Государево жалованье. Злоупотребления кормленщиков. Собор примирения

 

РУССКАЯ ИСТОРИЯ

 

 

Государево жалованье. Злоупотребления кормленщиков. Собор примирения

 

Главной заботой Пересветова является государево жалованье: чуть не двадцать раз в его памфлетах возвращается та мысль, что царь должен быть щедр к своему воинству, "что царская щедрость до воинников, то его и мудрость". Это не была простая жадность: мы знаем уже экономическую роль жалованья в хозяйстве мелкого землевладельца (большинство помещиков сидело на дроби деревни: 1/3 деревни, четверть сельца, полпустоши - обычные показания писцовых книг). То был его оборотный капитал: "запуская серебро" за крестьян, он добывал себе рабочие руки. По мере щедрости государевой лучше или хуже развивалось помещичье хозяйство.

 

Но государева казна не была волшебным кошельком, где деньги сами нарождались; главным источником денежных доходов московского правительства были посадские люди с их торгами и промыслами. Отсюда перекачивались деньги в карманы воинников. Конкуренция помещика и посадского была в основе конкуренцией аграрного и торгового капитала. Один смотрел на казну с точки зрения плательщика, другой - с точки зрения получателя.

 

Политические взгляды двух групп, естественно, были весьма различны, и нужно было много времени, нужны были совершенно исключительные обстоятельства, чтобы стал возможен их союз. В дни юности Грозного до этого было далеко. Переход местной полиции в руки помещиков вовсе не удовлетворял интересов горожан; и теперь, и позже, в XVII веке, губной голова чаще являлся для них ворогом, от которого нужно обороняться, чем защитником и покровителем, каким рисовал его Пересветов. Губная реформа нисколько не помешала восстанию московского посада в 1547 году. Здесь нужно было что-то другое, об этом посадские говорили не менее внятно, чем "худородные". Московский бунт недаром сблизил царя с протопопом Сильвестром, близость которого к торгово-промышленным кругам так определенно свидетельствуется его собственными словами*. По всей вероятности, ему и принадлежит редакция тех вопросов, с которыми обратился царь к Стоглавому собору, дающих более сжатое, но не менее полное выражение программе посадских, чем Пересветов, - программе мелких служилых.

      

В первом пункте обе программы сошлись. Против феодальной аристократии были все, и запрос о местничестве стоит во главе сильвестровых вопросов. Известное совпадение интересов получалось и по поводу кормлений: вопроса о них формально Собору не ставилось, так как судьба кормлений к 1550 году, по-видимому, была решена. Но точки зрения дающего и берущего уже достаточно различаются и здесь.

 

 

Для помещиков важно было отнять власть у кормленщиков и забрать ее в свои руки финансовой стороной дела Пересветов интересуется лишь в очень общей перспективе централизации всех царских доходов, причем ставит дело так, что невольно появляется подозрение, не было ли "единство кассы", главным образом, облегчением царю быть щедрым по отношению к воинникам.

 

Интерес посадских к вопросу был гораздо более непосредственный, и они добились (вероятно, вскоре после 1547 года - по "Стоглаву" не позже 1549-го) полного сложения с населения недоимок перед кормленщиками. Что это была не столько царская милость, сколько удовлетворение народного требования, совершенно ясно для всякого, кто присмотрится, как Иван Васильевич ставил вопрос на Соборе. "В предыдущее лето, - говорил царь Иван Собору, - бил я вам челом с боярами своими о своем согрешении, и бояре такожде, и вы нас в наших винах благословили и простили, а я, по вашему прощению и благословению, бояр своих в прежних во всех винах пожаловал и простил, да им же заповедал со всеми крестьяны царства своего в прежних во всяких делах помиритися на срок, и бояре мои все, и приказные люди, и кормленщики со всели землями помирилися во всяких делах".

