ИСТОРИЯ ЭКОНОМИКИ. Экономика феодализма

Глава 9. Византийская империя. Экономическая мысль Византии. Кавасила. Георгий Плифон. Кардинал Виссарион Никейский

Византийская империя, история которой насчитывает более тысячелетия (с конца IV в. до захвата Константинополя турками в 1453 г.), познала на пути своего развития как периоды наивысшего расцвета, когда она превращалась в гигантскую державу, широким кольцом охватывавшую весь бассейн Средиземного моря, так и периоды глубокого упадка. В последние века своего существования она представляла собой уже в политическом отношении расчлененное, "остаточное" государство, которому на Балканах принадлежали лишь некоторые незначительные, разрозненные территории. Как государство Византия сохранила и продолжила римскую систему выборной, ненаследственной (по крайней мере вначале) и централизованной монархии, что резко выделяло ее во всем средневековье. У Рима же она заимствовала и развитое писаное право, покоящееся на принципе частной собственности.

В экономике Византии преобладало натуральное хозяйство, но было развито и товарное хозяйство. Сочетание товарно-денежных отношений с чисто средневековыми, феодальными формами ведения хозяйства и эксплуатации составляло, пожалуй, наиболее характерную ее черту. В сфере финансов господствовала монометаллическая система на золотой основе, а византийская золотая номисма была общепризнанной международной расчетной единицей, игравшей роль своеобразного "доллара средневековья"*. Соответственно в Византии (особенно раннего периода) наблюдался сравнительно высокий уровень банковского дела. Стремясь способствовать развитию банков, византийское правительство (например, при императоре Никифоре Фоке, 963-969) боролось с тенденциями к изъятию денег из обращения, к их тезаврации. В сборнике уставов ремесленных корпораций X в. содержится запрет копить деньги "на время нужды", не сдавая их на хранение трапезитам**. Стабильности денежного обращения, устойчивости валюты придавал особое значение и Лев VI Мудрый (886-912), в 52-й Новелле которого "удобные для обращения деньги" названы "нервом всех дел".

Понятие "справедливая цена", которое, как и на Западе, имело хождение в Византии, не было в условиях развитого рыночного обмена проблемой чисто теоретической или принципом морального воздействия. Оно отражало конъюнктуру рынка, применялось к ценообразованию на городском рынке. Будучи легализованным нормами действующего права, понятие "справедливая цена" использовалось и на практике, в частности получало свое отражение в актах купли-продажи.

В общем и целом экономические воззрения византийцев складывались под влиянием классической традиции, суждений античной хрематистики, а также христианских норм, отраженных как в каноническом, так и в гражданском праве. Поэтому вплоть до последних веков существования империи не появилось ни одной сколько-нибудь оригинальной концепции в этом отношении. Даже в XIV в. в работах выдающегося византийского государственного деятеля, ученого и писателя Феодора Метохита (1260-1332) экономические идеи принимают форму абстрактных рассуждений об улучшении управления финансами, об экономном и умеренном их расходовании, об умножении общественного богатства, которое ассоциируется у Метохита с денежным богатством, и т. д. Общими положениями классической традиции руководствуется в своей критике финансовой и налоговой политики правительства, в попытках обосновать необходимость более широких реформ и другой византийский ученый этого времени Фома Магистр (ок. 1270 - ок. 1325)*.

А видный церковный деятель эпохи Григорий Палама (1296-1359), явно находясь под влиянием Аристотеля, высказывает не лишенные интереса мысли о назначении денег как всеобщего эквивалента и посредника в сфере товарного обращения. "Один человек, - говорит Палама, - не может быть одновременно ученым и земледельцем, портным, ткачом, строителем, сапожником, врачом и сведущим в каждом из других искусств. И так как каждый в одиночку не может сам удовлетворять свои потребности, а во всем подобном непременно имеет нужду, то изобретено средство - деньги, с помощью которых с выгодой для жизни и избыток устраняется, и недостаток восполняется. Земледелец отдает свои излишки не занимающимся земледелием и, взяв за них плату, на нее покупает дом, например, или ткань, возмещает потребность в недостающем ему. И таким взаимным общением всех нас устраивается жизнь наша: от этого возникают поселения и государства, и человек есть общественное животное"**.

