна была погибнуть на первых же порах, или явиться тем крепким общественным организмом, исполненным внутренней силы, который притягивает к себе все, к чему только прикоснется; или, иначе сказать, Москва на этом новом пути должна была показать: имеет ли она настолько внутренней силы, чтобы стянуть к себе всю Русскую землю и сделаться городом всероссийским. На первых же порах соперницей Москвы на этом пути явилась Тверь, так же, как и Москва, город новый, образовавшийся из новгородских колоний и представлявший в себе все задатки прочности, тягучести И энергии, но стоявший не в таких благоприятных внешних отношениях, как Москва, да и во внутреннем своем устройстве придерживавшийся более старых порядков, которым суждено было пасть перед новыми порядками, представителем которых была Москва. Борьба Москвы с Тверью с первого же раза, как мы уже видели, показала, что здесь борются не личности, аначала, чтоличноети могут меняться, а борьба будет продолжаться до тех пор, пока одно начало рухнет, и что дележ и примирение в этой борьбе немыслимы. Показания или существенные признаки сей борьбы, высказывавшиеся при самом начале, вполне оправдались историей: борьба сия продолжалась 180 лет и кончилась бег-поворотным падением Твери.

Дмитрий Михайлович Тверской, как мы уже видели, понадеявшись на милость хана Узбека, при первой же встрече убил Юрия Даниловича Московского. Хан действительно сначала, кажется, думал оставить без внимания дело об убиении Юрия, продержал Дмитрия Михайловича в Орде десять месяцев, не объявляя своего гнева, но потом, вероятно, подстрекаемый своими вельможами — ходатаями за Московского князя, дал повеление казнить Дмитрия. Таким, образом, соперницы Москва и Тверь почти в одно время лишились своих князей, но это не произвело никаких беспорядков: Москвой еще при жизни Юрия, постоянно занятого борьбой, управлял его брат, Иван Данилович; в Твери точно так же за отсутствием Дмитрия оставался правителем Александр Михайлович, брат Дмитрия; оба они еще при жизни старших братьев уже бывали по нескольку раз в Орде для расчетов по платежу дани, так что в этом отношении они уже были довольно знакомы ордынским вельможам и каждый имел свою партию в Орде.

По заведенному порядку оба князя отправились в Орду для получения ярлыков на свои княжения. Хаи Узбек принял обоих князей как уже хорошо известных ему и дал ярлык на великое княжество Владимирское тверскому князю Александру Михайловичу. Такич образом, спор между Тверью и Москвой из-за Владимирского княжества, продолжавшийся 20 лет и стоивший жизни Михаилу Ярослави-чу, Юрию Даниловичу и Дмитрию Михайловичу, но суду ханскому кончился в пользу Твери. Хан Узбек по каким то расчетам права Александра Михайловича на Владимир предпочел правам Ивана Даниловича. Конечно, перед судом ханским Москва должна была молчать и пыжидать случая для поправления своих дел. Случай, так желанный, благоприятный для Москвы, открылся на первом же году княжения Александра Михайловича. В августе месяце пришел ханский посол, Узбеков племянник Шевкал, и вскоре в народе разнесся слух, что Шевкал приехал затем, чтобы избить тверских князей, а народ обратить в татарскую веру. Таким слухом народ взволновался, князь Александр Михайлович также поверил слуху или не умел успокоить народа и принял на себя предводительство взволнованным народом, чтобы избить посла и всех бывших при Нем татар.

Как бы то ни было, только Шевкал со своими татарами был убит в Твери. Хан Узбек, получив об этом известие, немедленно вытребовал в Орду Ивана Даниловича Московского и, дав ему 50 тысяч татарского войска с пятью темниками, поручил наказать Александра и его сообщников. Иван Данилович вполне сумел воспользоваться сгкрывшим-ся случаем: он не только взял Тверь и другие города Тверского княжения и разорил их, но именем хана вступил в новгородские владения, взял и опустошил Торжок и двинулся к Новгороду, но, остановленный посольством и даиьюновгородцев, повернул назад и страшно опустошил владения почти всех князей здешнего края, так что этот поход Ивана, известный в летописях под именем Федорчуковой рати, долго был памятен в народе; только московские и суздальские владения остались неопустошенными. Таким образом, Иван Данилович и бояре московские с помощью татар за один раз так поправили дела московские, что Москва, уцелевшая от разорения, получила громадный перевес над всеми соседними княжествами. Иван и его бояре вели это дело с большой ловкостью; они всюду произвели опустошение именем хана и помощью татарского войска, но не взяли и не присоединили к Москве ни одного городка и ни одной деревни, так что народ во всех опустошенных владениях видел только страшный гнев хана и нисколько не сетовал на Московского князя и москвичей; Москва не только осталась в стороне, а разоренные жители соседних княжеств потянулись в московские владения и тем усилили население Москвы.

В Твери, напротив, дело не кончилось одним разорением и опустошением: Тверь волей-неволей должна была поступить под опеку Московского князя. Тверской князь Александр Михайлович, услыхав о грозной татарской рати, бежал сперва в Новгород, но, не принятый новгородцами, укрылся со своим семейством во Пскове. Этот поступок Александра никак нельзя назвать малодушием или полным бессилием недавно еще могущественной Твери; напротив того, мы имеем прямое свидетельство летописи, что «Александр, не стерпя лукавы я бесовския крамолы и та-тарскаго насилья, оставил княжение великое и все отечество свое, я иде во Псков с княгинею и с детьми своими, и жил во Пскове десять лет».

Значит, успех Московского князя и москвичей и само убиение Шевкала и татар в Твери были делом внутренней крамолы тверских бояр, чему мы увидим скоро прямые свидетельства, а в Тверь крамола шла из Москвы; тверские бояре-изменники были увлечены московскими боярами и Московским князем. Князь Александр Михайлович не потому бежал и не защищал своих владений, что струсил, а потому, что защититься было не с кем, что он был оставлен своими боярами, которые увлеклись завидным положением московских бояр и тайно передались на сторону Москвы. Александр увидал, что главным образом ищут его головы и что всякое сопротивление невозможно. И действительно, так и было, ибо вслед за бегством Александра и разорением тверских владений меньшие братья Александра и бояре вступили спокойно в Тверь и занялись мирным устройством Тверской земли, и ни Московский князь и никто ям в том не делал никакой помехи. На другой же год Московский князь, отправляясь в Орду, взял с собой тверского князя Константина Михайловича и новгородских послов и все были приняты Узбеком милостиво и с почета-ми. Московский князь получил великое княжение Владимирское «и иные княжения к Москве», как сказано в летописи, а Константина Михайловича хан утвердил на великом княжении Тверском, новгородцев же пожаловал по их челобитью и всем дал приказ искать и представить к нему кнлзя Александра Михайловича,

Таким образом, московский князь Иван Данилович и московские бояре, помутив тверских бояр, при помощи татар за один раз поставили Москву в такое высокое положение, в каком она еще никогда не бывала; вся Ростовско-Суздальская земля по приказу самого хана была разорена и подчинена московскому князю, даже Тверь, недавно еще сильная и опасная, отдана в его опеку, тверские князья действуют по его указаниям, а сильнейшие тверские бояре тянут к Москве. Но главный враг и опасный соперник, представитель иных начал, князь Александр Михайлович еще жив и находится под защитой демократического Пскова; а посему Московский князь и московские бояре не могут еще заснуть спокойно; Александр для них страшен и в изгнании — им нужна его голова. И вот по приказу хана от Московского и Тверского князей и от Новгорода летят гонцы во Псков н требуют выдачи Александра, но псковичи отказывают; так проходит 1327 год. В следующем году, по проискам московским, снова приходит приказание от хана к русским князьям — достать Александра. Московский князь подымает Тверских князей, меньших Александровых братьев, князя Суздальского, своего давнишнего союзника и новгородцев и сам со своей ратью и с союзниками отправляется в Новгород, а оттуда со всеми полками идет к псковским границам и требует выдачи Александра. Псковичи опять отказывают и обещают сложить свои головы за несчастного изгнанника. Московский князь изобретает новое средство: он убеждает бывшего при нем митрополита всея Руси Феогноста предать псковитян проклятию; митрополит посылает во Псков проклятие. Александр, не желая подвергать церковной каре своих защитников, оставляет свое семейство под защитой псковичей, а сам удаляется в Литву под защиту могущественного литовского князя Геди-мина. Вслед за удалением Александра митрополит снял проклятие с псковичей, а Московский князь со своими союзниками, дав мир Пскову, удалился домой и послал гонцов к хану, что Александр бежал в Литву и Немцы.

