Как проходило судебное разбирательство в 17 веке. Жеребей как форма божьего суда

 

ФЕОДАЛЬНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО и ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ ПРАВО

 

 

Как проходило судебное разбирательство в 17 веке. Жеребей как форма божьего суда

 

СУДОПРОИЗВОДСТВО НО ГРАЖДАНСКИМ ДЕЛАМ

 

Основанием для возбуждения дела служила исковая челобитная потерпевшей стороны. Дьяк визировал такой иск, после чего он приобретал значение приставной памяти. Обязательным было указание в исковой челобитной и приставной памяти цены иска и места жительства ответчика (X, 100, 102). Кроме того, к искам о займах, поклажах и разных долгах должны быть приложены кабалы и заемные памяти. Без них дело не подлежало рассмотрению (X, 189).

 

Уложение запрещало непосредственное обращение к царю по судным делам без предварительного разбора их в соответствующем приказе. Нарушение такого порядка влекло наказание батогами, а для тех, «кто почестнее», — заключение в тюрьму на неделю (X, 20). Наказывалось обращение к царю и в том случае, когда отказ бояр, окольничих и дьяков в приказах был обоснованным и устанавливалось, что челобитье подано «не делом». Жалоба царю на бояр, окольничих и дьяков в таких случаях расценивалась как ложная. Ее автор за оскорбление думных чинов и воевод наказывался кнутом, а за бесчестье подьячего — батогами (X, 14).

 

Для вызова сторон в суд из приказа выдавались зазывные грамоты, направляемые местным властям. Стороны могли договориться между собой о сроке явки в суд, подав при этом «отсрочные челобитные» (X, 108). При явке по зазывной грамоте в суд только ответчика истца выжидали неделю, по истечении которой оп терял право на иск, исключая крепостные дела. Неявка же ответчика в течение недели влекла автоматическое решение дела в пользу истца. В случав болезни стороны могли прислать в суд вместо себя любого родственника. При отсутствии родственников суд через приставов свидетельствовал болезнь и откладывал разбор дела до выздоровления стороны.

 

Для решения дел и взыскания иска определялся недельпый срок (X, 109—111). Дело решалось в пользу истца, если ответчик, выслушав па суде исковую челобитную, не давал ответа. Иск взыскивался с него «без суда» (X, 101). Наряду с одним иском истец мог одповремеппо предъявить иски к тому же ответчику и по другим делам. Опротестование со стороны ответчика в даппом случае не пмело силы (X, 103).

 

По зазывным грамотам стороны представляли поручительство о своевремеппой явке в приказ для суда. До окончания дела они пе могли выехать пз Москвы более чем на три дня. В противном случае виновная сторопа проигрывала дело п уплачивала все пошлины (X, 112, 116). Неявка в суд по троекратному вызову зазывными грамотами ответчика шш доверенных лпц п непредставление порук влекли решение дела в пользу истца, погашение иска за счет ответчика и его поручителей и уплату проестей, подписных и: печатных пошлин п волокиты по три рубля за месяц (X, 114, 115, 117). Но за ответчиком могли быть посланы из приказов приставы, если с мост присланы воеводские отписки с приложением доездных памятей «за руками» «тех, кто за ответчиками был послан», и «за руками» сторонних людей —понятых, удостоверявших, что ответчики «учинились сильны» и «на поруки не далися». Приставы арестовывали их с помощью местных стрельцов, пушкарей и доставляли в Москву (X, 119, 120г 141). При попытке ответчика скрыться от пристава последний был^ обязан принять меры к его задержанию и получению порук за него о его своевременной явке в суд (X, 137—139).

