БОРЬБА КРЕСТЬЯН ЗА ЗЕМЛЮ

Глава II БОРЬБА ЗА ЗЕМЛЮ НА РУСИ ДО СЕРЕДИНЫ 15 века. ДРЕВНЕЙШИЕ ИЗВЕСТИЯ О БОРЬБЕ ЗА ЗЕМЛЮ НА РУСИ

Древнейшие известия о борьбе за землю в феодальной России восходят еще ко временам «Русской Правды».

Самое раннее дошедшее до нас известие о конкретном земельном конфликте содержится в грамоте великого князя Александра и посадника Твердила «рожитчанам» на «мох», спорный со «спасовскими» чернецами.

Эта грамота не раз рассматривалась в литературе; высказывались разные мнения относительно ее датировки (XIII, XIV, даже XV в.) и о том, какого князя следует разуметь под упоминаемым в грамоте «великим князем Александром» . После выхода в 1960 г. статьи В. Л. Янина «Вислые печати Пскова», рассмотревшего эти проблемы с привлечением данных о великокняжеской печати, которой была снабжена «рожитчанская» грамота, можно считать установленным, что великий князь, судивший тяжбу рожитчан с монахами — Александр Невский, и грамоту надо датировать временем между 1252 и 1263 гг. «Наиболее убедительной и аргументированной» признает эту датировку и автор новейшего исследования о псковских грамотах JI. М. Марасинова  .

Для нашей темы важно то, что данная грамота — древнейший документ, специально посвященный земельной тяжбе, причем тяжбе между крестьянами и феодалами. Более того, она свидетельствует о тяжбе крестьян (видимо, черных; они выступают на суде вполне самостоятельно) с монастырем, что характерно и для большинства земельных споров крестьян, известия о которых имеются в сохранившихся правых грамотах и судных списках XV — начала XVI в. Но и этого мало: земельную тяжбу XIII в., которую разбирал великий князь, крестьяне выиграли.

По форме этот документ представляет собой не что иное, как правую грамоту. В самом деле, в этой псковской грамоте налицо все основные «пункты», типичные для правых грамот: текст ее начинается с сообщения о судьях, разбиравших тяжбу; затем следует указание на тяжущиеся стороны, излагается суть конфликта и указываются его инициаторы; далее говорится о предъявлении одною из сторон документа в обоснование своих прав на спорную землю; потом следует формулировка решения и определение меж, границ спорного «мха» и «воды»; текст завершает оговорка об окончательности решения суда.

Интересно и то, что в этой ранней правой грамоте зафиксирован случай тяжбы с феодалом целой волости: на борьбу с «чернецами», которые «почали» захватывать землю Рожитчанской волости (она располагалась на Рожицком острове у западного берега Псковского озера) поднялись «все рожитчане». Важно отметить, что «рожитчане» «выложиша смердью грамоту» в обоснование своих прав на спорную землю. Это — древнейшее доказательство существования волостных архивов. Весьма знаменательно, что Александр Невский присудил землю крестьянам. В. Т. Пашуто полагает, что такое решение князь принял по политическим мотивам, понимая, что «здесь, в приграничье» Псковской земли необходимо было иметь «боеспособный резерв лично свободных крестьян — верных защитников Русской земли»  . «Рожитчанская» грамота освещает практику разбора земельных конфликтов в Псковской земле XIII в. судом самой высшей инстанции — великим князем и посадником. Это свидетельствует о большом значении, которое уже тогда придавалось государственной властью подобным делам.

Для последующего времени — до середины XIV в. — имеются известия, хотя и не всегда достаточно ясные и бесспорные, о земельных конфликтах в Новгородской земле. Об этих конфликтах, происходивших как между различными феодалами, так и между феодалами и крестьянами, сообщают но_згородские акты и берестяные грамоты  .

Подобных известий, относящихся к территории Северно-Восточной Руси, нет. Случайно ли это? Категорически ответить на этот вопрос, разумеется, невозможно. Невозможно безоговорочно утверждать, что до середины XIV в. в Северо-Восточной Руси не существовало вовсе каких-либо документов, оформлявших конкретные судебные разбирательства, что до середины XIV в. здесь не происходило никаких столкновений, споров по земельным делам. Все это невозможно утверждать потому, что слишком много документов и вообще памятников письменности Северо-Восточной Руси этого времени не сохранилось. И все же «молчание» источников о борьбе за землю в Северо-Восточной Руси второй половины XIII в. — первой половины XIV в. нельзя оставить без внимания.

Конечно, в Северо-Восточной Руси, подвергшейся в 1237— 1238 гг. Батыеву разгрому, а затем в течение остальной части XIII в. и первой четверти XIV в. испытавшей около двух десятков тяжелейших вторжений золотоордынских войск, условия для хранения документации были, мягко выражаясь, менее благоприятными, чем в северо-западных русских землях, куда не докатывались волны татарских набегов и нашествий. Но дело, видимо, не только в различии этих условий. В литературе достаточно ярко и основательно показано губительное влияние монголо-татарского нашествия и ига на сельское хозяйство и ремесло, на городскую жизнь и политическое развитие Руси в течение длительного времени. Нам бы хотелось отметить еще один аспект этого влияния, то потрясение, которое испытала вся сложившаяся феодально- юридическая система в русских землях, особенно тех, которые подверглись непосредственному удару нашествия Батыя и последующим татарским набегам второй половины XIII — начала XIV в. Несомненно, что в период нашествия и в последующие десятилетия феодальный правопорядок, особенно в Северо-Восточной Руси, был существенно нарушен и русским феодалам предстояло его восстановить, чтобы сохранить свое существование как господствующего класса; это потребовало довольно продолжительного времени. На стремление и попытки господствующего класса феодалов восстановить феодальные правовые нормы в первые десятилетия после монголо-татарского нашествия указал М. Н. Тихомиров. Им было отмечено, что особенно интенсивная работа в этом направлении велась уже во второй половине XIII в. в Новгороде Великом, менее, чем земли Северо-Восточной Руси, пострадавшем в результате нашествия  . В Северо-Восточной Руси возможности для такой восстановительной работы сложились, очевидно, позднее. Поэтому, вероятно, и письменное делопроизводство наладилось здесь позднее, чем на северо-западе Руси. Если это так, то и документирование, фиксация известий о конфликтах по земельным спорам в Северо-Восточной Руси этого времени имели, по-видимому, меньшее распространение, чем в Северо-Западной Руси.

