Крым

КРЫМСКИЙ ЗАПОВЕДНИК

В 1925 году я решил снова навестить обновленный Крымский заповедник—на этот раз проникнув в него с Южного берега на велосипеде—по Романовской дороге. Конечно, 15-кнлометровый подъем по бесконечным изгибам этой дороги—от усадьбы Южнобережного лесничества и до Красного Камня—был очень долог и труден: едва ли пять километров этого пути можно было, хотя и с усилием, ехать, остальные километры надо было идти пешком, ведя велосипед «на поводу». Именно поэтому я мог гораздо лучше прочувствовать и красоты Романовской дороги, чем десять лет тому назад, когда я поднимался из Ялты пешком по тропкам, под густым пологом леса.

Сосновый лес за годы гражданской войны был уже сильно вырублен — почти не осталось исполинских экземпляров крымских сосен, так поражавших меня ранее; вероятно, поэтому-то Лесное ведомство как раз в 1925 году так охотно уступило Заповеднику большой участок леса выше Грушовой поляны — ряд кварталов Никитской и Ай-Васнль- Дерекойской лесных дач Южнобережного лесничества. Тем не менее панорамьi, открывшиеся на амфитеатр Ялтинских гор. были изумительны. Особенно поразил меня жуткий вид в глубину ущелья Уч-Кош.

Наконец, я выбрался на Красный Камень и мог покатить уже по более или менее ровной дороге, извивавшейся между холмами Никитской яйлы. Каким наслаждением было влететь под зеленые своды леса Качинского амфитеатра и нестись целых шесть километров на свободном ходу! Временами приходилось умерять ход. чтобы не запутаться в могучих зарослях белладонны почти в человеческий рост, выросшей но обочинам дороги за годы, когда почти совершенно прекратилось движение по Романовской дороге!

Еще больше доставил мне наслаждения почти семики- лометровый спуск в Центральную котловину с Чучельского перевала но четырем крутым петлям великолепного шоссе, извивавшегося под сводами сначала соснового, потом букового леса. Временами из тенистых ущелий раздавалось хриплое гавканье косули, испуганной звонком велосипеда. Наконец, я влетел в усадьбу Заповедника и подкатил к Охотничьему домику... Здесь я нашел довольно многочисленную компанию научных работников и студентов- практикантов.

Уже два года прошло с тех пор, как Совнаркомом РСФСР был подписан декрет об учреждении Крымского государственного заповедника1. Директором его был сначала назначен зоолог М. П. Розанов.

Осмотревшись, я на следующий же день совершил обратный перегон в Ялту. Приятно было сознание, что Заповедник возрождается к новой жизни. Хотя в научную и организационную работу включилось много новых людей, но сохранилось достаточное количество и старых работников, помнивших первые годы существования Заповединка.

Известным климатологом проф. С. М. Токмачевым была организована обширная сеть метеорологических и гидрологических пунктов для изучения гидрометеорологического режима Заповедника.

Руководить работой всей научной станции Заповедника, особенно же работами по зоологии, пригласили меня. Мог ли я отказаться от такого приглашения! Разумеется, в зимние месяцы я, работая в Симферополе, мог навещать Заповедник только периодически—один раз в месяц. За мной приезжала линейка Заповедника, запряженная парой сытых лошадей. Мы направлялись в Управление давно знакомой мне дорогой—через Саблы, Бешуй и Депорт. Прибыв в Управление, я оставался здесь обычно два-три дня, давая консультации и распоряжения сотрудникам, экскурсируя с ними в горы.

Особенно любил я совершать подъем по одному из контрофорсных хребтов горы Черной, сбегающих по ее юго-восточному склону в Центральную котловину, т. е. в верховья Альмы. Главнейшие из этих хребтов—Веселый, Срединный и Муфлоний. Чаще всего я поднимался по Веселому хребту, поросшему невысокими дубравами, рощами древовидного можжевельника, частично горнолуговой растительностью.

Осторожно поднимаясь но хребту рано утром или перед закатом солнца, почти всегда можно было наблюдать группы красавцев муфлонов, выходивших пастись на открытые поляны. Выйдя на гребет» Черной горы, можно было встретить и оленей. Однажды, поднимаясь в январе по заснеженному Веселому хребту с охотоведом Э. Шерешевским, мы вспугнули целое стадо муфлонов, которые, пересекши путь нашего следования, протоптали в глубоком снегу целую траншею!

В годы 1926—1927 в Заповеднике работало много молодых специалистов: охотоведы Симонов, Шерешевский, несколько метеорологов. В 1927 году я устроил в качестве постоянных научных сотрудников своих учеников по Крымскому пединституту: Даля и Буковского. Первый из них ревностно занялся изучением главным образом млекопитающих Заповедника—от мышей и кончая копытными; второй взял своими объектами насекомых, особенно мух, а также разрабатывал общие вопросы экологии беспозвоночных леса.

