ИСТОРИЯ РОССИИ 18 ВЕКА

Войско Пугачёва. Военная коллегия. Хлопуша. Чика-Зарубин, Иван Белобородов, Салават Юлаев

Участие в восстаниях и значительная роль, какую на протяжении всего периода Крестьянской войны играли в ней яицкие и оренбургские казаки, башкиры (иной раз со своими старшинами из феодализирую- щейся верхушки), а также и горнозаводские работные люди, ни в коей море не лишает движение характера крестьянской войны, так как в восстание Пугачева сразу же непосредственно были вовлечены помещичьи крестьяне и с самого начала борьба шла за их освобождение.

Уже в начале октября 1773 г. поместья на много километров вокруг Оренбурга были покинуты бежавшими в панике владельцами.

Казанский губернатор Брандт 28 октября 1773 г. писал в рапорте о положении в районе Самарской линии: «Некоторых помещичьих деревень крестьяня, возмутясь, сделали себя готовыми ко включению в число изменников и... производили непростительное дерзновение.

 А помещики, разным образом спасая свою жизнь, скрылись»  . По рассказу одного перебежчика, перешедшего к правительственным войскам в середине ноября, у Пугачева под Оренбургом было много «мужиков помещичьих, которых каждый день на конях и пеших приходит к нему... по немалому числу»  .

Когда двигавшийся к Самаре атаман Арапов — происходивший сам из крепостных крестьян — находился еще в Бузулуке, к нему пришло около тысячи крестьян из сызранских имений графов Орловых.

Действия восставших в Ставропольском уезде представлены ставропольским комендантом в таком виде: «всех без остатку дворян... разбивали и на всех страх такой навели, что ныне Ставропольского уезду как черкаса (украинские колонисты,— С. М.), так татара, чуваша, мордва и господские крестьяня к таковому ж раззорению и мятежу согласились»  .

Наиболее важным источником для суждения о характере и целях восстания, руководимого Пугачевым, являются манифесты и указы «императора Петра Федоровича» и воззвания некоторых пугачевских полковников и атаманов.

Самый ранний из документов этого рода — манифест от 17 сентября 1773 г., данный на хуторе Толкачевых, содержит призыв к яицкому войску служить Петру III, как служили отцы и деды: войско жалуется за это «рякою с вершин и до устья, и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахом, и хлебныим провиянтом» . Это пожалование адресовано также татарам и калмыкам.

В разных вариантах те же, по сути дела, лозунги повторялись и в других манифестах первых месяцев восстания. В указе, обращенном к «киргизскому войску», т. е. казахам Младшей орды, «Петр Федорович» обещал: «Я вас всех не оставлю и буду вас жаловать верно, нелицемерно землею, водою и травами, и ружьями и привиянтом, реками, солью и хлебом, и свинцом, от головы до ног обую»  . В манифестах, посланных в Башкирию, к пожалованию землями присоединяется пожалование «верою и законом вашим», т. е. сохранение ислама — старой религии и старого права; один из этих манифестов колоритно заключает перечень пожалований словами: «И бутте подобными степным зверям»,— в этом образе рисуется кочевникам-башкирам даруемая им вольность  .

Заметное место в ранних манифестах занимает вопрос о соли: свободное пользование местами ее добычи, подразумеваемое в пожаловании «морями» (т. е. соляными озерами). Вопрос о рыбных ловлях решается пояшлованием «рякоп с вершин и до устья» и т. д.

В указе к сакмарским казакам (начало октября 1773 г.) впервые встречается, многократно повторяющееся позднее, пожалование «крестом и бородою», т. е. обещание свободы старообрядческого культа и обычая3.

В ранних манифестах говорится о «казни жестокой», ожидающей тех, кто будет противиться «государю Петру Федоровичу». В указе, посланном в Оренбург 5 октября и обращенном к «регулярной команде», т. е. к воинским частям, эти последние призываются оставить «принужденное послушание к неверным командирам». Но с чьей именно стороны можно ояшдать сопротивления «императору Петру Федоровичу», сентябрьские, октябрьские и ноябрьские манифесты не указывают. Введенные Б обычный перечень пожаловапий («рекой и землею» и др.), обещания «всякой вольности» или «вечной вольности» звучат широко, но неопределенно.

