Временное правительство 1917 года в России. Политика Временного правительства. Партии кадетов, эсеров, меньшевиков

 

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИИ В 1917 ГОДУ

 

 

Политика Временного правительства. Партии кадетов, эсеров, меньшевиков. Министры временного правительства

 

временное правительство в россии

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. «ЧЕРТОГИ ВЛАСТИ» И ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ

 

В царской России даже буржуазная «общественность» не могла полностью развернуть свои силы. Самая сильная кадетская партия не имела крепкой опоры в массах. Партия октябристов раздиралась внутренними противоречиями и еще в меньшей мере, чем кадеты, могла претендовать на звание настоящей политической партии. Прогрессисты представляли собой немногочисленный кружок депутатов Государственной думы и сочувствующих им буржуа в Москве и Петрограде. Поэтому сильной и регулярной связи между парламентскими фракциями партий и самими партиями в западноевропейском смысле в России до Февральской революции не было. В значительной мере вес той или иной общественной фигуры определялся не ее местом в своей партии, а личными качествами или личной известностью в «обществе». Само представление об этих фигурах складывалось под влиянием участия их в той оппозиционной борьбе, которую русская буржуазия стала вести с царским правительством особенно с лета 1915 г. Дума была неплохой ареной для оппозиционных буржуазных лидеров, но и она развивала в них главным образом качества ораторов и полемистов, может быть, в ущерб деловому опыту управления государством. Поэтому политическая известность и опыт, приобретенные буржуазными лидерами в. Думе, на городских и земских съездах, еще не служили гарантией того, что данный лидер будет вести себя точно так же и в правительстве, где требовались качества не только политиков, но и организаторов. А слабость партийных уз и партийной дисциплины в буржуазных политических группах давала большой простор для проявления личных качеств, симпатий и антипатий. Поэтому, попадая в правительство, получая ту или иную толику власти, буржуазный лидер вёл себя не так, как ему «полагалось бы», или как этого ожидали от него различные партии и группы.

 

Все это необходимо иметь в виду при попытке разобраться в действительном соотношении сил во Временном правительстве первого состава, которое, на первый взгляд, было удивительно однородным и откровенно буржуазным.

 

Надо сказать, что в первых документах Петроградского Совета рабочих' и солдатских депутатов Временное правительство, несмотря на обещание ему условной поддержки, именовалось буржуазным. В обращении Совета, опубликованном одновременно с декларацией Временного правительства, оно именовалось как «новая власть, создающаяся из общественно-умеренных слоев общества».  Но меньшевистские лидеры Петроградского Совета скоро разобрались в действительном соотношении сил в правительстве, и, проявляя неуступчивость и подозрительность в отношении одних министров, — прежде всего Милюкова и Гучкова — с симпатией относились к другим буржуазным деятелям, проводившим более гибкую политику приручения «второго правительства». А некоторые из лидеров Совета знали о противоречиях внутри правительства еще больше и встречались с отдель-, ными министрами неофициальным образом.

 

 

Нельзя поэтому характеристику партийной принадлежности министров Временного правительства автоматически переносить на распределение политических сил внутри его. Некоторые из старых связей и союзов, заключенных в процессе политической борьбы с царским правительством, разрушились; некоторые стали еще сильнее. Возникали новые комбинации и сочетания, невозможные еще 26 февраля 1917 г., комбинации, которые невозможно объяснить, исходя из традиционного числа буржуазных политических партий в России. Эти противоречия раздирали Временное правительство первого состава, ослабляли и без того небольшую его реальную власть. Они, следовательно, играли на руку революционному пролетариату, создавая дополнительные предпосылки для обеспечения его конечной победы.

 

Задача историка-марксиста, на наш взгляд, разобраться не только во внешней, формальной расстановке политических сил во Временном правительстве, но и попытаться, строго придерживаясь имеющихся источников, понять скрытую механику взаимоотношений членов правительства, которая, впрочем, весьма скоро в той или иной форме стала проявлять себя более отчетливо.

 

Итак, с внешней стороны состав Временного правительства выглядел следующим образом. Из 12 членов правительства (считая и Родичева— «министра по делам Финляндии») 9 было членами Думы. Это, казалось бы, было свидетельством ее большого авторитета. Между тем бывшие члены IV Государственной думы, на словах этот авторитет признавая, всячески старались помешать Думе вырваться на арену новой политической жизни. Состав Временного правительства 1—3 марта 1917 г. был объявлен от имени Временного комитета Думы.  В декларации Временного правительства отмечалось, что именно Временный комитет «достиг успеха» в борьбе с «темными силами старого режима» и приступает к «более прочному устройству исполнительной власти». Как следствие этого и было объявлено о «назначении министров первого общественного кабинета». Версия о высокой роли старой Государственной думы в разворачивающихся событиях поддерживалась и рядом органов печати. Так, в Москве «Утро России» вышло 2 марта 1917 г. под лозунгом «Да здравствует освобожденная Россия! Да здравствует Народное Представительство! Да здравствует Армия и Флот!» В передовой статье этой газеты от 3 марта говорилось: «Верховная власть перешла сейчас временно к народному представительству в лице Государственной Думы. Если раньше не всегда одобряли политику третье- июньской Думы, то теперь принимают ее и признают, как носительницу верховной власти». Основания для такой трактовки имелись и в правительственной декларации, поскольку там говорилось, что Временный комитет, назначив правительство, приступил лишь к более прочному устройству исполнительной власти. Законодательная власть и вообще вся верховная власть после отречения царя, должна была сосредоточиться согласно воззванию, в руках IV Государственной думы.

 

Однако все это нисколько не устраивало Временное правительство и его активных членов. Как известно, Милюков приложил максимум усилий для того, чтобы не допустить вхождения во Временное правительство Родзянко. Большинство Думского комитета и близких к нему общественных деятелей, под влиянием убеждений Милюкова, склонилось к выдвижению на пост главы председателя Г. Е. Львова, как и предполагалось по многочисленным «диспозициям» Прогрессивного блока с августа 1915 г. Точно так же были отметены и претензии Думы на роль носителя верховной власти после неизбежного отречения императора.

 

В этом отношении весьма важное значение имеет протокол первого заседания Временного правительства от 2 марта 1917 г. История самого этого документа достаточно интересна. Он был опубликован проф. В. Н. Сторожевым в журнале «Научные известия» еще в 1922 г., но до сих пор как-то не привлекал еще внимания историков и не был подвергнут источниковедческому изучению. . Сторожев предпосылает ему' такое введение: «От 2 марта имеется еще один документ апокрифического характера, но уже более определенного происхождения. Это — черновик журнала Совета министров Временного правительства, найденный в портфелях министерства иностранных дел в папке „Россия и союзники. Внутреннее положение". На нем карандашная пометка такого содержания: „Мне представлен прилагаемый первый журнал заседания Bp. Правительства, составленный секретариатом Гос. Думы. Он, по-моему, никуда не годится, но так как я не присутствовал, то могу его исправить, только если мне указана будет канва и сущность мнений"».3 Далее следует полный текст журнала. Расшифровать инициалы «В. Н.» публикатор не пробовал. Между тем нет никаких сомнений, что перед нами воспроизведение подлинного протокола первого заседания Временного правительства. Это явствует из сравнения данного Сторожевым описания документа со свидетельством первого управляющего делами Временного правительства Набокова. В своих воспоминаниях, которые он начал писать очень рано, в апреле 1918 г., Набоков, в частности, пишет о первом протоколе так: «В первые дни существования Временного правительства (четверг, 2-го, и пятницу, 3 марта) не могло быть, конечно, и речи ни о каком организованном делопроизводстве. Но какое-то подобие канцелярии пришлось импровизировать немедленно, причем дело это было поручено Я. Н. Глинке, заведующему делопроизводством Государственной думы. Он воспользовался силами канцелярии Думы. Должен, однако, указать, что запись первого — чрезвычайно важного заседания Временного правительства, в котором оно установило основные начала своей власти и своей политики, была сделана совершенно неудовлетворительно и даже невразумительно. Когда я ознакомился с этой записью, то пришел в некоторое недоумение и сказал об этом Милюкову. Прочитав запись, он квалифицировал ее гораздо резче меня. Тогда же было установлено, что он возьмет эту запись и восстановит по памяти ход и решение первого заседания, после чего Временное правительство, проверив в полном составе журнал, подпишет его. Запись П. Н. действительно взял, но за два месяца своего пребывания на посту министра иностранных дел не имел, по-видимому, необходимого досуга, чтобы выполнить эту работу. Сколько раз я ему о ней ни напоминал, он всегда смущенно улыбался и обещал в ближайшие дни заняться ею, — да так и не исполнил своего обещания. Так и осталась запись неиспользованной, — кажется, он и не вернул ее. Этим объясняется, что журналы (печатные) заседаний Временного правительства начинаются с № 2».

