Тканье холста на продажу. Развитие в деревне промыслов. Крепостные ткачи

 

РУССКАЯ ИСТОРИЯ

 

 

Тканье холста на продажу. Развитие в деревне промыслов

 

     Выгнать крестьянина на заработки в город было, конечно, самым простым для помещика способом извлечь пользу из своих "лишних людей". Для этого ничего, кроме некоторой энергии с его стороны, не требовалось. Но мы видели, что хорошие хозяева не сочувствовали такому способу извлечения дохода из крестьян, и, с помещичьей точки зрения, они были правы.

 

 "Где селянин навыкает тем порокам, которые ему больше должны быть чужды, нежели кому другому в гражданском состоянии пребывающему? - вопрошает своего читателя знакомый нам Швитков. - Где он научается роскоши, где вольнодумству, где высокомерию, как не в городах? По природной своей простоте он скорее, нежели кто другой, по самому первому побуждению к тому, имеет поползновение; а сие, я думаю, потому больше делается, что он живет не в природном своем местопребывании, но на стороне, а потому и на воле, которая, как обыкновенно, всякого почти портит.

 

Пристойно ли и сходно ли с гражданственным всего народа состоянием, не скажу по большей части, но весь свой век, жить крестьянину в городе, и, одним городским промыслом наживая себе многие тысячи денежной суммы, отнимать через то у городских жителей способ к подобной промышленности, оставлять в пусте свою пашню между всем тем по союзу со своими земляками в селах пребывающими, переносить к ним вести о нуждах градских?

 

Посему едва ли не настает уже та необходимость, чтобы крестьян от всех их привилегированных посторонних промыслов возвратить в природный сельских их должностей круг, или, по крайней мере, поставить их в известную и надежную в том ограниченность".

 

Швитков предвидел возражение, что нельзя же всех крестьян посадить на землю, потому что в таких местах, как Кашинский уезд, например, у земли им всем не найдется работы. Но у него на это был готов ответ. "Я всегда держусь того мнения, - писал он, - что из них (поселян) и те семьи, которые поселены на невыгодной хлебородием земле, по изволению своих господ могут быть заняты в собственных своих обиталищах многими упражнениями, полезными и для себя самих, и для своих господ, и для своего государственного общества"*.

 

Дальнейшей, по интенсивности, ступенью эксплуатации избыточного населения являлось развитие в деревне промыслов. В Кашинском уезде ко времени анкеты Вольного экономического общества эта ступень была уже достигнута. "Нет почти ни одного помещичьего дома, - говорит цитированный нами выше автор, - где бы не было несколько ткачей для ткания полотен, которые бывают по семидесяти по девяносту пасм, и в Москве продаются аршин по пятьдесят и по шестьдесят копеек, многие помещики сим большие барыши получают.

 

 

Впрочем, прядут здесь столько, сколько в силах выпрясть, - говорит он же в другом месте о кашинских крестьянах, - и пряденье не за недостатком льну не приумножается, но в помещичьих домах не достает иногда льну по причине многих ткачей: однако там покупают на ростовской ярмарке пряжею, а иногда и льном, как лучше рассудится". "Прилежные, трудолюбивые женщины" пряли "прикупной лен" и в Вологодском уезде. "Когда своего льна нет, что часто случается, - пишет Болотов о Каширском уезде, - то покупается он от посторонних".

 

И здесь, кроме грубой крестьянской холстины, которая, однако, охотно разбиралась весной по ярмаркам и торгам городским, существовали помещичьи холстопря-дильни: в них дворовые бабы и девки прядут довольно тонко, и обученные ткачи ткут полотна, которые аршин по 20,30 и по 40 копеек продается, и мне случалось такую видеть, за которую охотники по 70 копеек аршин давали (тогда как цена крестьянского холста была от 2 до 3 1/2 копейки аршин).

 

Тканье холста на продажу засвидетельствовано анкетой и для целого ряда других провинций и уездов: Калужской, Владимирской, Переяславль-Залесской, Рязанской, Олонецкой. Пряли, по большей части, из своего, непокупного льна, но местами, в Калужской провинции, например, его тоже начинало уже не хватать, и если его еще не покупали, то только потому, что не было подвоза из других мест**.

