Наделение холопов пашней и поряжение крестьян на пашенные участки. ХОЛОПИЙ НАДЕЛ

 

ПУТИ РАЗВИТИЯ ХОЛОПСТВА В 16 веке

 

 

ХОЛОПИЙ НАДЕЛ. Наделение холопов пашней и поряжение крестьян на пашенные участки

 

В исторической литературе много лет уже ведется дискуссия вокруг проблемы холопьего надела. Еще В. О. Ключевский, разрабатывая свою концепцию происхождения крепостного права, придавал большое значение модификации форм холопства вообще и холопьего землевладения в частности.

 

В этой связи он отводил важное место процессу слияния сословий холопов и крестьян и сближению холопьего землевладения с землевладением крестьянским. Выдвинутый Б. Д. Грековым и получивший широкое распространение тезис о быстром и легком изживании холопства уже с XV в. опирался не только на представление о массовом отпуске полных холопов,  но и на мысль, восходящую к В. О. Ключевскому, о раннем слиянии холопов-страдников и крестьян в единую массу крепостного крестьянства.

 

Так, казалось бы, частная проблема холопьего надела приобретает характер одной из кардинальнейших проблем, поскольку в зависимости от того или иного ее решения находится и решение общего вопроса о характере и темпах процесса образования класса крепостных крестьян.

 

В плане исследовательском дело осложнялось тем, что наличные материалы источников дают возможность для альтернативных выводов. Само собой разумеется, такая возможность оказалась реализованной в исторической литературе. До недавнего времени были распространены две точки зрения по вопросу об экономической природе пахотных холопов.

 

Одна из них восходит к В. О. Ключевскому, который считал, что «пахотные холопы-страдники» жили «особыми дворами с земельными наделами».  Эту точку зрения решительно поддержал Б. Д. Греков, фактически отождествлявший холопа-страдника с крепостным крестьянином.  Интересные наблюдения (главным образом топонимического характера) привел Ю. Г. Алексеев.

 

Противоположной точки зрения придерживается Р. Г. Скрын- ников, который отметил, что даже «страдные люди, посаженные на отдельные участки и наделенные лошадью, коровой и т. д.», не платили оброка и не несли барщины. И хотя «страдный холоп мог иметь отдельную запашку», все же «он всегда (по точному выражению писцов) пахал ее на помещика». Именно потому нет основания «отождествить посаженного на надел страдника с крепостным крестьянином».

 

 

В наших прежних работах была предпринята попытка изучить и оценить аргументы, приводимые в обоснование концепции В. О. Ключевского и Б. Д. Грекова. Так, например, В. О. Ключевский едва ли не в качестве главного аргумента привлек отрывок из духовной Чебукова («а людям деловым после моего живота земля на четыре части, а дела до них нет никому, а животов и хлебца их не вредить»), который он интерпретировал как показатель наличия у страдных людей надельных участков и до реализации завещания.  Однако анализ данной клаузулы духовных грамот, основанный на учете многих духовных, позволил высказать мнение, что она означает отпуск людей на свободу и совпадает с позднейшим выражением: «отпустил на все четыре стороны».

 

Б. Д. Греков же, основываясь лишь на так называемых деревенских служилых кабалах Спасо-Прилуцкого монастыря, утверждал, что в XVI в. существовали деревенские кабальные люди, получавшие от кабаловладельца надел, самостоятельно ведшие хозяйство и очень похожие на крестьян-новопорядчиков, не несущих государева тягла. Еще в 1956 г. нами была предпринята попытка изучить комплекс так называемых деревенских служилых кабал Спасо-Прилуцкого монастыря, результатом которой

явился вывод, что они представляют собой специфическую разновидность крестьянской порядной записи.

 

Поскольку эти выводы не вызвали возражений в печати, мы впоследствии сочли возможным высказать свое несогласие с развиваемыми в исследованиях В. О. Ключевского и Б. Д. Грекова взглядами на природу холопьего надела и предложить иное решение проблемы, отличающееся как от концецции В. О. Ключевского—Б. Д. Грекова, так и от концепции Р. Г. Скрынникова. Суть его сводилась к тому, чтобы рассматривать вопрос о холопьем наделе в эволюции на протяжении всего XVI в. Вплоть до 80—90-х годов холопы «не являлись, вероятно, владельцами пашенных участков, а, живя, как правило, на месячине, обрабатывали исключительно помещичью пашню». Перелом относится к 80—90-м годам: «...можно предположить», что именно с этого времени «начинают происходить серьезные изменения в экономическом положении холопов-страдников — из холопов, живущих на месячине и обрабатывающих только помещичьи земли, они постепенно превращаются в лично зависимых крестьян, наделенных облагаемыми налогом земельными участками, которые пахались ими теперь на себя».

 

Нетрудно заметить, что развиваемая нами прежде точка зрения носила предположительный характер. На большее она и не могла претендовать не только потому, что проблема рассматривалась не в связи с историей холопства в целом (а всего лишь при изучении кабального холопства), но и ввиду того, что нами не были достаточно основательно проанализированы применительно к данному вопросу материалы писцовых книг XVI в. Поэтому нет ничего неожиданного в том, что эта гипотеза подверглась критическому рассмотрению и вызвала ряд серьезных возражений. 

 

Наиболее глубокая критика нашей гипотезы содержится в работах Е. И. Колычевой. В частности, Е. И. Колычева справедливо отметила, что имеющее место в наших прежних работах «игнорирование писцовых книг первой половины XVI в. не могло не сказаться на ... выводах».  Не ограничиваясь лишь критикой, автор приводит аргументацию для подкрепления точки зрения о начавшемся наделении холопов индивидуальной пашней по крайней мере с конца XV в. Таким образом, Е. И. Колычевой предпринимается попытка реставрировать концепцию В. О. Ключевского— Б. Д. Грекова. Это последнее обстоятельство, критика наших построений, равно как и важность проблемы в целом, вынуждает нас не только проанализировать аргументацию Е. И. Колычевой, но и заново подвергнуть исследованию писцовые книги, чтобы понять свои просчеты и упущения, с большим основанием вступить, если потребуется, в полемику с оппонентом, а главным образом в интересах дела — решения проблемы холопьего надела.