 

Из этой цитаты можно заключить, что речь идет именно о том протоколе, который опубликовал Сторожев. Карандашная помета с инициалами «В. Н.» принадлежит Владимиру Набокову, а то,, что протокол обнаружен в делах. Министерства иностранных дел Временного правительства, красноречиво свидетельствует, что запись была передана именно Милюкову. В пометке Набокова упоминается и то, что журнал составлен секретариатом Государственной думы, о чем он говорит и в своих воспоминаниях. Если, на взгляд Набокова, отличавшегося вообще любовью к аккуратности и педантизму, журнал и имел неудовлетворительное содержание с делопроизводственной точки зрения, зато для историка он представляет гораздо больший интерес, чем выхолощенные печатные журналы Временного? правительства, построенные по стандартному образцу «слушали—постановили».

 

Что же говорится в этом журнале по интересующему нас вопросу о государственно-правовом статуте Временного правительства и его отношению к Думе? Журнал фиксирует следующую дискуссию. «Министр-председатель возбудил вопрос о необходимости точно определить объем власти, которой должно пользоваться Временное правительство до установления Учредительным собранием формы правления и основных законов Российского го-, сударства, равным образом, как о взаимоотношениях Временного правительства к Временному комитету Государственной думы. По этому поводу высказывались мнения, что вся полнота власти, принадлежавшая монарху, должна считаться переданной не Государственной думе, а Временному правительству, что, таким образом, возникает вопрос о дальнейшем существовании Комитета Государственной думы, а также представляется весьма сомнительной возможность возобновления занятий Государственной думы IV созыва. Нет оснований полагать, чтр Временное правительство во время перерывов занятий Государственной думы может издавать меры законодательного характера, применяя порядок, установленный ст. 87 Основных законов, так как после происшедшего переворота Основные законы Российского государства должны считаться недействительными и Временному правительству надлежит установить как в области законодательства, так и управления те нормы, которые оно признает соответствующими в данный момент».

 

Следовательно, Временное правительство отвергло домогательства Думы и Родзянко уже на своем первом, так сказать, неофициальном заседании. Речь шла фактически об установлении неограниченной законом и парламентом диктатуры Временного правительства, диктатуры буржуазии. Вот как далеко простирались аппетиты членов Временного правительства! Связывая решения первого заседания Временного правительства с содержанием акта об отречении великого князя Михаила Александровича, мы можем утверждать, что фраза о пределах полномочий власти появилась там неслучайно. Призывая российских граждан повиноваться правительству, Михаил называл его «облеченным всею полнотою власти».  Нольде и Набоков, редактировавшие текст отречения Михаила, действовали, таким образом, уже на основании принятого правительством решения. Выходит, что 9 депутатов IV Государственной думы в составе членов Временного правительства не способствовали укреплению позиций самой этой Думы. Наоборот, в первом же столкновении с новой властью, вышедшей из ее недр и «по почину» ее возникшею, Дума потерпела поражение и была немедлено отодвинута на задворки политической жизни. И хотя Временное правительство первого состава оказывало временами Думе и ее Временному комитету знаки внимания, судьба Думы была предрешена именно 2— 3 марта.

 

Теперь рассмотрим вопрос о партийном составе Временного правительства. Из 12 его членов 6 — П. Н. Милюков, Г. Е. Львов, Н. В. Некрасов, А. А. Мануйлов, А. И. Шангарев и Ф. И. Роди- чев — были членами партии народной свободы, т. е. кадетами. А. И. Коновалов принадлежал к партии прогрессистов. А. И. Гучков и И. В. Годнев были октябристами, В. Н. Львов входил в Думе во фракцию центра. Хотя М. И. Терещенко был беспартийным, все знали, что он член богатейшего клана сахарозаводчиков и его личное состояние составляет около 70 млн. рублей. Представителем «революционной демократии» в правительстве был один А. Ф. Керенский, трудовик, а фактически эсер, в первые дни революции формально возобновивший свое членство в партии социалистов-революционеров. Следовательно, буржуазный характер состава первого Временного правительства не мог вызвать никаких сомнений. В нем были именно представители крупной и средней буржуазии, помещики. Политическая гегемония в правительстве, если исходить из данных о его партийном составе, несомненно должна была принадлежать кадетской партии. В руках ее представителей были сосредоточены посты Министра-председателя, министра внутренних дел, министра иностранпых дел, путей сообщения, просвещения и земледелия. Вместе с эсером Керенским они могли бы составить «левое» большинство в правительстве, аналогичное блоку в I Государственной думе. Но больше вероятности было ожидать от кадетов блокирования с правыми элементами — прогрессистами и октябристами, с которыми они вступили в политический союз еще в августе 1915 г. в Государственной Думе. Таким образом, После революции России грозила диктатура буржуазного правительства «правого центра», если бы это правительство сумело сосредоточить в своих руках полноту власти, которой так жаждало.

 

Но действительное соотношение сил в правительстве несколько отличалось от его партийной характеристики. Министры, живые люди, не вполне отвечали тем партийным ролям, которые предписывали, казалось, им вполне жесткое и заранее запланированное поведение. Определяющее влияние получили во взаимоотношениях между министрами личные качества и привязанности, симпатии и антипатии, непартийные, хотя и носившие политический характер, связи. В действительности, уже в первом составе Временного правительства сложился буржуазный радикально-демократический блок, который вел весьма успешную борьбу с право-центристскими элементами в правительстве и парализовал чисто партийную кадетскую гегемонию.

 

С точки зрения интересов кадетской партии, крайне неудачным оказался выбор главы правительства: князя Г. Е. Львова, числившегося Председателем Всероссийского земского союза. Именно на его назначении так горячо настаивал Милюков, с первых же минут глубоко разочаровавшийся в нем, а затем и его ролью в правительстве. Милюков так суммировал свои впечатления: «Мы не знали, „чьим" он будет, но почувствовали его не „нашим"».

 

О слабости и безволии князя Львова много писал в своих воспоминаниях и Набоков. Он в частности отмечал, что Г. Е. Львов не справлялся ни с одним из двух полученных им постов — ни с обязанностями Председателя Временного правительства, не сумев стать объединяющей силой для противоборствующих сил в правительстве, ни с обязанностями министра внутренних дел, в результате чего деятельность этого важнейшего для русских условий ведомства, да еще в период ломки и переустройства, была пущена фактически на самотек. «В избрании Львова для занятия должности министра-председателя, — указывает Набоков, — ив отстранении Родзянко — деятельную роль сыграл Милюков, и мне пришлось впоследствии слышать от П. Н., что он нередко ставил себе мучительный вопрос, не было ли бы лучше, если бы Львова оставили в покое и поставили Родзянко, человека, во всяком случае, способного действовать решительно и смело, имеющего свое мнение и умеющего на нем настоять... Тяжелое впечатление производило на меня и отношение кн. Львова к Керенскому. Мои помощники по канцелярии нередко им возмущались, усматривая в нем недостаточное сознание своего достоинства как главы правительства. Часто было похоже на какое-то робкое заискивание. Конечно, здесь не было никаких личных мотивов. У кн. Львова абсолютно они отсутствовали, он чужд был честолюбия и никогда не цеплялся за власть. Я думаю, он был глубоко счастлив в тот день, когда освободился от ее бремени.  Тем удивительнее, что он не умел использовать тот нравственный авторитет, с которым он пришел к власти. Тоном власть имеющего говорил во Временном правительстве не он, а Керенский».