Отделавшись от опасного соперника, московский князь Иван Данилович занялся украшением и укреплением Москвы, которая еще с первого года его княжения сделалась кафедрой митрополита всея Руси; ибо митрополит Петр, полюбив ласкового Московского князя и тамошних бояр, перебрался из Владимира в Москву и там скончался и погребен в новопостроенном но его желанию соборном храме, Успения Пресвятыя Богородицы, Преемник Петра, Феогност, также поселился в Москве при гробе, как сказано в летописи чудотворца всея Руси Петра; а преемники Феогноста последовали его примеру. Таким образом, Москва сделалась старейшим городом на Руси и как столица великого князя, н как кафедра митрополита всея Руси. Это последнее обстоятельство давало Москве едва ли не большее значение в глазах всей Руси, чем княжеская власть, ибо великих князей тогда было еще много, митрополит же был один и по церковным делам все княжества зависели от него; да и в делах мирских он имел большую силу и тот князь, на стороне которого был митрополит, всегда мог рассчитывать на больший успех.

На третий год по удалении Александра Михайловича а Литву, Московский князь поехал в Орду к хану Узбеку и взял с собой Константна Михайловича, тверского князя. Зачем они ездили в Орду, летописи не говорят, но только Московский князь, воротившись от хана, принялся за своих прежних союзников новгородцев и потребовал от них небывалой еще дани — закамского серебра, а в обеспечение своего требования занял Торжок и Пежецкий верх. Когда же новгородцы отказали ему, то со всеми низовым и князьями, дажес рязанскими, пришел в Торжок, увел из своих наместников и, сидя в Торжке, приказал своим полкам опустошать новгородские владения. Тщетно Новгородцы посылали к нему посольство за посольством, он не принимал послов и на глаза и, простояв в Торжке от Крещенья до Соборного воскресенья, отправился в Москву, где его ждал ханский посол с требованием идти в Орду. Пользуясь отъездом Московского князя, новгородцы успели укрепить свой город, вступили в сношение с князем Александром Михайловичем, уже вернувшимся во Псков, заключили союз с литовским князем Гедимином и приняли себе в князья его сына Нариманта. Возвратившись из Орды и разузнав новгородские дела, великий князь И aim Данилович поспешил примириться с новгородцами, ласково принял их посольства, сам приехал в Новгород с миром и прожил там довольно долго. По возвращении в Москву он узнал, что Литва воюет Новоторжские волости, послал свои полки в соседние литовские владения и тем заставил литовцев выйти из Но-воторжских волостей; позвал к себе в гости владыку новгородского, посадника, тысяцкого и нарочитых бояр, принял их с большим почетом и угощал пирами.

Между тем изгнанник князь Александр Михайлович, ободренный сношениями с Новгородом, послал своего сына Федора Александровича в Орду к хану попытать: не повеет ли ветер в его пользу при ханском дворе. Проба удалась: Федор Александрович возвратился из Орды благополучно и привел с собой к отцу ханского посла Авдула. Узнав об этом, Московский князь немедленно отправился в Орду, чтобы испортить Александрове дело. В Орде Ивана Даниловича хотя и приняли милостиво, с почетом и пожалованием, нескоро выпроводили, следовательно, не дали испортить дела князя Александра. Пользуясь поездкой Московского князя в Орду, Александр попытался было воротиться в Тверь, но скоро увидал, что в Твери ему еще нечего делать, и со своим сыном Федором опять ушел во Псков. Из Пскова он послал своих бояр к митрополиту Феогнос-ту просить его молитв и благословения на путешествие в Орду и, получив благословение, на следующий год отправился к хану Узбеку; явясь перед ханом, он успел своим смирением и умом снискать его благоволение, так что Улбек утвердил за ним великое княжение Тверское и со своими послами отпустил его домой, с тем чтобы они возвели его на тверской престол. Против приказа грозного хана и его послов, естественно, в Твери никто не посмел идти, но бояре — заводчики первой крамолы, чувствуя свою пину немедленно отъехали в Москву, откуда шла вся смута. Им, как крамольникам и изменникам, уже нельзя было оставаться в Твери, где в продолжение десяти лет выяснилась их крамола; верные же отечеству тверичи, опираясь на волю хана и поддерживаемые князем, не оставили бы их в покое.

Встревоженный возвращением Александра Михайловича и успехами его у хана, Иван Данилович немедленно сам отправился в Орду и так успел, при помощи своих ордынских приятелей, оклеветать Александра перед ханом, что Узбек отправил в Тверь одного из приближенных слуг с требованием, чтобы Александр с сыном своим Федором немедленно ехал в Орду. Александр Михайлович хотя и получил вести о ханском гневе, но тем не менее не осмелился противиться Узбекову повелению, начал снаряжаться в путь, впрочем, не очень спеша с поездкой. Этим не замедлил воспользоваться Иван Данилович и со своими старшими сыновьями Семеном и ИВАНОМ ОПЯТЬ ЯВИЛСЯ В Орде и так успел вооружить Узбека, что тот вторично послал за Александром Михайловичем. Затем Иван Данилович поспешил домой, сыновей же оставил в Орде. По второму призыву Александр немедленно отправил в Орду сына своего, Федора, а потом и сам пустился в путь. Прибыв в Орду, он при первой же встрече с сыном своим Федором узнал, что хан сильно гневается на него, то же подтвердили и приятели из ордынских вельмож; но хан первоначально принял дары и велел Александру дожидаться отпуску; так прошел целый месяц, а между тем московские княжичи работали у хана. Наконец вышло повеление казнить Александра и сына его Федора. Таким образом, Московский князь избавился от самого опасного соперника и получил еще больше власти над несчастной Тверью, даже приказал снять большой тверской колокол от соборной церкви и отвезти в Москву.

Сурова поступил Иван Данилович с князем Александром Михайловичем и Тверью, но он был поставлен в такое положение, что или самому пасть, или погубить соперника. Александр был очень умен и вкрадчив для того, чтобы оставить его в покое, и притом, при первом его усилении все защитники старых порядков стали бы на его стороне и Москве пришлось бы вступить в новую опасную борьбу, которая могла кончиться гибелью новых начал и Москвы. Здесь середины и примирения нельзя было ждать, тем более что Александр был очень даровит и мог приобрести полную доверенность хана. Управившись с Александром, Московский князь опять принялся за Новгород; он потребовал от новгородцев новой дани, хан-де просит новую дань, т. е. прибавок к той дани, которую новгородцы уже выплатили. Новгородцы иа это небывалое требование отвечали: «Того у нас не было от начала миру, а ты крест целовал Новгороду по старой пошлине новгородской и по грамотам Ярославовьш. Получив такой ответ от Новгорода, защитника старины, князь Московский, как представитель новых порядков, послал приказ своим наместникам выйти из Новгорода и объявил новгородцам войну. Но война эта не состоялась, ибо князь Иван Данилович скончался во время приготовления к войне. Так кончилось княжение Ивана Даниловича, продолжавшееся 12 лет.