 

Е. И. Колычева полагает, что упоминание в духовных грамотах о «собинном», или «людском», или «земляном» хлебе холопов, который по завещательному распоряжению холоповладель- цев не отнимается, а остается у холопов, свидетельствует о наличии у них пашенных наделов.  Однако сам факт наличия такого распоряжения, реализуемого лишь после смерти холоповла- дельца, наталкивает на мысль, что господин в других аналогичных случаях мог и не оставлять так называемый «собинный» хлеб у отпускаемого на волю холопа, тогда как в отношении крестьянина, уходящего в Юрьев день, существовал совершенно определенный, зафиксированный в законодательстве порядок. Более того, предписание, адресованное наследникам, «не оты- мати» «собинный» хлеб может расцениваться в качестве свидетельства стойкого представления об имуществе, находящемся в пользовании у холопов, как о части господского имущества. И, наконец, если даже стоять на точке зрения Е. И. Колычевой, нет решительно никаких оснований исключать возможность того, что в приведенных случаях речь идет об имуществе не рядовых холопов, а холопов — приказных людей или военных слуг, относительно наличия у которых надельных пашенных участков ни у кого не было и нет сомнений.

 

Приведенные здесь соображения вовсе не направлены на то, чтобы совсем отвергнуть предположение Е. И. Колычевой о наделении рядовых холопов пашенными участками в тех случаях, когда в духовных грамотах упоминается «собинный» хлеб. Не исключено, что дело могло обстоять именно таким образом. Но не следует при этом упускать из виду полное отсутствие доказательств для обоснования данного мнения, почему оно и приобретает характер догадки: анализ тех же духовных грамот допускает возможность как сомнений в ее правильности, так и иных предположений.

 

Аргументируя свою точку зрения, Е. И. Колычева привлекает для суждений о холопьем наделе и более надежный источник — писцовые книги XV и XVI вв. Правда, при оценке их значимости ею допускаются некоторые весьма существенные противоречия. Как, например, согласовать утверждение о том, что писцовые книги являются «неиссякаемым источником по изучению холопьей пашни», со справедливо констатированным фактом сравнительно редкого и случайного характера сведений в них о занятиях холопов и порядке обработки барской пашни? 

 

Но так или иначе, по мнению Е. И. Колычевой, «появление пометы „сеют ... на господина" является ... весьма симптоматичным признаком, указывающим на то, что далеко не всегда земля, на которой проживали холопы, входила в состав барской пашни», ибо «в противном случае данная помета теряла бы свой практический смысл».  Поэтому отсутствие фразы о том, что «данная земля является барской запашкой», может свидетельствовать о получении холопами за их службу наделов, на которых они вели «собственное» хозяйство.  Противоречивость позиции Е. И. Колычевой проявляется и здесь, поскольку ею же отмечается, что, исходя только из наличия фразы «сеют ... на господина», невозможно определить «в каждом конкретном случае», «какая земля обрабатывалась холопами на себя, а какая входила в барскую запашку».

 

Впрочем, терминология писцовых книг заслуживает специального рассмотрения.

В литературе давно уже отмечено, что пашня, которую возделывал пашенный холоп, обычно описывалась в писцовых книгах XV—XVI вв. вместе с барской вне зависимости от того, располагались дворы этих холопов рядом с барским усадищем или в деревнях. Эта особенность может быть прослежена на материалах многих писцовых книг.

 

Так, в писцовой книге Шелонской пятины 1498 г. при описании поместья Алексея Самарина зафиксировано: «Дер. Чюдка: двор болшой, а в нем сам Олексей, дв. человек его Сувор, а хрестьян: дв. Савелко, сын его Симанко, пашни Олексеевы .. . полторы обжи, а хрестьянские пашни ... полторы обжи... И с тех обеж Олексей пашет полторы обжы».  Ничего в этом смысле не изменилось при описании Шелонской пятины в 1539 г.: «За Юшком за Ботаевым сыном Хлуденева... Д. Ручьи Кобылкино: двор болшой, дв. сам Юрьи. А людей его: дв. Казак, дв. Кривой, дв. Стеш, пашни ... 2 обжы... Д. Векшина: дв. люди его JIo- гинко, да Иванко, да Зеновко, пашни ... обжа... И с тех обеж Юшко пашет на собя 3 обжы».

 

В писцовой книге Во декой пятины 1539 г. та же картина: «Дрв. Кобона ... дв. болшой, дв. сам Митька (Романов сын Ку- шелев, — В. П.) ... 4 обжи... Дрв. Твердилово: дв. человек его Митя ... 2 обжи... А со шти обеж доходу нет: пашет помещик на себя».  Можно указать также и на Торопецкую писцовую книгу 1540 г.: «... поместье за Микитою за Ондреевым сыном Чи- хачева. Селцо Залесье, а в нем двор Микитин, а живет в нем сам Микита Чихачов, а людей Микитиных, во дв. чел. его Жук, водв. Рагоза, во дв. Жировой, во дв. Исак, во дв. Митка, пашни в поле 130 чети, сена 520 копен».

 

В приведенных отрывках из писцовых книг обращает на себя внимание не только совместное описание барской пашни и пашни, как бы числившейся за холопами и обрабатываемой ими, но и то, что эти участки земли обозначаются как полностью обрабатываемые на помещика.