Как и в феодальной Европе, византийские церковные теоретики в соответствии с положениями канонического права активно боролись с ростовщичеством (каноническое право осуждало как тяжкий грех дачу денег под проценты исходя из принципа "деньги не могут порождать деньги"). Эти представления проникали в светское законодательство. Эклога (византийский законодательный свод VIII в.) вообще не упоминает займа в рост, что было интерпретировано как запрет. Знаменитая 67-я глава юридической компиляции "Земледельческий закон" не запрещает дачу займа в рост, но предписывает, чтобы после семи лет доходы с земли, удерживаемой в качестве залога, были отнесены на счет должника*.

И это с полным основанием было понято как желание ограничить широкую дачу займов в рост**. Законодательный сборник IX в. "Исагога", автором которой был патриарх Фотий, требовал упразднить всякий процент и запрещал крестьянам отдавать свои поля в качестве залога, "так как в действительности это вовсе не дача в залог его поля, но разрушение его жизни".

Враждебную по отношению к ростовщичеству позицию продемонстрировал в XIV в. константинопольский патриархат в ряде своих судебных решений, а ученик и последователь Григория Паламы, видный византийский богослов Николай Кавасила (ок. 1320-1363/91) в двух своих трактатах - "О ростовщичестве" и "Против ростовщиков" - развивает эти идеи применительно к той критической ситуации, в которой оказалась в это время Византия. Вдохновляясь библейскими текстами, Кавасила выдвигает тезис об обязательности труда для всех, ибо "не следует получать доход тем, кто не трудится". Именно поэтому ростовщичество не может считаться нравственным, ведь "процента никто не получает трудом". Труд в интерпретации Кавасилы предстает в качестве не экономической категории, а моральной. И все призывы во имя абстрактной справедливости и христианской любви к ближнему запретить деятельность богачей-ростовщиков были в период зарождения элементов биржи и коммерческого кредитования (о чем так красноречиво свидетельствует книга счетов венецианского купца Джакомо Бадоэра) делом не только бесполезным, но и реакционным.

Наиболее своеобразно, полно и оригинально экономические воззрения и идеи проявились в рамках гуманистического течения, которое развивалось в Византии в XIV-XV вв. и было прежде всего связано с именем выдающегося деятеля византийской культуры, философа-неоплатоника Георгия Плифона (ок. 1360-1452)*.

Греческая историография наших дней рассматривает Плифона как "провозвестника и зачинателя экономической науки", "великого социолога и финансиста", утверждая, что уделом других национальных школ на протяжении веков оставалось лишь "развивать и аналитически излагать его воззрения, разрабатывая таким образом теорию"**. Некоторые современные буржуазные ученые находят тождественными воззрения Плифона и таких школ, как физиократы и смитианство, по важнейшим разделам политэкономической науки. Они усматривают наличие прямой "материальной" связи между ними, бездоказательно утверждая, что "по крайней мере наиболее значительные представители названных школ (Ж. Боден, Ж. Кольбер, Ф. Кенэ, А. Смит и др.), должно быть, имели перед глазами плифоновские тексты".

В чем же состоит с точки зрения истории экономических учений сущность плифоновских идей? Правда, те главы его знаменитого трактата "Законы", в которых были изложены все его экономические взгляды (судя по оглавлению, это были частично вторая и главным образом третья книги), не сохранились. Но возможность составить о них довольно четкое представление есть, поскольку до нас дошли речи Плифона с предложением реформ. Одна из них адресована византийскому императору Мануилу II Палеологу, вторая - правителю Пелопоннеса Феодору Палеологу. Разумеется, в трактате Плифона еще не было и не могло быть теоретической разработки тех проблем, которые ему иногда приписываются, нет четкого понимания таких экономических категорий, как стоимость, товар, цена и т. д. Но им выдвинуты проекты ряда поистине радикальных для того времени реформ, пусть и облеченных в одежду античных реминисценций.