 

Вторым нарушителем кадетского фронта во Временном правительстве оказался Некрасов. Еще в 1915—1916 гг. он внутри руководства кадетской партии стал склоняться к ее левому крылу- и часто выступал в оппозиции к Милюкову. И в частных разговорах он весьма умело подрывал авторитет этого признанного своей партией лидера. Перед самой революцией вес Некрасова значительно возрос в связи с избранием его заместителем Председателя Государственной думы (на место переметнувшегося в правительственный лагерь А. Д. Протопопова). Милюков в своих воспоминаниях крайне резко отзывается о Некрасове. Несомненно, он не мог ему простить демонстративный выход из партии кадетов в июле 1917 г. и особенно его работу в Советской России после Великой Октябрьской социалистической революции. «Из трех моих политических единомышленников   я тогда имел основание считать Н. В. Некрасова попросту предателем, хотя формального разрыва у нас еще не было, — заявляет Милюков. — Я не мог бы выразиться так сильно, если бы речь шла только о политических разногласиях. Мы видели, что он вел по существу республиканскую линию. Это было его дело.  Не упоминаю и о той „подземной войне" против меня во фракции, которая оставалась мне неизвестной и о которой рассказывал Набокову Шингарев. Хуже было то, что Некрасов, видя быстрый рост влияния Керенского, переметнулся к нему из явно личных расчетов. Он был, конечно, умнее Керенского, и, так сказать, обрабатывал его в свою пользу».

 

Наиболее последовательным сторонником Милюкова во Временном правительстве первого состава только оставался Шингарев. Министр просвещения Мануйлов предреволюционные годы провел несколько в стороне от главной линии кадетской партийной жизни и оказался во Временном правительстве весьма незаметен. К тому же он приехал из Москвы только 3 марта 1917 г., когда соотношение сил уже достаточно выявилось. Таким образом, на деле кадетской гегемонии во Временном правительстве не получилось. Не было возможности Милюкову опереться и на большинство министров, стоявших по своей партийной принадлежности правее кадетов. Октябрист Годнев не проявлял никакого стремления к политической самостоятельности. Вот какую характеристику дает ему Набоков: «Как политическая величина он держался совершенно пассивно; и так же волновался во всех случаях, когда в среде правительства происходили какие-нибудь резкие пререкания и несогласия. Человек безусловно чистый, исполненный самых лучших намерений и заслуживающий самого нелицемерного уважения, он был — в среде Временного правительства — воплощенным недоразумением, и, по-видимому, оставался на своем месте только по инерции и потому, что на это место не было желательных кандидатов. Как только выяснилась кандидатура Кокошкина (в июле), Годнев, безропотно сидевший с Церетели и Скобелевым, так же безропотно и, наверное с облегченным сердцем передал Кокошкину свою должность».  Бывший «центрист» из Государственной думы В. Н. Львов на месте прокурора святейшего Синода оказался совершенным политическим младенцем. Вместе с тем он обнаружил, по свидетельству Набокова, радикализм и искренность. Ясно, что в серьезных вопросах кадетскому лидеру нельзя было опереться на него.

 

Что касается прогрессиста Коновалова и беспартийного Терещенко, то, соблюдая по отношению к Милюкову необходимый такт и оказывая ему знаки уважения, они постепенно все больше обнаруживали близость между ними, Некрасовым и Керенским. Ближайшие сотрудники Гучкова по Военно-промышленному комитету в недавнем прошлом, они не стремились теперь поддерживать и его. Это в полной мере обнаруживалось в спорах о судьбе династии Романовых вечером 2 марта, в ночь на 3 марта, и, наконец, днем 3 марта в присутствии великого князя Михаила Александровича.

 

Касаясь образования радикально-демократической буржуазной группы в составе Временного правительства, Милюков спустя два с половиной десятилетия после событий Февральской революции намекал на существование некоей «политико-моральной связи» между рядом министров — между Керенским и Некрасовым, Терещенко и Коноваловым. «Все четверо, — писал Милюков, — очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли, но их объединяют... как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источ- тика. В политике оба последние министры — новички, и их появление в этой среде вызывает особые объяснения. Киевлянин Терещенко известен Набокову как меломан в петербургских кругах; другой „министр-капиталист", почти профессиональный пианист, ученик Зауэра, — на линии московского мецената. Терещенко берет, по ассоциации со своими капиталами, портфель министерства финансов; потом, столь же неожиданно, он становится дипломатом, без всякой предварительной подготовки. Природный ум и хорошее воспитание его выручают. Мой антагонист и преемник, он потихоньку ведет Мою же политику, успешно надувая Совет рабочих депутатов, но к концу постепенно освобождается от своего левого гипноза и даже разрывает с Керенским. Фабрики фирмы Коноваловых славятся блестящей постановкой рабочего вопроса, и А. И. Коновалов с большим основанием занимает пост минстра торговли и промышленности, но он еще скорее рвет с марксистским социализмом, переходит к нам, к к.-д., — в момент крайней опасности для Керенского, вдруг оказывается (в третьей коалиции) на посту его заместителя, не имея для этого поста ни личных, ни политических данных. Дружба идет за пределы общей политики».

 

«Успешно надували», таким образом, и самого Милюкова, который в бытность свою министром еще не догадывался о том, что руководящая группа в правительстве — Керенский, Некрасов, Г. Е. Львов, Коновалов — была связана старыми масонскими узами с многими лидерами Исполкома Петроградского Совета.

 

 Вопрос о соотношении сил во Временном правительстве, связанный с историей политического масонства в России в начале XX в., уже поднят нашей историографией (подробнее см.: Старцев В. И. Революция и власть. М., 1978, с. 204—207, 254). Напомним читателю, что в обстановке спада первой русской революции идея создания масонских лож получает известную популярность среди части буржуазных либералов. В 1907— 4909 гг. создаются ложи и в Петербурге, и в Москве. Туда входят многие известные адвокаты, литераторы, ученые, артисты. По своим взглядам — это кадеты или деятели правее кадетов. «Левые» насчитывают в первых ложах единицы. Масоны пытаются издавать свой журнал и другую литературу, читают публичные лекции. Столыпин организует слежку за русскими масонами как в России, так и во Франции, в ложи внедряются осведомители. Все это приводит к тому, что в 1911 г. ложи в Петербурге и Москве объявляют о своем распуске. Полиция через некоторое время также закрывает это «дело».

 