 

К этому следует добавить, что при совместном описании барской пашни и пашни, как бы числившейся за холопами, вся она часто называлась барской. Так, при описании в 1539 г. в Шелонской пятине поместья Ивана Иванова сына Кобылина фиксируется: «...дв. большой... А людей его: дв. Здобка, дв. Корзо, пашни боярские ... 4 обжи... И из тех обеж Иван пашет на себя 4 обжи».  Подобная же формула встречается при описании поместья Петра Юрьева сына Назимова («...в деревне в Дубье: дв. болшой, дв. сам Петр, дв. человек его Самойлик, пашни боярские... 2 обжи»),  Григория Матвеева сына Матвеева («...дв. болшой, дв. сам Григорей. А людей его: дв. Скурат, дв. Данилка без пашни, дв. Скоморох Степанко, дв. Мишук Скоморох да брат его Уварко, пашни боярские... 2 обжи»)   и т. д.

 

Ничего не меняется и от того, что формула «пашет на себя» при совместном описании барской пашни и пашни, числившейся за холопами, может иметь несколько иной вид: «пашет на себя с людьми».

 

Любопытен такой факт: когда описанная вместе пашня обозначается не как исключительно барская, при подведении итога ее все равно могут отметить как обрабатываемую помещиком на себя: «...за Чубаром за Шышмаревым. Дер. Вытепско...: дв. в большем сам Чубар, а людей его: дв. Зинов, дв. Гридка Шеа, пашни Чубаровы и с людьми... 2 обжы... И с тех обеж пашет на себя 2 обжы».

 

Еще более рельефно эта особенность описаний выступает в Водской пятине. При описании поместья Григория Ивановича Пушкина отмечается, что всего помещик пашет 4 обжи.  Эта цифра складывается из двух составных частей: 1) «Сельцо Задворье ... дв. боярский, дв. сам Григорей... людей Григорьевых: дв. Ортюшка, дв. Третьяк... 3 обжи... Доходу нет: пашет помещик»; 2) «Дрв. Петриково Кайкина: дв. человек его

Ивашко... обжа... Доходу нет: пашет помещиков чело- в е к».

 

Подобным же образом было описано поместье Османа и Митьки Григорьевых детей

Секириных, которые, казалось бы, пахали на себя 2 обжи: «А з дву обеж доходу нет: пашут помещики на собя». Однако эта итоговая цифра вновь вступает в противоречие с подробным раздельным описанием. Если верить ему, то помещик пахал на себя только 1.5 обжи («Дрв. Тур... дв. большой, дв. помещики Осман да Митька, а людей их: дв. Го- ряинко, дв. Кожевник... IV2 обжи... с полутора обжи доход не идет: пашут помещики с людьми на с е б я»), а остальные 0.5 обжи пахали на себя холопы («Дрв. Горбыня...: дв. Офо- наско да Гришка Османовы люди... пол-обжи... А новый доход не идет: пашут люди их»).

 

При описании поместья Офонасия Отяева прямо фиксируется, что холоп пашет на себя 1 обжу: «Дрв. Заполек: дв. человек Офо- насьев Лукьянец... обжа... А новый доход не идет: пашет помещиков человек на собя». На помещика же пахали 5 обеж: «Сельцо Победицо большой двор у Ладоги: дв. сам Офонасей с детьми... 4 обжи... А новый доход не идет: пашет помещик на собя... Дрв. Кобона... пуста, пашет помещик наездом... обжа... А новый доход не идет, пашет помещик». Однако при подведении итога указывается на шесть, а не на пять обеж, которые пахали на помещика («А новый доход со шти обеж не идет: пашут на помещика»),  и, таким образом, 1 обжа, выше зафиксированная как холопья, в итоге оказывается как числящаяся за помещиком.

 

Такая терминологическая неопределенность и двусмысленность может быть следствием одной из двух причин: либо во всех приведенных случаях холопы обрабатывали помещичью пашню, а формулы «пашет помещиков человек» или «пашет помещиков человек на себя» обозначали только то, что холопы сидели на отдельных участках, хотя могли пахать их на помещиков; либо следует признать, что итоговые формулы поместных описаний («пашет [помещик] на себя» и «пашет [помещик] на себя с людьми») использовались лишь в качестве условного приема для разграниченйя барской и холопьей пашни, с одной стороны, и крестьянской — с другой. В этом случае холопы могли обрабатывать на себя участки, на которых они сидели, и хотя в быту формулы «пашет [помещик] на себя» и «пашет [помещик] на себя с людьми» приобретали бы характер фикции, в Цравовом аспекте они могли иметь основание, так как холоп со всем его имуществом принадлежал господину.

 

Таким образом, анализ терминологии писцовых книг сам по себе не дает оснований для определенных суждений о характере поземельных отношений между господином и его холопом.

 

Однако Е. И. Колычева оперирует не только косвенными, в частности терминологическими, данными. Она обнаружила (прежде всего в писцовых книгах Новгородской земли, а также в Торопецкой писцовой книге) «прямые указания о наличии в этот период (т. е. уже в конце XV—начале XVI в., — В. П.) „собственной" пашни у холопов».  И действительно, автор приводит несколько отрывков из писцовых книг, в которых упоминаются холопы, либо сеющие «на себя» рожь, либо обрабатывающие «на себя» пашню.

 

Сами по себе эти отрывочные и немногочисленные упоминания о холопьих наделах не являются еще достаточным основанием для вывода об их наличии именно у рядовых, а не у служилых холопов. И хотя Е. И. Колычева признает, что «в большинстве случаев мы не можем точно установить, какие функции в имении своего господина выполнял тот или иной холоп, владеющий пашней», она все же склонна видеть в них не слуг-министериалов, а представителей низших категорий холопства, поскольку «к началу XVI в. социальный состав холопства становится все менее пестрым» ввиду идущего процесса «освобождения из рабства привилегированных административно-хозяйственных и военных слоев холопства». Что же касается положения «сельских приказчиков в новгородских поместьях», то оно «мало напоминало положение привилегированных слуг-министериалов».