 

 

Институт поручительства был важным звеном феодального права.. Он уходил корнями в общинные порядки, в обычное право, но в условиях развитых феодальной государственности и права играл роль гаранта выполнения судебных решений и исправного поступления судебных пошлин в государственную казну. Поручители несли ответственность своим имуществом за явку ответчика в суд и исполнение им приговора. Однако в случае погашения иска и уплаты пошлин за ответчика, за которого они ручались, поручители имели право в дальнейшем взыскать с него свои издержки да сверх того проести и волокиты по три рубля и убытки, понесенные^в ходе суда и сыска (X, 130, 131, 155). В случае смерти ответчика до полного погашения долга поручители не несли ответственности (X, 205). Поручители выбирались из числа «людей добрых, которым бы в том мочпо было верить» (X, 203).

 

Если исключались получение поруки о явке ответчика в суд и его арест (за отсутствием ня( месте), пристав мог взять его людей или крестьян и держать их до тех пор; пока ответчик не явится (X, 140—141).

 

За избиение приставов при исполнении ими служебных обязанностей ответчикам или их людям назначалось наказание кнутом, тюрьма и взыскание за бесчестье и увечье, а за убийство — смертная казнь (X, 142). Но в свою очередь за ложное челобитье о сопротивлении и избиении приставу и понятым назначалось битье кнутом и пени по два рубля с человека (X, 143). Ответчиков, привезенных в Москву с помощью приставов, а тем более когда они оказали сопротивление, били батогами и взыскивали во внесудебном порядке в пользу истца проести, волокиты и езд пе- делыцику. А в иске «дати суд и по суду указ учинити до чего доведется» (X, 140, 141).

 

Судя по 141-й и 142-й статьям Уложения, понятия «пристав» и «недельщик» совпадают. По другим статьям, неделыцики — самостоятельные должностные лица в приказах, выполнявшие по неделям различные поручения, в том числе и обязанности по разысканию и приводу сторон в суд. На неделыциков, когда они были выборными, брались поруки в том, что им «никаким воровством пе промышляти, и челобитчиком продажи и убытков ни в чем не чинити и колодников из приказу и от себя с дворов без указу пе отпускати» (X, 147). Неделыцики получали езд за сто верст по пол типе, а в пределах города — хоженое, 10 денег. При посылке «по общую правду» езд взимался поровну с истца и ответчика, а затем по окончании суда виноватая сторопа возвращала оправданной стороне вторую половину езда. Таким образом, недельщики получали вознаграждение в форме езда с виноватой стороны. Они выезжали с наказными и приставными памятями, за исключением городов, в кбторых проживали сами. Недельщики действовали «с товарищи», которые должны были быть зарегистрированы в приказах и именовались «заговорщиками». Недель- щикам и заговорщикам воспрещалось брать подношения и причинять другие убытки населению под „страхом наказания торговой казнью и взыскания взятого (X, 144, 146, 148). Приставы и недельщики, упустившие лиц, отданных им под охрану, обязаны в назначенный срок произвести их розыск. Если скрывшиеся не будут найдены, иск в пользу истца взыскивается с приставов и неделыциков (X, 271). Детальная регламентация обязанностей приставов и неделыциков по доставке в приказы и охране ответчиков означала заметное усиление роли государственного начала в судопроизводстве по гражданским исковым делам. Истец и ответчик могли помириться на любой стадии судебного разбирательства, в том числе и до него. Для этого требовалось подать в приказ мировые челобитные и уплатить судебные пошлины (X, 121)

 

По системе суда или состязательного процесса рассматривались не только материальные искп, но п челобитные, связанные с причинением бесчестья словом, других обид, а также некоторые крепостные дела, например о беглых крестьянах пли небольших кражах. В последнем случае доказательством мог служить привод вора в приказ или к воеводе с поличным. Потерпевший п здесь являлся пстцом (X, 229, 270).

 

Судебное разбирательство совмещало в себе п следствие по- делу, и собственно суд. Судоговорение протекало в форме диалога между истцом п ответчиком в присутствии судей. Рассматривались и предъявленные сторонами документы — заемные кабалы, закладные и т. п. Прп ссылке сторон на крепости, которых не было в наличии, судья обязан прервать суд п отправить истца или ответчика за крепостями. Если последние находились вне* Москвы, в других городах, для их доставки давался поверстный срок. Таким же образом поступали, когда ответчик заявлял, чта ему ничего не известно о вменяемом обвипенип п что нужен срок для выяснения обстоятельств дела (X, 22, 229). СуД, таким образом, часто не был единовременным актом, а прерывался на значительный срок п затем возобновлялся.

