ГОСУДАРСТВЕННЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ РОССИИ 17 ВЕКА

Виды государственных преступлений по Соборному Уложению

Правовое обеспечение государственной целостности п безопасности путем пресечения возможности переходов па сторону других государств — как в мирное, так и в особенности в военное время — логически дополнялось в Уложениии VI главой «О проезжих грамотах в иныя государства». В ней провозглашено право беспрепятственного проезда по торговым пли другим личным делам в «иные государства», которые с «Московским государством» находятся в мирных отношениях, но при непременном условии оформления проезжих грамот. Для их получения «на Москве бити челом государю, а в городех воеводам». Выезд за рубеж без проезжих грамот воспрещался (VI, 1).

Воеводам предписывалось выдавать проезжие грамоты «без всякого задержания». Если задержки причиняли «простой и убытки», то воеводы были обязаны возместить ущерб вдвое и сверх того на них распространялась государева опала (VI, 2). При поступлении извета о выезде кого-либо за рубеж и возвращении без проезжей грамоты назначался сыск — «сыскивати всякими сыски накрепко». Когда в ходе сыска устанавливалось, что подозреваемый ездил за рубеж без проезжей грамоты «для измены или для иного какова лихого дела», за измену он подлежал смертной казни; когда же ездил для торгового промысла, то за нарушение правил выезда за рубеж назначалось битье кнутом, «чтобы на то смотря иным неповадно было так делати» (VI, 3, 4).

Таким образом, не всякий тайный переход через рубеж был изменой. Для такого обвинения нужен умысел против власти. В той же главе помещикам и вотчинникам порубежных городов вменялось в обязанность немедленно доносить государю или воеводам, когда они «почают в людех своих и во крестьянах какое дурно или измену», а уличенных приводить к воеводам (VI, 6). Вполне возможно, что Уложение 1649 г. законодательно закрепило практику оформления выездов за рубея*, проводимую до этого Посольским приказом.

Презумпция измены наличествует и в главе VII, устанавливающей правовой режим воинской службы. Здесь речь идет об измене воинскому долгу: перебежке или — быть может, точнее — о временных переходах на сторону противника в военной обстановке с целыо сообщения сведений о состоянии воинских частей. Виновный подвергался смертной казни через повешение на виду у неприятельских сил (VII, 20). Измепа именно государству, а не только государю, предусматривается и в XX главе: «А будет, кто изменит, из Московского господарства отъедет в ыное госпо- дарство, то его людей отпускать на волю» (XX, 33).

Другим, вслед за изменой, видом государственного преступления, предусмотренным Уложением, является, как указывалось выше, «скоп и заговор», т. е. в какой-то мере организованное выступление массы людей против царя, бояр, воевод и т. п. С целыо предупреждения таких явлений закон обязывал всякого, кто узнает о готовящемся заговоре, доносить царю, боярам, а в городах воеводам и приказным людям (II, 18). В противном случае знавшему о скопе и заговоре, по не допесшему о них, угрожала смертная казнь (11, 19). Запрещалось «самовольством, скопом й заговором» приходить к царю, боярам, думным людям, а в городах к воеводам и приказным людям. Отягчающим обстоятельством могло быть при этом избиение и грабеж должностных лиц. За подобные действия назначалась смертная казнь «без всякие пощады» (II, 20, 21). Как уже отмечалось, эти статьи были непосредственным откликом на восстание 1648 г. в Москве и других городах.

Необходимо подчеркнуть, что та же самая мера наказания — смертная казнь — следовала за «скоп и заговор» безотносительно к тому, были ли они направлены против самого царя или воевод и приказных людей в городах. Таким образом, закон брал под защиту не только особу царя как монарха, а весь государственный аппарат в целом, все его звенья в равной мере. Поэтому справедливо замечание, что II глава Уложения «не делала никакого различия между преступлениями против государства и действиями, направленными против личности государя».

Налицо, несомненно, правовое оформление понятий государственного суверенитета, государственной безопасности, подданства и воинского долга.