Исходным пунктом в системе экономических воззрений Плифона было его положение об общественном богатстве как совокупности плодов земли, а более конкретно - как результате сельскохозяйственной деятельности. Это сугубо "вещественное" богатство возникает, по мысли Плифона, посредством сочетания трех составных элементов - труда, средств производства и управления. Мысль о труде как источнике богатства постоянно подчеркивается Плифоном. Он выделяет его из других факторов производства и тем самым дает повод некоторым буржуазным авторам говорить о зарождении у него трудовой теории стоимости. Однако Плифон не видел и не мог еще видеть труда в его стоимостной форме, как труда абстрактного, выражающегося в затрате общественно необходимого рабочего времени. Ведь, согласно представлению автора, общественный производительный труд всего лишь конкретный труд, затрачиваемый в сельском хозяйстве. Обращает на себя внимание также тот факт, что, хотя земля занимает у Плифона особое место как сфера приложения труда, она не включена в понятие средств производства, в число активных факторов создания общественного богатства. Благодаря этому он избежал ошибки, столь типичной для физиократов.

Главный тезис Плифона, проходящий красной нитью через все его проекты реформ, - необходимость защиты трудящегося человека, прежде всего земледельца, пастуха или виноградаря, труд которых рассматривался им в качестве основы экономического благосостояния государства, был весьма прогрессивным. Плифон призывал возможно лучше относиться к непосредственным производителям, "этим всеобщим кормильцам", не только защищать их от внешней опасности, но и облагать лишь единым, справедливым натуральным налогом. В иерархии сословий, на которые должно делиться общество, именно земледельцы-налогоплательщики поставлены на первое место. На втором оказались воины, освобожденные от налогов и обязанные защищать государство, на третьем - правители, чиновники во главе с самим императором.

Не менее прогрессивен в обстановке господства феодальных отношений и тезис Плифона о том, что "вся земля, как это дано природой, должна быть общей для всех живущих и никто не должен превращать ее в личную собственность... Каждый должен считаться хозяином возделываемого им участка до тех пор, пока он не оставляет работы на нем: он никому не должен ничего платить и никто не может вредить ему или препятствовать, кроме того только, кто раньше его получил (этот) участок для обработки, - как устанавливается законом в отношении общей, а не частной собственности"*. Конечно, в этом нельзя усматривать требование "обобществления земли", а в авторе - предшественника не только утопического, но и научного социализма, как это делает большинство буржуазных исследователей**. Трудно согласиться и с мнением, которое объясняет отрицание Плифоном частной собственности на землю его "капиталистическим" мышлением, приписывает ему антифеодальную направленность идей. Ведь, ратуя за то, чтобы земля была "общей", т. е. государственной (что для Плифона одно и то же, а термин "koine", которым он пользуется, может иметь оба этих значения), Плифон выступает как служилый мелкопоместный человек, как прониар, не имеющий крупной родовой земельной собственности и с ненавистью (а возможно, и с вожделением) взирающий на земельные владения родовой византийской знати. Отсюда беспощадная критика всевозможных "динатов" и "архонтов", крупнейших землевладельцев - вотчинников, носителей сепаратистских тенденций, которых прониарское сословие, связанное с императорским двором, считало своим врагом.

Характерны также рассуждения Плифона о распределении годового совокупного продукта производства по различным общественным группам населения ради осуществления социальной справедливости. Когда плоды трудов подсчитаны и земледельцам возвращены затраты на семена, писал он, подчеркивая тем самым необходимость производственного потребления, то затем весь доход следует разделить на три части и отдать первую часть тем, кто производит работу (т. е. земледельцам), вторую - тем, кто вкладывает в производство свое имущество (т. е. собственникам средств производства), а третью - на содержание государственного аппарата*. Зато Плифон категорически отказывал в праве на участие в распределении общественного дохода паразитическим прослойкам общества, прежде всего монашеству. Только принимая во внимание конкретные взаимоотношения между прониарским и монастырским землевладением в Византии XIV-XV вв., частые перераспределения земельного фонда между этими двумя категориями византийских феодалов, можно понять ту страсть, с которой Плифон призывал лишить этот, по его выражению, "рой трутней" доли в общественном богатстве как прослойку населения, не имевшую никаких обязательств перед обществом. Выступая против стяжательства монастырей, Плифон подчеркивал, что подобные явления "не согласуются с учением тех, кто первоначально установил этот (т. е. монашеский) образ жизни". Государство терпит ущерб из-за того, что удовлетворяются требования на бесконечные дарения из государственных запасов "людям, не имеющим никаких обязанностей"**.

