РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Торговый капитализм. Голландские купцы в Московской Руси

      Торговый капитализм шел к нам с Запада; мы уже тогда были для Западной Европы той колонией, характер которой во многом мы сохранили доселе. Для истории нашей "колониальности" чрезвычайно интересна попытка голландцев в первой половине XVII века сделать Россию своей "житницей". На эту попытку до недавнего времени обращали очень мало внимания, и крайне любопытные переговоры правительства Нидерландов с царем Михаилом Федоровичем по этому поводу стали известны во всех подробностях лишь в начале текущего столетия.

  Родоначальником русско-нидерландской торговли был преподобный Трифон, основатель Печенгского монастыря, самого северного из монастырей России.

Монастырь вел обширное промысловое хозяйство, сбывая продукты - рыбу, тресковый жир и прочее - норвежцам в соседнем Вардэ. Случайно попавший туда голландский купец оказался более выгодным покупателем, а так как ревнивые к своей монополии норвежцы мешали ему торговать в Вардэ, то монахи пригласили нового знакомого к себе, в Печенгскую губу.

Уже в следующем году (дело происходило как раз около того времени, когда Грозный создавал свою опричнину) образовалась целая компания нидерландских купцов, выхлопотавших себе привилегию на торговлю с русским Севером от Филиппа II испанского, владевшего еще тогда всеми Нидерландами. Дело оказалось на первых порах сложнее, чем думали обе стороны: на Мурманском побережье были живы традиции "разбойничьей торговли" времен викингов, и первый же нидерландский торговый караван был ограблен русскими, а экипаж его вырезан.

 Но сношения на этом не прервались. Нидерландские корабли продолжали регулярно, из году в год, посещать Мурман, и обитель преподобного Трифона стала крупным торговым центром. В год первого знакомства монахов с голландцами монастырь считал всего 20 монахов и 30 послушников, а уже всего пять лет спустя первых было 50, а вторых - вместе с рабочими - до 200.

На Печенгу приезжали торговцы из Холмогор и Каргополя, а монастырские рыболовные ладьи забирались даже в норвежские воды, так что московское начальство должно было вмешаться и обуздать промысловую предприимчивость печенгских отшельников. Но и того, что удавалось последним добывать в русских водах, было достаточно для очень широкого сбыта: не довольствуясь первоначальными своими контрагентами, упоминавшейся выше антверпенской компанией, печенгская братия заключила еще договор с одним амстердамским торговым домом.

Последнее, впрочем, могло быть результатом некоторой передвижки к Северу самой нидерландской торговли: с освобождением Северных Нидерландов от испанского ига эта торговля все более и более становилась голландской в прямом смысле этого слова. Тем временем нидерландские корабли тоже перестали ограничиваться одной Печенгской губой, и, продвигаясь постепенно к югу, добрались сначала до Колы, где в год первого приезда голландцев было всего три дома, а через семнадцать лет это был порядочный городок, с особым воеводой и "острогом", т. е. крепостью, а потом и до Архангельска. Последний самым своим возникновением был обязан, как обнаружили новейшие исследования, именно голландцам.

Норвежцы продолжали очень косо смотреть на своих конкурентов, а норвежский государь, он же и король датский, имел еще особые причины не поощрять русско-нидерландской торговли на Белом море: это был "обход" его таможни, которая до тех пор собирала обильную дань со всех кораблей, шедших на Русь и из Руси Балтийским морем, через Зунд.

Он объявил тогда, что море между берегами Норвегии и Исландией, тоже "Зунд", тоже пролив, и что корабли, идущие этим "проливом" вокруг Нордкапа, должны платить датчанам таможенную пошлину. А так как голландцы отказывались признать датской собственностью половину Атлантического океана, то они были объявлены контрабандистами, и датские крейсеры стали преследовать "контрабанду" до самых русских берегов, благо у Московского государства флота не было, и оно могло спорить с датчанами только на бумаге.

Спасаясь от датчан, один голландский капитан поднялся по Двине до Пур-Наволокского мыса, где стоял тогда только монастырь Михаила Архангела. Нечаянно открытая гавань оказалась гораздо удобнее прежней английской стоянки в бухте св. Николая, куда большие морские суда не могли входить, и скоро вся заграничная торговля Москвы перешла, по следам голландцев, в "Новогородок" Архангельский.

Но первое место прочно осталось за теми, кому принадлежала честь открытия нового порта. Уже в 1603 году один английский автор писал: "Мы (англичане) вели в течение 70 лет значительную торговлю с Россией и еще 14 лет тому назад отправляли туда большое количество кораблей; но три года тому назад мы отправили в Россию четыре корабля, а в последнем году только два или три. Нидерландцы же посылают туда уже 30 - 40 кораблей, из которых каждый в два раза больше наших".

А какое значение сами голландцы придавали торговле с Россией, видно из одного проекта, представленного генеральным штатам в конце XVI века. "Богатство наших Нидерландов основывается на торговле и мореплавании, - говорит автор этого проекта, - если мы не будем заниматься ими, то нам не только не хватит средств вести войну (с Испанией), но весь наш народ оскудеет, и могут вспыхнуть беспорядки. Однако нет сомнения, что всемогущий Бог не допустит этого и нас не оставит, так как он указывает нам новую дорогу, которая столь же прибыльна, как и плавание в Испанию, а именно дорогу в Московию".

 Но торговля с Испанией для нидерландцев была торговлей с Новым Светом - со сказочно богатыми, в глазах тогдашних европейцев, Мексикой и Перу: вот на чье место должна была теперь стать "Московия". Допуская, что, как всякий сочинитель подобных проектов, голландский автор несколько увлекался, нельзя же, однако, думать, чтобы генеральные штаты стали серьезно заниматься сумасбродными мечтаниями досужего фантазера. Очевидно, что, когда он говорил, что "ни Германия, ни наши Нидерланды не могут обойтись без торговли с Россией", и что торговля эта - "дело величайшей важности для нашей страны и ее жителей", он высказывал вещи, которые многим казались разумными.

Четверть столетия спустя уже не отдельные прожектеры, а само нидерландское правительство делает столь радикальную попытку повести всю голландскую торговлю в Восточной Европе через "Московию", что "величайшая важность" нового рынка для Нидерландов не могла уже быть предметом спора. Оставался только вопрос: признает ли "величайшую важность" для себя в этих сношениях другая сторона - сама "Московия". Для того чтобы понять происхождение этой первой попытки европейского торгового капитализма "завоевать Россию", надо иметь в виду, как складывались тогда торговые отношения на дальнем - для Москвы - Западе. К XVII веку предметом международного обмена стали не только продукты ремесленного производства и нужное для этого производства сырье (шерсть или кожи, например), но и жизненные припасы: начинал уже складываться международный хлебный рынок.