Квалифицируя нарушения этих устоев высокоразвитой феодальной государственности как наиболее тяжкие преступления, составители Уложения выдвинули и ряд законоположений, связанных с установлением достоверности таких деяний. Вообще нормы процессуального права занимают значительное место во II главе. Извет, донос о преступлениях такого рода возводился в норму закона, обязательную для всех. Не составляли исключения даже крестьяне и холопы, обязанные доносить на своих господ в случае их замыслов на «государское здоровье» или участия в изменном деле (II, 13). Но все изветы доляшы иметь непреложные доказательства. Если крестьянам и холопам не удавалось уличить своих господ, то их подвергали наказанию кнутом. При не подтвержденных свидетелями или уликами изветах со стороны представителей высших сословий дело переходило на рассмотрение царя (И, 12). Ложные изветы карались тою мерой наказания, которую должен был нести оговоренный (II, 17), Любопытно, что если городовые и полковые воеводы доносили па служилых и иных чинов людей, что «они приходили к ним скопом и заговором, и хотели их убити», а в результате сыска устанавливалось, что они приходили не «скопом и заговором», а лишь «немногие люди для челобитья», таким воеводам за ложный донос предписывалось «чинити жестокое наказание, что государь укажет» (Н, 22). За ложное объявление за собою «государева дела и слова» даже под страхом перед побоями или по причине состояния опьянения назначалось наказание кнутом (II, 14).

При отсутствии лица, на которое поступил извет о «государевом великом деле» или измене, его надлежало разыскать и устроить очную ставку с изветчиком и произвести сыск по существу дела. Решение по делу выносилось в зависимости от результатов сыска (II, 16).

Закон допускал убийство изменника любым лицом, которое даже получало вознаграждение за убийство или привод изменника в виде «государева жалованья» из имущества убитого (II, 15). Однако по смыслу статьи убийство изменника допускалось только в погоне — «догнав на дороге». Убийство же захваченного изменника рассматривалось как преступление.

В значительно большей мере, чем II глава, охране чести царя посвящена III глава: «О государеве дворе, чтоб на государеве дворе ни от кого никакого безчинства и брани не было». Бесчестье кого-либо словом на государевом дворе в присутствии «царского величества» рассматривалось как поругание чести государева двора и наказывалось не только уплатой бесчестья, как в обычных случаях, но и тюремным заключением на две недели (111,1). Как бесчестье государева двора, карались более сурово, чем в обычных условиях, побои: удар рукою — тюремное заключение на месяц, при этом нанесение раны — оплата бесчестья вдвое и полтора месяца тюрьмы (III, 2). А смерть от раны, причиненной орудием, или даже просто ранение без смертельного исхода, но в присутствии царя, влекли смертную казнь и уплату кабальных долгов убитого. Угроза оружием без причинения вреда при том же условии влекла отсечение руки (III, 3, 4). А те же деяния в отсутствие царя наказывались слабее: за угрозу оружием назначалось три месяца тюрьмы, а при ранении — оплата бесчестья и увечья вдвое. Если ранение повлекло смерть — смертная казнь, при выздоровлении раненого — отсечение руки (III, 5). Сравнение этих статей со статьями I главы, предусматривающими совершение аналогичных преступлений в церкви, а также со статьями X главы (статьи 32—82) о преступлениях, совершенных вне церкви и царского двора, показывает, что различный характер санкций за одни и те же преступления зависел от места их совершения.

Особо оговорен в III главе запрет стрелять из пищалей и луков и других видов оруяшя в присутствии царя —как на царском дворе, так и во время царских выездов. А во дворе запрещалось носить такое оружие при себе. Нарушение запрета влекло наказание батогами и заключение в тюрьму на неделю (III, 6,7). Жестоко каралось и воровство на царском дворе — троекратное уличение в воровстве влекло отсечение руки (III, 9).

Нормы, направленные на охрану порядка в царском дворе, тем самым чести двора и безопасности государя, столь детально разработаны в законодательстве впервые. По своей сути они примыкали к законам, предназначенным для охраны порядка управления.

В своем исследовании по истории политического суда в России XVII в. Г. Г. Тельберг отметил, что в Уложении «впервые в истории русского законодательства дано было систематическое описание состава государственных преступлений» и определен процесс по этим делам.