 

Система доказательств в судебном процессе по гражданским делам была разнообразной. Во всех имущественных п крепостных делах существенное значение имели ппсьменпые доказательства. Следующий вид доказательств — послушество, т. е. свидетельские показания. Онп делились на индивидуальные, групповые п повальные и имели различную степень доказательности. Степень доказательности зависела также от сословной категории свидетелей. Тот или иной сословный и количественный состав свидетелей зависел от размеров иска. Так, при иске размером не менее 50 рублей каждая из сторон могла «слатися» на стольников, -стряпчих, дворян московских и городовых, детей боярских, стрелецких голов и сотников, гостей, дьяков и подьячих «по имяном на десять человек». В таком случае отвод указанных свидетелей другой стороной во внимание не принимался; свидетелей допрашивали «по государеву крестному целованию» и вершили дело по их сказке (X, 138).  При иске в 20 рублей достаточна ссылка на десять же человек поименно из числа гостиной, суконной, черной сбтен и посадских людей, стрельцов и иных служилых по прцбору '(X, 159). Градация размеров иска и состава свидетелей •соответствовала, очевидно, сословному положению истцов и ответчиков. Уложение исходило, таким образом, из теории формальных доказательств, характерной для феодального права.

 

К участию в судебном поединке в качестве свидетелей допускались холопы, крестьяне и женщины. Однако холопы, отпущенные на волю, не могли быть свидетелями по искам, предъявленным их бывшим господам. Учитывая зависимое положение холопа, закон запрещал привлекать в качестве свидетеля его господина при возбуждении иска к самому холопу. Не допускались в качестве свидетелей на стороне своих мужей жены истцов и ответчиков. Но родители того и другого могли свидетельствовать на стороне своих сыновей (X, 173, 174, 176—178).

 

Разновидностью свидетельских показаний была ссылка из виноватых. Если из группы свидетелей, на которую ссылается сторона, несколько или даже один покажут против нее или сошлются на свое незнание, то дело автоматически решалось не в пользу данной стороны (X, 160).

 

Важным элементом судебных доказательств была общая ссылка, или общая правда, когда обе стороны ссылались на одного и того же или на одних и тех же свидетелей. Этому впду доказательств придавалось особое значение. Предписывалось: «А будет истец с ответчиком на суде пошлются оба на обчую правду, хотя на одного человека, и по обчей ссылке дело и вер- шити. А сверх тоя обчия ссылки повальным обыском сыскиватн не посылати, чтобы от того истцу и ответчику лишния проести и волокиты не было» (X, 167). При этом если в общей ссылке из трех человек один покажет одно, а двое — другое и начнут уличать первого во лжи, то «в таком деле верить двум, а одного -отставить» (X, 169). Закон признавал действительными показания только той общей ссылки, участники которой сами были очевид- дами событий, а не знали о них понаслышке (X, 172). Вообще действительной признавалась первая ссылка, тем более — если мнения сторон относительно выбора ссылки сходились. Если истец и ответчик сходились на ссылке «из виноватых», то все последующие ссылки любой из сторон судом отводились. Как и в других случаях, закон допускал возможность ложных показаний общей ссылки в результате подкупа. Виновных предписывалось «битп кнутом нещадно» и с них же взыскать возмещение убытков ложно оговоренной стороне. Но и обратно, обвинение общей ссылки во лжи без предъявления доказательств влекло наказание виновного «кнутом нещадно» п уплату за бесчестье (X, 170, 171).