Еще одно, пожалуй, самое главное обстоятельство, которое следует учитывать при рассмотрении вопроса о состоянии борьбы крестьян за землю в Северо-Восточной Руси во второй половине XIII — первой половине XIV в., связано с более общей проблемой о влиянии монголо-татарского нашествия и ига на классовую борьбу на Руси. Из-за характера наших источников можно было надеяться лишь на какое-то чисто случайное известие, относящееся к данному вопросу. К счастью, такое известие имеется. Хотя оно относится к началу второй половины XV в., а не к XIII—XIV вв., явление, отраженное в нем, несомненно, еще в большей степени свойственно первому столетию существования ига, чем последним его десятилетиям. Известие, о котором идет речь, содержится в правой грамоте по земельной тяжбе, состоявшейся около 1462— 1469 гг., между Савво-Сторожевским монастырем и неким Семеном по поводу селища Суховерховского (в Звенигородском уезде). В грамоте сказано, что в ответ на вопрос судьи, почему Семен «не искал» (то есть не возбуждал иска) «тое земли» в течение 6 лет, с тех пор как ее присвоил монастырь, Семен ответил: «Потому ес- ми... не искал... тое земли в ту шесть лет, — не вереме нам было, господине, — татарове у нас были...» . Дело Семен проиграл, но его слова на суде весьма показательны и свидетельствуют о том, что обстановка ига, присутствие татар в какой-либо местности сковывали, подавляли классовую борьбу, в частности, борьбу за землю  . Это известие наводит на мысль, что в разоренной нашествием Батыя и систематически разоряемой последующими монголо-татарскими набегами Северо-Восточной Руси второй половины XIII— начала XIV в., видимо, было сравнительно меньше земельных конфликтов, чем в более поздние периоды. Кроме того, вряд ли в условиях общего обезлюдения и запустения при образовавшемся земельном «просторе» могли возникнуть серьезные, тем более многочисленные споры за обладание данным клочком годной для хозяйственного использования, но запустевшей земли. Духмается, что сказанное можно отнести и к межфеодальным конфликтам в Северо-Восточной Руси второй половины XIII — начала XIV в.

Итак, констатируя отсутствие сведений о борьбе за землю в Северо-Восточной Руси в XIII — первой половине XIV в., мы склонны объяснять этот факт не только состоянием источниковедческой базы, но и действительным положением вещей на этой территории, прежде всего, последствиями нашествия Батыя и обстановкой первых десятилетий монголо-татарского ига. В подавлении возможностей ведения классовой борьбы эксплуатируемых масс мы видим одно из проявлений реакционного влияния нашествия и ига на социально-политическое развитие Руси.

Вместе с тем это, конечно, не означает, что в Северо-Восточной Руси второй половины XIII — начала XIV в. совсем не было социальных, классовых конфликтов, что в результате нашествия Батыя и под влиянием ига здесь наступил некий «социальный мир». Конечно, такой вывод был бы неверным. Достаточно вспомнить общеизвестные факты выступлений горожан в это время, выступлений, носивших не только национально-освободительный, но и социальный, классовый характер.

Можно думать, что во второй четверти XIV в., отмечаемой летописцами как период «тишины», то есть относительного спокойствия в условиях некоторого ослабления прямого насилия со стороны Орды, происходит известное оживление социальной жизни и социальной борьбы в Северо-Восточной Руси. Правда, прямые показания источников на этот счет отсутствуют. Поэтому приходится пользоваться косвенными данными. Можно сослаться на некоторые известия, позволяющие предполагать, что Иваном Калитой проводились какие-то мероприятия в судебной и законодательной областях, направленные, в частности, против социальных выступлений . Автор похвалы Ивану Калите (февраль 1340 г.) специально отметил, что «князь великои Иван имевше правый суд» . Известно об активной деятельности этого князя по расширению земельных владений Московского великого княжества . Среди этих дел, видимо, важное место занимали вопросы, связанные с регулированием и укреплением прав класса феодалов на землю, с защитой феодальной земельной собственности. Это предположение напрашивается также в связи с деятельностью Ивана Калиты и его окружения по переводу византийских законодательных памятников на русский язык. В одном из таких памятников — «Земледельческом уставе» — есть статьи, посвященные охране земельной собственности  .

Все эти косвенные данные наводят на мысль, что во времена Калиты произошло некоторое оживление социально-политической атмосферы, выразившееся, возможно, и в активизации антифеодальной борьбы и потребовавшее от великокняжеской власти совершенствования законодательства и суда.