ПЕВЧИЕ ПТИЦЫ

Птица чечётка

Когда осенью утром я выхожу на улицу, иду, поеживаясь, в холодке и синеве рассвета, я всегда слушаю, жду чего-то. Иногда дожидаюсь. Вот оно тихое «че-че-че» с еще не проснувшегося темного неба. Летят чечетки. Я останавливаюсь, гляжу в хмурые тучи. Рань. Листья сухие и жесткие летят откуда-то с тополей. Нехотя, грустно светает, листья скачут вдоль дороги, кружатся по ней бесовой метелью. В плотном и стылом воздухе редко пролетает снег. И мне донельзя остро припоминается детство. Вот я, семилетний мальчик, в кепчонке и коротком пальто неопределенного цвета, так же затемно спускаюсь с крыльца. В руках у меня клеточка-подтайничник и желтая западенка. Там сидят серые светленькие красноголовые птички.

Я шествую в огород, степенно отворяю скрипучую щелястую дверь. В огороде у меня ток. Я налаживал его целую неделю, до предела заполненную счастливыми хлопотами. Вся беда в том, что негде взять дерева для присады. В огороде растут лишь малинник да старые смородиновые кусты. А ведь чтобы успешно ловить птиц, надо хотя бы одно дерево повыше. И я крал ветки и сучья в соседних садах, пока не набралось достаточно. Ветки приколачивались на жердь и, наконец, с невероятными усилиями, ссадинами, занозами и синяками я подымал, вкапывал тяжелую лесину. Главное — «дерево» есть! Далее расчищался, выравнивался, утаптывался точок. Я обсаживал его ветками, сухой лебедой и репьями, бегал весь в поту, в горячке, устраивал шалаш из гороховой ботвы, палок и подсолнечниковых будыльев. И шалаш приносил мне, наверное, столько же радости, сколько одинокому Робинзону его первая хижина. Помню, как сейчас, те сухие, теплые, пахнувшие желтыми тополями и коноплей дни. Белое солнышко. Пресный запах шуршащей мякины. И себя, измазанного землей, усталого, в липучках репьев и колючей череды. Это были лучшие мои дни на земле, и они остались со мной навсегда.

И вот теперь это темное утро. Что привело меня в пустой огород? Что подняло спозаранок наравне с бабушкой?

Что заставляет зябнуть в чернильных сумерках холодного утра?.. Я налаживаю заиндевелую непослушную сеть, каблуком покрепче вколачиваю железные костыли в мерзлую земляную корку, проверяю, как ходит тайник на сошниках. Все ладно. Веревка привязана. Только вот пальцы озябли, зашлись, сую их в рот, выплевываю землю, пальцы покалывает, они ноют. Ставлю на ток подтайничник с чечеткой. Западню вешаю повыше и забираюсь в шалаш.

Жду рассвета. Сереет, светлеет низкое небо. Оно ровно и беспросветно. Крупные снежинки медленно падают, лениво переметаются. Снег. И так пахнет в моем шалаше утром, холодом, мякиной и лебедой. Мне хорошо. С непонятной тихой радостью смотрю я на снежинки, на голые сучья тополей, сиротами торчащих за ветхим забором.

Я жду. Ухо ловит где-то зимний свист снегиря. Ему откликается другой из дальнего сада. Снегири! Очень бы хотелось поймать красного, черноголового, с голубой спинкой «жулана», да он не спустится, нет у меня приманных.

Я подсвистываю, и вот один летит. Ближе, ближе… Ныряет из-за огорода, садится к самому току. Меня бьет мелкая дрожь. Пересыхает во рту. Он такой чудесный — алый, степенный, с белым и черным. Снегирь. Но, покосившись на ток, он вдруг слетает, и вот уже далеко-далеко слышу его «жюкающий» голос. Улетел…

И мне досадно до боли и все-таки радостно. Ведь чуть не спустился!