Москва, только что выведенная на большую дорогу в княясение Юрия Даниловича, в княжение Ивана Даниловича утвердилась на этой дороге и оттолкнула от нее своих соперников. При Иване Даниловиче новые начала, представительницей которых была Москва, одержали решительный верх; даже Тверь, эта представительница старых начал при Юрии Даниловиче, теперь значительной партией своего боярства стала тянуть к Москве, или, по крайней мере, в Твери завелась довольна сильная партия недовольных тверскими порядками, которая, главным образом, и погубила Александра Михайловича, так что через нее все, что ни зате-ивалось в Твери, немедленно передавалось в Москву. Что же касается до других княжеств здешнего края, то они до того были разорены так называемой Федорчуковой ратью, что находились в полной зависимости от Москвы, и только одно Суздальское княжество пользовалось некоторой самостоятельностью, да и то потому, что тамошний князь был в родстве и постоянном союзе с Московским князем. Такие блестящие успехи Москвы обыкновенно приписывают благосклонности хана Узбека к московскому князю Ивану Даниловичу и личным качествам сего князя. По-видимому, действительно это было так: Узбек дал свое войско Московскому князю, чтобы смирить всех противников Москвы, и жестоко казнил князей, чем-либо опасных для Московского князя. Московский князь действительно обладал способностями, вполне пригодными к тому делу, которое вел: он был хитер, предусмотрителен, настойчив и крайне осторожен. Но и соперник его, Александр Михайлович, не только не уступал в способностях, но даже был гораздо даровитее: он обладал такой вкрадчивостью и умением снискать благосклонность у людей в которых нуждался, что его везде любили, куда бы он ни прибыл, за него, находящегося в изгнании, псковичи готовы были положить свои головы, его принял под покровительство могущественный Гедимин Литовский, он умел снискать благосклонность хана Узбека даже тогда, когда был кругом виноват перед ним, убив его любимого племянника Шевкала; а в первое время он пользовался такой доверенностью Узбека, что после казни Дмитрия Михайловича он прямо дал ему великое княжение Владимирское. Таким образом, ни благосклонностью хана, ни личными талантами, Московский князь не имел преимущества перед Тверским, а в ином даже уступал ему; следовательно, причина успехов Москвы перед Тверью заключалась в чем-то другом, именно в том, что в Москве кня.^ь действовал не один, что с ним была заодно вся Москва, что московская земщина по отношению ее к князю была так поставлена, что в интересах княжеских находила собственные интересы, и поэтому между князем и земскими боярами не было розни; московские бояре имели везде своих агентов, и в Орде, и в Тверском, и в других княжествах, и всюду старались утроить дела так, чтобы они были в пользу Москвы и Московского князя. Напротив того, в Твери между боярами была рознь: одни, и очевидно слабое меньшинство, были на стороне княля, другие же, сильное большинство, находили для себя интерес тянуть к Москве, им московское устройство более нравилось, лучше обеспечивало их общественное положение.

Что же такое был князь в Москве, и отчего были так солидарны его интересы с интересами земщины, так что между московским князем и московской земщиной не было розни? На это лучшим ответом служат дошедшие до нас духовные завещания московских князей. Завещания сии, во-первых, показывают, что московский князь был богатейшим поземельным собственником, чисто на частном праве, так что богатейшие земские бояре не только в Москве, но и в других княжествах далеко не имели столько вотчин, сколько их было у московского князя. Он владел на праве частной собственности целыми городами с их уездами, отдельными волостями и слободами и отдельными селами в других уездах, не составлявших его собственности, и даже в других княжествах; он постоянно старался приумножить свои вотчины: покупал и менял у бояр и монастырей, получал в подарок или по завещанию, или по наследству от родственников и знакомых. Так, например, судя по 1-му завещанию князя Ивана Даниловича, он владел на праве частной собственности: восемью городами в московских владениях, 46 слободами и волостями и сорока отдельными селами, которые он поделил между своими детьми и женой, вместе с шубами, ожерельями, перстнями, цепями, серебряными ковшами, мисами и другими домашними богатствами. А по 2-му завещанию, написанному лет через восемь после первого, значатся в числе вновь приобретенных княжеских сел князя Ивана Даниловича семнадцать сел, о которых прямо сказано в завещании, которое у кого куплено или променяно. Во-вторых, те же завещания ясно показывают, что в Москве строго отделялись княжеские недвижимые имения, которыми он владел по частному праву наравне со всеми вотчинниками, от владений, которые принадлежали ему по государственному праву и не составляли частной княжеской собственности.

Последние владения не поступали в раздел и в завещаниях о них даже не упоминалось. И наконец, в-третьих, в отношении князя к митрополиту и боярам в завещаниях писалось наследникам: Слушали бы есте отца нашего владыки, пгакоже ста рых бояр, кто хотел отцу нашему добра и нам; и приказываю вам житии за один, а лихих бы есте людей не слушали, и кто имет. sac сважива-ти». Ото писал Семен Иванович, сын Калиты. Здесь лучше всего видна солидарность Калиты с боярами. Таким образом, по завещаниям московский киязь был богатейшим землевладельцем-собственником, у которого должны были быть одни интересы со всеми московскими боярами и другими землевладельцами-собственниками, более или менее зависевшими от него, как от богатого соседа, в нужных случаях могущего пособить им, а в случае ссоры и повредить; поэтому у бояр был интерес не ссориться с князем и служить ему усердно. Князь, как сосед по имениям, был близок со всеми боярами, не только по службе, но и по соседству, находился с ними в частых сношениях, но в то же время он был государь всей Московской земли и соседних земель, подчиненных Москве по государственному праву. Здесь он уже не был безотчетным хозяином-собственником, а правил государством вместе с боярами, как прямо говорится в завещании: «слушали бы отца нашего владыки, так же старых бояр, кто хотел отцу нашему добра и нам».

Конечно, между московским князем и московскими боярами не было заключено договора, утвержденного грамотой, или, иначе говоря, не было писаной конституции, но зато этот негласный договор, эта неписаная, неформулированная конституция жила в обычае, в самой жизни, в солидарности интересов той и другой стороны. Князь и бояре, хорошо обеспеченные в своих частных интересах, ясно видели на самом опыте всю пользу дружной и согласной деятельности в делах государственных и всю пагубу вражды и розни; они не могли не заметить, как все преклонялось и падало пред их дружной и согласной деятельностью, как могущественные противники, борьба с которыми казалась даже невозможной, оказывались слабыми и бессильными. Все это и без договоров и формулированных конституций заставляло князя и бояр в Москве строго соблюдать взаимность сложившихся отношений и дружно, без розни работать на общую пользу государства. Эта-то дружная деятельность, постепенно укреплявшаяся еще со времени Даниила Александровича, при князе Иване Даниловиче достигла того, что при встрече с этой дружной деятельностью московского князя и московских бояр всякая сила и могущество оказывались слабыми и недостаточными, и эта же дружная деятельность при Иване Даниловиче решительно утвердила незыблемость могущества Москвы и дала Ивану Даниловичу имя — собирателя земли Русской.

