ТАЙГАН. Тайганское водохранилище в крыму. Карасу-Базар

 

Крым

 

 

ТАЙГАН. Тайганское водохранилище

 

 

 

Выехали мы в том же составе, но уже в противоположном направлении—по Феодосийскому шоссе. Ехать пришлось больше часа, так как от Симферополя до Белогорска 40 километров.

 

На двенадцатом километре мы миновали Бештрек, потом на двадцатом большое село Зую; справа от дороги лиловели и алели ароматные поля лаванды и мускатного шалфея, возделываемых для нужд парфюмерной промышленности, за ними синела гряда Крымских гор от Чатыр-Дага до бесформенного плоскогорья Караби-яйлы. Наконец, вдали, несколько левее от шоссе, показался крутой белый уступ скалы Ак-Кая (высотой свыше 365 метров), доминирующий над Белогорском. В сущности довоенный Карасу-Базар получил свое теперешнее название именно от этого далеко видимого уступа, ибо Ак-Кая означает «белая скала».

 

Не доезжая 5 километров до города, машина круто свернула вправо; перевалив небольшой увал, она остановилась, и мы могли любоваться простиравшимся перед нами огромным Тайганским водохранилищем. «Вот оно, наше Карасу-Базарское море!»—с гордостью произнес Семен Людвигович, сам уроженец старого Карасу-Базара.

 

Действительно, водоем поражал своими размерами, совершенно необычными в северных предгорьях Крыма: занимая долину небольшой реки Сары-Су, левого притока многоводной реки Биюк-Карасу, он, подобно Бахчисарайскому водохранилищу, был вытянут с востока на запад, но вытянут на целых 2100 метров при ширине 1800 метров.

 

Однако форма водохранилища довольно прихотлива, с восточной стороны оно перегорожено высокой (20 метров) дамбой длиной око.чо 1000 метров. Характерная особенность Тайганского водохранилища— наличие почти в центре его небольшого, покрытого древесной растительностью острова, не заливаемого даже при максимальном наполнении.

 

Недолго думая, мы спустились по грунтовой дороге к водохранилищу и разбили лагерь "а северном его берегу. И опять, как несколько дней тому назад на Базар-Джалге, резкий порывистый ветер сильно затруднил установку палатки. Поручив дело помощникам, я решил начать ознакомление с гигантским водохранилищем, обойдя его кругом.

—        А успеете ли вы вернуться до темноты, Иван Иванович?—Кто-то спросил меня.

—        Успею, не беспокойтесь!—отвечал я и быстро зашагал по направлению к дамбе. Северо-восточный берег, по которому я шел, был совершенно лишен древесной растительности, как, впрочем, и все унылые берега водоема. Лишь на дамбе сохранились ивы. Миновав непривычно длинную дамбу, я почти сразу зашагал вдоль низменного, сильнейшим образом изрезанного южного берега, заросшего ситником (Heleocharis ей palustris), осокой, тростником.

 

Вскоре я пересек совершенно сухое русло приводного канала, а затем перешел вброд небольшую речку Тайганку, впадавшую в озеро. Берега ее заросли особенно сильно. Своеобразный вид имели луговинки, заросшие «серовойлоч- ным будяком» (Cirsium incanum). На залитых пространствах я опять нашел Bolloschoenus maritimus, затем свинорой {Cynodon daciylon), ползучую лапчатку (Potentilla replans), водяную гречиху (Polygonum amphibium terrestre).

 

Удаленность южного берега от жилья сказывалась на обилии птиц: повсюду сновали стайки малых зуйков (Charad- rius minor)—мне удалось даже найти яйцо этого куличка. По речке Тайганке держались стайки чибисов и чернышей (Totanus ochropus), один раз пролетели три какие-то утки.

—        Порядком у вас птиц!—сказал я встреченному объездчику, обходившему водоем с одностволкой за плечами.

—        Бывает, бывает птица,— отвечал он,— а вы разве интересуетесь?

—        Как же, интересуюсь,— а что же у вас бывает?

—        Да вот сейчас на острове две серые цапли рыбалят, а иногда и белые залетают... Да что цапли! Неделю тому назад здесь пара лебедей держалась. Опять же осенью— мартыны чернокрылые рыбалят. Ну, *а во время пролета чего только здесь не бывает—карасубазарским охотникам раздолье: куличья и уток хоть отбавляй.

 

Пройдя низменным южным берегом, я обогнул такой же низменный и заросший западный, где впадала небольшая речка Сары-Су. Возвращался я уже возвышенным северным берегом, держа путь на приветливый огонь костра нашей стоянки. Считая остановки, обход водохранилища занял у меня около двух часов.