Многие планы плифонских реформ были навеяны внешней опасностью, грозившей Византии в XV в. Отсюда его тезис о необходимости замены наемного войска местной регулярной армией, ориентации на протекционистскую политику для ограждения ремесла и торговли Пелопоннеса (именно ему Плифон отводил роль "экспериментального цеха" своих реформ) от конкуренции иноземных, в первую очередь итальянских, купцов. Этот протекционизм, вытекающий из представлений Плифона об автаркическом государстве, о создании замкнутого хозяйства, обособленного от экономики других стран, диктовался также насущной необходимостью спасения местного производства и объективно отвечал интересам торгово-ремесленного населения страны.

Взгляды Плифона оказали большое влияние на его последователей и учеников. Некоторые из них, наиболее известные, не ограничивались теоретическим усвоением его экономических воззрений, а стремились провести их в жизнь.

В этом отношении особенно показательно письмо выдающегося деятеля Византии и итальянского Возрождения кардинала Виссариона Никейского (1403-1472) Константину Палеологу (тогда еще деспоту, позднее - последнему византийскому императору)*. По существу вся политическая, экономическая и военная программа, изложенная в письме Виссариона, основывалась на идеях его учителя - Плифона. Это явствует из самой терминологии Виссариона: когда он предлагает разделить население на сельскохозяйственный производительный класс и на военное сословие, то это лишь простое повторение соответствующих положений Плифона. Понимание законов хозяйственной деятельности, роли государства в этом процессе также зиждется на идеях Плифона. В частности, автор письма считал, что для нормального функционирования хозяйственного организма необходимы охрана общественного богатства (а оно, видимо, понималось тоже как вещественное, как масса потребительных стоимостей), вывоз и реализация излишков продукции общественного производства, сохранение того, чего в стране нет в изобилии, наконец, ввоз тех товаров, в которых страна нуждается.

Однако в своих предложениях по оздоровлению экономики Византии Виссарион гораздо более практичен, чем Плифон. Будучи хорошо знаком с промышленным развитием Запада, и особенно Италии, Виссарион остро чувствовал экономическую отсталость страны. Поэтому свои теоретические положения и практические предложения он стремился подкрепить примерами из жизни итальянских городов. Именно под влиянием итальянской практики Виссарион в значительной мере отошел от взглядов своего учителя на земледелие как основу общественного производства и на земледельческий труд как на единственно производительный. Указывая Константину на наличие на Пелопоннесе железорудных месторождений и настоятельно рекомендуя систематически разрабатывать их для того, чтобы избежать импорта железа из-за границы, автор тем самым признавал роль промышленности как существенной составной части общественного производства. Речь при этом шла не только о добывающей промышленности, но и о перерабатывающей. По мнению Виссариона, производство железа "столь полезно и столь необходимо людям, что без этого невозможно добиться успеха ни в военных, ни в мирных, ни в государственных делах". В качестве практической меры он советовал Константину послать в Италию для обучения необходимым ремеслам молодых людей, добавляя, что такое непосредственное освоение ремесел на итальянских мануфактурах позволит легко и в короткий срок изучить их*. Все эти положения знаменуют собой качественный скачок в представлениях византийцев, отход от ориентации на философскую традицию, на античность и характеризуют Виссариона как самостоятельного мыслителя.

Таким образом, экономическая мысль Византии отражала особенности становления отдельных феодальных институтов, своеобразие развития византийского феодализма в целом. Это была идеология общества, экономика которого в силу некоторых особых исторических условий сочетала натурально-хозяйственную основу с элементами развитого товарно-денежного хозяйства. Социальная тенденция византийских мыслителей состояла в том, чтобы способствовать консолидации феодализма, упрочению классовых основ византийского государства. Народные массы, восстаниями которых полна история Византии, имели на этот счет свою собственную стихийную "политическую экономию", в которой скорее преобладали настроения и чувства, чем идеи и осознанные программы. В наиболее организованных выступлениях народных масс, каким, например, было восстание зилотов в Фессалонике в XIV в., на первый план как будто выступает элемент отрицания авторитета собственности, прерогатив имущих классов. Но и здесь классовое самосознание затемняется различного рода легитимистскими и религиозными предрассудками, не получая своего адекватного выражения. И в этом отношении экономическая мысль и социальная практика Византии вполне соответствовали уровню развития страны, были типичными для эпохи средневековья.