Виды процесса и порядок судопроизводства в Москве. Пытки. Язычная молка

 

 

СУД И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС РУССКОГО ФЕОДАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА ДО 18 ВЕКА

 

Виды процесса и порядок судопроизводства в Москве

Пытки. Язычная молка

 

Для дел разбойных, татиных и убийственных со времени Иоанна 4 судами являлись разбойный приказ и губные старосты. Впоследствии для дел о тех же преступлениях, совершаемых в Москве, был учрежден земский двор. Но в эти учреждения дела попадали лишь тогда, когда истцы «били челом с поличным» или подсудимые были «лихованы в обысках» или обвинены «язычными молками». Без этих условий дело разбиралось в судных приказах, «где кто судим» (Уложение, глава XXI, ст. 49).

 

Если же дело доходило до пыток, истцов и обвиняемых отсылали в Разбойный приказВ приказах «воевода с товарищи» разбирали дела.

 

Поводами к возбуждению дела являлись подача челобитной в суд или привод виновного с поличным. По губным делам поводом могло быть и известие о преступлении; оно проверялось посредством повального обыска или оговора, сделанного преступником об участии в преступлении другого лица.

 

В XVII в. еще более углубились различия между двумя формами процесса: старым обвинительным процессом («судом») и все более развивающимся новым розыскным процессом («сыском»),

 

В эпоху Уложения деление процесса на розыскную и обвинительную формы не совпадало с делением на уголовные и гражданские дела.

 

Феодальное государство, заинтересованное в укреплении основ эксплуатации крепостного населения, усиливает активность судей по всем делам о поместьях, вотчинах, о холопах. Эти гражданские дела сближались по методам их исследования с такими уголовными делами, как дела о разбое, душегубстве и татьбе, совершаемые ведомыми лихими людьми. Как в тех, так и в других законодатель уже не полагается на активность истцов и ответчиков, а предписывает суДье «сыскивати всякими сыски накрепко». Напротив, в таких уголовных делах, как бой, грабеж, татьба, совершаемая первый раз лицом, не являющимся ведомым лихим, -законодатель предоставляет активное ведение тяжб истцу и ответчику совершенно так же, как и в гражданских делах, не касающихся владения землей и холопами.

 

Характерной для Уложения чертой является возможность в ряде случаев перехода дела, начавшегося порядком обвинительного процесса («суда») к производству в порядке розыскного процесса — ^«сыека»).

 

При этом и в делах гражданских могли применяться самые энергичные меры сыска — опрос и пытка, на что имеются многочисленные указания в Уложении.

 

Под влиянием расширения сферы розыскного процесса происходят перемены и в доказательственной системе. В порядке «суда» еще встречаются старые способы доказывания в виде присяги одной из сторон (гл. XIV, ст. 8) и жребия. «Поле», то есть поединок, уже не упоминается в Уложении.

 

Старое «послушество» принимает здесь характер свидетельских показаний в следующих формах: а) Ссылка из виноватых, то есть просьба одной из сторон о вызове определенного свидетеля с обязательством подчиниться обвинению, если свидетель покажет против стороны, делавшей на него ссылку (гл. X, ст. ст. 158—159, 160, 176); б) Общая с с ы л к а, то есть свидетельство лица, на которого сослались обе стороны. Такими лицами могли быть крестьяне и женщины (гл. X, ст. 173), но не могли быть отпущенные на волю холопы (ст. 174).

 

 

Сила такого свидетельства, ранее неоспоримая, несколько ограничивается в Уложении; в) Свидетели в современном смысле слова. Некоторые категории лиц не допускались к свидетельству: жена против мужа, дети против родителей, холопы против господ. Свидетель из высшего класса предпочитался свидетелю из низших; г) Повальный обыск, являвшийся одним из главных видов доказательств в розыскном процессе, допускался в «суде» в случаях отсутствия общей (поименной) ссылки или ссылки из виноватых (гл. X, ст. ст. 161, 167) В этом случае обыскные люди должны были установить или опровергнуть существование определенного факта.

 

Письменные акты, а именно крепостные, в Уложении приобретают силу решающего доказательства, которое может быть отвергнуто только при уголовном обвинении в подлоге той стороны, которая представила документ.

 

По делам, производившимся в порядке обвинительного процесса, судьи после подачи челобитной вызывали ответчика. Если истец и ответчик договаривались между собой о сроке явки перед судом, то неявившийся «обвинялся в иске», кроме дел крепостных (гл. X, ст.ст. 108—109). Вызов делался посылкой дьяком  «зазывной памяти» ответчику через пристава, который брал с него поруки, что «станет к ответу». В случае троекратной неявки ответчика иск удовлетворялся (ст. 117). Если ответчик являлся, а истец не являлся в срок и пропускал еще неделю, то истец лишался иска, кроме крепостных дел (гл. X, ст.ст. 109—111).