По смерти московского князя Ивана Даниловича Калиты сыновья его, Семен, Иван и Андрей, отправились в Орду. Узбек принял их как знакомых, ибо они еще при отце уже были по несколько раз в Орде и работали против Александра Михайловича по указанию отца. При таком знакомстве с Ордой московским княжичам не могло быть соперников между другими князьями, и Узбек дал ярлык на великое княжение Владимирское и Московское старшему сыну Калиты, Семену Ивановичу, а прочих князей, приезжавших тогда же в Орду, отпустил по домам, кажется, с наказом повиноваться князю Московскому; по крайней мере, нам известно, что Семен Иванович первый из московских князей стал называть себя князем всей Руси, а прочие русские князья по его приглашению съезжались к нему в Москву и слушались его приказаний.

Первым делом князя Семена Ивановича, прозванного Гордым, было покончить счеты с Новгородом, неоконченные его отцом по случаю смерти. Вскоре по возвращении из Орды князь Семен Иванович отправил своих наместников и даныцнкон в Торжок собирать дань, но новоторжцы и новгородцы воспротивились такому насилию и послали сказать Московскому князю: «Ты еще не сед у нас на княжении, а уже бояре твои силу деют. Получив такой отзыв новгородцев, великий князь Семен Иванович созвал съезд из всех русских князей на Москве, оттуда все князья со своими полкамнотправились в Новгородские владения и заняли Торжок. Новгородцы поспешили собрать свои полки для защиты Новгорода, а между тем отправили посольство к Московскому князю, которое и заключило с князем мир на том, чтобы новгородцы приняли княжеских наместников и дозволили князю собрать черный бор со всей Новгородской земли и тысячу рублей с Торжка. Таким образом, князь Семен Иванович одним походом покончил счеты с Новгородом, начатые его отцом, и сверх того убедился, что соседние князья действительно состоят в его воле и послушны его требованиям. Не имея себе внешних противников, он занялся украшением Москвы, чтобы и по наружности сравнять ее со старыми знатными городами.

Между тем в 1340 году умер хан Узбек и в Орде начались междоусобия, продолжавшиеся целый год. Великий князь Семен Иванович, выждав окончания ордынского междоусобия и узнав, что новый хан Чани-бек через своего посла отнял Рязань у Рязанского князя и отдал Пронс-кому князю, не желая дожидаться чего-нибудь подобного для себя, в 1341 году поспешил в Орду, тем более что Тверской, Суздальский, Ростовский и Ярославский киязья все вместе отправились в Орду наперед. Хан Чанибек не изменил положения русских князей и по-прежнему оставил великое княжение Владимирское за князем Московским. Но через два года опять понадобилось ехать в Орду, и Московский князь опять повез с собой всех князей; зачем был этот съезд князей у хана, летопись не-говорит, только упоминает, что Московский князь возвратился от хана с пожалованием и со многою честию. Князю Семену Ивановичу не было противника в Русской земле; он даже принял под свое покровительство жену и детей покойного Александра Михайловича Тверского, которых стал обижать тогдашний великий князь Тверской, Константин Михайлович, прежний послушный союзник Ивана Даниловича, и дал в Москве убежище Александрову сыну, Всеволоду, а потом помог ему отправиться в Орду тягаться с его дядей, Константином Михайловичем. Когда же Константин умер в Орде, Всеволод Александрович при московской же помощи получил от хана ярлык на великое княжество Тверское под другим своим дядей, Василием Михайловичем; а потом князь Семен Иванович лаже вступил в близкое родство с семейством Александра Михайловича, женившись на дочери его Марии Александровне. Вступление Семена Ивановича в родство с семейством заклятого врага отца его Ивана Даниловича и принятие этого семейства под свое покровительство против прежнего послушного союзника, Константина, ясно показывает, что здесь действовала не одна личность князя, но целое московское правительство, постоянно искавшее случая вмешиваться во внутренние дела соседних княжений, чтобы таким образом постоянно держать их в зависимости. Только для такой неличной системы не могло быть ни заклятых врагов, ни неизменных друзей и послушников.

Когда Московскому князю не было противников во всей здешней стороне, когда все здешние князья находились у него в послушании, Москве явился сильный неизвестный прежде противник — князь Литовский, Ольгерд. Ольгерд еще в 1340 году нападал на Можайск и Тишинов и произвел большое опустошение, потом вступился в дела псковские и новгородские; за все это Московский князь отомстил в 1344 году принятием под свое покровительство рассорившихся с Ольгердом его братьев. Таким образом, Москва уже не ограничивалась княжествами здешнего края, а волей-неволей принуждена была вмешаться и в дела соседей, значит, твердо уже стала на той большой дороге, на которой московское влияние необходимо должно было распространяться все далее и далее. Ольгерд, чтобы отстранить Московского князя от вмешательства в литовские дела, отправил большое посольство под начальством брата своего Кориада к хану Чанибе-ку, стараясь вооружить его против Московского князя. Но тогда не то еще было время, чтобы литвину можно было вооружить Орду на Московского князя; при ханском дворе постоянно жили московские бояре для ограждения московских интересов, они немедленно дали весть Московскому князю о большом литовском посольстве и зачем оно приехало. Князь немедленно выслал свое посольство, которое, при помощи московской партии среди ордынских вельмож, повернуло дело так ловко, что Чанибек приказал руками выдать Московскому князю литовских послов и Ольгердова брата Кориада и отправил их в Москву под охраной собственного посланника. Ольгерд, потерпев полную неудачу вОрде, невольно стал заискивать расположения Московского князя и отправил в Москву свое посольство с богатыми дарами и просьбой о мире и об отпуске Кориада и посольства домой. Московский князь согласился на предложенный мир и отпустил Кориада и посольство в Литву. А вслед за тем Ольгерд вступил в родство с Московским князем, женившись на родной сестре московской княгини, второй дочери Александра Михайловича Тверского) Юлиании, причем Ольгерд присылал в Москву посольство с просьбой о дозволении вступить в этот брак. Значит, семейство Александра Михайловича было решительно под опекой князя Семена Ивановича Московского.

В 1351 году великий князь Семен Иванович поднял всех русских князей здешнего края на Смоленск. Войска московского князя и его послушных союзников уже стали выше города на Поротве, но до битвы дело не дошло: на Поротву явились послы литовского князя Ольгерда с предложением остановить войну я заключить мир. Московский князь, не желая вооружать против себя Ольгерда, согласился на заключение мира и отпустил литовских послов, а сам подвинулся к Угре, ближе к Смоленску, куда и пришли к нему смоленские послы. Простояв на Угре восемь дней, князь Семен Иванович отправил свое посольство в Смоленск и, заключив мир, возвратился домой. Что было причиной этой войны и на каких условиях был заключен мир, летописи об этом решительно не говорят ничего; но для нас эта война важна как свидетельство, что Москва здесь является представительницей восточной Руси и становится лицом к лицу с Литвой как представительницей западной Руси и обе следят друг за другом. Это еще небывалая роль Москвы.

Между тем в Твери продолжались смуты и ссоры между великим князем Тверским, Всеволодом Александровичем, и его дядей, князем Кашинским, Василием Михайловичем, так что в 1347 году они нашли нужным отправиться в Орду к хану Чанибеку для разбора споров, Чани-бек, кажется по ходатайству Москвы, решил спор в пользу Всеволода Александровича и по-прежнему утвердил за ним великое княжение Тверское, чем, разумеется, споры не кончились; князь Кашинский цродол-жал подымать недовольных против своего племянника и великого князя, так что дело едва не дошло до кровопролития. В 1348 году тверской епископ Федор успел было примирить враждующих, убедив Всеволода Александровича уступить тверской престол своему дяде, Василию Кашинскому; помирившись, оба целовали крест жить в совете и единомыслии. Но мир этот продолжался не более двух лет, именно до тех пор, пока князь Кашинский не получил ярлыка хавского на великокняжеский тверской престол. По получении ярлыка Василий Михайлович начал теснить племянника своего, Всеволода Александровича, и в нарушение договора отягощать излишними данями бояр Всеволодович и вообще наносить обиды, как Всеволоду, так и его боярам.