    

  Несколько цифр дадут понятие о размерах этой отрасли домашней индустрии в екатерининское время. Тверская губерния 1780-х годов вывозила на продажу ежегодно не менее 10 миллионов аршин холста, а в 1879 году той же Тверской губернией вывозилось не более 16 миллионов аршин.

 

Торговое значение холстоткачества увеличилось за сто лет всего на 60 %, и уже при Екатерине II оно достигало здесь двух третей того, что давала Тверская губерния при Александре II*. Но относительное значение промысла было несравненно выше того, что могут показать абсолютные цифры. Пеньковые и льняные ткани были главной статьей русского мануфактурного вывоза за границу и одной из главных статей этого вывоза вообще. В 1793 - 1795 годах средний отпуск их из России достигал 14 614 000 аршин в год, на сумму 4285 тысяч рублей тогдашних (около 10 миллионов рублей золотом), и он был также велик уже за тридцать лет раньше: в 1769 году изделий из льна и пеньки (не считая канатов, веревок и т. д.) было вывезено на 1935 тысяч рублей; но рубль 60-х годов был втрое больше по своей покупной силе рубля 90-х годов, в переводе на современные деньги вторая цифра дает даже больше первой - от 13 до 14 миллионов рублей. А весь вывоз 1769 года составлял всего 14 866 тысяч рублей тогдашних - около 100 миллионов золотых**.

 

     Мы употребили выражение "домашняя индустрия" несколько в фигуральном смысле. У Болотова мы встречаем и настоящую "систему домашнего производства", с переходом даже к фабричной системе: крестьянки в окрестностях Серпухова брали пеньку и паклю с парусинной фабрики и пряли "в домах своих за заплату". Но и там, где лен покупался или раздавался помещиком, а потом холстина ему же отдавалось в виде оброка, разница с домашней промышленностью была больше юридическая, чем экономическая. Крестьянин эксплуатировался уже как современный нам кустарь, только поле эксплуатации было сужено: эксплуататором являлся не экономически сильнейший, а тот, кто имел над крестьянином власть и мог его принудить отдать свой продукт внеэкономическим путем.

 

С другой стороны, тканье в барской усадьбе полотна высших сортов дворовыми женщинами и девушками, вероятно, стало прообразом настоящей мануфактуры, отличавшейся от западноевропейской, опять-таки, только юридическим положением работника.

 

То, что Петр напрасно старался вызвать к жизни, уничтожая конкурировавшего с мануфактурой кустаря чуть ли не при помощи осадного положения, теперь росло само собою из того же самого крепостного кустарничества. Наглядную схему превращения маленького домашнего заведения в небольшую фабричку дает современник Швиткова и его соперник по соисканию премии от Вольного экономического общества орловский помещик Погодин.

 

Он советует своим собратьям заводить на первое время "таковые рукомесла, фабрики, заводы и прочие работы - самые небольшие", и рисует такую примерную картину: "Помещик, имеющий сто душ ревижских, может завести фабрику на первый случай не более 5 или 6 станов и бичевую прядильню, и как уже не безызвестно всякому (!), что на сих обеих работах могут заниматься от 10- и до 15-летнего возраста крестьянские дети обоего пола, под надзором совершенного возраста людей, и которые к тяжелой полевой работе не так еще привыкли и способны и, по большей части, больше бывают праздны..."*

 

Подозревавшийся историками в наклонности к натуральному хозяйству помещик начала XIX века, как видим, не хуже своего современника, английского капиталиста, умел понять, как выгодно эксплуатировать детский труд. Мало того, он постигал уже, что одним "внеэкономическим принуждением" в этом случае не обойдешься и предлагал назначить маленьким работникам денежную плату, настолько, впрочем, безобидную для помещика, что последний при этом получал "втрое или вчетверо" более, нежели от оброка, т. е. от отхожих промыслов своих крестьян.

 

 

К содержанию книги: Покровский: "Русская история с древнейших времён"

 

Смотрите также:

 

Феодальный оброк  Крестьянин и землевладелец  оброк деньгами.  дворянам льгот  Сельское хозяйство  ФЕОДАЛИЗМ  Крепостное право