 

При отсутствии у сторон общей ссылки, которой отдавалось предпочтение, суд мог прибегнуть к повальному обыску, т. е. к опросу окольных людей по существу обстоятельств дела.  Обыск производили специальные сыщики. В наказных памятях сыщикам указывалось: «... с великим подкреплением, чтобы они обыскивали вправду... другу не дружили, а недругу не мстили»; объявляли обыскным людям о необходимости говорить «во обыску прямо вправду, никого не бояся^ и никому не норовя ни которыми делы» под страхом государевой опалы и казни. То же самое ожидало и самих сыщиков за нарушение указанных предписаний (X, 161, 167). Участие в обыске населения, знающего суть дела, было обязательным. Ложное уклонение под предлогом незнания дела влекло наказание. И только действительное незнание освобождало от показаний (X, 164, 165). Процедура повального обыска сводилась к тому, что сыщики опрашивали каждого человека в отдельности, записывая обыскные речи. Опрашиваемые ставили под ними подписи, за неграмотных подписывали их духовные отцы. Литовцы, немцы, татары расписывались па своем языке, неграмотные ясачные люди ставили «их знамяны». Обыскные люди могли сами писать обыскные речи.

 

Показания дворян и детей боярских запрещалось писать в одни обыскные речи с показаниями пх людей и крестьян. Никакие отводы обыскных людей не допускались. Воспрещалось писать кого-либо в обыскные речи заочно. Процедура обыска включала клятвенные заверения: архимандриты, игумены, старцы давали их по иноческому обещанию; протопопы, попы, дьяконы — по священству; дворяне, дети боярские, всякие служилые, посадские люди, крестьяне —по крестному целованию; татары, чуваши, черемисы, вотяки и другие ясачные люди — по шерти (X, 161).

 

Если среди подвергнутых повальному обыску возникал раскол и одни показывали в пользу истца, а другие — ответчика, то суд решал вопрос в пользу той стороны, за которую высказалось большинство. Однако допускалось, что потерпевшая сторона могла подать челобитную с обвинением большей части обыскных людей в ложных показаниях. В таком случае от каждой части обыскных людей из числа посадских, служилых по прибору и лучших людей и крестьян духовных и светских вотчин и поместий бралось из каждой сотни по два человека, которым устраивалась очная ставка. Если устанавливалось, что большая часть обыскных людей солгала, то с них бралась пеня «за лживые обыски», размер- которой (в рублях с человека) дифференцировался посословно и по должностям и определялся (X, 162) следующим образом: архимандриты платили 50 рублей; игумены и келари — 40; казначеи, строители и старцы — 30; рядовая братия— 5; служки монастырские больших монастырей — 20; малых монастырей — 5; протопопы — 40; протодьяконы — 30; попы — 20; дьяконы и дьячки —10; стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы, дворяне городовые и дети боярские — 30; старосты посадские — 20; посадские люди, ямщики, приказчики вотчип ж поместий—10; старосты и целовальники — 5; крестьяне, бобыли — 1 рубль с "человека. Сверх пени из числа обвиненных обыскных людей каждого десятого приказчика и лучшего крестьянина били кнутом, а духовных лиц отсылали для смирения к патриарху, митрополитам, архиепископам и епископам. Следовало и возмещение проести и волокиты потерпевшим от лживого обыска (X, 162). Лица, по делу которых был назначен повальный обыск, а также их представители на суде не имели права находиться в том городе, где проходил обыск. Этим устранялась возможность их влияния на опрашиваемых людей (X, 156, 157).

 

Когда с помощью очной ставки или другим путем не удавалось установить, которая часть обыскных людей солгала, прибегали'к пытке. Тот, кто на пытке повинился, подвергался наказаниям и сверх того платил невинно перенесшим пытку за бесчестье и увечье вчетверо (X, 163).

 

Очная ставка и пытца в гражданских делах, которые решались путем состязательного процесса, были вспомогательным средством дознания и применялись относительно редко, в особых случаях. Уложение предусматривает применение очной ставки при насильственном оформлении заемных и служилых кабал (X* 251, 252) и в спорах о вотчинных и поместных делах главным образом среди родичей (XVI, 23, 54, 59). Что касается пытки, то кроме вышеуказанного случая она упомянута всего один раз, и то в связи с делом уголовного характера — подозрением в поджоге двора (X, 202). Зато в делах о разбоях и татьбе очная ставка и пытка — наиболее распространенные приемы дознания.