Однако, как выяснилось впоследствии, роспуск лож оказался только маневром. Эмигрантский историк С. П. Мельгунов в своей книге «На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией 1917 года)», вышедшей в Париже в 1931 г., попытался обобщить опубликованные к этому времени и собранные им лично сведения о «тайне русского масонства». Ему удалось назвать много имен членов лож за период с конца XIX в. по 1917 г., участие которых в этих организациях подтвердилось впоследствии. Однако сами названные Мельгуновым хранили молчание. В 30— 50-е гг. проходило медленное пополнение фактического материала о русском политическом масонстве. В этой связи надо указать на мемуары И. В. Гессена и П. Н. Милюкова (см.: Гессеп И. В. В двух веках. Жизненный отчет. Архив русской революции. Берлин, 1937, т. XXII; Милюков П. Н. Воспоминания, Нью-Йорк, 1955, т. 1—2). Появление последних, в частности, встревожило некоторых, оставшихся еще в живых русских масонов. В 1956 г. Е. Д. Кускова и А. Ф. Керенский встретились и договорились о согласованной форме публикаций отдельпых сведений о масонской организации в России, воссозданной в 1912 г. уже без всякой связи с «Великим Востоком Франции». В соответствии с этим планом Кускова паписала 2 письма, которые затем были опубликованы, а Керенский включил соответствующую информацию в свои воспоминания, вышедшие в свет в 1965 г. В том же году Леопольд Хаймсон сообщил о содержании интервью Н. С. Чхеидзе и А. Я. Гальперна Б. Н. Николаевскому, в которых оба мепыневика заявляли, что являлись членами организации «Верховный Совет народов России» (см.: Н aims on Leopold. The Problem of Social Stability in Urban Rnssia, 1905—1917 (Part Two). —Slavic Review. March, 1965, vol. XXIV, N. 1, p. 1—22). В 1966 г. появилась публикация Б. Элькина, содержащая факсимиле подлинных списков с подписями и масонскими клятвами ложи «Возрождение» в Москве и «Полярная звезда» в Петербурге за 1906—1908 гг. В списках имеются имена М. Ковалевского, Н. Баженова, В. Немировича-Данченко, С. Котляревского, В. Маклакова, Е. Кедрина, И. Сахарова, кн. С. Урусова, В. Обнинского, С. Балавинского, А. Сум- батова-Южина, гр. А. Орлова-Давыдова, М. Маргулиеса, Л. Переверзева, А. Колюбакина, Н. Павлова-Сильванского, П. Щеголева, В. Теплова, Н. Морозова, Д. Бебутова, Л. Лутугина, А. Булата, А. Шингарева и др. (см.: Elkin Boris. Attempts to Revive Freemasonry in Russia. —The Slavonic and East European Review. London, July, 1966, vol. XLIV, N. 103, p. 454— 472). Обе ложи подчинялись «Великому Востоку Франции» и были распу-

 

Эти связи осуществлялись в рамках созданной в 1911 г. организации «Верховный Совет народов России», ставившей своей целью объединение оппозиционных царизму сил (независимо от партийных разногласий) для свержения самодержавия и провозглашения в России демократической Республики.

 

Можно считать доказанным наличие отделений «Верховного Совета» в Петрограде, Москве, Киеве. Возможно, они имелись и в других городах. В Петрограде имелось несколько лож: в Думе, среди журналистов и пр. Особенно успешной была деятельность «Верховного Совета» в IV Государственной думе. Думская ложа объединяла не только членов кадетской фракции (Шингарев, Некрасов), прогрессистов (Коновалов, Ефремов), но и трудовиков (Керенский), и меньшевиков (Чхеидзе, Чхенкели, Скобелев). Таким образом, соглашательство будущих лидеров Исполкома Петроградского Совета с буржуазией уходило своими организационными корнями в контакты, завязанные в рамках «Верховного Совета народов России» еще в 1912—1914 гг. Они особенно усилились в годы первой мировой войны. Члены этой организации встали у руководства Всероссийского земского союза (кн. Г. Е. Львов), Центрального Военно-промышленного комитета (Коновалов, Терещенко). «Верховный Совет» проводил ежегодные конгрессы, на которых избиралось его руководство, генеральный и исполнительные секретари. На рубеже 1916—1917 гг. фактическое руководство «Верховным Советом» осуществляли Некрасов, Керенский, Терещенко, Коновалов. Все это объясняет тесную связь указанных лиц во Временном правительстве, известную общность их позиции, несмотря на принадлежность к разным политическим партиям.

 

Разумеется, не следует преувеличивать влияние руководства «Верховного Совета народов России» на политическую жизнь страны, а тем более на массовое революционное движение. Однако сведения о деятельности «Верховного Совета народов России» интересны и с позиции борьбы русской буржуазии с военно- полицейской машиной самодержавия, и в плане рассмотрения в 1911 г., но как показывают другие источники, многие из поименованных лиц вошли и в организации «Верховного Совета народов России». В 1968 г. Натан Смит добавил к докумептам о русских масонах в XX в. публикацию отрывков из воспоминаний кадета кн. В. А. Оболенского, являвшегося в 1913—1916 гг. ответственным лицом «Верховного Совета народов Росссии» и председателем одной из петроградских лоя« (см.: Smith Nathan. The Role of Russian Freemasonsry in the February Revolution. Another scrap of Evidence. Slavic Review. December, 1968, vol. XXVII, N. 4, p. 606-608).

 

Но «масонские» связи быстро рвались под влиянием могучего дыхания революции. Рост массового движения, борьба за влияние заставили разойтись по партийным станам даже бывших членов руководства «Верховного Совета». Подлинным вождем рабочих, солдатских и крестьянских масс стала большевистская партия. Однако при анализе конкретной истории двоевластия нельзя сбрасывать со счетов и многолетние контакты и связи, налаженные в рамках «Верховного Совета народов России» в 1912-1917 гг.

 

Основные направления внутренней политики по Декларации Временного правительства от 3 марта 1917 г. сводились к проведению амнистии лиц, преследовавшихся старым режимом; введению гражданских свобод независимо от сословий и национальности (с распространением этого правила и на военнослужащих); уничтожению полиции и введению народной милиции с выборным начальством, подчиненной не центральной власти, а местному самоуправлению; перестройке самого этого местного самоуправления на демократических началах всеобщих выборов; подготовке выборов в Учредительное собрание, которое должно было вынести окончательное решение по вопросу о форме правления в России.  Декларация ничего не говорила о пределах власти самого Временного правительства, о судьбе таких учреждений, как Государственная дума и Государственный Совет. Наоборот, преамбула декларации и порядок подписей под этим актом давали основание думать, что Дума, во всяком случае, останется на своем месте. Правительство, именовавшееся «первым общественным кабинетом», назначалось Временным комитетом Государственной думы.

 

Эта двусмысленность, вероятно, и побудила Временное правительство на первом же своем заседании внести ясность и заявить, что вся полнота и законодательной, и исполнительной власти в стране должна принадлежать только Временному правительству, а Дума устраняется от дел. Основные законы признаются утратившими силу. Это были важнейшие внутриполитические решения, однако они оставались секретными и не были включены в это время в какой-либо публично оглашенный документ. В протоколе этого заседания содержится любопытное постановление: «Было обращено внимание, что по обстоятельствам текущего времени Временному правительству приходится считаться и с мнением Совета рабочих депутатов. Однако такое вмешательство в действия правительства являлось бы недопустимым двоевластием».  Как же Временное правительство собиралось выйти из этого затруднительного положения? Разогнать Совет? Увы, сил для этого у Временного правительства не было, после издания приказа № 1 Петроградский гарнизон перешел на сторону Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Дилемма решалась старым канцелярским способом: «впредь именовать. ..». «Поэтому членам Временного правительства, — рекомендовалось в протоколе, — надлежало бы ознакомляться с предложениями Совета рабочих депутатов в своих частных совещаниях до рассмотрения этих вопросов в официальных заседаниях Совета министров». Для изучения правовых вопросов отношений к думскому комитету и Петроградскому Совету правительство создавало свою первую комиссию в составе известных юристов — кадетов Кокошкина, Лазаревского, бар. Нольде, Адже- мова и Маклакова (будущее ядро юридического совещания при Временном правительстве).

 

В вопросе о форме правления в итоге двухдневной политиче- > ской борьбы правые силы во Временном правительстве, возглавляемые Милюковым и Тучковым, потерпели полное поражение. И забота о сохранении монархии как фактора стабильности в будущей внутренней политике Временного правительства отпала.

 

Понимая недостаточность декларации правительства от 3 марта для разъяснения его внутренней и внешней политики, министры решили составить новый документ. Милюков дал Набокову поручение — написать «первое воззвание Временного правительства ко всей стране, излагающее смысл происшедших политических событий и profession de foi Временного правительства, а также политическую программу, более определенную и полную, чем та, которая заключалась в первой декларации, сопровождающей самое образование Временного правительства».