В первый месяц после выступления Пугачева поднялись на борьбу помещичьи крестьяне в разных местах огромной Оренбургской губернии. Приезжавшие в деревни казаки именем Петра III запрещали крестьянам работать на помещиков, и среди крестьян тотчас же сложилось представление о воле, которую им дает объявившийся «государь». События развивались быстрее, чем это предполагалось «официальной» программой пугачевских воззваний, и в этом — одно из проявлений стихийности Крестьянской войны.

Новым духом веет от манифеста, датированного 1 декабря 1773 г. и дошедшего до нас в современном ему переводе с татарского. В нем, после пожалования землей, рыбными ловлями, бортями, бобровыми гонами и т. д. (с добавлением: «также вольностью»), читаем: «А естли кто не будет на сие мое воздаваемое милосердие смотреть, яко то: помещики и вотчинники, тех, как сущих преступников закона и общего покоя, злодеев и противников против воли моей императорской, лишать их всей жизни, то есть казнить смертию, а домы и все их имение брать себе в награждение. И на оное их помещиков имение и богатство, также яство и питие было крестьянского кошта, тогда было им веселие, а вам отягощение и раззсрсние»L. Из последних слов видно, что призыв обращен непосредственно к помещичьим крестьянам: помещики здесь рассматриваются как естественные и наиболее вероятные ослушники и враги «императора Петра III». Однако в некоторых более поздних (декабрьских и январских) манифестах мотив этот еще не получает развития.

Весьма интересны воззвания, которые публиковал «главной армии полковник» Иван Грязнов, действовавший в окрестностях Челябинска. В одном из них, датированном 8 января 1774 г. и обращенном к «находящимся в городе Челябинске всякого звания людям», читаем: «Сколько во изнурение приведена Россия, от кого же, вам самим то не безызвестно. Дворянство обладает крестьянами, но хотя в законе божием и написано, чтоб они крестьян так же содержали, как и детей, но они не только за работника, но хуже почитали полян (псов.— С. М.) своих, с которыми гоняли за зайцами. Конпанейщики завели премножество заводов и так крестьян работою утрудили, что и в ссылках тово никогда не бывало, да и нет...»  .

В этих воззваниях классовая направленность движения выявилась с полной определенностью. Зло дворянской власти для народа указано с большой силой, уничтожение господства дворян и их произвола прямо выдвинуто как цель восставших.

Одной из характернейших черт идеологии крестьянских войн являются царистские иллюзии восставших, их наивная вера в возможность «хорошего». царя. Это выразилось не только в том, что сам Пугачев, чтобы привлечь к себе народ, принял имя Петра III. Царистский характер движения проявился также в широко распространенных среди восставших представлениях о сочувствии и сношениях наследника Павла Петровича с его мнимым отцом.

Своеобразным проявлением того же свойства Крестьянской войны, ее неспособности вполне отрешиться от политических форм, порядков и даже имен, принадлежащих существующему режиму, было поименование Чики- Зарубина во время действий его в Башкирии «графом Иваном Никифоровичем Чернышевым». Это — одно из свидетельств сознательного пользования самозванством в руководящих кругах восставших, так как Зарубина, конечно, хорошо знали на Яике; в то же время это показывает, что воспроизведение вокруг «императора Петра Федоровича» хотя бы некоторых из привычных для петербургского двора имен было действенным средством в привлечении людей на его сторону. Есть указания и на то, что Максима Шигаева называли «графом»  .

Несмотря на большую слабость политического сознания крестьянско- казацкой массы того времени, на упорно дернувшиеся царистские представления, чрезмерно большое место, отводимое узко местным нуждам в стремлениях восставших и на неспособность их создать последовательно разработанную программу преобразований, идеология Крестьянской войны 1773—1775 гг. выступает гораздо более развитой и зрелой, чем в более ранних восстаниях XVII — начала XV11I в. Гораздо отчетливее, чем при И. Болотникове, С. Разине или К. Булавине, восставшие сознают теперь причину гнета, могут определить своего врага, понимают зло дворянской власти и необходимость беспощадной борьбы с ней.