 

Все эти общие рассуждения справедливы, но не снимают возможности предполагать, что приводимые Е. И. Колычевой факты, свидетельствующие о существовании холопьего надела, могут относиться к холопам — военным слугам и приказным людям, ибо принадлежность холопьих наделов не только слугам-министериалам, но и менее привилегированным представителям верхнего слоя холопов (военным слугам и приказным людям) не вызывает у нас сомнения.

 

Таким образом, хотя наличие холопьих наделов в тех немногочисленных примерах, которые приводятся в книге Е. И. Колычевой, отмечено правильно, автору не удалось установить их принадлежность какой-либо определенной категории холопов. Поэтому вывод Е. И. Колычевой о том, что «данные актового материала и писцовых книг опровергают точку зрения Р. Г. Скрын- никова и В. М. Панеяха об отсутствии в конце XV—первой половине XVI в. у холопов „своей" пашни»,  представляется нам не вытекающим из тех данных, которыми оперирует автор. Кроме того, они не обязательно свидетельствуют о том, что процесс наделения холопов пашенными участками был, как полагает Е. И. Колычева, достаточно интенсивным и массовым.

 

Е. И. Колычева не ограничилась критикой наших построений и изучением проблемы традиционными методами, а применила в другой работе корреляционный анализ при изучении отрывков двух писцовых книг (1539 и 1540 гг.) — по Торопецкому уезду и Шелонской пятине.  Е. И. Колычева, вычислив коэффициенты корреляции между количеством всей пахотной земли и числом холопов в Торопецком уезде (1540 г.) и Шелонской пятине (1539 г.), установила, что они равны соответственно 0.81 и 0.69.

 

По мнению Е. И. Колычевой, высокий показатель коэффициентов корреляции, констатирующий определенную тесноту связи между количеством. пашни ЕЬ ЧИСЛОМ ХОЛОПОВ, свидетельствует (как бы автоматически) о том, что «в Торопецком уезде подавляющая часть холопов, живших вне двора своего господина, имела свои наделы», а в Шелонской пятине, где теснота взаимосвязи «была несколько ниже», «имели наделы» «большинство холопов».

 

Но корреляционный анализ, как хорошо известно, не может указать на причины и следствия установленной корреляционной связи между двумя переменными. Интерпретация результатов статистического исследования требует привлечения дополнительных материалов и логического анализа всей совокупности фактов. Именно поэтому мы считаем вывод Е. И. Колычевой предвосхищающим исследование вопроса и тем самым поспешным.

 

Непредубежденный наблюдатель обратит внимание прежде- всего на то, что установленная Е. И. Колычевой связь между количеством пахотной земли и числом холопов относится к сфере трудовой деятельности холопов. Иначе говоря, коэффициенты корреляции оказались столь высокими потому, что холопы в основном занимались земледельческим трудом, т. е. обрабатывали ту самую пашню, между количеством которой и числом холопов и была установлена корреляционная зависимость.

То обстоятельство, что Е. И. Колычева сравнивает полученные коэффициенты корреляции с коэффициентами корреляции между количеством пашни и числом крестьян, а также между количеством пашни и общим числом зависимого населения, ничего не добавляет к тому бесспорному выводу, что все сделанные в ее статье расчеты свидетельствуют лишь о взаимозависимости между числом обрабатывающих пашню людей и величиной этой пашни.

 

И действительно, более высокий коэффициент корреляции (по Торопецкому уезду 0.84, по Шелонской пятине 0.91), указывающий на взаимосвязь между количеством пашни и всем зависимым населением поместья (крестьяне + холопы), по сравнению с коэффициентом корреляции, показывающим тесноту взаимосвязи между количеством пашни и числом только крестьян (по Торопецкому уезду 0.82, по Шелонской пятине 0.86), может свидетельствовать (если не обращать внимания на незначительность различий между коэффициентами) лишь о том, что все зависимое население занималось земледельческим трудом безотносительно к тому, кто и на каком праве владел теми или иными участками земли.

 

И, наконец, вычисленный Е. И. Колычевой для Шелонской пятины коэффициент корреляции между числом холопов и величиной барской запашки (0.59) вовсе лишен какого-либо реального исторического содержания, поскольку, по признанию самого

автора, «в подавляющем большинстве случаев... не удалось отделить холопью запашку от лично барской, и размеры барской пашни получились явно преувеличенными, включающими в себя подчас холопьи наделы».

 

Если бы не это последнее обстоятельство, коэффициент корреляции между числом холопов и величиной барской запашки являлся бы ценным показателем и мог бы оказать помощь в решении вопроса о степени участия холопов, упоминаемых в писцовых книгах (т. е. холопов, сидящих исключительно в отдельных дворах) , в обработке барской запашки. Следовало бы только иметь в виду, что челядь, жившая в господских дворах, также принимавшая, очевидно, значительное участие в работе на барской пашне, не учитывалась писцовыми книгами.

 

Е. И. Колычева, однако, признавая данный коэффициент достаточно показательным (хотя и с некоторыми оговорками), полагает, что он может только подтвердить ее вывод о наделении в Шелонской пятине большинства холопов пашней: «... если предположить, что у большинства холопов в первой половине XVI в. наделы отсутствовали и они жили исключительно за счет получаемой от господина месячины, то в таком случае теснота взаимосвязи числа холопов с величиной барской запашки должна быть значительно выше, чем с общим количеством всей пахотной земли, что не подтвердилось результатами, математического анализа».

 

Но считать так (даже если признать полученный коэффициент между числом холопов и величиной барской запашки достоверным) — значит исходить из того, что продукты, выдаваемые холопам в качестве месячины, производились только лишь на барской запашке, и не принимать во внимание натуральный и денежный оброк феодалов с крестьянских наделов, составлявший, по крайней мере в первой половине XVI в., подавляющую часть всех их доходов.

Таким образом, вопреки мнению Е. И. Колычевой, корреляционный анализ в том его виде и применении, которые она избрала, на наш взгляд, оставил открытым основной вопрос, пахали ли холопы, посаженные в отдельные дворы, пашню на себя или на феодалов и косвенно подтвердил лишь давно уже ставшие достоянием нашей науки данные о земледельческом труде этих холопов.