 

После двух часов дня 5 марта Набоков вместе с Лазаревским и членом Государственной думы, кадетом Добровольским встретились с Некрасовым и, получив у того сответствующие указания и разъяснения, к вечеру того же дня подготовили проект нового правительственного документа.  Этот проект, как писал Набоков, был Временным правительством отвергнут, а на следующий день оно приняло новый текст, написанный Винавером. Он начинался с обращения к «гражданам Российского государства». Далее следовало перечисление антинародных деяний старого правительства, которое, начиная с 3 июня 1907 г., пядь за пядью отнимало у народа «все завоеванные им права». Временное правительство изображалось в этом документе как возникшее по воле народа. «Единодушный революционный порыв народа, проникнутого сознанием важности момента, — говорилось в обращении, — и решимость Государственной Думы создали Временное правительство, которое и считает священным и ответственным долгом осуществить чаяния народные и вывести страну на светлый путь свободного гражданского устроения».

 

В чем же состояли, по мнению правительства, эти «чаяния»? Прежде всего в доведении «войны до победного конца». В декларации 3 марта о войне ничего не говорилось, обстоятельства военного времени были оговорены только в том смысле, что они не могут служить препятствием для проведения внутренних реформ. Здесь же, в обращении, впервые рождалась официальная, «милюковская», версия толкования революции для лучшего ведения войны.

 

Далее в обращении говорилось об обязательстве правительства созвать «в возможно кратчайший срок» Учредительное собрание для выражения народной воли «относительно образа правления». Новым положением декларации было сообщение о том, что Учредительное собрание издаст также основные законы. Впервые говорилось и о законодательной программе власти на переходный период. Правительство «сочтет необходимым немедленно, еще до созыва Учредительного собрания, обеспечить страну твердыми нормами, ограждающими гражданскую свободу и гражданское равенство, дабы предоставить всем гражданам свободно проявлять свои духовные силы в созидательной работе на благо родины». Отмечалась необходимость издания нового избирательного закона для выборов органов местного самоуправления. Касаясь ликвидации последствий старого режима, правительство заявляло, что «сочтет радостным долгом вернуть с почетом из мест ссылки и заточения всех страдальцев за благо родины». Заканчивалось обращение призывом к народу поддержать правительство в «честном стремленьи обеспечить счастье России».

 

Дополнения к правительственной программе, внесенные данным обращением, затрагивали только сферу внутриполитических реформ: круг деятельности Учредительного собрания, избирательную реформу, задачи правительства в законодательной области. Важным было дополнение о доведении войны до победного конца. Но на этот пункт правительственной программы тогда, в момент всеобщего упоения победой над самодержавием, не было обращено достаточно внимания со стороны Петроградского Совета.

 

И декларация Временного правительства от 3 марта, и обращение от 6 марта полностью обходили все социальные проблемы революции: аграрный вопрос, меры по улучшению условий труда и быта рабочих. Эти документы не упоминали даже о тех куцых шагах, которые предлагала в свое время программа Прогрессивного блока в августе 1915 г.

 

Основные направления внутренней политики Временного правительства выглядели в итоге на основе этих документов и журнала первого заседания правительства так. Во-первых, правительство выделяло проведение всеобщей амнистии и возвращение ссыльных и политических заключенных. Правительство обязалось также уничтожить ненавистную народу старую полицию. Во-вторых, подготовка Учредительного собрания и выработка положения о выборах в него. В-третьих, издание нового закона о выборах в органы местного самоуправления и проведение этих выборов. В-четвертых, выработка и немедленное опубликование закона об обеспечении гражданских свобод для всего населения, включая и военнослужащих.

 

В отношении собственно государственно-правового статута Временное правительство заявляло, что ему принадлежит вся полнота власти как законодательной, так и исполнительной. Оно не считало себя связанным наличием законодательных учреждений старого времени — Думы и Государственного Совета. Действие старых основных законов считалось остановленным. Новые — должно было принять Учредительное собрание. До этого момента юридически провозглашалась полная диктатура Временного правительства, существовавшая, конечно, только в теории. На практике, как это хорошо известно, она была ограничена революционно-демократической диктатурой рабочего класса и крестьянства, которую осуществлял Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Обстановка двоевластия и создавала условия, в которых протекала деятельность Временного правитель ства по осуществлению главных направлений его внутренней политики. С 6—10 марта начала работать «контактная комиссия» из делегаций Исполкома Совета и Временного правительства. Совет осуществлял контролирующие функции по отношению к Временному правительству.  Он сосредоточил свое внимание в основном на обеспечении своего реального права в распоряжении военной силой, а затем в определении целей внешней политики России. В вопросы, непосредственно относящиеся к внутренней политике правительства в узком смысле, Совет практически не вмешивался, передоверив их полностью соответствующим ведомствам правительства. И это дает возможность изучить эти вопросы, отвлекаясь, насколько это возможно, от параллельного изучения постоянного противоборства Совета и правительства.

 

Рядовому российскому гражданину в марте месяце 1917 г. Временное правительство представлялось неким монолитом, составленным из достойнейших общественных деятелей, денно и нощно работающих над укреплением «добытой свободы». Над созданием такой легенды, такого общественного мнения неослабно трудились сами члены Временного правительства, органы печати, тысячи добровольных агитаторов и помощников правительства.

 

Видя разбушевавшееся море народной революции, крушение старой власти, министры испытывали страх и сомнение в успехе своей миссии. Об этих настроениях поведал в одной из своих книг бывший министр продовольствия Временного правительства, народный социалист А. В. Пешехонов. Он, правда, стал министром только в коалиционном Временном правительстве, но был весьма близок и к министрам первого состава, знал об их настроениях и трудностях. Вот что он писал: «27 февраля 1917 года старая государственная власть была низвергнута. Явившееся ей на смену Временное правительство государственной властью в истинном смысле этих слов не было: это был только символ власти, носитель ее идеи, в лучшем случае ее зародыш. Воплотить в себе истинную государственную власть Временное правительство не смогло или не сумело, — считайте, как хотите, факт тот, что при нем государственная власть не была восстановлена... Вместе с низвержением старой власти началось быстрое разрушение и того механизма, при посредстве которого она осуществляла себя и при отсутствии которого никакой государственной власти быть не может. В Петрограде это произошло одновременно с низвержением самодержавия. Аппарат государственного управления был сразу же испорчен, а в тех его частях, которые с точки зрения осуществления государственной власти являлись наиболее необходимыми, он и вовсе был разрушен. Суд, полиция и другие органы государственного принуждения были сметены без остатка. Вместе с тем исчез и другой устой государственной власти: петроградские войска в том виде, в каком они вышли из переворота, никак уже не могли служить для нее опорой, а скорее являлись угрозой. Этот разрушительный процесс быстро рас- прострапился па все местпые оргапы, вплоть до самых пизших, и на всю армию, как в тылу, так и па фронте».  Копстатируя задпим числом эти факты и даже песколько сгущая отрицательный фон, на котором происходила деятельность Времеппого правительства, Пешехопов в то же время подмечает важпую психологическую особеппость в пастроепиях широких слоев народа в пачальпый период революции в марте—апреле 1917 г.

 

Кампания доверия и поддержки направлялась и стимулировалась самим Временным правительством, которое при отсутствии у него вооруженной силы и полиции видело в добровольном подчинении граждан единствепное средство для возможности своего нормального функционирования. В эту кампанию включились «мозговые центры» главнейших буржуазных и мелкобуржуазных партий, буржуазных «общественных организаций», популярные деятели, писатели, художники, ученые. Ее проводили органы печати большинства буржуазных и мелкобуржуазных партий. Были использованы приемы западноевропейских .политических кампаний и чисто русские способы воздействия на массы, например, православная церковь. Использовались и новые формы работы с массами, порожденные самой революцией: митинги, собрания, торжественные заседания и концерты, парады, приемы, демонстрации. Все это создавало восторженный бум вокруг Временного правительства, оказывало несомненное воздействие па широкие слои городского населения, включая сюда й-часть рабочего класса. Армия, до момента революции тщательно оберегаемая от политики, стала объектом правительственной пропаганды; эта же пропаганда широким потоком шла и в русскую деревню. Все это создавало розовую, слащавую обстановку вокруг Временного правительства и его членов, несомненно способствовавшую укреплению на известное время авторитета правительства. С ним широкие массы народа связывали надежды на осуществление решительных перемен в своей жизни, свою радость по поводу падения царского режима, режима ненавистного полицейского, жандарма, земского начальника, зверя-офицера.