Впрочем, не в одной Твери начались смуты и ссоры, в самой Москве не обошлось без них. Хотя летописи не упоминают о какой-либо нелюбви между великим князем Семеном Ивановичем и его братьями — Иваном и Андреем Ивановичами, но до нас дошла подлинная договорная грамота, заключенная князем Семеном Ивановичем, писанная не раньше 1347 или 1348 года. В этой грамоте, к сожалению плохо сохранившейся, мы встречаем известие, что между Семеном и его братьями едва ли не было войны, ибо в грамоте есть место, к сожалению вытертое, где сказано: А которые люди по нашим волостем выиманы нын... войны де... нам к собе не приимати». Как бы то ни было, по грамоте видно, что князь Семен Иванович нашел вынужденным заключить с родными братьями договор и закрепить его крестным целованием у родительского гроба. В этом договоре в числе первых условий поставлено, чтобы старший брат без младших ни с кем не заключал договоров. Кроме свидетельства о какой-то ссоре между московскими князьями-братьями, в настоящей грамоте есть еще важное указание о крамоле боярина Алексея Петровича Босаиолока.

В грамоте об этом деле сказано так: «А что Олекса Петрович вшел в коромолу к ее ликоми князю, нам князю Ивану и князю Андрею к себе его неприима ти, ни его детей, и не надеитись ни его к сабе до Олексеева живота; волен в нем князь великий, и в его жене и в его депгех.А тобе, господи не, князь великий, к собе его неприимати в бояре, а мне, князю Ивану, чтодал князь великий из Алексеева живота, того ми Алексею недава ти, ни его жене, ни его детем, ни иным ничем не поджогами их. Грамота была заключена при свидетельстве тысяцкого, бояр м окольничих. Таким образом, московские бояре, до сего времени согласно н дружно работавшие со своими князьями, теперь стали заводить крамолу, ссорить князей, и притом крамола была так сильна, что о заводчике крамолы боярине Алексее Петровиче понадобилось упомянуть в договорной грамоте князей, а князья-братья должны были обязаться клятвой не принимать крамольного боярина н его детей; у крамольного боярина было отобрано имение и разделено между князьями. Эта новость в истории Москвы, с одной стороны, объясняется более близким знакомством московских бояр с боярским бытом в соседних княжествах, особенно в Твери. О боярине Алексее Петровиче мы именно знаем, что он в 1346 году был послан в Тверь за невестой великого князя, Марией Александровной, и конечно был выбран на это дело как человек, имевший в Твери связи я хорошо знакомый с бытом тверичей, а может быть, при Иване Даниловиче бывавший в Твери и участвовавший в заведении крамолы тамошними боярами; освоившись же с чужой крамолой, вздумал провести ее и в Москве. С другой стороны, в вызове на крамолу, без сомнения, участвовал и характер великого князя Семена Ивановича, ибо Семен Иванович по характеру своему далеко не походил на своего отца, Ивана Даниловича, осторожного и ласкового с боярами и народом. Разницу характеров того и другого князя лучше всего объясняют те прозвища, которыми они отмечены в народе и в летописях: Ивана Даниловича прозвали Калитой, т. е. милостивым, щедрым, а Семена Ивановича— Гордым, неприступным. Конечно, от гордости князя прежде всего должны были терпеть высокомерные бояре, привыкшие к ласковому и дружественному обхождению прежних князей, строителей величия Москвы. Новое непривычное обращение князя естественно должно было возбудить неудовольствие и крамолу бояр, особенно богатейших из них и тех, которые привыкли к крамоле, производя ее в соседних княжествах.

Великий князь Семен Иванович скончался от черной смерти в 1352 году, на 36 году от рождения, кажется не уничтожив как следует боярской крамолы, затеянной Алексеем Петровичем, и только успев примирить своих братьев.

Двенадцатилетнее княжение Семена Ивановича было самым блестящим временем в истории Москвы. Семен Иванович вполне умел воспользоваться успехами своих предшественников и поставил Москву на такую высоту, что все княжения здешнего края беспрекословно повиновались повелениям московского князя. Князь Семен Иванович во все свое княжение не встретил ни разу никакого сопротивления ни от одного из князей здешнего края, а о соперничестве с ним никто не смел и думать; мало того, он успел выдвинуть влияние Москвы даже на дела западной Руси, т. е. первый выставил всероссийское значение Москвы. Но с другой стороны, то же время княжения Семена Ивановича, и именно вследствие характера этого князя, было временем первой московской смуты, первой боярской крамолы, которую князь Семен Иванович при всей своей энергии не мог уничтожить и которая сразу дала знать о себе понижением влияния Москвы на соседей. Соседи скоро увидели, что и в Москве можно мутить, и только что умер князь Семен Иванович, едва ли его еще успели похоронить, как уже явился соперник московскому князю, хотя на первый раз и безуспешный.

По смерти князя Семена Ивановича брат его Иван Иванович отправился по порядку в Орду за ханским утверждением на княжестве; в ордынских вельможах московской партии, как старый знакомый, он встретил обычную приязнь, но в то же время он встретил в Орде и соперника, князя Суздальского, Константина Васильевича, за которого ходатайствовало перед ханом новгородское посольство и который искал великого княжения Владимирского. Впрочем, московская партия, еще сильная при ханском дворе, одолела, и Владимирское великое княжение было отдано ханом князю Московскому, Ивану Ивановичу.

 В этом деле важно нето, что московская партия при ханском дворе успела выхлопотать княжение Владимирское московскому князю, этого иначе, разумеется, я быть не могло — Московский князь давно был там знаком, а важно и знаменательно то, что осмелился явиться соперник московскому, да и притом же из суздальских князей, всегдашних послушных союзников Москвы. Значит, московская боярская крамола не дремала, хотя заводчик ее Алексей Петрович и был изгнан покойным князем Семеном Ивановичем. Влияние этой крамолы еще сильнее высказалось в другом деле: в первый же год княжения Ивана Ивановича еще молодой рязанский князь Олег Иванович напал на московские владения и взял пограничный московский город Лопасню; дело Рязанского князя было бы немыслимо при Иване Калите или Семене Гордом, а теперь Московский князь даже не мстил за обиду и бессильно смотрел, как наместники князя Рязанского сидели в московском городе Лопасне. В летописях нет и намека на попытку князя Ивана Ивановича к возвращению отнятой рязанцами Лопасни; мало того, Московский князь иа другой год был вынужден заключить мир со своим соперником, князем Константином Васильевичем Суздальским, а на следующий год Московский князь дозволил беспрепятственно литовскому князю Ольгерду воевать Смоленск и не имел силы вступиться за Смоленского князя.