«Чи-чи-чи… че-че-че» — слышится сверху! И сразу подхватывают, заливаются мои приманные. Летят! Чечетки?! Приникаю к отверстию в травяной сетке. Сядут или не сядут? А перекличка все слышнее, вот уж близко, близко они. Пятерка беловатых птичек вдруг садится на ветки дерева.

Вот одна слетает на западок. Хлоп! «Есть! Есть! Попала!» — шепчу я. Другие взлетают, но, сделав круг, ворочаются, остановленные голосами приманных. Садятся на лебеду у точка. Вот одна светлая птичка спрыгивает на ток, другая, третья… Я зажмуриваюсь и дергаю шнур. Вылетаю из скрада. А глаза уже ищут. Накрыл?! Бегу к сети доставать добычу. Две чечетки попали, прыгают под сетью и без всякого сопротивления отдаются в руки. Они не клюют и не щиплют пальцы, как пойманные синицы-кузнечики. Они только напуганы, милые пичуги, с лукавыми маленькими черными глазенками. Я бережно освобождаю их от сети и разглядываю каждое перышко. Вот чечет! Розовое неяркое кольцо проступает на грудке. В осеннем пере чечет не такой красивый, как весной. А все-таки хорош!

Сажаю птиц в специальный ящик и достаю западню. Там тоже сидит чечетка, но какая-то необыкновенно чистосветло-серая с крохотным желтым клювиком, как зернышко гречи. «Березовка!» — так называли мы тогда тундровую разновидность чечетки. Она ведь почти белая, и только рубиновое пятнышко на голове слегка отливает оранжевым. Хоть и жаль мне березовку, а я ее выпускаю. «Они плохо живут на конопле. Пусть лучше летит», — думаю я. Птичка уже скрылась в белесом снеговом небе, но долго еще доносится ее серебряный голосок: «че-че… че-чё-че».

Уже совсем рассвело. Снежок подваливает гуще. Ему рад я и рада черная собака Динка, вылезающая потянуться из конуры возле заплота. Снегу рады земля, былинки, худой забор и белощекие желтые синички, прыгающие по нему со своим верещанием и пиньканьем. Идет снег…

Конечно, те чечетки, которых я ловил и которых ловят и ловили почти все мальчишки на Руси, не представляются сколько-нибудь занятной птицей для серьезного любителя. Знаток от них отвернется. Серятина! Мальчишечья забава… Что греха таить, и я теперь тоже не держу и не ловлю чечеток. Но не будем строги к этим замечательным птичкам, ведь они — спутники нашего детства. Надо ли писать, что великомученица-чечетка умудряется годами жить в самых тесных и грязных клетках. На одной конопле она поет и чечекает там, где любая более нежная птичка давно бы погибла. А сколько переносит чечетка от жадных, грубых, нетерпеливых ребячьих рук! Все идет ладно, пока не наступит линька. Ее выдерживают на конопле немногие герои. Жаль смотреть на таких «ободранных» птичек, на их мягкое и хилое перо. Оно сильно темнеет до сплошной грязной черноты (следствие действия на окраску конопляных жиров). Карминовый цвет звездочки на темени заменяется после линьки бледно-желтым. Третьей линьки на конопле птички уже не выносят.

Что же требуется от юного охотника для его первой добычи, что нужно, чтоб чечетка жила долго и оставалась здоровой? Корм ей составляют из зерносмеси, куда идет Уз конопли, а остальное составляет лебеда, семена крапивы, мака, льна, салата, просо. В клетку ставят прутики березы. Летом возможен тот же корм, но больше зелени веток, почек. Клетка для чечетки подходит какая угодно!

Обыкновенная и тундровая чечетки прибывают на Средний Урал в разные сроки. Наиболее обычным бывает прилет от середины сентября до конца октября. В годы урожая на березовую «мочку» и ольховые шишки чечетка держится по березовым лесам всю зиму. Часть ее откочевывает южнее, но уже с февраля начинается обратная подвижка в тундру, которая идет очень медленно, растянуто вплоть до середины мая. Гнездятся оба вида чечеток  в лесотундре по низкорослому криволесью.