 

Пропагандистская кампания доверия и поддержки Временному правительству еще не была в нашей исторической литературе предметом самостоятельного исследования. -Между тем вопрос этот не только интересен и поучителен, но и важен с точки зрения объяснения ряда социальных процессов в первые месяцы революции. Он объясняет, в частности, причины известного увлечения революцией, «мартовских настроений» единства и всеобщего «братства», известной неразвитости и скрытости социальных противоречий и классовой борьбы в первый месяц революции.

 

Конкретно-историческое изучение форм и методов этой кампании, получпвшей наибольшее развитие в марте 1917 г. и тогда же оказывавшей наибольшее воздействие на население, поможет, таким образом, пополнить и уточнить наши представления о начальном периоде революционных событий 1917 г. в России.

 

На первом месте надо поставить пропагандистскую работу самих министров, их публичные выступления и встречи с членами большого числа общественных организаций, специальные пропагандистские поездки в другие города, прежде всего в Москву. Эта деятельность широко освещалась газетами всех направлений, печатавшими речи министров, отчеты о восторженных встречах, приветствия, телеграммы,-

 

7 марта 1917 г. первым приехал в Москву министр юстиции Временного правительства Керенский. Со своими первными и темпераментными речами, которые так очаровывали поначалу современников, Керепский выступил сразу же на Николаевском вокзале, потом в Московском окружном суде, затем на съезде мировых судей, на солдатском митинге в кинотеатре «Аре», в Комитете общественных организаций в Английском клубе, в Политехническом музее.. .  И всюду зажигательные речи, обещания, клятвы, просьбы о поддержке. Все это *было так ново и необычно. Вчерашний «левый», почти «революционер» — а сегодня ми- пистр. И он нисколько не переменился, такой же доступный, такой же демократичный! Естественно, что все это импонировало представителям всех слоев населения, всюду Керенский срывал в этот день аплодисменты, а благожелательное отношение к Временному правительству укрепилось.

 

8 марта 1917 г. в Александровском зале Петроградской городской думы собрались представители Центрального военно-промышленного комитета, Совета съездов представителей промышленности и торговли, ряда других буржуазных организаций. Уто был парад пооеды русской буржуазии. Еще недавно помещение ЦШ1К называлось Протопоповым гнездом оппозиции, куда внедрялись провокаторы и доносчики, а лидеры' Центрального Военно- промышленного комитета Гучков, Коновалов, Терещенко рассматривались царским правительством чуть ли не как революционеры. Сегодня их чествовали как министров Временного правительства. Главное ответное слово было предоставлено Гучкову, который, анализируя отношения старой власти и военно-промышленных комитетов, так объясняет, почему они встали в оппозицию к правительству: «Мы не были революционной организацией, когда мы создавались, вы были не правы, когда. преследовали нас: и организацию в ее совокупности, и отдельные группы наших членов, и, наконец, отдельных наших членов,, как государственных преступников и революционеров. Но мы сделались таковыми.;. И вот каким образом, мы, мирная, деловая, промышленная, хотя и военно-промышленная, организация, вынуждены были включить в основной пункт нашей программы переворот, хотя бы и вооруженный».*9 Признавшись здесь в своих планах государственного переворота, который он готовил вместе с рядом сидевшим Терещенко, Гучков попытался замазать это невольно вырвавшееся слово, взвалив вину на царское правительство: «Заговорщиками были не мы — русское общество и русский народ, — заговорщиками были представители самой власти...». И далее о главном: «Мы должны заставить проникнуть не только в наше индивидуальное сознание, но и постараться всеми средствами, которые есть в нашем распоряжении, — ораторскими, трибуной, прессой, просто беседой за чашкой чая — внедрить в общественное сознание убеждение, твердое и глубокое, что наша позиция незыблемо прочна...» Закончил Гучков тем, что просил «могучей помощи» и «нравственной поддержки». Речи Гучкова, Коновалова, Терещенко на собрании 8 марта 1917 г. были перепечатаны газетами сотен названий. Для всех представителей капиталистов и буржуазных организаций они стали сигналом в оказании помощи и поддержки Временному правительству, программой ближайших действий.

 

В тот же день перед началом упоминавшегося выше заседания в Александровском зале Юродской думы Коновалов высинил перед собранием оптовых и розничных торговцев, 9 марта он принял делегацию Совета съездов горнопромышленников, 12 и 13 марта — ещё несколько делегаций торгово-промышленников. Настоящие буржуа приглядывались, приценялись к Временному правительству. Произносились речи о поддержке, лились рекой пожертвования. Буржуазное правительство давало заверения в обеспечении прибылей капиталистов, капиталисты в ответ обещали ему свое «доверие».

 

За капитанами российской промышленности потянулись и другие «верхи», которые вначале испытали шок от крушения романовской династии. 9 марта князь Волконский от имени петроградского дворянства вручил Временному правительству постановление губернского дворянского собрания о готовности служить новой власти и отдать ей все силы. 10 марта министру-председателю князю Г. Е. Львову была вручена резолюция Совета объединенного дворянства. Совет торжественно обещал, что российское дворянство сплотится вокруг Временного правительства. Священный синод 9 марта постановил присвоить Временному правительству имя «благоверного». В молитвах, там, где раньше упоминался «благоверный император», теперь надлежало упоминать «Благоверное Временное правительство».

 

Большим пропагандистским мероприятием был прием так называемой «Черноморской делегации», осуществленный 15 марта 1917 г. 30 матросов, солдат и офицеров, все ярые оборонцы по своим убеждениям, были посланы от кораблей и частей Черноморского флота, чтобы выразить доверие Временному правительству и заявить о поддержке его курса на продолжение войны. Правительство в этот период все больше обращало свое внимание в сторону Действующей армии, поскольку стало уже совершенно ясно, что на петроградский гарнизон оно рассчитывать не может. Керенскому было поручено разведать настроение войск ближайших подступов к столице и постараться произвести благоприятное впечатление. И он побывал в Гельсингфорсе, в воинских частях и на кораблях Балтийского флота, вместе с Гучковым, Милюковым, Шингаревым и Некрасовым выезжал в Ставку Верховного главнокомандующего в Могилев. Специальные поездки в Действующую армию предпринял Гучков.

 

30 марта состоялся второй коллективный выезд министров в Ставку. На сей раз в Могилев ездили Г. Е. Львов, Некрасов, Шингарев и Милюков. Если во время первого посещения Ставки речь шла об обеспечении снабжения армии, то на этот раз — о работе транспорта и обеспечении всех военных перевозок. Внешняя сторона дела была обставлена также пышно: речи, оркестры, встречи с общественностью. Любопытно, что заместителем министра-председателя на время отсутствия князя Г. Е. Львова был назначен А. Ф. Керенский.

 

Если отношения буржуазного Временного правительства с капиталистами, командным составом и высшим офицерством в армии в этот период налаживались превосходно, а солдаты придерживались, мягко говоря, благожелательного нейтралитета, а в ряде случаев относились к правительству даже восторженно, то этого никак нельзя было сказать о рабочих. Внимательное изучение материалов об отношении рабочего класса к Временному правительству показывает, что контакта с рабочими министрам наладить не удалось. Рабочий класс в целом проявил сдержанность к буржуазному Временному правительству первого состава, не поддался обывательским восторгам и розовым надеждам. Разумеется, нельзя отрицать распространения оборонческих настроений, доверчивого отношения к Временному правительству и среди рабочих. Но повторяем, это проявлялось опосредствованно, через политику эсеро-меныневистского руководства Советов, которым большинство рабочих в те дни безусловно доверяло.