Небывалое доселе бездействие Московского князя в делах, так близко относящихся к Москве, в делах не только оскорбительных, но и убыточных для Москвы, конечно нельзя объяснять уступчивым характером князя Ивана Ивановича — не уступил же он владимирского престола князю Суздальскому; да ежели бы и можно было допустить уступчивость со стороны князя, то куда же смотрели бояре московские, еще недавно так усердно трудившиеся на возвеличение Москвы, как они могли вынести такое оскорбительное пренебрежение к праву Москвы от соседей, куда же делась энергия сотрудников Ивана Калиты и Семена Гордого? Не вымерли же они все в пять-шесть лет! Причина такого бесчестного бездействия явно заключается не в недостатке ума и энергии, которыми еще так недавно отличались государственные деятели Москвы, а в смуте, в розни, которая появилась между московскими боярами и князем в последние годы княжения Семена Ивановича и которая, конечно, не могла уничтожиться изгнанием заводчика розни, боярина Алексея Петровича. Летописцы долго молчали об этой розни и мы узнали о ней только из договорной грамоты Семена Ивановича с братьями, но наконец летописцы проговорились, и мы вдруг под 1355 годом читаем удивительное, ничем не предупрежденное известие: Тоеже зимы месяца февраля в 3-й день сотворись на Москве в нощи, егда завтреню благовестят, убиен был тысяцкий московский, Алексей Петрович. Убиение же его страшно и незнаемо и неведомо ни от когоже: точию обретеся убиен лежа на площади, егда заутреню благовестят. И неции глаголют о нем, якосовет сей сотво-рися или от бояр, или от иных втайне. И тако убиен бысть, яко же князь великий Андрей Боголюбский от Кучковичев; и быть мятеж велий на Москве того ради убийства. И тако тоеже зимы по последней пути боль-шин бояре московский отъехаша на Рязань с женами и детьми »,

Это совершенно отрывочное известие по летописям в сопоставлении со свидетельством договорной Семеновой грамоты раскрывает перед нами всю связь событий, которую старались скрыть летописи. Тысяцкий, убитый на площади неизвестно кем в 1355 году, тот же самый Алексей Петрович, который по грамоте был изгнан князем Семеном Ивановичем и не принимать которого московские князья-братья клялись у родительского гроба. Тайное убийство этого изгнанного князьями тысяцкого, по известию летописи, произвело в Москве страшный мятеж и большие бояре московские той же зимой по последнему пути отъехали с семействами в Рязань. Значит старый заводчик крамолы, боярин Алексей Петрович, изгнанный князьями, клявшимися у гроба родительского не возвращать его, был не только возвращен в Москву, но и получил самый высший земской чин тысяцкого.

Кто же его возвратил и выбрал в тысяцкие? Летописи об этом прямо я ясно не говорят, но по убиении его был большой мятеж и большие бояре московские отъехали в Рязань; значит, возвратила Алексея Петровича и выбрала в тысяцкие партия больших московских бояр и она же произвела великий мятеж из-за его убийства и, потерпев неудачу, отъехала Б Рязань к тому самому еще юному рязанскому князю Олегу Ивановичу, который три года назад безнаказанно захватил пограничный московский город Лопасню. Значит, и завоевание Лопасни, и оставление Олега без наказания, и даже без попытки наказать его, имеет тесную связь с крамолой московской партии больших бояр; значит, московский князь бездействовал, когда соседи оскорбляли Москву, не но уступчивости характера, а потому что ради розни и крамолы в самой Москве не мог действовать, что крамольная партия была очень сильна и стесняла власть князя, что князю было не до внешних отношений к соседям, когда он не мог воспрепятствовать возвращению того самого заводчика прежней смуты, не возвращать которого он клялся у гроба отца.

Но убийство крамольного тысяцкого, кажется предпринятое для избавления от крамолы, не принесло тех плодов, которых от него ожидали: оно произвело сильный мятеж, кончившийся отъездом больших бояр в Рязань; следовательно, убийство не дало примирения, а только усилило рознь; крамольники удалились из Москвы, чтобы действовать свободнее на стороне. Хотя великому князю Ивану Ивановичу через год и удалось воротить двух бояр, отъехавших в Рязань, но там еще осталось их довольно и, кажется не без их участия, вслед затем был поднят вопрос об определении границ между Рязанью и Москвой, для чего был приглашен в Рязань великий посол из Орды, царевич Момат-Хожа. Но эта затея ря-занцев и крамольных московских отъезчиков не удалась: Московский князь не пустил в свои владения татарского царевича, приглашенного рязаацами, а между тем хан но какой-то клевете, может быть московской партии в Орде, отозвал царевича назад и там за какую-то крамолу приказал его убить. Тем и кончилось размежевание границ между Рязанью и Москвой. Через год, после шестилетнего княжения, скончался великий князь Иван Иванович, на 31 году от рождения, оставив после себя двух сыновей, из коих старшему Дмитрию было только 9 лет. Из духовных завещаний, оставленных великим князем Иваном Ивановичем, оказывается, что он умер, не размежевавшись с Рязанью и даже не надеясь удержать за Москвой не только прежних рязанских мест, лежавших на московской стороне Оки, но и самой Коломны, старого московского города. В грамоте, или завещании своем} он пишет: «А ежели по грехом станут из Орды искать Коломны, или Лопастинских мест, или отменных мест рязанских, и ежели по грехом отъимстся которое место, дети мок: князь Дмитрий и князь Иван, и князь Володимер в то место и княгини поделятся безпенными месты», т.е. владениями, которые в этом краю останутся по ханскому суду за Москвой. Значит, умирающий князь хорошо знпл, что в Орде шла работа не в пользу Москвы.

После великого князя Ивана Ивановича Москва осталась в таком слабом и расстроенном внутренними крамолами положении, что московские бояре первоначально даже не осмелились и искать а Орде великого княжения Владимирского своему малолетнему княгаю, Дмитрию Ивановичу, и хан отдал владимирский престол суздальскому князю Дмитрию Константиновичу. Но, кажется, малолетства наследника послужило на пользу Москве: бояре при малолетнем князе естественно сделались от имени князя правителями государства и, помня несчастия, происшедшие от розни, успели как-то уладиться и начали действовать дружно и единодушно. Это, естественно, не могло сделаться вдруг, только через два года по смерти Иоанна московские бояре наконец собрались везти своего одиннадцатилетнего князя в Орду, чтсбы получить ярлык на Московское княжество. А потом, пользуясь междоусобиями, бывшими тогда в Орде, московские бояре предъявили спор и против суздальского князя Дмитрия Константиновича о владении великим княжеством Владимирским, довели дело до ханского суда к своими происками в Орде вынесли от хана Амурата ярлык на Владимирское княжество своему малолетнему князю Дмитрию Ивановичу. Собрав войско, бояре принудили Дмитрия Константиновича удалиться из Владимира в Нереяславль, а потом выгнали его и из Переяславля. Таким образом, по прекращении домашней розни, бояре московские с первого же раза показали, что в них еще не вымерла прежняя энергия строителей московского величия, что Москва по-прежнему сильна и не боится соперников, хотя бы и утвержденных ханом.

По изгнании князя Дмитрия Константиновича из Переяславля, московские бояре повезли своего одиннадцатилетнего князя Дпштрия Ивановича, брпта его Ивана Ивановича и двоюродного брата Владимира Андреевича во Владимир. Посадив Дмитрия на владимирском престоле и прожив но Владимире три недели, все — и князья, и бояре — возвратились в Москву. Между тем московская боярская партия в то же время зорко следила за междоусобиями в Орде и, заметив, что соперник Амурата хан Мамаевой Орды Авдул начал усиливаться, успела выхлопотать ярлык своему князю и от Авдула. Хан Амурат, узнав об этом, разгневался на Московского князя., и с Белозерским князем, бывшим тогда у него в Орде, и со своим послом отправил к суздальскому князю Дмитрию Константиновичу ярлык на великое княжение Владимирское. Суздальский князь, получив ярлык от Амурата, с ханским послом и с князем Белозерским немедленно отправился во Владимир и вторично занял владимирский великокняжеский престол.