 

Памятный день 15 июля мы начали с надувания нашей лодки и вдвоем с Семеном Людвиговичем в обычном порядке проделали всю программу исследования: найдя самое глубокое место у плотины, мы на глубине 12 метров установили температуру 20° при 23° на поверхности; следовательно, как и на Эгиз-Оба, резкого температурного скачка не было— вероятно, нотой же причине: вчерашний ветер сильно перемешал воду. Вода оказалась очень прозрачной и бедной планктоном: вечером при обработке мы нашли только 0,75 кубических сантиметра осадка, причем в отличие от других водохранилищ преобладали одноклеточные водоросли—перидинеи.

 

«Ну, теперь к острову—а то мне не терпится там побывать!»— скомандовал я. Отчалив от плотины, мы по пути к острову сделали три лова драгой. Первые два лова убедили нас в абсолютной безжизненности вязкого серого ила с примесью гальки, покрывавшего дно водоема. Лишь во втором лове мы обнаружили несколько крошечных личинок тенди- педнд. Третий лов мы решили взять у самого берега острова.

 

Когда мы приблизились к острову, внезапно из прибрежных зарослей сорвались две серые цапли и улетели, тяжело взмахивая крыльями. «Ну, если дежурили цапли—значит, будет пожива и нам!»—сказал Семен Людвигович, закидывая драгу. И действительно, она принесла нам несколько мелких рыбок, которых, очевидно, и подкарауливали цапли: гольца, малька карпа и несколько мальков речного рака.

 

Высадившись и обойдя небольшой островок, поросший ивами, мы нашли явныеследы пребывания здесь удильщиков. Выбрав удобное место, мы посидели минут двадцать, наслаждаясь не столько видом плоских и унылых берегов водоема, за которыми, однако, синела стена Карабн-яйлы, сколько сознанием парадоксальности нашего пребывания на одиноком островке, вдруг почему-то выросшем в центре обширного водоема, разлившегося в предгорьях Крыма, там, где недавно паслись косяки коней и стада коров.

«Теперь к южному берегу, в заросли! Уж если там ничего не найдем, значит Карасу-Базарское море никуда не годится!»

 

Мы добросовестно поработали у южного берега, сделав четыре лова, которые только подтвердили мой пессимистический прогноз. Ил на глубине 4 метров был почти безжизнен, на глубине от 2 до 0,75 метра в зарослях мы опять выловили несколько мальков—пескаря и карпа, тендипедид и мелких клопиков (Mirconecta).

—        Негусто!—сказал я, когда Семен Людвигович с большим напряжением вытаскивал драгу последнего замета, в которую набралось много вязкого серого ила,—попробуемте еще, для очистки совести, сделать лов у западного берега!..—Однако этого лова нам уже сделать не удалось.

—        Что это?—встревожился вдруг мой помощник,— лодка, никак течет?—И действительно, лодка, хотя и медленно, но все же угрожающе стала заполняться водой, просачивавшейся сквозь щель расклеившихся листов резины. Очевидно, резиновые лодки, пригодные, быть может, для любителей природы, удильщиков и охотников, совсем не пригодны для гидробиологов, работающих драгами и дно- черпателями.

 

Что было делать? Возвращаться к берегу? Но ведь потом придется тащить на руках лодку и все оборудование по топкому лугу и дамбе целых полтора километра.

—        Нет, Иван Иванович!—воскликнул Семен Людвигович,— попробуемте все же добраться до стоянки: вы гребите да поэнергичнее, а я буду надувать лодку воздушным насосом, чтобы поддерживать ее плавучесть!—И вот началась своеобразная гонка: нам предстояло проплыть около километра в резиновой лодке, угрожающе продолжавшей терять свою плавучесть, несмотря на все усилия Семена Людвиговича, то с остервенением работавшего насосом, то вычерпывавшего экскурсионной банкой набиравшуюся воду. Утонуть мы не боялись, так как оба были хорошими пловцами. Но наши фотоаппараты, мой бинокль и мое ружье! По счастью, все обошлось благополучно: мы вовремя успели причалить к своему берегу полузатопленную лодку!

 

Почистившись, помывшись и пообедав, мы стали держать совет—что же делать дальше? Одно было ясно: лодку надо ремонтировать—не столько для того, чтобы сделать на ней еще пару экскурсий, не суливших ничего интересного, сколько потому, что это все же была лодка Пединститута, лишь одолженная Крымской базе Академии наук, и ее надо было возвратить в исправности.

 

Поручив лаборантам провести обычное гельминтологическое, ихтиологическое и всякое иное исследование добытой рыбы и планктона, мы пошли с Семеном Людвиговичем в Белогорск—искать автомобильного мастера, который смог бы «завулкаиизировать» прореху. Одновременно мне очень было интересно прогуляться по узким, кривым улицам Белогорска, имея «гидом» его уроженца, знавшего в родном городе каждый переулок.