 

Правда, нельзя сказать, что не предпринималось попыток со стороны министров установить прямой контакт с рабочей аудиторией. Так, еще 7 марта 1917 г., когда рабочие Экспедиции заготовления государственных бумаг собрались на митинг, чтобы решать вопрос о продолжении февральско-мартовской "забастовки, туда неожиданно нагрянул министр финансов Терещенко. Присутствующие были польщены: это был первый случай в истории завода, когда министр финансов лично посетил Экспедицию (заметим в скобках, что это был первый и единственный факт такого рода и в биографии самого министра финансов). Восторженно встреченный Терещенко произнес речь и добился перелома в настроениях рабочих: забастовку решено было немедленно прекратить. Случай этот был тут же раздут буржуазной печатью.

 

Более систематические попытки наладить отношение с рабочими предпринимал министр торговли и промышленности Коновалов. Не вдаваясь здесь в существо политики Временного правительства по рабочему вопросу,  перечислим только важнейшие шаги Коновалова, носившие прежде всего пропагандистский, рекламный характер и рассчитанные на то, чтобы успокоить и задобрить рабочий класс обещаниями уступок. Уже 9 марта 1917 г. газеты сообщили о том, что в министерстве торговли и промышленности разрабатывается законопроект о создании отдела труда. На следующий день отмечалось, что это предложение исходит лично от Коновалова, и в «частном совещании» Совета министров оно получило одобрение. 9 марта 1917 г. было опубликовано специальное воззвание Коновалова к «трудящимся». Оно опять-таки было посвящено 'Созданию отдела труда, причем сообщалось, что вскоре будет создано специальное Министерство труда, а пока его функции 'будет выполнять упомянутый отдел, опирающийся на «свободную самодеятельность и организацию трудящихся». Широкое развитие профессиональных союзов рассматривалось в воззвании как одно из важнейших условий экономического возрождения России. Было обещано быстрое развитие рабочего законодательства.  Проповедь классового мира, попытки разрешения конфликта между рабочими и капиталистами в капиталистических рамках, эксперименты, которые тогда ставил Коновалов с прирученной частью меньшевиков-оборонцев из рабочей группы ЦВПК, внушали ему надежду, что так же можно будет приручить и весь рабочий класс страны.  Известно, что из этой попытки ничего не получилось. 19 марта по телеграфу было передано обращение к рабочим Донецкого бассейна. Шахтеров призывало правительство капиталистов повысить производительность труда ради снабжения армии, ради продолжения империалистической войны. Аналогичные воззвания были отправлены к- рабочим металлургических предприятий Юга России и Урала, но и они не имели успеха. Слишком велика была пропасть между российской буржуазией и рабочим классом. Проповедь повышения производительности труда, обязательных сверхурочных работ, как правило, проходила мимо рабочих, увлеченных борьбой за свои права, легальными возможностями для революционной партийной и профсоюзной работы. Как курьез отметим сообщение газеты «Русский инвалид», официоза Военного министерства, которая писала 23 марта: «Рабочие Казанской адмиралтейской слободы, в ознаменование назначения Гучкова военным министром единогласно постановили сверхусиленной работой на оборону надбавить производительность работ заводов и назвать эту надбавку „гучковским процентом"».  Правда, подобный «трудовой почин» не был подхвачен широко, но зато появились слова о «плехановской прибавке» к жалованью железнодорожников, а потом и «скобелевские циркуляры», запрещавшие рабочим проводить собрания своих фабрично-заводских комитетов в рабочее время.

 

23 марта 1917 г. Петроград хоронил жертвы Февральской революции. Огромные процессии людей двигались со всех сторон города к Марсову полю, где были вырыты четыре обширные могилы. Это были не только похороны, день скорби, но и праздник свободы. Хоронили людей, погибших в дни смертельной схватки со старым режимом, которые, как казалось, умерли для того, чтобы весь народ познал теперь вкус свободной и счастливой жизни.

 

Решающее слово в оформлении политической стороны похорон принадлежало Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Но здесь уместно напомнить, что похороны были государственными. Почти весь состав Временного правительства прибыл на Марсово поле. С траурными речами выступали и руководители Совета л министры. Это была единственная демонстрация в истории бурного 1917 г., где Временное правительство было в одном строю с представителями трудящихся, с рабочими, с солдатами, с Советом рабочих и солдатских депутатов. Это был действительно всенародный траур, но это была и наивысшая точка в той пропагандистской кампании доверия и поддержки, которая проводилась самим правительством и подавляющим большинством политических партий и группировок. С конца марта в общем восторженном хоре появляются диссонирующие ноты, обозначаются первые симптомы общественной настороженности и недоверия. Они шли со стороны трудовых слоев населения и прежде всего рабочих, которые, как известно, подверглись именно в эти дни травле со стороны буржуазной печати за введение восьмичасового рабочего дня.

 

Вое это подстегивало министров. Они еще больше стали показываться на публике. Специальные поезда из Петрограда отправлялись со всех вокзалов. Но чаще всего в Москву. Этот центр оппозиции старому режиму явно рассматривался буржуазным правительством первого состава как свой резерв первой линии, тгак источник связи с буржуазными и интеллигентскими слоями. В Москве не так чувствовалась еще нарастающая напряженность в отношениях между пролетариатом и капиталистами, там все еще с тем же восторгом встречали посланпев Временного правительства. 23 марта 1917 г. в Москву для инспекции московского железнодорожного узла прибыл министр путей сообщения Некрасов. Он скромно остановился у родственников. Однако пышная встреча никак не соответствовала этой скромности. Некрасов нанес визит командующему Московским военным округом. Затем он прибыл на съезд по вопросам развития железнодорожного хозяйства, устроенный Главным комитетом Земгора.  26 марта 1917 г. в Москву для участия в съезде кооператоров приехал Шингарев, вечером он появился в Большом театре и ему была устроена овация. В начале апреля в Москве побывали министр просвещения Мануйлов, обер-прокурор Синода В. Н. Львов.

 

7 апреля 1917 г. в Москву впервые после революции выехал министр иностранных дел Милюков. Он прибыл в старую столицу не как министр, а как лидер кадетской партии. Только что в Петрограде закончился VII съезд партии, и Милюков должен был отчитаться перед московскими кадетами. Но ореол министерского поста следовал теперь за кадетским лидером повсюду. Он был торжественно встречен на собрании членов партии народной свободы. В своей речи ему пришлось говорить пе только о вопросах внешней политики, но и о вопросах политики внутренней. Уже задавался ему каверзный вопрос об отношениях с Советом. Но он дипломатически ответил, что отношения складываются «вполне удовлетворительно». На этом же собрании присутствовал и Шинга- рев, сделавший доклад о современном политическом моменте.

 

Одновременно в Москве проходил очередной пироговский съезд врачей (эти съезды всегда использовались буржуазной оппозицией для вынесения политических резолюций). И теперь он вынес резолюцию в поддержку правительства, от имени которого врачей приветствовал Шингарев.

 

Керенский тем временем съездил в Ревель и Гельсингфорс. В Ревеле он так мпого пожимал рук, что приехал оттуда с рукой на перевязи: так сказать, пострадал «через свою доступность». Нечего и говорить, что это вызвало бурю слащавых восторгов. Еще более пикантный случай произошел с Керенским в момент возвращения из Гельсингфорса. В Белоострове пограничники потребовали у него документы, которых, увы, у министра юстиции не оказалось. Когда недоразумение выяснилось, стражи границы были смущены, а министр благодарил их за службу. Кстати такой же случай произошел несколько ранее и с Гучковым, в момент выхода после митинга из Народного дома. Его не узнал постовой казак. Оба эти случая были расписаны в газетах как свидетельства 'скромности и демократичности новых министров. Впрочем, эпизод с Керенским получил большой резонанс. Керенский вообще привлекал все больше внимания со стороны буржуазной прессы. Подробно расписывался день министра юстиции, который начинался с того, что в 9 час. утра он пожимал руку старейшему курьеру Министерства юстиции. Указывалось, когда он принимает просителей, когда разбирает бумаги, как поздно засиживается в своем рабочем кабинете, а иногда и ночует в министерстве. Из всех министров Временного правительства Керенский рекламировался на самом высоком уровне и явно , затмевал собой прежнего кумира — Милюкова.