Но теперь уже была не прежняя пора московской розни: бояре московские быстро собрали сильную рать И повели своего великого князя и его братьев к Владимиру, Дмитрий Константинович, покняжив во Владимире только 12 дней, вынужден был бежать в Суздаль; московские бояре со своими князьями погнались за ним и туда и принудили его бежать в Нижний Новгород к его старшему брату, Андрею Константиновичу. Потом, не откладывая до другого времени, благо войско было в сборе, бояре московские подчинили власти своего князя ростовского князя Константина; затем за один поход согнали с Галичского княжения тамошнего князя Дмитрия, а со Стародубского княжения — стародубского князя Ивана Федоровича; таким образом, за один поход бояре покончили с тремя удельными княжествами и присоединили их к московским владениям. Все изгнанные князья собрались в Нижнем Новгороде у тамошнего князя Андрея Константиновича или, скорее, к брату его, бывшему владимирскому князю Дмитрию; но не московским боярам, прекратившим домашнюю рознь, бояться изгнанников! Правду сказать, изгнанники на другой год успели выхлопотать в Орде ярлык на Владимирское княжение своему покровителю, Дмитрию Константиновичу, но этот, теснимый своим родным братом, Борисом Константиновичем, сам отослал вынесенный ярлык Московскому князю И просил его защиты против Бориса, уже завладевшего Нижним Новгородом. Бояре московские не замедлили выслать ему в помощь рать и поделили враждующих братьев; таким образом, прежнего соперника своему князю они обратили в послушного и благодарного союзника.

Между тем в Тверском княжении ссоры князей, начавшиеся еще при великом князе Семене Ивановиче, продолжались: кашинские князья теснили по-прежнему холмских князей, покровительствуемых при Семене Ивановиче Москвой, а при Иване Ивановиче — оставленных без покровительства. К этим ссорам во время Дмитрия Ивановича присоединился новый повод: князь Семен Константинович, умирая бездетным, отдал удел свой холмскому князю Михаилу Александровичу. Наконец в это дело вмешалась Москва, не желая упустить удобного случая, чтобы опять взять под свою опеку тверских князей, как это было при Иване Даниловиче, при сыне его, Семене Гордом. Вмешательство это началось следующим образом: спорящие князья просили митрополита Алексея рассудить их святительским судом; митрополит приказал это сделать тверскому епископу Василию; Василий рассудил спор в пользу Михаила Александровича Холмского. Такое решение тверского спори не понравилось в Москве, ибо московские бояре, хорошо разведав о способностях и характере Михаила Александровича Холмского, признали его опасным для Москвы и вовсе не имели желания его усиливать. Посему митрополит Алексей, действовавший заодно с боярами московскими, как непременный участник в правлении, вызвал тверского епископа Василия в Москву и там перед боярами осудил его за неправильный суд над тверскими князьями. Затем московский суд оправдал князя Кашинского, для этого нарочно приезжавшего со своими родственниками в Москву. В Москве, довольные его приездом и искательствами, дали ему московское войско и отпустили домой управляться с соперником. Но соперника его уже не было в Тверской земле, он, заранее зная, что московский суд кончится не в его пользу, еще до суда уехал в Литву к своему зятю, Ольгерду.

Московская рать, провожавшая Кашинского князя, сильно пограбила тверские владения и, не встречая противников, возвратилась домой. Но лишь распустили московскую рать по домам, как Михайло Александрович нежданно-негаданно явился в тверских владениях с литовской ратью, занял Тверь, захватил там жен и бояр своих противников и немедленно двинулся в Кяшику. Кашинский князь, Василий Михайлович, без московской помощи не имея сил противиться, выслал навстречу Михаилу от епископа Василия и от себя посольство с просьбой о иире, обещая во всем повиноваться своему племяннику. Михаил, довольный этими условиями, заключил мир и с Кашинским князем, и с Московским. Но, разумеется, этот мир не мог быть прочным: его условия, заключенные по необходимости, явно были неугодны в Москве, соперники Михаила тяготились ими, и один из них, князь Бремей Константинович, сложил крестное целование и поехал в Москву.

В Москве почти целый год думали, как бы поправить тверское дело, и наконец, в 1367 году, надумали так неловко и неосторожно, как редко случалось московским боярам. Они от имени своего семнадцатилетнего князя и от имени митрополита, уважаемого всеми Алексея, зазвали в Москву князя Михаила Александровича в гости и, зазвавши, завели речи о тверских делах, а затем нарядили третейский суд и изменнически схватили самого Михаила и посадили под арест иа Гавшине Дворе, а бояр, бывших с ним, рассадили по другим дворам также под стражу. К чему бы привело московских бояр такое гадкое начало, мы не знаем, ибо, к их счастью, нечаянно приехали иа Орды три татарских князя. Испугавшись их приезда, московские бояре поспешили отпустить князя Михаила Александровича и его бояр, обязав его клятвой остаться в иире с Москвой. Но такого черного дела, конечно, нельзя было замазать никакой клятвой, это хорошо понимали сами московские бояре и немедленно принялись за оружие; собрав многочисленную рать, они отправили ее в тверские владения, взяли Городок и отдали его князю Еремею Константиновичу, посадив с ним московских наместников. Михаил, не имея сил, отправился искать помощи в Литву; тогдашний литовский князь, Ольгерд, зять Михаила, давно искавший повода вмешаться в дела восточной Руси, с такой быстротой собрал значительную рать и вступил с ней в пределы московских владений, что в Москве узнали о его походе только тогда, когда он уже успел занять лежавшие по дороге Стародуб и Оболенск. Собрав наскоро ближайшие полки московские, дмитровские и коломенские, бояре московские поспешили выслать их к Тросне, чтобы загородить дорогу Ольгерду. Но Ольгерд разбил их наголову и, не останавливаясь, двинулся к Москве. Москвичам, не успевшим приготовиться, оставалось одно — сжечь пригородные посады и засесть в осаду. Ольгерд, подойдя к Москве и видя, что пригородные посады сожжены, а город укреплен надежно, принялся опустошать окрестности, и такое произвел опустошение, что Московский князь и бояре, сидевшие в освдо, поспешили закзочить мир, разумеется, на условиях, предложенных Ольгердом. По этому миру недавно захваченный Городок был возвращен и Михаил признан великим князем Тверским, ему даже выдали упорного противника, князя Еремея Константиновича, проживавшего в Москве. Таким образом, бесчестное дело московских бояр принесло самые горькие плоды, и притом не последние.

Прошло уже два года после литовского погрома; Михаил Александрович спокойно княжил в Твери, а в Москве собирали силу так или иначе отомстить ему за литовский погром. Наконец, в последние дни второго гада девятнадцатилетний Московский князь отправил посланника в Тверь с объявлением войны. Михаил, чувствуя себя не в силах одному бороться с Москвой, по-прежнему удалился в Литву просить помощи у Ольгерда, а Московский князь на следующий год лично повел свои войска в Тверскую землю, взял тамошние города Зубцов и Микулин и, сильно опустошив тверские владения, возвратился в Москву с богатой добычей и множеством пленников. Но не успел еще осмотреться после похода Московский князь и только что распустил свои полки, как. сильная литовская рать, предводимая Ольгердом, Михаилом Тверским и Святославом Смоленским, явилась под Волоком и, не занимаясь долга осадой этого довольно укрепленного города, устремилась к Москве и в декабре сожгла все московские посады.