 

Можно, конечно, спорить по поводу того, целесообразно ли предпринимать сложные и длительные расчеты, чтобы прийти к столь тривиальному выводу (который, впрочем, в статье Е. И. Колычевой не сделан) о взаимозависимости между числом обрабатывающих пашню людей и величиной этой пашни, но очевидным остается, что они не приблизили нас к решению проблемы холопьего надела.

 

Как видим, анализ изучения проблемы холопьего надела может создать впечатление, что оно зашло в тупик. И действительно, с одной стороны, предложенная нами гипотеза вызвала ряд серьезных возражений, в частности ввиду неиспользования нами в данной связи писцовых книг первой половины XVI в. С другой же стороны, ни традиционная, ни математико-статистическая методики исследования этой проблемы, примененные в работах Е. И. Колычевой, не дали, как мы пытались показать, достаточных оснований для подкрепления выдвинутого ею решения.

 

И все же следует попытаться выйти из этого тупика. В частности, представляется перспективным изучение некоторых специфических особенностей отдельных писцовых книг.

Особенность писцовой книги Водской пятины 1539 г. состоит в том, что, подводя итог по каждому поместью, писец отмечал, с какого количества обеж «новый доход не идет», и нередко указывал причину. Сопоставление этих итогов с подворными описаниями дает интересные результаты.

 

Выше уже отмечалось, что в писцовых книгах барская пашня и пашня, как бы числившаяся за холопами, нередко описывались совместно и фиксировались как полностью обрабатываемые на помещика. Естественно, что с помещичьей пашни «доход» не шел, и количество такой совместно описанной пашни, с которой «доход» не шел, как правило, совпадает с количеством обеж (с которых не идет доход) в итоговых описаниях по поместьям — всякий раз с указанием на одну причину: «пашут на помещика».

Однако в той же писцовой книге имеются еще два типа описаний, отличающиеся от приведенного.

 

Во-первых, встречаются описания, в которых, хотя и не указывается, что холоп пашет на себя, все же при подведении итогов по поместьям обрабатываемая холопом пашня не фигурирует как составная часть барской и с нее идет «доход» помещику и ключнику.

Этот тип описаний можно оценить на примере поместья кн. Михаила Елецкого: «За князем за Михаилом за Елецким. Дрв. Пельгора... дв. большой, дв. князь Михайло, а непашенных крестьян: дв. Петрушка, дв. Илейка Кузнец... 4 обжи... Нового доходу нет: пашет помещик на себя... Дрв. Подпрудка: дв. человек его Яныш... обжа... А старого доходу 7 денег, полбочки пива, 27г горсти льну, овчина, сыр, лопатка баранья, а из хлеба треть; а ключнику четвертка ржи, четвертка ячмени, V2 кор. овса, сыр, лопатка баранья, овчина... А новый доход со штинатцати обеж по тому же, а с 4-х обёж доход не идет, пашет помещик на себя».

 

Характерно, что, когда в подобном случае при описании поместья Чертовых, пашня, обрабатываемая холопом, оказалась положенной в обжи вместе с помещичьей, писец специально подразделяет ее на две части, с одной из которых «доход» не идет, а с другой идет: «Сельцо Поречье ... дв. Степан Чертов... 3 обжи... А новый доход не идет. .. Дрв. Луковица...: двор боярской, дв. сам Иван Чертов, дв. человек его Федко... 5 обеж... Да он же емлет с пятой обжи доход 9 денег, бочка пива, пяток льцу, из хлеба четь; то и за ключнич доход, а з 4-х обеж доход не идет: пашет помещик».

 

Последний тип описания числившейся за холопами пашни с достаточной определенностью свидетельствует о том, что пахали ее холопы на себя. Два фактора в совокупности склоняют к столь решительному заключению — отдельное от барской пашни описание пашни, которая числилась за холопами и которую они обрабатывали, и главным образом взимание с нее «дохода», т. е. денежно-натурального или натурального оброка. Естественно, что денежный и особенно натуральный оброк могли взиматься лишь с тех холопов, которые имели надел и вели самостоятельное хозяйство.

 

Но в таком случае та числившаяся за холопами и обрабатываемая ими пашня, которая описывалась вместе с барской пашней (как при подворном описании, так и при подведении поместных итогов) и с которой не взимался денежно-натуральный или натуральный оброк (потому что ее «пашут на помещика»), может быть признана помещичьей и обрабатываемой сидящими на ней холопами исключительно на помещиков.

Во-вторых, имеются описания, в которых прямо указывается, что холоп пашет на себя и «доход» с него при этом не взимается. Так, в поместье Микиты Иванова сына Путилова зафиксированы, помимо крестьянских дворов: «Сельцо Межники: дв. боярский, дв. Микита... 5 обеж... А доходу нет: пашет Микита на собя... Дрв. Турцыно...: дв. ... человек Грибан... обжа ... А новый доход не идет: пашет помещиков человек на собя. Дрв. Козвела: дв. Ми- китин человек Кожух... обжа... А новый доход не идет: пашет помещиков человек на себя». Затем подводится итог: «... а с 7-ми обеж доход не идет: 5 обеж ... пашет помещик, а 2 обжи пашут помещиковы люди».

 

Именно это противоречие (когда указывается, с одной стороны, на отсутствие «дохода» с пашни, числившейся за холопом и обрабатываемой им, а с другой — на то, что холоп пашет на себя) и не дает возможности определить сколько-нибудь точно, что скрывается за данным типом описания. Остается предложить с одинаковым основанием два варианта решения.

 

Холопы могли действительно пахать на себя, и тогда отсутствие оброка с них должно свидетельствовать о том, что они получили надел за какую-либо службу, являясь, возможно, приказными холопами либо военными слугами.

