Славянская мифология

ОРЁШНИК, лещина. Лесной орех

— в народной культуре западных и южных славян священное дерево, «связанное» с загробным миром и сферой народной метеорологии.

Лещина относилась к «благословенным» деревьям, в которые «не бьет гром»: при грозе прятались под ней, затыкали за пояс молодые побеги лещины, ветками и сделанными из них крестиками украшали дома, втыкали их в поля и хозяйственные постройки, особенно в Юрьев день, на Вознесение и в канун Ивана Купалы; считалось, что грозовая туча обойдет стороной места, защищенные лещиной.

Спасаясь от грозы, носили с собой кусочки дерева, жгли лещину в печи при приближении грозы, дотрагивались ее веткой до всего того, что хотели защитить от молнии.

Вместе с тем полагали, что гроза и гром, не властные над самим деревом, губительно влияют на его плоды. Во всех славянских традициях известны поверья о том, что гром и молния в одну из летних ночей (у южных славян — в канун Ильи, у западных — в канун Петра и Купалы, у восточных — в воробьиную ночь) портят орехи: они чернеют, как бы сгорая изнутри.

В Полесье о таких орехах говорили: «маланка (молния.— Т. А.) побила», «маланка съела», «маланка попалила» и др. В Боснии в Ильин день боялись даже произносить слово «лешник» [лесной орех], эвфемистически называя орехи «губа», чтобы уберечь их от порчи при грозе.

Благодаря своему высокому священному статусу, лещина широко использовалась в качестве оберега от нечистой силы. При приближении грозы пастухи прикрепляли к своей одежде кусочки дерева, спасаясь от дьявола, который в этом случае не мог забраться им под шляпу; словенцы во время рождественских гаданий, вызывая на перекресток нечистую силу, очерчивали вокруг себя магический круг с помощью ветки лещины; демонов, насылающих на детей бессонницу, болгары изгоняли, обходя колыбель ребенка с зажженной ореховой веткой; на Троицу, защищаясь от русалок, вносили в дома и привязывали себе на спину ветки лесного ореха; поляки, хорваты и др., заметив, что у их коров убывает молоко, разводили огонь с помощью лещины, полагая, что он притягивает к себе ведьму, «отбирающую» у коров молоко.

Лесной орех был также действенным оберегом от хтонических существ, прежде всего змей и мышей. Болгары полагали, в частности, что змеи не просто боятся лещины, но даже умирают от нее. Поэтому веткой лесного ореха натирали укушенное змеей место, отгоняли ею змей, били этими ветками друг друга, чтобы змеи не трогали человека, помещали ветки на воротах и над дверями, чтобы змеи не могли проникнуть внутрь дома и во двор. Чехи и словаки подкладывали ветки лесного ореха в амбары, били ими по стенам домов и кладовых, изгоняя таким образом оттуда мышей.

В Болгарии, Македонии и восточной Сербии лесной орех и его ветки считались местом обитания душ предков, посещающих землю весной в троицкий период. Поэтому накануне Троицы люди избегали обрывать ветки лещины, боясь потревожить души усопших. На Вознесение или в Духов день ветками лесного ореха украшали дома, клали их на пол в доме и в церкви, опускались на них на колени, молились и, прижав ухо к веткам лещины, как бы прислушивались к ним. Считалось, что таким способом можно услышать мертвых и даже говорить с ними. Неисполнение же этого обычая осуждалось, ибо люди верили, что тем самым помешали бы душам попасть на землю и вернуться обратно (души остались бы «запертыми» на «том» свете или на «этом»). В конце дня эти ореховые ветки относили на кладбище, обметали ими могилы, а также раздавали прохожим на улице, чтобы на «том свете» душа умершего могла укрыться в их тени.

О связи лесного ореха со сферой потустороннего, «тем светом» и предками говорят рождественские гадания. Считалось, что пустой орех предвещает смерть и голодный, неурожайный год, а полный — благополучие и здоровье. Согласно словацким поверьям, чудодейственная ветка лещины может указать человеку путь к спрятанным в земле сокровищам. На Рождество обязательно ели орехи, наряду с другими видами поминальной пищи (например, бобами).

Причастность лесного ореха к сфере потустороннего прослеживается и в некоторых славянских обрядах. При рождении жеребенка или ягненка домашние старались как можно быстрее поднять его с земли, говоря при этом: «Пусти Лескову, узми дренову» [«оставь ореховое, возьми кизиловое»], тем самым желая новорожденному поскорее покинуть сферу небытия, откуда он появился на свет, и начать расти, быть здоровым (ср. символику кизила как дерева здоровья и крепости). Эти же слова произносила мать ребенка, который долго не мог научиться ходить, т. е. не завершил окончательно своего «перехода» в «этот» мир. Те же слова адресовались иногда и тяжелобольному человеку.

Известную параллель к описанным выше обрядам и поверьям представляет восточнославянская молодежная игра «Ящер» (Ящур, Яша и др.). Девочки или девушки водят хоровод вокруг мальчика, сидящего в центре, и при этом поют: «Сядзи, сядзи, Ящер, В ореховом кусьце, Орешечки луща, Бяри сабе панну, Которую хочешь, За белую ручку, За русую коску, За малую ножку, За золота персьцень».

 По завершении песни «Ящер» бросается к одной из девочек, закрывает ее платком и кружится с ней, после чего девочка с поцелуем отдает ему свой венок. Существуют поверья, согласно которым лещину нельзя рубить якобы потому, что в противном случае парни перестанут любить девушек, а девушки парней. Есть загадки об орехе и орешнике, имеющие подчеркнуто эротический оттенок («Гни меня, ломи меня, полезай на меня: На мне есть мохнатка, в мохнатке гладка, в гладкой сладко», «Стоит дерево мохнато, в мохнатом-то гладко, в гладком-то сладко, про эту сласть и у нас есть снасть») и т. д.

Как и всякое другое плодовое дерево, лесной орех широко используется в производительной магии: им подкармливали овец перед первой дойкой в Юрьев день; заботясь о будущем урожае, клали ветки ореха в семена и рассыпали орехи по полу на Рождество, помещали ветки ореха в девичьи сундуки, чтобы в них «приданого прибывало», изготавливали из дерева лесного ореха веретено, на котором девочка училась прясть, чтобы работа ее «множилась», и т. п.

Лит.: Бернштам Т. А. Следы архаических ритуалов и культов в русских молодежных играх «Ящер» и «Олень» (опыт реконструкции) // Фольклор и этнография. Л., 1990.