 

С обеих сторон суд брал «ставочные, поручные записи» в том, что им до вершения дела без указу с Москвы не съезжать (гл. X, ст. 123).

 

При явке сторон судья, выслушав истца, допрашивал ответчика. Следовали возражения и опровержения. По делам, рассматриваемым в этом порядке, было возможно примирение сторон.

 

Подьячие записывали речи сторон (без «приписки и скобления»), когда «суд отойдет», и истец и ответчик прикладывали к запискам руку. Когда подьячий с этой записки судное дело напишет набело, то ' дьяк, сверив, закрепляет своей рукой (гл. X, ст. 11).

После судоговорения запрещалось принимать дополнения к делу (гл. X, ст. ст. 21 и 22).

Дело решали все судьи «вопче», а кто не присутствовал, о том велено было описывать в приговоре (гл. X, ст. 23).

 

Виновный должен был вознаградить оправданного за все «убытки и проести», кроме существа иска; наконец, с него взы- скивалась пошлина в пользу казны, соразмерявшаяся с его состоянием (гл. X, ст. ст. 124—127).

 

Отличительными чертами розыскного процесса были отсутствие сторон и активность суда. Суд доискивается правды, судоговорение превращается в допрос и «очную ставку».

Если лицо, возбудившее дело («истец»), начнет «сговари» вать», то есть отказываться от выдвинутого им обвинения, то суд 1 может подвергнуть и его пытке.

 

Такое построение процесса приводит к иной системе доказательств по сравнению с обвинительным процессом. Основным доказательством становится сознание обвиняемого. Судьи добивались сознания, необходимого для того, чтобы обвиняемый подвергся полному наказанию. Впрочем, не всегда требовалось сознание. Если была «язычная молка» и оговоренного «лиховали» на обыске, он подвергался смертной казни.

Средствами для получения сознания были: 1. Расспрос — «как давно они разбивают и крадут, кого именно разбивали и крали, что у кого лошадей и денег и всякого живота на разбое и татьбе взяли?»

 

При непризнании или при подозрении в других преступлениях обвиняемого подвергали пытке.

 

2. Пытка. Если разбойники оговаривали знатных людей, детей боярских или торговых людей, которые прежде в приводе не бывали и ни на каком воровстве не объявлялись и ни в каких причинах не бывали, то по просьбе их назначался обыск (гл. XXI, ст. 39). Когда же дворяне, приказные люди и дети боярские приводили своих крестьян или дворовых людей, обвиняя их в разбое или татьбе, последних сразу же пытали (гл. XXI, ст. 48).

Приведенный с поличным, не могущий «очистить его» или дать ему отвод, также подвергался пытке (там же, ст. 50)

 

Следующим видом доказательства, за Которым признавалась большая сила, являлось поличное, то есть обнаружение у заподозренного краденой вещи. Вынимать поличное следовало с приставом и с понятыми (Уложение, гл. XXI, ст. 87).

 

Такое поличное есть полное доказательство. Однако приведенный с поличным подвергался пытке для получения сознания (ст. 50). Если он не давал вынуть у себя поличное или вынутое отобрал, то при подтверждении этого фаКта по обыску он также подвергался пытке (там же, ст. 57).

 

Поличное избавляло истцов от представления иных доказательств.

Если обвиняемого привели без пристава, то привод сохранял свою силу лишь тогда, когда приведенный не бил челом, что его истцы «ополичнили сильно»; в противном случае «сыскивалось всеми сыски накрепко», где его с поличным поймали. Если же не было кем сыскать, то истцам с приводным человеком давался суд (там же, ст. 54), то есть дело разбиралось в порядке обвинительного процесса.

 

Повальный обыск, бывший в начале деятельности губных органов бесспорным доказательством вины, влекущим смертную казнь облихованного, в эпоху Уложения превратился в одно из доказательств в ряду других. В отдельных случаях его можно было оспорить другими доказательствами. Повальный обыск производился следующим способом. К губным старостам и целовальникам на обыск должны собираться боярские дети и их приказчики, крестьяне различных владельцев и вообще все сословия «без омены, чей кто-нибуди, с выти по человеку».

 

Губные старосты расспрашивали их по крестному целованию, «кто у них в губе лихие люди, тати, разбойники? К кому они приезжают и разбойную рухлядь привозят? От кого на разбой ездят?»