Как и в предшествующих восстаниях, основной организационной формой, которой пользовались восставшие для устройства своих военных сил. был войсковой казачий строй. Восставшие крестьяне и горожане, присоединявшиеся к ним солдаты, пощаженные офицеры и чиновники зачислялись в казаки, в знак чего им тут же по-казацки подстригали волосы, а иногда давали казацкие шапки.

В местностях, охваченных движением, в отрядах восставших широко применялась выборность командного состава и новых должностных лиц, что, впрочем, сочеталось с назначениями, производимыми самим Пугачевым и его полковниками и атаманами. В указе «Военной коллегии» изБер- ды атаману Илье Арапову от 18 декабря 1773 г. говорится: «Небезизвест- но есть..., что при твоей команде кроме вас, старшин, никого не состоит, а вы без повеления сами распределить не смеете. Чего ради сим его и. в. указом повелевается тебе по рассмотрению твоему со общих голосов, кто кому достоин, чины распределять»  . Распоряжения: «выбрав доброго и честного человека, и определить миром над собой командира» и т. повстречаются часто в указах, идущих на места из с. Берды или от отдельных атаманов.

«Военная коллегия» была создана в самом начале оренбургской осады в с. Берды, главном центре для всей охваченной восстанием территории. В ней были назначены «судьями» Андрей Витошнов, Максим Шигаев, Данила Скобочкин и Иван Творогов, «дьяком» — Иван Почиталин, «секретарем» — Максим Горшков; Творогов и Горшков были из илецких казаков, остальные — из яицких. «Повытчиками», т. е. делопроизводителями, коллегии были назначены двое казаков и двое заводских рабочих. Когда Пугачев уезжал в Яицкий городок, общее руководство под Оренбургом оказывалось в руках Шигаева. «В сей названной коллегии,— рассказывал на допросе Горшков,— никаких письменных судов не производилось, а разбираемы и решены оные были судьями на одних словах; письменное же производство было в ней только такое, что даваны были из нее наставления поставленным от самозванца полковникам, старшинам и другим частным командирам, посылающимся от него (Пугачева.— Ред.) в разные места: о покорении к нему народа, о доставлении из всех мест в главный стаи провианта n фуража, о разграблении господских пожитков, о отобрании в крепостях и на заводах пушек и пороху и о присылке оного в Берду; рассылались также и указы для рассеяния по жительствам о вступлении самозванца на престол...»  . В этих словах довольно полно обрисована разнообразная деятельность «коллегии», попытка создания в ее лице основного правительственного органа для местностей, освобожденных от царских властей. Сохранившиеся остатки делопроизводства (а многое было сожжено при оставлении восставшими Берды) свидетельствуют о значительном объеме деятельности «коллегии».

«Военная коллегия» и атаманы и полковники на местах, особенно Чика-Зарубин, Иван Белобородов, Салават Юлаев, пытались упорядочить захват и раздел казенного и помещичьего имущества. Онн стремились придать организованный характер наборам людей и доставлению средств и припасов в войско Пугачева, старались письменно оформлять акты конфискации или раздачи и т. п. В указе «Военной коллегии» 20 декабря 1773 г. «графу Чернышеву» предписывается принудить башкирских старшин отдать обратно крестьянам разграбленное у них имущество, а виновных сыскать. «Да впредь, если ж какие злодеи хотя из малого чего окажутся, то, не приемля от них никаких отговорок и не возя сюда, чинить смертную казнь...»  . В другом указе «Военной коллегии» «крепостным начальникам» предписывалось: «Естли и впредь будут таковые преступники законам какие причинять обиды и разорения, то таковых, тотчас поймав, и по поимке присылать за караулом в вышереченную Военную государственную коллегию при рапорте со изъяснением их преступления, с которыми поступлено по законам» 3.