 

Посещая публичные собрания и съезды (а нужно назвать еще съезд Союза городов, Всероссийский учительский съезд, открытие Вольного экономического общества), министры не забывали и о приемах в М^риинском дворце, куда по-прежнему стекались многочисленные делегации, приветствовавшие правительство. 21 марта 1917 г. во время заседания правительства во дворец явился полный состав совета присяжных поверенных Петрограда во главе с его председателем Карабчевским. В тот же день министр-председатель князь Г. Е. Львов принял женскую делегацию, в составе которой были В. И. Фигнер, А. С. Милюкова и др. В своих приветственных речах они высказали уверенность, что на выборах в Учредительное собрание избирательное право будет предоставлено и женщинам. Львов подтвердил это.

29 марта в 4 часа дня в Маршшский дворец явились представители 10-й армии. Временное правительство прервало овои заседания, министры вышли в аван-зал, где состоялся прием и обмен речами. На следующий день после окончания заседания Временного правительства Керенский, исполнявший в тот день в связи с отъездом князя Львова в Ставку обязанности министра-председателя, принял делегацию Бердичевского гарнизона, которая привезла целый ящик георгиевских крестов и медалей, золотых и серебряных монет, собранных среди солдат. 31 марта Временное правительство приняло делегацию от офицеров и солдат гвардии саперного полка, от 5-го драгунского Каргопольского полка и от общего собрания офицерских и классных чинов Петроградской интендантской приемной комиссии. Тогда же Временное правительство посетила делегация военных врачей 9-го армейского корпуса. Как-видим, отказа не было никому. Все годилось для демонстрации всенародной поддержки Временного правительства. В канцелярии министра-председателя, в министерствах росли пухлые пачки телеграмм с выражением доверия правительству от имени самых разнообразных организаций и групп граждан. Тысячи этих телеграмм и резолюций печатались в газетах всех направлений. «Поток приветствий» стал ослабевать только со второй половины апреля 1917 г.

 

Многие видные общественные и политические деятели как в России, так и за границей выступили со специальными заявлениями, в которых приветствовали создание Временного правительства и его программу. Эти высказывания немедленно публиковались и вносили свою лепту в создание благоприятного для Временного правительства общественного мнения. Так, 21 марта 1917 г. «Утро России» напечатало .заявление Бориса Савинкова. «Мой девиз в настоящее время, — заявил Савинков корреспонденту газеты, — Свобода и Победа. Я лично намерен без всяких оговорок примкнуть к русскому Временному правительству, в состав которого вошли избранные представители России».  Из Лозанны Временное правительство приветствовала семья А. И. Герцена, князь Львов отправил наследникам великого эмигранта благодарственное послание.  Герман Лопатин, известный народоволец, одобрил состав первого Временного правительства, но выразил сожаление, что в него не вошли такие деятели либерального толка из прежних царских правительств, как бывший министр иностранных дел Н. Н. Покровский и военный министр А. А. Поливанов.  С заявлениями о поддержке Временного правительства выступили В. Г. Короленко, П. А. Кропоткин, Г. В. Плеханов, Е. К. Брешко-Брешковская, другие видные политические деятели, писатели и художники.

 

Существенным элементом пропагандистской кампании в пользу Временного правительства были интервью и встречи с представителями печати, которые устраивали министры. Что ни день, то печатались новые сообщения о беседах министров с корреспондентами. Особенно часто давали интервью министр-председатель князь Г. Е. Львов и министры Керенский, Шингарев, Некрасов, Терещенко, Коновалов. В этих интервью они избегали говорить о конкретной программе социальных и политических мероприятий, зато не скупились на общие слова о падении старого режима, о свободе и необходимости ее защиты, о достижении победы над внешним врагом. Беседа с корреспондентом была и средством выражения собственного мнения, полемики с другими министрами. Однако многие намеки, понятные теперь, тогда были еще скрыты от широкой публики.

 

Наконец, хотелось бы назвать еще одну важную форму активизации общественного мнения в направлении, желательном для правящих кругов страны. Речь идет об использовании внешнеполитического значения образования Временного правительства. Признание Временного правительства западными державами, надежды на более тесные отношения с союзниками утилизовались и во внутриполитическом отношении. Так, 9 марта 1917 г. Временное правительство в полном составе принимало в Мариинском дворце посла США Д. Френсиса, официально заявившего о признании Соединенными Штатами нового режима. От имени правительства посла и в его лице США приветствовал князь Г. Е. Львов. В тот же день и с той же миссией Милюкова посетил французский посол Морис Палеолог, итальянский посол маркиз Андреа Карлотти и советник английского посольства Г. Линдлей (по причине болезни английского посла Дж. Бьюкенена). Во всех газетах за 14 марта сообщалось, что дипломатические представители Норвегии, Персии, Сиама также заявили о вступлении в деловые отношения с Временным правительством. 21 марта Временное правительство в Мариинском дворце посетили японский посол и посланники Бельгии, Португалии и Сербии со всеми сотрудниками посольств и миссий. Русская печать перепечатывала высказывания государственных и общественных деятелей из-за рубежа, в которых содержались благожелательные отзывы о Временном правительстве. В газете «Утро России» за 21 марта были помещены материалы об обмене приветствиями между французскими министрами и министрами Временного правительства. Так, Рибо по случаю образования нового кабинета приветствовал князя Львова и выражал надежду, что «доверие, выраженное Вам русским народом, является счастливым предзнаменованием общей для нас твердой решимости довести войну до победного конца». Г. Е. Львов ответствовал, что «освобожденная Россия объединяет все силы для отражения неприятеля в большем, чем когда-либо, единении с французскими братьями». Министр финансов Терещенко обратился к французскому министру финансов Тьерри с телеграммой, в которой говорилось, что новый демократический строй, установленный в России, сделает еще более тесными узы экономического и политического характера, связывающие обе страны. Жозеф Тьерри, в свою очередь, благодарил за телеграмму и выражал уверенность, что с установлением в России демократического строя окрепнет сотрудничество обеих стран и принесет успех их армиям,

 

В передовой «Утра России» от 22 марта использовался материал выступлений английского посла Бьюкенена и известного писателя Бернарда Шоу. Они «разъясняют русскому обществу точку зрения союзников на замечательнейшее событий — крушение монархии», — так комментировала их заявления буржуазная газета, В чем же состоял смысл «разъяснения»? «Все для войны, все для победы» — так кончалась эта статья, И так, выполняя советы А. И, Гучкова, данные им 8 марта, используя все средства — ораторскую трибуну, беседы, речи, пропагандистские вояжи по городам страны, газетные страницы, выступления общественных и политических деятелей, представителей союзных держав — русская буржуазия стремилась создать Обстановку, при которой подчинение действиям Временного правительства и его указаниям должно было стать моральной обязанностью и гражданским долгом населения. Не имея вооруженной силы для принуждения масс к действию © интересах класса капиталистов, Временное правительство надеялось компенсировать это организацией, мощной и не имеющей себе равных в истории России, кампании доверия и поддержки. Оно действовало, по выражению В, И, Ленина, лестью и обманом

 

 

К содержанию: ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

 

Смотрите также:

 

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО. Законодательная политика.  что такое временное правительство

 

Отречение от престола Николая...  Петроградский Совет и Временное правительство

 

Временное правительство Львова  Судебная политика Временного правительства 1917

 

Двуглавый орел герб Временного правительства  Упразднение полиции после Февральской революции.

 

Петроград. Петроградский Совет и Временное правительство.

 

Последние добавления:

 

Отложения ордовика и силура   Образование нефти и природного газа  Политическая экономия   золотодобыча   Археоастрономия