 

Показания обыскных людей записывал губной дьяк по статьям порознь; обыскные люди к записям «прикладывали руку». Если обыскные люди объявляли, что совершено преступление, то оговариваемые назывались «лихими людьми с доводом». Обыск применялся и в отношении лиц, оговоренных на пытке преступниками. Облихованного пытали, а имущество его арестовывали (гл. XXI, ст. 35). Одобренный отдавался на чистую поруку с записью за теми, кто его «добрил» (там же, ст. 36)

 

Язычная молка. Это — обвинение других в разбое и татьбе, сделанное под пыткой обвиняемым в первые полгода после поимки и содержания в тюрьме; позже ей не давали веры (там же, ст. 33).

 

По «язычной молке» производилась очная ставка. Но независимо от того, опознает ли на ней «язык» оговоренного или нет, — в отношении последнего производился обыск (там же, ст. 44).

 

Если оговаривало двое, трое «языков» (там же, ст. 40) или оговоренный не ссылался на повальный обыск, как человек «бродящий», чужой, язычная молка сейчас же вела к пытке.

 

Если же «язык» не узнавал на очной ставке обвиняемого или «сговаривал» с него прежнее показание, его самого пытали: «не по засылке ли их не узнал или, узнав, сговаривал»? При признании в этом делалась очная ставка с теми, кто его уговаривал.

 

Таким образом, в розыскном процессе по Уложению («сыске») мы встречаем следующие характерные черты:

 

а)         признание за некоторыми видами доказательств полной силы: к ним относились сознание обвиняемого, вынуждаемое пыткой, и поличное;

б)        различное отношение к доказательствам в зависимости от классового положения лиц, от которых они исходят: в некоторых случаях Уложение требует для производства повального обыска собирать людей определенного социального положения.

 

Эти признаки характерны для системы формальных доказательств розыскного процесса абсолютной монархии. Конечно, в Уложении еще нет законченной системы формальных доказательств, введенной в русское законодательство Петром I. Но это — ее зародыш.

Бесправное положение обвиняемого в процессе по делам о душегубстве, разбое, татьбе с поличным характеризуется также следующими чертами.

Подозреваемого часто предписывалось «вкинути в тюрьму», пока «не сыщется допряма», или «до указу», или «пока по нем порука будет».

 

В главе XXI о тюрьме как о мере пресечения говорится в 10 статьях, причем из некоторых статей видно, что применение тюрьмы было общим правилом (ст. 104).

Проверка показаний обвиняемого делалась лишь для раскрытия соучастников или выяснения других преступлений. Встречным обвинениям приведенного татя или разбойника предписывалось не верить «для того, чтобы всяким людем бесстрашно было воров имя в губу приводить» (ст. 8).

 

После проверки всех доказательств орган, производивший розыск (губной староста или воевода), выносил приговор. Обычным наказанием для ведомых лихих людей была, смертная казнь. Однако приговор мог быть смягчен, если налицо не было сознания обвиняемого и при противоречии доказательств. В этих случаях облихованный на обыске обвиняемый заключался в тюрьму пожизненно. Одобренного на обыске, как уже было указано, отдавали на чистую поруку с записью, «что ему впредь не краети и не разбивати» (гл. XXI, ст. ст. 29, 36 и др.)

По отношению к татям, разбойникам и убийцам Уложение широко применяет телесные и членовредительные наказания, а для особо опасных преступников назначает смертную казнь.

 

За первую татьбу, если обвиняемый не признается на пытке в разбойных делах, полагалось битье кнутом, урезание левого уха и тюремное заключение на два года, после чего он подлежал ссылке в окраинные города (ст. 9). За вторичную кражу, опять- таки если обвиняемый на пытке не признается в совершении иных убийственных дел, назначались: битье кнутом, урезание правого уха, тюрьма на 4 года и последующая ссылка (ст. 10). За первый разбой отрезали правое ухо, сажали в тюрьму на 3 года и затем ссылали (ст. 16). За второй разбой, даже без убийства, назначалась смертная казнь. Если же обвиняемый даже в первом разбое сознавался на пытке в совершении убийства или поджоге, к нему применяли смертную казнь (ст. 18).

 

Статья 104 главы XXI угрожала жестоким наказанием судьям за неприменение суровых законов к ворам и разбойникам.

 

«А будет в городах кто воеводы и приказные люди или губные старосты воров ис тюрем выпустят без государева указу... и сыщется про то допряма: и тем воеводам и приказным людем и губным старостам за то чинити жестокое наказание, бити их кнутом нещадно, да на них же за тех воров правити выти».

 

 

К содержанию книги: Чельцов-Бебутов. Очерки по истории суда и уголовного процесса

 

Смотрите также:

 

Pуcсkое московское государство в xv-xvii веках. памятники права...  Образование русского феодального государства.

 

русского феодального права  История русского права  Феодальное государство  ФЕОДАЛИЗМ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ РОССИИ