О прежнем восточном колорите города напоминают полуразвалившиеся домики с решетчатыми окнами, высокие глинобитные стены, руины многочисленных когда-то мечетей, в особенности же узкие, кривые улицы и проулки, по которым не разъехаться и двум извозчикам.

 

—        Представьте себе, Иван Иванович,— пояснял мне мой «проводник»,— въедет этак извозчик в такой проулок и кричит во всю глотку: «Айдама! Айдама!» (подожди), чтобы другой навстречу не выехал, а то застрянут оба!

Впрочем, новая западная часть Белогорска имела уже вполне европейский вид.

Побродив по городу, мы наконец-таки нашли в одной автомобильной мастерской некоего Федю, за приличное вознаграждение взявшегося завулканизовать нашу лодку— конечно, он сказал «завтра утром, до работы».

—        Отлично, —сказал Семен Людвигович,— а я тем временем сведу вас к Карасу-Баши, т. е. к истокам реки Карасу. Стоит посмотреть вообще, а для нас и необходимо, так как приводящий канал водохранилища берет начало у самых истоков.

Рано утром мы поручили свое аварийное судно попечениям Феди, пришедшего со всем оборудованием, а сами быстрым шагом пошли вверх по реке. Идти было приятно и интересно: тропа шла мощными террасами долины Карасу и вскоре вступила в лес—дубово-грабовый, корявый, но все же тенистый.

 

Доносились резкие крики сойки и громкое «кья-кья» канюков. У воды бегали бойкие кулички-перевозчики и изящные белью и горные трясогузки. Наконец, пройдя около семи километров, мы вошли в скалистое, сильно заросшее ущелье.

Небольшая речка Ту нас, вступившая в него сверху, вдруг расширялась несколькими потоками, кипевшими и бурлившими между обломками камней, как в котле, и вытекала из ущелья широким, мощным потоком Карасу. «Это и есть Карасу-Баши»,— сказал Семен Людвигович, подходя к реке.

 

Ни у одной из крымских речек не видал я столь своеобразного и эффектного «истока»: река как бы вырывалась из земли многочисленными жерлами и просто кипела! Немного ниже этого бурлящего котла мы нашли и начало приводного канала водохранилища, который почему-то был закрыт. «Замечательное местечко!—сказал я,— давайте здесь отдохнем и закусим».

 

Было неизъяснимо приятно отдохнуть под неумолчный звенящий говор вырывающихся откуда-то из-под земли мощных струй—говор, к которому порой примешивалось надрывное воркование многочисленных бронзово-фнолето- вых лесных голубей-витютней, перепархивавших в вершинах.

—        И откуда это столько воды берется?!—спросил Семен Людвигович.

—        Как откуда?—отвечал я.—Это все ваша Карабн-яйла дает—огромное, все пронизанное карстовыми щелями и пустотами известняковое плато, непрерывно конденсирующее атмосферную влагу. Ведь мы сидим почти у самого северного подножия Карабн! Насколько я помню, Карасу- Баши считается самым мощным из источников горного Крыма ... Ну, пора двигаться назад, отпустить Федю— он, вероятно, уже закончил ремонт. Хотя по сути дела надо бы нам еще задержаться—здесь ведь интересные сталактитовые пещеры и гроты есть—в одной из пещер, согласно преданию, около ста лет тому назад скрывался знаменитый разбойник Алим! Сколько этих Алимовых пещер по Крыму разбросано,—сказал я,—давайте заглянем хоть в этот грот!

Посмотрев в темное отверстие ближайшей пещеры, мы выпугнули оттуда нескольких летучих мышей и большую сову, которые бесшумными взмахами крыльев полетели искать себе новое убежище. Осмотром этого грота мы ограничились и пустились в обратный путь.

По дороге мы толковали о «несправедливости», оказываемой большинством географов реке Карасу, которая считается лишь притоком реки Салгир, якобы крупнейшей реки Крыма.

—        Что за нелепость!—горячился Семен Людвигович,— я вырос на берегах Карасу; большую часть жизни провел на берегах Салгира и могу удостоверить, что никогда Салгир не бывает столь многоводным, как Карасу,— вы же видели ее вчера, когда мы переходили мост!

—        Вполне сочувствую вам,— отвечал я.— Я пересекал нижнее течение Салгира до его соединения с Карасу летом— и в русле его не было ни капли воды, а в то же время воды Карасу доходили до самого Сиваша. Хороша «главная» река, в которой меньше воды, чем в «притоке» .

Следуя вдоль реки, мы дошли до обширного омута, и, повинуясь образовавшейся привычке, остановились, чтобы ознакомиться с его растительностью и фауной.

—        Знаете что?—сказал я, увидев желтоватых моллюсков Succinea, сидящих на водорослях,—насобираем здесь моллюсков и пустим их в водохранилище; надо же положить начало обогащению его фауны! Я объясняю ее бедность отчасти тем, что приводной канал, когда он работает, приносит в водохранилище почти лишенную жизни родниковую воду Карасу-Башн.—Порывшись в зарослях, мы наловили с десяток желтых Succinea и мелких черных катушек (Planorbis) и завязали их в мокрый платок.