 

С другой стороны, если холопы пахали не на себя, а на помещика, отсутствие оброка этим и объясняется. Указание писцов, что холоп пахал на себя, взятое само по себе и рассмотренное изолированно, не является решающим аргументом уже в силу неопределенности и неустойчивости (как было показано выше) терминологии писцовых книг. Кроме того, хотя в этом случае при подворном описании фиксируется, что холоп «пашет на себя», при подведении итога по всему поместью обычно употребляются более неопределенные формулы: «пашет помещик с людьми на себя»,  «пашут помещиковы люди».

 

Обращение к писцовой книге Шелонской пятины 1539 г. позволяет проверить выводы, сделанные в результате анализа писцовой книги Водской пятины, а также придать им некоторую количественную определенность.

 

В отличие от писцовой книги Водской пятины в писцовой книге Шелонской пятины при подворном описании не указывается, как правило, на кого обрабатывается та или иная пашня, однако уже упоминавшиеся формулы («пашет (помещик, — В. П.) на себя», «пашет (помещик) с братьею на себя», «пашет (помещик) на себя с людьми», «пашет (помещик) сам на себя») употребляются при подведении поместных итогов с точным фиксированием количества обеж. При этом ни разу не применяется формула «пашет (холоп) на себя».

 

Сравнение результатов поместных описаний с подворными (в части, касающейся людской пашни) дает возможность выявить случаи обработки холопами пашенных участков на себя. Пашенные участки следует признать заведомо обрабатываемыми холопами на себя, если они (как в случае с писцовыми книгами Водской пятины) не включены в итоговые поместные описания (по количеству обеж) в качестве помещичьей пашни, а входят в состав тех участков, с которых идет «доход».

 

Эти случаи заслуживают особого внимания. Рассмотрим, к примеру, поместье Григория Микифорова сына Квашнина. В нем, помимо крестьянских дворов (38), имелось 5 дворов, населенных холопами: «Д. Городня Меншая: дв. большой сам Григорей з детми, дв. человек его Горностай, пашни ... 4 обжы... Д. Коне- чок: дв. человек его Гневаш, дв. человек его Стеш... пашни ... пол-3 обжы.. . Д. Селцо на Лютой: дв. человек его Третьяк Гришин, пашни... обжа... Да им же дано их починки, что они ставили сами на лесу ново. Починок Петрухново: дв. Васюк Дуда... Починок Конечок: дв. человек его Сенка, пашни поло-обжы».

 

Таким образом, помещик вместе с холопами пахал более 7.5 обжи (4+2.5 + 1 + какая-то часть той половины обжи, которая состоит из совместно описанных участков крестьянина и холопа, находившихся на починках). Однако в итоговом поместном описании фигурирует другая цифра: «И всего за ними... пашни... боярские, и з служни, и з хрестьянские... обеж 50 ... и с тех обеж Григорей с людми пашет на собя пол-семы обжы; а доходу емлет с 10 обеж из хлеба треть, а с 30 и с пол-4 обжы хлеба поспом.. .».  Как видим, итоговое описание свидетельствует лишь о 6.5 обжи, которые помещик «с людми пашет на собя», а оставшаяся — более 1 обжи — холопья пашня должна быть отнесена к числу тех участков, с которых помещик получает «доход» — «из хлеба треть» или «поспом». Всего вероятнее, речь должна идти о холопе Третьяке Гришине из дер. Сельцо (1 обжа) и холопе Сеньке из починка Конечок (менее 0.5 обжи), поскольку указанные в итоге 6.5 обжи, обрабатываемые на помещика, легко складываются из 4 обеж совместно описанной пашни помещика и его человека Горностая и 2.5 обжи двух холопов из дер. Конечок (Гневаш и Стеш).

 

Следовательно, лишь о двух холопах из пяти в поместье Квашнина можно с уверенностью говорить, что они были наделены пашенными участками, обрабатываемыми ими на себя.

 

Показательно и описание поместья Дмитрия Иванова сына Татьянина. Здесь рядом с боярским двором стоял людской двор Тимошки Онаньина: «... пашни боярские и служни... две обжи». Еще 1.5 обжи помещик взял к своему усадищу в деревнях Птица и Середка, а в дер. Луг он пахал на себя 2 обжи пустоши. Кроме того, в его поместье, помимо крестьянских дворов, были: 1) в деревне Марково «дв. человек его Прибыток, пашни... пол-Зобжы»; 2) в дер. Евашково людской двор и крестьянский двор («дв. человек его Казак, дв. Фролко да Ларионко Ивановы дети ... пашни 3 обжы, а третью обжу пустую пашет на собя»); 3) на починке Деревягине «дв. человек его Левка Степанов», двор которого учтен вместе с дворами двух крестьян на других починках, и в сумме они составляют 1 обжу. Таким образом, заведомо на себя помещик пахал 6.5 обжи (2 + 1.5 + 2 + 1). Однако в итоговом поместном описании сказано, что помещик пахал на себя 9 обеж. Совершенно очевидно, что недостающие 2.5 обжи — именно те, которые обрабатывал холоп Прибыток из дер. Марково. Следовательно, он пахал не на себя, а на помещика. Два других холопа (Казак из дер. Евашково и Левка Степанов с Починка Деревя- гино) пахали на себя.

 

Мы не имеем возможности определить количество обеж, которые эти люди пахали на себя, потому что их наделы положены в обжи вместе с крестьянскими наделами из той же деревни (Евашково) и починка (Деревягино). Но именно это последнее обстоятельство весьма симптоматично: холопий надел, обрабатываемый на себя, описывается вместе с крестьянским. Показательно также и противопоставление: «...двор человек его Казак, дв. Фролко да Ларионко Ивановы дети, дв. пуст ... пашни 3 обжы, а третью обжу пустую пашет (помещик, — В. П.) на собя».