 

Иное дело — крестное целование, которое рассматривалось как одно из важнейших средств доказательства правоты показаний в ходе судебного разбирательства — как показаний сторон, так и всех видов показаний свидетелей, — в особенности в тех случаях, когда отсутствовали или были недостаточными иные доказательства, а такя^е при повальном обыске.

 

 Примененпе в судебном процессе присяги (рота) п крестного целования, известное со времен договоров Руси с Византией, проходит через все памятники раннего русского права — Русскую правду, Псковскую судную грамоту, Судебники 1497 и 1550 гг. и указы первой половины XVII в. В Уложении крестоцелованию отведена самостоятельная XIV глава, состоящая из 10 статей. В этой главе приведены в определенную систему прошлое законодательство о крестном целовании и практика его применения, внесена строгая регламентация.

Запрещалось целовать крест при судебном разбирательстве лицам моложе 20 лет. И только при отсутствии лиц (своих людей или родственников), могущих заменить истца или ответчика при крестоцеловапии, допускалось снижение возраста до 15 лет. Каждому разрешалось давать клятву путем крестоцелования всего три раза по трем разным искам. Четвертое дело решалось с помощью сыска или его приходилось «розымать пыткою». При одновременном рассмотрении двух или трех исков к одному и тому же лицу, если дело доходило до веры, требовалось кресто- целование по каждому иску в отдельности. Служилые люди по отечеству могли поручать целование креста своим людям. За отсутствием таковых доля-сны целовать крест сами. «А наемным людем и подставою креста пе целовать». (XIV, 1, 2, 5, 8). При исках пноземцев к русским людям и наоборот дело разбиралось в том приказе, где «иноземец учнет искати». Русский целовал крест, иноземец приносил клятву по своей вере. Но при этом для иноземцев ставился крест, нарисованный на иконе. При исках к иноземцам крестоцелование было добровольным. Вопрос о том, кому приносить клятву, мог по просьбе русской стороны решаться жеребьевкой (XIV, 3, 4).

 

Духовенство исключалось из процедуры крестоцелования в силу своего сана. Черное духовенство — от архимандрита и ниже — давало клятву по иноческому обещанию, белое — от протопопа и ниже — по священству. Светские феодалы приводились к кресту начиная от стольников и ниже. Крестоцелованпе как средство судебного дознания распространялось на все непривилегированные слои населения — посадских людей, крестьяп, холопов, — «для того чтобы они сказывали правду, как им стать на страшней суде христове». Не исключались из этой процедуры и женщины (X, 158, 161, 173).

 

Устанавливался процессуальный порядок целования креста. Требовалось присутствие дворянина, подьячего и целовальника. Назначалось определенное время дня, которое менялось в зависимости от времени года: в сентябре—октябре со 2-го часа по 6-й час дня; с ноября по февраль с 1-го по 5-й; с марта по июнь со 2-го по 7-й; в июле и августе с 3-го по 6-й час дня (XIV, 6)-.е Вне указанных часов крестоцелование запрещалось. Истец и ответчик обязаны подходить к кресту три дня подряд в указанное время. Тот из них, кто на третью ставку не явится, не подав предварительно объяснительной челобитной, или креста не поцелует, считался виновным. Ложнре крестоцелование каралось «жестоким наказанием». Эта угроза подкреплена ссылками на священное писание, карающее за ложное целование креста отлучением от церкви. Так законодательное воздействие дополнялось воздействием моральным (XIV, 9, 10).

 

Помимо повального обыска, в котором крестоцелование было обязательным завершением опроса населения, в других случаях крестоцеловапие, ввиду его исключительной значимости, применялось относительно редко, главным образом когда отсутствовали пли были недостаточны другие средства дознания, если «про такое дело сыскать будет нечем» (X, 195, 232, 281).

