РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Коллегии Петра как высшие органы центрального управления - министерства

Торговый капитализм, в качестве обличителя, стоит в начале реформы в качестве наставника, замыкает ее; и для того, чтобы причислить коллегии, несмотря на их наемно-бюрократический состав, к той же "буржуазной администрации", не нужно даже указывать на то, какое место в их системе отведено интересам капитализма и капиталистов.

Коллегии были высшими органами центрального управления, соответствовавшими теперешним министерствам; но в то время, как теперь, и торговля и промышленность довольствуются одним министерством (а недавно довольствовались одним департаментом одного министерства*), при Петре не только существовали особые колегии для торговли и промышленности, но была сделана попытка создать особое "министерство фабрик" - мануфактур-коллегию - отдельно от министерства горных заводов - Берг-коллегии.

Если прибавить к этому, что финансам и отчетности было отведено целых три центральных учреждения - камер-, штате- и ревизион-коллегии (столько же, сколько всей внешней политике вместе взятой - иностранная, военная и адмиралтейств-коллегий), при полном отсутствии центральных органов не только для народного просвещения, но даже и для полиции - в числе коллегий не было соответствующей министерству внутренних дел - сравнение с "торговым домом" совсем не покажется нам натянутый. И, может быть, нет ничего характернее для коллежской реформы, что научалась она, именно, с забот о торговле.

Впервые коллегия является под пером Петра в указе от 16 января 1712 года, где говорится: "Учинить коллегиум для торгового дела и оправления, оную чтоб в лучшее состояние привести, к чему надобно один или два человека иноземцев (которых надобно удовольствовать, дабы правду и ревность в том показали) с присягою, дабы лучший порядок устроить, ибо без прекословия есть, что их торги несравненно лучше есть наших".

Для этой первой русской коллегии представитель Петра в Гааге должен был специально отыскивать обанкротившихся голландских купцов, так как предполагалось, что те, "кому в их отечестве какая несправедливость учинена", во-первых, охотнее пойдут на иноземную службу, а во-вторых, ревностнее будут служить своему новому государю, не имея интереса таить от него секреты их отечественной коммерции. На деле, впрочем, этой оригинальнейшей в мире коллегии банкротов не удалось осуществиться, и коммерц-коллегия была организована по шведскому образцу, при участии все тех же Фика и Любераса.

       Что Петр шел к коллегиям от флота и армии, в этом опять-таки не приходится, по-видимому, поправлять Фокеродта: для доказательства ему достаточно было бы сослаться на знаменитый указ, предписывавший регламенты всех коллегий составить по образцу адмиралтейской.

Что хорошо на корабле, то не может быть нигде дурно... Но эта субъективная сторона коллежской реформы не мешает ей объективно быть орудием того же торгового капитала, которому служила и вся петровская реформа вообще. Для интересов этого капитала коллегии пришли, однако же, в последний час - слишком поздно, чтобы буржуазия могло ими воспользоваться. Мы сейчас увидим, что, в противоположность ратуше, которая была в купеческих руках целый ряд лет, коллегии не были в них ни минуты и что "верховым господам" именно потому и не пришлось "растаскивать" новые учреждения, что они сразу стали в них хозяевами. Но это была уже практика: чрезвычайно важно, что и в теории коллежская реформа заключала в себе крупную уступку общественному мнению того самого дворянства, с которым так бесцеремонно было поступлено в 1699 году. Вводя новые учреждения, Петр сознательно, как мы видели, руководился техническими соображениями, а бессознательно служил интересам той экономической силы, которая гнала Россию в Европу, не справляясь ни с чьими субъективными планами и намерениями.

Но когда он начинает мотивировать реформу перед своими подданными, мы слышим ноты, совершенно неожиданные, дающие резкий диссонанс со всем, что мы привыкли представлять себе, когда мы думаем о Петре-реформаторе. Фанатический поклонник дубинки, уверенный, что все дело в том, чтобы хорошо приказать и наблюсти за тем, чтобы приказание было выполнено, вдруг начинает заботиться: что скажут о нем его подданные?

Для чего вводятся коллегии? "Дабы не клеветали непокоривыи человецы, что се или оное силою паче и по прихотям своим, нежели судом и истиною заповедует монарх", - отвечает Петр устами Феофана Прокоповича. Тридцать лет человек был убежден, что силой все можно сделать, и теперь он хлопочет, как бы его не попрекнули, что он действует при помощи насилия. И, увлекшись своей аргументацией, секретарь Петра - таким, конечно, и был Прокопович, когда он писал это предисловие к Духовному Регламенту - доходит ни более ни менее как до критики личной власти вообще и до восхваления политической свободы.

 "Известнее взыскуется истина соборным сословием, нежели единым лицом". А главное: "Коллегиям свободнейший дух в себе имеет к правосудию не тако бо, яко же единоличный правитель, гнева сильных боится". Но что стало бы с девятью десятыми петровских указов без страха перед "гневом сильного"? Интереснее же всего, что это были не одни слова. Организуя юстиц-коллегию, Петр вспомнил, что она "касается до всего государства", и что могут быть "нарекания, что выбрали кого по какой страсти", поэтому предписано было членов ее выбрать, во-первых, "всеми офицеры, которые здесь", а во-вторых, "из дворян отобрать лучших человек сто и им также" выбрать трех членов юстиц-коллегии. Когда потом, в 1730 году, шляхетство заговорило о "баллотировании" всеми дворянами членов сената, у него, собственно, был превосходный готовый прецедент: не меньше же сенат "касался до всего государства", чем юстиц-коллегия?

    На это были пока только уступки в пользу дворянства - и не со стороны буржуазии, нужно сказать: кому принадлежала власть в новых учреждениях, достаточно показывает список коллежских президентов. Во главе военной коллегии стал Меншиков, адмиралтейской - Апраксин, иностранной - Головкин, камер-коллегии - князь Д.М. Голицын, коммерц-коллегии - Петр Толстой; если сюда присоединить наиболее влиятельных сенаторов Мусина-Пушкина, ставшего президентом штате-коллегии, и князя Якова Долгорукова, занявшего то же место в ревизион-коллегии, то список "верховных господ", каких можно было найти около 1718 года, и список новых министров совпадут почти вполне.

Исключение составит только президент берг- и мануфактур-коллегии, знаменитый Брюс, и это исключение не менее характерно, нежели в свое время была оставшаяся в руках Курбатова Архангельская губерния. Еще оставался уголок, тогда территориальный, теперь организационный, где "верховные господа" не решались распоряжаться непосредственно. Но Брюс был человек более покладистый, нежели Курбатов, и с ним было еще легче ладить. От назначения его членом Тайного совета он прямо отказался, мотивируя отказ тем, что он иностранец. И один указ Петра курьезно проговаривается, почему, собственно, министерство фабрик и заводов досталось этому скромному человеку: отбирая в 1722 году коллегии у старых президентов, император замечает, что надлежало бы перемену распространить и на Берг-коллегию - "да заобычного не знаю". Брюс был не политический человек, а просто хороший техник, найти ему заместителя было нелегко, а в то же время он никому не мешал. И его присутствие в числе коллежских президентов нисколько не портило общей картины владычества над Россией "верховных господ" через коллегии, как раньше распоряжались они же в качестве губернаторов.