РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Раскольники староверы. Лекарь Тверитинов

Это был единственный случай, когда царь сам отступал от заведенной им западной моды. Но когда дело заходило не о безобидных уступках обычаю, когда этот обычай сталкивался с тем, что было практически нужно, Петр оказывался более свободным мыслителем, чем можно было ожидать от человека таких консервативных привычек.

 Во время кампании 1714 года петровское интендантство нашло весьма благочестивым делом кормить солдат в Петровский пост постной пищей.

Присмотревшись к результатам этого благочестия, Петр написал его виновнику, Кикину: "Святое ваше распоряжение - на пять недель снятков ржавых и воду - солдаты две недели употребляли, отчего без невелика 1000 человек заболело и службы лишилось, отчего принужден я закон ваш отставить и давать масло и мясо... Правда, когда бы шведов так кормить, дело б изрядно было, а нашим я не вотчим".

К раскольникам, изображавшим антихриста и его воинство в мундирах петровской гвардии, Петр не имел оснований относиться особенно благосклонно.

Но раскол был силен среди купечества, и с этим не мог не считаться царь, который даже из-за границы готов выписывать обанкротившихся купцов. Узнав, что купцы-староверы "честны и прилежны", Петр высказал сентенцию, может быть, и приукрашенную его позднейшим историком, но едва ли сочиненную этим последним: "Если они подлинно таковы, то по мне пусть веруют, чему хотят, и когда уже нельзя их обратить от суеверия рассудком, то, конечно, не пособит ни огонь, ни меч; а мучениками за глупость быть - ни они той чести не достойны, ни государство пользы иметь не будет".

Выгорецким раскольникам формально было позволено служить по старым книгам, под условием работы на Повенецких заводах: это был едва ли не первый случай в России религиозной терпимости по отношению не к "инославному" исповеданию, а возникшей внутри православия "секте".

Заявление известного указа от 1702 года о нежелании царя "совести человеческой приневоливать" не было, таким образом, голой фразой, и мы имеем образчик терпимого, по тогдашним нравам, по крайней мере, отношения Петра и его правительства уже к форменным "вольнодумцам".

Московский лекарь Тверитинов говорил громко - и не только говорил, но и писал, и писания свои читать давал - такие, например, вещи: "Икона только вапь и доска без силы чудотворения; если бросить ее в огонь, она сгорит и не сохранит себя"; "Неподобно поклоняться кресту, как бездушному дереву, не имеющему никакой силы"; "монашеское девство не по разуму святых писаний держится".

Духовные власти, с местоблюстителем патриаршего престола Стефаном Яворским во главе, конечно, привлекли за это смелого лекаря к ответу.

 Но в результате следствия он не только не был сожжен, как, несомненно, случилось бы с ним пятьюдесятью годами раньше, но получил даже свидетельство о своем православии, после формального покаяния, правда. А его духовным обвинителям пришлось наслушаться в сенате, где разбиралось дело Тверитинова, весьма неприятных для них вещей. "Черничишка - плут! - кричали сенаторы монаху, обличавшему лекаря, - ты за скляницу вина душу свою продал".

А самого митрополита Стефана из одного сенатского заседания прямо выгнали на том основании, что он не сенатор и ему на суде (над еретиком, заметим это) не место*. Насчет монашества и сам император, под конец жизни, высказывал мнения, которые Яворскому, если бы он был жив, вероятно, очень бы не понравились.

Если не происхождение, то распространение монашества он склонен был объяснять "ханжеством" греческих императоров, "а наипаче их жен", и тем, что, пользуясь этим ханжеством, к ним "некоторые плуты подошли". "Сия гангрена и у нас было зело распространяться начала под защищенном единовластников церковных, но еще Господь Бог прежних владетелей так благодати своей не лишил, как греческих"**.