 

Иски  менее рубля решались путем жеребьевки (XIV, 10). Но жеребей как форма «божьего суда» применялся и при иных делах. Таким путем решался вопрос о передаче супружеской пары беглых крестьян или холопов, когда они, принадлежа различным владельцам, вступали в брак в бегах (XI, 34; XX, 115). Жеребьем разрешались иски духовных чинов к сужилым людям о бесчестьи, поскольку крестоцелование духовенству было противопоказано. При исках мирских людей к духовным лицам сторонам давалось «на волю, чего они похотят, по жеребью ли, или по святительскому допрашиванию», т. е. допускался по желанию сторон допрос духовных лиц высшими сановниками церкви —от епископов до патриарха' (XIII, 4, 6). Жеребьем мог быть решен вопрос, кому крест целовать при исках русского к иноземцу или наоборот (XIV, 4). К жеребыо прибегали в спорах о земле при отсутствии других доказательств. Частный случай такого спора предусматривал казус, когда часть опрашиваемых старожпльцев держала сторону истца, а другая часть — ответчика. Жеребьем здесь устанавливалось, чьей стороне решать вопрос о земле с помощью «образного хожения». Обряд хождения с иконой при споре о земле мог применяться и без жеребья (X, 236, 237; XVII, 52).

 

Уложение предусматривало возможность ложных исков, подкрепленных путем подкупа свидетелей и поручителей, и стремилось нейтрализовать их. Подложность любой ссылки лишала ее юридической силы для других дел (X, 179, 182).

 

Касаясь самого судоговорения, Уложение устанавливало строгий порядок его проведения, предписывая истцу и ответчику «став перед судьями искати и отвечати вежливо и смирно и не шумно, и перед судьями никаких невежливых слов не говорити и межь себя не бранитися». За взаимную ругань и бесчестье, которые квалифицировались как бесчестье судьи, полагались неделя тюрьмы, а потерпевшему возмещение за бесчестье. Прп ударе рукой — бесчестье вдвое. Угроза оружием без последствий влекла наказание батогами, ранение — кнутом. Убийство каралось смертной казнью и уплатой кабальных долгов убитого. Однако ранение и убийство, причиненные в порядке самообороны при нападении другой стороны, если это подтверждалось судьями, не влекли наказания. Закон усиленно охранял честь и жизнь судьи, как представителя государственной власти. Бесчестье судьи словом в суде влекло наказание кнутом или батогами и уплату за бесчестье; за удар и ранение — отсечение руки и судье за бесчестье в двойном размере; за убийство — смертная казнь и уплата кабальных долгов убитого. Определяя суровые санкции за уголовные преступления в суде, законодатели допускали возможность лояшых челобитий со стороны судей о бесчестьи, назначая для них те же наказания (X, 105—107).

 

Рассмотрение судебного дела называлось вершением (Хг 10, 15, 21—24, 112, 121, 123), под которым понималось и само решение суда, т. е. приговор и его исполнение. Впрочем, решение суда именовалось и собственно приговором, в который записывались имена судей и их товарищей (X, 23). Рассмотрение дела в суде данной инстанции считалось окончательным, если стороны не располагали данными, компрометирующими судей или порядок судопроизводства. Только в таком случае допускалась апелляция к суду Боярской думы и царя.  В этой связи под страхом наказания батогами воспрещались повторные иски но тому же делу в ту же инстанцию в случае примирения сторон до суда, решения дела в пользу ответчика путем крестоцелования или после вынесения приговора (X, 154).