 

Писцовая книга Шелонской пятины 1539 г. поддается и количественной обработке. Всего в ней учтен 321 людской двор; впрочем, 48 из них были населены холопами «без пашни».  Это означает, что лишь 273 двора могли бы быть предметом изучения. Однако еще в 60 случаях запашку, обрабатываемую холопами, не удается отделить от крестьянской, так как часть людских дворов оказалась описанной не только вместе с помещичьими, но и с крестьянскими дворами.206 Следовательно, поддаются анализу данные по 213 людским дворам, которые были описаны в 74 поместьях. Показательно, что в 71 поместье (из 74) имелись холопьи дворы, включенные в обжи вместе с барскими дворами, а всего таких холопьих дворов было 188 (из 213), т. е. 88%.

 

Людские дворы, включенные в обжи вместе с помещичьими дворами, распадаются на две неравные части. 129 дворов (из 188), т. е. 69%, были расположены непосредственно рядом с помещичьими дворами (причем все они были включены в обжи вместе

с ними), и только 59 дворов (т. е. 31%), включенных в обжи вместе с барскими дворами, стояли отдельно — в других деревнях или на починках. Лишь 24 людских двора (т. е. 12%) оказались положенными в обжи отдельно от помещичьих дворов, и пашня тем самым не попала в итоговые поместные описания как обрабатываемая на помещика.

 

Следовательно, с достаточной степенью достоверности можно утверждать, что только 12% холопов владели наделами, обрабатывали их на себя, давая помещику натуральный или денежно-натуральный оброк.

Все эти случаи относятся ко дворам, расположенным не рядом с помещичьим двором, не в одной с ним деревне, а в отдалении. Следовательно, холопьи дворы, находившиеся рядом с помещичьими дворами, были населены холопами, обрабатывавшими, как правило, помещичью пашню.

 

Большая часть холопов, имевших свои наделы и пахавших цх на себя (14 из 24, т. е. 58% от количества холопов, пахавших надел на себя) жила не в деревнях, а на починках, осваивая новые участки.  Естественно предположить, что помещики, заинтересованные в хозяйственном освоении новых земель и постоянно сталкивающиеся с нехваткой крестьян, использовали для этой цели холопов и вынужденно ставили их в привилегированное положение по сравнению с основной их массой (недаром пашня только 2 холопов, живших на починках, была положена в обжи вместе с помещичьей пашней). Можно считать, следовательно, что наделение холопов пашней было одной из форм (но, разумеется, далеко не единственной и не основной формой) освоения новых земель.

 

Количество холопов, живших во дворах не рядом с помещиками, а в отдалении и обрабатывавших, несмотря на это, пашню на помещиков (59 дворов), значительно превышало, как отмечалось, количество холопов, пахавших на себя (24 двора). Если же не принимать во внимание холопов, живших на починках, осваивавших новые земли и находившихся в силу этого в особых условиях, то доля холопов, живших в деревнях и имевших надел, будет и вовсе ничтожной — 5% от общего числа холопов и 15% от числа холопов, живших не рядом с помещиками, а в отдалении. 

 

Таким образом, вывод Е. И. Колычевой о том, что в Шелонской пятине в 1539 г. большинство холопов имело наделы, подрывается не только в силу высказанного выше мнения о неточной интерпретации результатов корреляционного анализа, но и в связи с несоответствием их приведенным здесь подсчетам.

 

В то же время выдвинутая нами гипотеза о появлении холопов, имевших наделы лишь с 80—90-х годов XVI в., не подтвердилась при анализе писцовых книг 1539 г. по Водской и Шелонской пятинам, и в этом отношении критику в наш адрес следует признать справедливой.

 

Трудно определить, к какому периоду можно относить начало процесса наделения холопов землей. Во всяком случае в 30-х годах XVI в. он получил некоторое развитие, хотя большинство пашенных холопов, по-видимому, как и прежде, использовалось в хозяйствах феодалов в традиционных формах — для обработки барской запашки.

 

Едва ли имеется возможность проследить за динамикой этого процесса и для второй половины XVI в. Однако должны быть приняты во внимание материалы 90-х годов XVI в. и особенно дозорная книга Бежецкой пятины 1594 г.  Эта книга, появившаяся вскоре после составления губными старостами Фаддеем Мавриным и Петром Арбузовым платежных книг 1591/92 г., известна и использовалась в литературе,  однако, к сожалению, лишь в незначительной части.

 

Прежде всего в ней неоднократно употребляется едва ли не уникальная формула, определяющая место холопа в хозяйстве феодала: «Да крестьянские пашни паханные и людцкие, которые люди пашут на себя, а не на помещика».  Эта формула, возникшая, очевидно, в связи с определением размера обельной помещичьей пашни и необходимостью резкого противопоставления ей всех других пашенных участков, не подлежавших обелению, представляет интерес в том отношении, что выделяет холопью пашню как особую разновидность обрабатываемой холопами пашни.

 

Судя по этой формуле, а также по некоторым цифровым показателям, ее удельный вес был невелик. Так, в Спасском Мошнен- ском погосте Бежецкой пятины в 1594 г. вся пашенная земля распадалась на три части: помещичья — около 20 обеж; крестьянская— около 22 обеж; людская пашня, которую «помещиковы люди пашут на себя, а не на помещиков», — 17з обжи.214 В Михайловском погосте той же пятины пашенная земля распределялась следующим образом: помещичья — около 17 обеж; крестьянская—более 16 обеж; «людцкие пашни... которые люди пашут на себя, а не на помещика», — около 2 обеж.

 

Холопьи наделы, несмотря на незначительный их количественный вес, приобрели, очевидно, важную социальную функцию, поскольку именно наделение холопов пашней являлось началом процесса постепенного экономического и социального сближения их с крестьянством.