Но на этот раз Москва была не в таком беззащитном положении, как в первый Ольгердов поход; князь Владимир Андреевич, двоюродный брат великого князя, успел собрать значительную рать при помощи князей Рязанского и Пронского и, укрепясь в Перемышле, мог отрезать Ольгерду отступление домой или вести свою рать на выручку Москвы. Сведав об этом, Ольгерд поспешил заключить мир на шесть месяцев. Тем не менее мир этот был не совсем в пользу Москвы; по условиям этого мира Московский князь обязался заключить мир с Михаилом Александровичем и отказаться от своих недавних завоеваний в Тверской земле. На этот раз князь Михаил Александрович уже не думал сидеть дома и ждать, пока опять придет московская рать, напротив, в конце той же зимы отправился в Мамаеву орду и так успел там, что к лету получил ярлык на великое княжение Владимирское и предложение взять с собой татарскую рать, т. е. сумел стать в такое же положение, в каком когда-то был Иван Давидович Калита; но он не решился воспользоваться своим положением и, отказавшись от татарской рати, отправился только с ярлыком и ханским послом, думая, может быть, что в Москве не осмелятся противиться ханскому ярлыку.

В Москве, напротив, взглянули на это дело иначе: Московский князь, как только узнал об этом, немедленно привел к крестному целованию всех жителей владимирского княжения не пускать в свои города Тверского князя, несмотря на ханский ярлык. А посему владимирцы не пустили к себе ни Михаила, ни ханского посла. Ханский посол, желая покончить как-нибудь порученное ему дело, послал к Московскому князю требование, чтобы ехал во Владимир к ярлыку, но получил ответ: «К ярлыку не еду, Владимирс-каго княжения не уступлю, а тебе послу путь чист. К этому ответу были еще прибавлены богатые дары ханскому послу и просьба, чтобы пожаловал в Москву. Посол, чтобы развязаться с делом, отдал ханский ярлык Михаилу Александровичу и, простившись с ним, поехал будто бы домой в Орду, а сам между тем повернул в Москву, где не пощадили, разумеется, ни ласки, ни почестей, ни даров, чтобы привлечь его на свою сторону и тем сколько-нибудь смягчить неуважение к ханскому ярлыку, в чем вполне и успели. Посол приехал из Москвы в Орду ходатаем за московского князя, а вслед за ним отправился в Орду и сам Московский князь с боярами и там, задобрив богатыми дарами могущественного при ханском дворе татарского князя Мамая, был принят ласково и получил снова ярлык на великое княжение Владимирское; а к Михаилу от хана был послан чисто татарский ответ: «Дали мы тебе великое княжение и давали рать и силу посадить тебя на нем; а ты рати не взял, обещаясь сесть своею силою; и ты сиди с кем тебе любо, а от нас помощи не жди. Мало этого, татары выдали Московскому князю Михайлова сына, бывшего в Орде. Таким образом, московские бояре со своим двадцатилетним князем обделали дело в Орде на славу и совершенно оттерли от Орды Тверского князя, так что ему нельзя было и явиться туда,

Но еще важнее ордынского дела московские бояре обделали дело литовское и на славу провели хитрого и многоумного Ольгерда. Тверской князь Михаил Александрович, не сумев занять великое княжение Владимирское, тем не менее успел захватить московские города: Кострому, Мологу, Улече-поле и Бежецкий и посадил там своих наместников; затем с литовской помощью завоевал Кистьму, Дмитров и Переяславль и совершенно подчинил себе московского союзника, князя Кашинского, и наконец, разбив наголову новгородцев, завладел Торжком; но чтобы вернее порешить с Москвой окончательно, опять убедил Ольгерда Литовского объявить войну Московскому князю. Ольгерд, приняв приглашение по обычаю быстро двинулся в московские пределы к, соединясь в Калуге с Михаилом Александровичем Тверским и Святославом Смоленским, спешил к Москве; но москвичи со своим князем успели уже собрать войско и также спешили встретить Ольгерда и его союзников и под Лю-бутском стремительным натиском заставили Ольгерда попятиться назад; но обратить в бегство не могли. Ольгерд и Михаил, заняв крепкую позицию за крутым и глубоким оврагом, принудили москвичей остановиться. Та и другая сторона, равные в силах, долго стояли друг против друга, наконец вступили в переговоры, и здесь-то московские бояре одержали полную победу ума и ловкости. По мирному договору, заключенному под Любутском, Ольгерд не только не поддержал Михаила Тверского, как бывало прежде, но даже обязался принудить его к возвращению занятых им московских городов. Ближайшим следствием такого договора было то, что Смоленский князь поспешил вступить в союз с Московским, а Тверской князь, принужденный заключить мире Московским князем, не только возвратил занятые города, но и обязался сложить крестное целование к Ольгерду, а ежели Литовский князь пойдет на Московского князя или на его союзников, то Тверскому князю стоять заодно с ними против Литовского князя. Этот блестящий подвиг московских бояр и их князя, которому тогда было только двадцать один год от роду, не только лишил Тверского князя Ольгердовой помощи и отнял у него возможность быть соперником Москвы, но, что всего важнее, отодвинул с лишком на 200 лет Литву от посреднического вмешательства в дела восточной Руси. По Любутскому миру Москва получила полную свободу распоряжаться делами восточной Руси и освободилась от соперничества Литвы.

Впрочем, Михаил Александрович Тверской не оставлял еще намерения потягаться с Москвой за Владимирское княжение и ждал только случая. Случай этот скоро представился. В 1373 году скончался московский тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов; великий князь Дмитрий Иванович рассудил не назначать нового тысяцкого, чтобы тем самым уничтожить эту важнейшую земскую должность в Москве, довольно стеснительную для княжеской власти. Как ни хитро вел это дело великий князь, но все же оно не обошлось без недовольных и без крамолы; старший сын покойного тысяцкого, надеявшийся по прежним примерам занять эту должность, не успев ничего в Москве, где за князя стояло большинство бояр, бежал в Тверь к князю Михаилу Александровичу вместе с товарищем своим, упрямым земцем Некоматом Суражанином. В Твери они наговорили, что в Москве много недовольных князем и что стоит только Михаилу поднять дело о Владимирском княжении, успех будет несомненен, Москва, ослабленная крамолой, не сможет оказать сильного сопротивления. Михаил поверил московским крамольникам и послал их в Орду хлопотать о ярлыке на Владимирское княжение, а сам поехал в Литву искать помощи для новой войны с Москвой. В Орде были уже недовольны Московским князем и с большой охотой выдали ярлык посланцам Михаила и обещали прислать военную помощь.

Михаил Александрович, обнадеженный помощью и в Литве, возвратившись домой, поспешил сложить крестное целование к Московскому князю и объявить войну. Москва, любившая своего князя и не думавшая крамольничать, между тем хорошо знала, что делалось в Твери и не дремала приготовлениями со своей стороны; только лишь Михаил объявил войну, как Московский князь немедленно двинул к Твери двадцать князей, своих послушных союзников, и, прежде нежели литовская и татарская помощь Успели придти, осадил Тверь; осада продолжалась четыре недели, а полки татарские и литовские еще не приходили на выручку, наконец вместо того ЯВИЛИСЬ новгородские полки на помощь к осаждающим и начались приметы и приступы к Твери. Михаил защищался с большим мужеством и искусством, отбивал приступы и разрушал осадные работы, поджидая своих союзников. Наконец союзники-литовцы явились, но видя силу осаждающих, ушли домой; тогда Михаил, оставленный союзниками, вступил в переговоры с Дмитрием Ивановичем и заключил мир ня предложенных с московской стороны условиях. Этим миром Москва навсегда освободилась от притязаний Тверского князя. Михаил Александрович после мира под стенами Твери навсегда отказался от притязаний на соперничество с Москвой и оставался до самой своей кончики мирным и уважаемым союзником Московского князя.