 

Для упорядочения судопроизводства составители Уложения ввели в него специальную главу «О вершеных делах». В ней провозглашалось, что «судные всякие дела всяких чинов людей во всех приказех», вершенные до Уложения, пересмотру не подлежали (XV, 4). Особо оговорен окончательный характер решения спорных дел примирением с митрополитами, епископами и монастырскими властями. Это положение распространялось и на их преемников (XV, 1). Запрещен пересмотр и спорных дел о поместьях, вотчинах и крестьянах, решенных и оформленных письменно до Уложения, прп переходе этих владений в другие руки после 1649 г. Исключение предусматривалось только в отношении поместных крестьян, отпущенных на волю прежним владельцем поместья, поскольку выдача отпускных поместным крестьянам воспрещалась (XV, 2, 3) -

 

В XV главе выделен раздел о третейском суде, относящемся к числу особых судов, функционирование которого представляет интерес для изучения судопроизводства того времени. К компетенции третейских судов относились только гражданские дела по искам. По взаимному согласию стороны (истец и ответчик) обращались к третьим лицам с просьбой рассудить их, давая запись, что они подчинятся третейскому приговору; в противном случае с них взыскивалась государева пеня и третейским судьям уплачивалось за бесчестье. В случае разногласий у третейских судей (когда один выносил приговор в пользу истца, а другой — ответчика) и при условии, что в третейской записи содержится указание государевой пени, дело передавалось на рассмотрение в приказ. Тот третейский судья, приговор которого не совпадал с приговором суда в приказе, нес наказание или уплачивал пеню по указанию государя, да сверх того обвиненной им стороне возмещал проести и волокиты за весь срок рассмотрения дела. Обжалование приговора третейского суда истцом или ответчиком во внимание не принималось, поскольку «он тех третьих себе сам излюбил, и быти тому делу по тому, как третие приговорят» <XV, 5).

 

В делах о материальных исках за приговором в случае принятия решения в пользу истца следовало погашение иска. Судом выдавались правежные выписи, а на должников оформляли поруку. При отсутствии возможности уплатить долг меры взыскания варьировались в зависимости от сословно-социального положения должников. Лица недворянского происхождения при отсутствии порук по них отдавались истцу головою до искупа. Естественно, такая участь ожидала в наибольшей мере представителей низших несостоятельных слоев общества. Представителей низших слоев служилых людей по отечеству — детей боярских и дворян — ставили на правеж: «А па правеже дворян и детей боярских бити до тех мест, покаместь с должники розделаются» (X, 204). Средние группы служилых по отечеству — жильцы, дворяне московские, стряпчие и стольники — могли вместо себя посылать на правеж своих людей (X, 151). Устанавливался единый срок правежа для всех категорий должников — за каждые сто рублей стоять на правеже месяц. За иные суммы долга срок правежа устанавливался из этого расчета. По челобитью должника допускалась отсрочка уплаты долга не более как па год (X, 261). При невозможности уплаты долга по истечении месячного срока пребывания на правеже в продажу шли дворы и имущество должника «или истцов иск. велети за них правити в поместьях их и в вотчинах на людех и их и на крестьянех». В счет долга могла идти и пустая вотчина (X, 262, 263). Должники из служилых людей по прибору, кроме стрельцов, при неуплате долга на правеже отдавались истцу головою до искупа." В этих случаях на истцах бралась порука, что они не убьют и не изувечат должников. По окончании срока отработки кредитор должен привести должников в приказ, откуда их получил (X, 265, 266). Существовала легальная возможность выкупа должника с правежа путем уплаты его долга. Такой акт оформлялся специальной записью (XX, 146). В этом крылась^опасность для феодалов, посылавших на правеж своих людей, потерять работника, что должно было стимулировать своевременную уплату долга. За неуплату долга по иску заключали и в тюрьму. Если в течение пяти лет и более иск не возобновляли, заключенных отдавали на поруки с обязательством привести их в случае возобновления иска (XXI, 92).

 

 

К содержанию книги: СОБОРНОЕ УЛОЖЕНИЕ 1649 ГОДА - КОДЕКС ФЕОДАЛЬНОГО ПРАВА РОССИИ

 

Смотрите также:

 

Курс процессуального права.  московское государство  ФЕОДАЛИЗМ В РОССИИ  Развитие феодального права.  Феодальное право