 

Благочестивая форма этого примирения не должна нас смущать: церковная идеология была официальной идеологией Московской Руси XVI века - царь православного христианства иначе выражаться не мог. Но мы должны представлять себе, конечно, не идиллическую картину всеобщего лобызания, а весьма практическую вещь: принудительный, по повелению свыше, отказ кормленщиков от всяких претензий по адресу населения, которое своим правителям "кормов не платило и их било".

 

"Собор примирения" был "ночью 4 августа" Московской Руси: как в 1789 году французские дворяне, так в 1549-м московские бояре "добровольно" и с умилением сердечным отреклись от того, что, по всему было видно, навсегда уплыло из их рук в силу неотвратимого хода вещей.

 

Но такая экстренная мера не давала еще удовлетворения плательщику налогов: его интересовал вопрос, будут ли возможны злоупотребления дальше, и притом со стороны не одних кормленщиков? И второй вопрос царя Собору ставит на очередь ревизию всего московского вассалитета: "Каковы за кем вотчины и каковы кормления и всякие приказы?" А то "всякие воины", рассказывала потом летопись, передавая приговор царской думы, "службою оскудели, непротив государева жалованья и своих вотчин служба их". Да и вперед "поместья кому давать - в меру и пашенная земля, непашенная... что в книгах стоит и в жалованной грамоте слово в слово".

 

Весь проект ревизии завершался уже решенной царем посылкой писцов "всю свою землю писати и сметити". В связи с этим введено было, как доказал г. Милюков в 1551 году, новое руководство для измерения и оценки земель, гораздо более точное, нежели применявшиеся ранее. Воинники старались расширить царское жалованье до пределов возможно более широких, а торговые люди стремились ввести его в границы возможно более определенные. Хотя тут было и не без заботы о наименее обеспеченном разряде служилых (их предполагалось наделить из лишков, найденных у других), но большинство помещиков, вероятно, предпочло бы, чтобы их просто оставили в покое. В особенности, когда это сопровождалось проектами, явно грозившими и денежному жалованью, путем уменьшения царской казны.

 

Полет фантазии автора "вопросов" был не менее смелый, чем автора пересветовских брошюр, и он выступает с двумя проектами, весьма замечательными для своего времени. Первый из них заключался ни более ни менее как в отмене винной монополии и тогда, как теперь, составлявшей основу государственного благополучия. "О корчмах, данных по городам и по пригородам, по волостям; даны исстари, а ныне чтобы наместником и кормленщиком с тех земель бражное уложити, а корчем бы отнюдь не было, зане же от корчем крестьянам великая беда чинится и душам погибель". Почему при свободной продаже вина под условием уплаты акциза ("бражное"), души крестьян были бы в большей безопасности, это, конечно, трудно сказать, но что интересам московской буржуазии отмена винной монополии отвечала как нельзя лучше, в том не могло быть сомнения. Так же, как и в том, что интересам торговли как нельзя лучше отвечало упразднение внутренних таможен, проектировавшееся следующим "вопросом" - "о мытех по дорогам".

 

Мыт, таможенная пошлина в нашем смысле слова, должен был остаться лишь "в порубежных местах от чужих земель". В прочих оставалась лишь тамга, торговая пошлина в тесном смысле слова: "А где торгует, ино туго тамга, то достойно, а где не торгует, ино не достойно ничего взята...". Все это было не менее грандиозно, чем централизация всего государственного хозяйства, предлагавшаяся Пересветовым; внутренние таможни нашли свой конец лишь в царствование Елизаветы Петровны, акциз же, и то на короткое время, утвердился лишь при Александре II. Но это было не то, чего хотели "воинники", ибо вело не к наполнению царской казны и росту "государева жалованья" для тех, кто им пользовался, а совсем в противоположную сторону.

 

 

К содержанию книги: Покровский: "Русская история с древнейших времён"

 

Смотрите также:

 

Россия Ивана 4 Грозного  Аграрная реформа Ивана Грозного.  При Иване 4 служба с вотчин....  Иван 4 в фольклоре 

 

Россия при Иване 4  Земские учреждения Ивана 4 Васильевича