 

Вернувшись к обеду на стоянку, мы расплатились с Федей, уже закончившим работу, и полюбопытствовали, какие результаты дало лаборантам исследование пойманной Игорем и нами рыбы. Оказалось, что ни один из измеренных четырех пескарей не был длиннее 10 сантиметров; из 12 экземпляров зеркального карпа ни один из трехлетних экземпляров не весил больше 7—7,5 грамма и не превышал длины 10 сантиметров. Пятилетний же карп весил 300 граммов; нас удивило, что наиболее крупный из четырех сазанов того же возраста весит только 228 граммов! Как и следовало ожидать, и карп и сазан по своей упитанности стояли по сравнению с рыбой других водохранилищ на последнем месте.

 

—        Все ясно!—сказал я,—рыба в «Тайганском море» попросту голодает. После обеда пойдемте, Семен Людвигович, к главному инженеру Тайганского водохранилища,— говорят, он очень интересуется рыбой и рыболовством.

Всеволод Всеволодович Епишкин принял нас очень любезно и сообщил много интересного. Оказалось, что, помимо обнаруженных нами рыб—карпа, сазана, гольяна, гольца и пескаря, в водохранилище ловится еще головль и марина (усач). Изредка попадается и очень крупная форель, отличающаяся от обычной речной форели, помимо размеров, и отсутствием красных крапинок; при этом ловится она не только во время наполнения водоема, но и при максимальном спуске воды осенью, задерживаясь даже до октября.

 

Как и в случае Альминского водохранилища, было ясно, что это была ручьевая форель на пути превращения своего в озерную. В 1955 году С. Л. Делямуре точными промерами установил, что в Тайганс уже живет озерная форель длиной до 55 сантиметров и весом 5—б килограммов, питающаяся почти исключительно пескарями.

—        А каков у вас максимальный спуск? — спросил я

—        Минимальный объем воды мы определяем в 256 ООО кубометров,— отвечал инженер,— а максимальный — в 13 800 000; при максимальном наполнении площадь Тай- гана—234 гектара, при спуске—20.

—        Однако!—воскликнули мы в один голос с Семеном Людвиговичем.— При таких скачках поверхности и объема ваш водоем никогда не сможет жить нормальной жизнью и рыба всегда будет голодать!

—        Знаю я это,— отвечал Всеволод Всеволодович,— мы и подкармливаем карпов макухой в особом прудике, специально вырытом около дамбы,— они охотно туда заходят, а чтобы облегчить рыбе нерест, я попробую засевать обсохшие берега каким-нибудь злаком, чтобы весной после наполнения водоема рыба могла метать в озимых всходах икру. Расходовать же воду на ирригацию мы должны в первую очередь—ведь нам надо напоить свыше 20U0 гектаров садов, не считая огородов... А яблоки у нас превосходные, их экспортируют даже за границу!

—        Подобная отговорка логична в случае Альминского водохранилища,— возразил я,— так как к концу лета питающую его Альму курица переходит вброд; но вам-то, вам-то ссылаться на необходимость экономить воду никак нельзя! Ведь сейчас, насколько я могу судить, водохранилище наполнено не до максимального уровня, а между тем приводной канал не работает. А вы старайтесь впредь давать воду в Тайган так, чтобы он но мере возможности был всегда полон до краев—тогда и во время максимального спуска площадь его не будет сокращаться так катастрофически. Тогда у вас и растения укоренятся и пища для карпов будет. А то ведь мало смысла серьезно говорить об обогащении фауны вашего Тайгана, чем я предполагаю заняться,—рыба все равно подохнет!

—        Постараюсь по мере возможности учесть ваши пожелания,—обещал нам инженер.—Конечно, мы только любим говорить о целесообразности использовать водоемы для рыборазведения, нофактически мало уделяем этому внимания.

На этом кончился наш разговор с хозяином Тайгана. Под вечер мы еще успели совершить с Семеном Людвиговичем пешеходную экскурсию на южный берег, к устью Тайганки, и выпустили в прибрежные заросли наловленных в реке моллюсков.

Выехав утром на машине, любезно нам предоставленной, мы уже к полудню были в Симферополе. «Завтра воскресенье: надо отдохнуть самим и дать отдых нашим лаборантам. А в понедельник последний этап нашей работы—Аянское водохранилище!»

 

 

К содержанию книги: ПО НЕХОЖЕНОМУ КРЫМУ

 

 Смотрите также:

 

Симферополь Бахчисарай Ялта. Ай Петри, крымские горы

В долине реки Кача, в ее левом берегу, в обрывах горки, подходящей к