Оба они показали себя необычайно энергичными и толковыми работниками и вскоре составили себе известное положение в науке. Сам я занимался в основном птицами и суммировал результаты всех работ по изучению позвоночных Заповедника.

Разумеется, особенно оживлялась научная'работа в летние месяцы, которые я проводил в Заповеднике: приезжала Г. И. Поплавская и неутомимо продолжала изучение растительности. . Наезжали и другие специалисты—зоологи, почвоведы, геологи, приезжали на летнюю практику и студенты. Особенное оживление внесло в 1927 году прибытие почвоведов—акад. Прасолова и Антнпова-Каратаева с помощниками, основательно изучивших лесные почвы Крымских гор.

Иногда мы совершали небольшие экспедиции для исследования отдаленных, мало посещаемых районов Заповедника—особенно памятна мне такая экспедиция на гору Вазман с ее сталактитовыми пещерами. Производя .количественный учет птичьего населения горного леса «по голосам», я часто забирался в чащу леса еще ночью до рассвета и ожидал его, завернувшись в одеяло где-нибудь под деревом, на куче сухих листьев. Каким наслаждением было услышать вместе с первым проблеском зари и первый призывный крик зорянкн, за которым вскоре в определенном порядке следовали голоса других лесных певцов, все умножавшиеся и усиливающиеся по мере того, как дневное светило поднималось над горизонтом, достигая в первые утренние часы своего fortissimo. Слушая и наблюдая птиц изо дня в день, я в конце концов настолько изощрил свой слух, что, будучи привезен и высажен в лес с завязанными глазами, мог определить по голосам птиц на какой высоте и в каком лесном насаждении я нахожусь!

Результаты нашей дружной совместной работы выразились, во-первых, в опубликовании ряда сборников научных работ сотрудников Заповедника и его постоянных посетителей , а во-вторых, в организации прекрасного музея природы Заповедника, размещенного в монастырской церкви.

Центральное положение в этом музее составляла художественно выполненная группа: стервятники над добычей. Несколько крупных грифов, к которым присоединился и вороватый ворон, терзали разлагающийся труп косули. С высоты, т. е. из-под самого купола церкви, к ним на подмогу с полусложенными крыльями низвергался подорлик.

Очень.эффектна, хотя не совсем естественна, была группа сов, рассевшихся но деревьям на фоне лесного пейзажа. Чучелами были представлены большинство птиц и зверей Заповедника, за исключением оленя и муфлона, от которых имелись (мы надеялись, что временно) только рога и черепа, развешанные по стенам; рыбы и гады были представлены полностью в банках. Всегдашнее внимание посетителей привлекали экспонаты, иллюстрирующие искусственное оплодотворение форели и ее развитие от икринки до малька,—был выставлен подлинный нерестовый ящик. В летние месяцы мертвые препараты пополнялись живыми объектами: в просторных аквариумах и террариумах жили представители всех рептилий и амфибий Заповедника, вплоть до огромного желтопуза.

Ботанический и геологический отделы музея ничуть не уступали ио интересу зоологическим: помимо гербарных экземпляров, в развешанных но стенам плоских витринах Г. И. Поплавская иллюстрировала высотное распределение растительности рядом художественно выполненных карт и профилен. Экспозиция пополнялась замечательными по размерам образцами плодов, шишек, стволов плюща, тисса и других деревьев. Короче, наш музей мог удовлетворять самым строгим требованиям! Да и вообще было что смотреть в Заповеднике многочисленным туристам, норой проводившим здесь по нескольку дней в прекрасно оборудованной и обслуживаемой турбазе, размещавшейся в бывшей монастырской гостинице!

К сожалению, Главнаука, не рассчитав своих сил и возможностей, настолько перегрузила себя научными учреждениями как в центре, так и на периферии, что ей пришлось спешно «разгружаться», передавая большинство учреждений периферии на местный бюджет и руководство. Наступили трудные годы для таких учреждений, как Карадагская биостанция, Керченский археологический музей и в особенности Крымский заповедник. Лишь в 1934 году, когда Заповедник снова был передан в непосредственное подчинение ЦИК РСФСР для него опять наступила полоса нового расцвета, прерванного лишь в страшные годы гитлеровской оккупации.

Снова закипела научная и организационная работа. Несколько лет директором заповедника состоял известный партизан времен гражданской войны А. В. Мокроусов. Окрестные браконьеры, хорошо понимавшие, что с этим подтянутым, волевым человеком (в прошлом—матросом) шутки плохи, приутихли.

Одним из важных мероприятий была акклиматизация быстро расселившейся по всей горнолесной части Крыма... Велась также работа по зубробизонам. Впрочем, эти мероприятия были проведены уже перед самым вражеским нашествием, которое было для Крымского заповедника настоящей катастрофой!..