На Рождественском заводе башкирский отряд Семена Илишева захватил деньги и оружие и, из них сдав большую часть «графу Ивану Чернышеву», остальное, а именно 597 руб. и «огненное оружие», оставил себе. Однако Чика-Зарубин шлет «повеление» взыскать оставшуюся сумму, расценивая поведение Илишева как «разбойническое» и грозя «заковать» его . Когда крестьяне татарской деревни Измайловой в Казанском уезде прислали в Берду своего представителя для «испрошения от его императорского величества указу»,— а это один из многочисленных случаев таких обращений с мест,— то «Военная коллегия» дала письменное наставление о выборе атамана, полковника, есаулов и сотников и т. д. В этом наставлении также предписывалось всяких «злодеев» сажать под караул и доставлять «Военной коллегии», а «боярскую пажить, имение, хотя тот боярин и бежал, а сколько останется после его пажить, отдав оную всю вернейшему человеку со описанием, и сюда (т. е. Берду.— Ред.) репортовать» , т. е. захваченное господское имущество предписывалось сохранять, составив опись, до получения распоряжения коллегии. Подобного рода факты известны в довольно большом числе.

Как ни деятельны были пугачевская «Военная коллегия» и отдельные вожаки движения, вполне преодолеть стихийность и локальность Крестьянской войны, разумеется, не удавалось. При всем том ни одна более ранняя крестьянская война не создала таких элементов организованности и дисциплинированности, как это наблюдается в ходе Крестьянской войны 1773-1775 гг.

Указы коллегии из Берды и распоряжения атаманов, касающиеся наборов в войско, говорят как о присылке «ревпителев к службе его императорского величества», т. е. добровольцев, так иной раз и о принудительных наборах. Но несомненно, что в этих последних большой практической надобности не было.

Основные силы восставших в период оренбургской осады подразделялись на полки. Во главе полка яицких казаков был поставлен Овчинников, оренбургских — Подуров, во главе находившихся под Оренбургом башкир — Кинзя Арасланов, у татар — Мусса Алиев, и т. д. Во главе полка, сформированного из заводских крестьян, стоял Соколов (Хлопуша), полк из пленных и перебежавших солдат возглавлял офицер Шва- нович, захваченный в плен под Юзеевой и присягнувший Пугачеву. Делались некоторые попытки ввести подразделение полков на роты. «В каждой роте,— свидетельствует один из очевидцев,— считается по 100 рядовых, есаул, сотник и два хорунжих, и имеют именные списки»

Артиллерия под Оренбургом находилась в ведении яицкого казака Чумакова. Однако, по свидетельству Почиталина, «лучше всех знал правило, как в порядке артиллерию содержать, сам Пугачев».

Пугачев лично производил в чин полковника и атамана, а позднее - генерала. Однако все, что делалось для устройства войска в Берде, могло создать лишь некоторые элементы правильной военной организации, чему в известной мере способствовало скопление в пугачевском лагере значительного числа солдат из регулярных частей: к февралю 1774 г. их насчитывалось около 2 тыс. с 8 офицерами. Но большую часть этого войска составляли казаки, башкиры, заводские работные люди, помещичьи крестьяне; эта масса, естественно, не могла быстро поддаться перестройке в правильно организованную и дисциплинированную армию.

В целом войско Пугачева оставалось наскоро сколоченным и разношерстным, с неопределенным и колеблющимся составом, не обученным регулярному строю и плохо вооруженным. «Списков ие было,— показывал Шигаев,— потому что часто прибывали и убывали, а был счет одним командирам, коим в руки и жалованье на их команду отдавалось». Один из перебежчиков доносил Секретной комиссии для сыска по делам восставших в феврале 1774 г.: «будучи ж я в толпе у самозванца, употребляем был за казака по караулам и в то время приметил, что у него ни пароля, ни лозунга нет, и когда по пикетам в ночное время разъезжают дозоры и их окликают, то они не больше отвечают, что «казаки», а потому и можно без всякой опасности объезжать их пикеты и верным из войск ее величества»

Вооружение было очень скудным и пестрым, пехотипцы из крестьян и работных людей редко имели огнестрельное нли даже холодное металлическое оружие. Зато непрерывный массовый приток в ряды войска и мощный подъем духа среди восставших возмещали недостаток организации.