Власти в иных случаях склонны были теперь рассматривать эту пашню как равноценную в некоторых отношениях крестьянской, а потому и в подсчетах сводят их воедино: «А только люд- цкая пашня положити с крестьянскою пашнею в живущея потому, что они тое пашню пашут на себя, а не на помещиков». Могут быть и иные мотивы для такого приравнивания: «А только положить людцкая пашня с крестьянскою пашнею в живущее потому, что оне живут со крестьяны в одной деревне, а называют своею людцкой пашнею».  За приведенной формулой угадывается получавшая, очевидно, распространение мысль: что бы там ни говорили, а факт проживания человека (при отсутствии документального подтверждения его холопской зависимости) в одной деревне с крестьянином сближает его с этим последним (хотя пока еще наверняка не в правовой сфере).

 

Людская пашня в данном случае настолько срослась с крестьянской, а социальный облик холопа, обрабатывавшего пашню на себя, настолько сблизился с социальным обликом крестьянина, что в отсутствии помещика необходимо было производить специальный обыск, чтобы определить, с какой пашней имеет дело писец, — с крестьянской или с людской. Писцы предпочитали учитывать их вместе, отказываясь от такого обыска: «А положена люцкая пашня с крестьянскою пашнею в перечень потому, что верить тому нечему и сыскати было допряма неким, люцкая ль та пашня или прямая крестьянская»;  «и того сыскати было допряма неким, людцкая ль то пашня или прямая крестьянская».  Иногда же людская пашня без дополнительного обоснования включалась в состав крестьянской.

 

Такие холопы могли быть настолько хозяйственно самостоятельными, что не удовлетворялись обработкой своего надела и стремились арендовать участки у соседних помещиков. В таких обстоятельствах оказались холопы Ивана Ондреева сына Судо- кова Малах Игнатьев и Гришка Стульев, которым вдова Василиса Шамшева отдала «пахать из найму»: первому — треть обжи, а второму — пол-обжи пустоши. Характерно, что наряду с холопами у Шамшевой арендовал пашню еще и крестьянин того же Судокова.

 

К концу XVI в. наделение холопов пашней начинает рассматриваться (пока в единичных случаях) как операция, идентичная поряжению крестьян на пашенные участки. Именно потому, по- видимому, в духовной Ивана-Воина Васильевича Кондырова (1599 г.) употреблен столь характерный термин: «Да которые яз люди деловые на пашню порядил в Синицыно, и тем людем дати.. .».

 

Следует еще раз подчеркнуть, что количество холопов, владевших наделами в 1539 г. в Водской и Шелонской пятинах и в 1594 г. в Бежецкой пятине, было ничтожным по сравнению с общим числом холопов. Большая же их часть жила либо на челядинных дворах, либо в отдельных дворах и обрабатывала барскую пашню.

 

Такое положение сохранялось, по-видимому, на протяжении всего XVI в., а возможно, и в первой половине XVII в. Не случайно, очевидно, в уложении 1597 г. о холопстве в качестве мотивировки насильственного оформления служилой кабалы на людей, прослуживших не менее полугода, указывается на то, что холоповладелец «кормил, и одевал, и обувал» холопа.  По представлению современников, холоп — социальный тип, в массе своей характеризующийся отсутствием средств существования, а следовательно, и собственного хозяйства. И потому наличие у холопа земельного надела может восприниматься пока еще как исключение, хотя тенденция к наделению холопов пашенными участками становится к концу века достаточно ощутимой.

 

В некоторых случаях можно даже уловить момент, когда холо- новладельцы переходили от использования холопов для обработки барской запашки к наделению их пашенными участками. Так, из духовной грамоты Ивана Головы Соловцова 1594/95 г. ясно, что вся земля в его поместье делилась на барскую и крестьянскую, причем до реализации духовной барская пашня обрабатывалась его людьми (т. е. холопами Ивана Соловцова). По духовной, положение должно было измениться. До возмужания двух сыновей Соловцова два холопа хотя и должны были жить во дворе у них, но получали каждый по 3 десятины в одном поле на человека, по две лошади, по корове и по 3 овцы: «...и тем им кор- митца, и одеватися, и обуватца». Подобным образом наделялся и третий холоп (лошадь, корова и «иная животина»), живший не в основной части поместья, а в деревне.  Очевидно, этот последний при жизни Ивана Соловцова обрабатывал пашенный участок, принадлежавший господину.

 

Факты обработки барской пашни холопами, жившими в отдельных дворах, на отдельных пашенных, но барских участках, фиксируются документально даже в конце XVI в.: «Полдеревни Олексеева... а в ней двор Максимов человек Якушка Юрьев, пашни паханные помещиковы, пашет своими людми ... полобжи».  Поэтому сомнения в возможности существования такого рода отношений .между холоповладельцами и их холопами не могут быть признаны основательными. Именно такие холопы могли получать месячину, о которой упоминается, например, в духовной Алексея Скрябина (1565 г.): «А что мои люди старинные, и ка- балные, и безкабалные, и жонки, и мужики, и все те люди на слободу ... а дадут прикащики мои тем людям, которые месячину ели, мужу з женою 10 четвертей ржи, да 8 овса, да по 6 ячменя, да и по полтине денег на голову, а у которых ребяти, на ребят по четверти ржи, да по гривне денег, а у которых животина есть какая-нибуди, ино у них не тронут ничем».

 

Остается уточнить, в какой мере предложенные здесь решения могут интерпретироваться расширительно. Хотя выше были использованы (вынужденно!) преимущественно новгородские материалы, едва ли все же отыщутся разумные основания настаивать на региональном характере сделанных здесь выводов (исключая, разумеется, количественные характеристики). Во всяком случае нам неизвестны факты, которые побуждали бы к этому.

 

 

К содержанию:  Виктор Моисеевич Панеях «Холопство 16 начало 17 века»

 

Смотрите также:

 

ИСТОРИЯ РУССКОГО ПРАВА   Холопство. Отличие холопов от крепостных    Законы о холопах 

 

  Закабаление –кабального холопства   Кабальное холопство    Кто такой холоп    о холопстве  Холопы