КАКТУСЫ

Собирание кактусов и ботаника. Моя коллекция кактусов

РАДОСТЬ «ЧЕРЕЗ» КАКТУСЫ...

На прилавке букинистического магазина лежала книга. Очень добротная с виду, в лакированном «супере», что по тем временам — пятидесятые годы — было еще модной новинкой, она вещала на немецком языке, что я могу получить «радость с кактусами». «Радость... через кактусы... » — перевел какой-то знаток языка, стоявший рядом со мной. Усмехаясь такому своеобразному переводу, я однако купил книгу, не подумав, что именно отсюда и начнется уже подлинное мое увлечение. Домой я шел с предвкушением радости и действительно испытал ее, едва открыв книгу, увидев прекрасные цветные иллюстрации-вклейки, рисунки на полях и американские пейзажи с кактусами. Дикие плоскогорья, заваленные обломками гранитов, гнейсов и базальта, конусы вулканов, обрывы пропеченных солнцем скал, саванны, ровная пампа и экзотические яркие до едкости в цвете синие и солнечные берега океанов. Всюду там были кактусы, кактусы, кактусы, очаровательно цветущие, глядящие на мир глазками ареол, ягодами, похожими на землянику, либо с плодами — подобием гладких овальных плодов шиповника, лишь покрупнее и малинового цвета. Кактусы были разнохар актер - ные: одни — ощетиненные растопыренными шипами, напоминали суровых воителей, гладиаторов, другие, напротив, кроткие и женственные, наряженные в кружевные накидки и ажурные юбочки.

Книга была обстоятельная, написана с немецкой пунктуальностью и немецким педантизмом. К великому сожалению, я не настолько владел языком, чтобы сразу погрузиться в чтение. Текст содержал массу новых для меня слов и терминов да и стилистически отличался от того, что мне доводилось читать. Моих знаний хватило лишь на перевод подписей под картинками, и не поручусь, что здесь я не ошибался, не брел по наитию. Так началась моя «радость через кактусы». Удивительная книга прежде всего заставила меня заняться немецким языком.

 Я прекрасно понимал всегда, что ни к вундеркиндам, усваивающим любой язык максимум за полгода, ни тем более к полиглотам, которые, изучив один язык за две недели, переходят, не теряя времени, к следующему, я не принадлежу. И все- таки начал освежать в памяти жалкие знания, приобретенные в школе и в институте, как я тогда считал — низачем и незачем. Теперь же, занимаясь немецким, я вдруг почувствовал, как прибавляет знание иностранного языка чего-то подлинно человеческого и возвышающего, хотя скажу прямо, не выполнил намеченной программы, не стал ни знатоком, ни переводчиком.

Однако стереотипные аннотации освоил довольно легко. Были они, к примеру, такие: «Бразиликактус Гресснера. Имеет большей частью плоскоокруглую форму со вдавленной вершиной. Одет в золотисто-желтые колючки. Цветет зеленоватыми цветами. Весной требует притенения. Родина — Бразилия. Рио-Гранди-ду-Сул». «Ферокактус электрокантус узнается по своим янтарно-желтым колючкам, имеет средней величины округлое туловище и до 25 острых ребер. Родина — Восточная Мексика... »

Книга заставила заняться и латынью. Ее я совершенно не знал, но поскольку кактусы, как все животные и растения, обозначаются двойным названием (род и вид), а также объединяются внутри своего семейства еще в подроды, в группы родов, секции, подсемейства, мне помимо интереса к чистой систематике захотелось узнать, что обозначают все эти мудреные слова — Эхинофоссуло- кактус пентакантус или уже упомянутые Бразиликактус гресснери и Ферокактус электрокантус. Читая латынь, я произносил эти трудные для русского уха слова, конечно, ужасно, — говорил, например, цереус, фрайлея, а надо, оказывается, цереус, фрайлея, — пугался и путался, пока не обзавелся хорошим словарем и учебником латинского языка. С тех пор слова становились все более послушными, и потихоньку я стал переводить названия кактусов, записывая их в особую тетрадь. Так начал я обогащаться еще одним нужным языком — латынью, и кактусы приобрели в русском переводе ясное, простое значение: Кактус бразильский Гресснера, Кактус воинственный янтарно-колючий... В дальнейшем я уже редко называл их по-русски; латинское название позволяет хорошо сочетать значение двух слов в одном, в то время как в русском переводе все это звучит, по чеховскому выражению, как-то «трехполенно», но в то же время ясное понимание смысла латыни способствует и большему пониманию самого предмета, добавляя нечто к совершенствованию собственной души.

Книга, которую я читал все с большим удовольствием, распаляла и без того достаточно пылкое воображение — употребим здесь оборот, характерный для писателей восемнадцатого века. Но книга оставалась книгой, а мне нужны были кактусы, сами кактусы, эти растения «с янтарно-желтыми» и всякими прочими колючками и ребрами, со всеми их цветами и шипами. Я хотел их видеть, трогать, искать, выращивать, осязать, наконец, просто ИМЕТЬ.

Странный все-таки этот глагол иметь... Из-за него человечество претерпело и претерпевает и самые большие свои беды и самые большие радости. Может быть, это именно: радость через...

Во всем нашем огромном городе (тогда еще несколько не доросшем до миллиона, но успешно дораставшем, так что его уже именовали миллионным, испытывая, очевидно, чувство то ли столичности, то ли приобщенности к чему-то столичному), так вот во всем этом городе не было ни одного крупного кактусиста (имеется в виду коллекция видов в сто), даже, пожалуй, и мелких было негусто. Ходили слухи, что кактусы есть у некоего профессора, славного своими династическими корнями (и отец его, и дед, и прадед — все были профессора), но тут же и добавлялось: к профессору не пробиться, силен заслон прислуги, на звонки хозяин не отзывается; ходили слухи, что кактусы есть у какой-то женщины на дальних загородных улицах, однако адреса дать никто не мог; ходили слухи, что... А пока я завел себе неприличную привычку внимательно осматривать окна во всех квартирах, какие попадали в поле моего зрения. К сожалению или к счастью, этот метод собирания кактусов по чужим окнам, в целом весьма противный и унижающий человеческое достоинство, был и неощутимым по результатам. Прибавилась у меня еще одна опунция, покрытая белыми волосками и лирично названная теми, кто ею владел, «тещин язык», да три-четыре разновидности гастерий, гаворций, стапелий и алоэ. Их также именовали кактусами, и я, хотя уже умудренно знал, что к кактусам они не имеют никакого отношения, все-таки приобрел их, — как-никак лучше, чем ничего. К тому же гастерии, гаворции и алоэ гляделись весьма экзотично, особенно алоэ жемчужный, покрытый мелкими белыми бородавочками, алоэ же полосатый, растущий веселой, посмеивающейся словно семейкой-порослью, был вообще бесподобен.

Как ни хороши были эти растения, — они составили уже на подоконнике живописно-пеструю, но нестройную группу, — как ни поражали моих знакомых, уже присвоивших мне титул знатока и собирателя кактусов, страсти оставались неудовлетворенными и на десятитысячную долю, тем более что автор принадлежит к тому типу людей, которым надо или все, или уж ничего, последнее обычно отбрасывается. Итак, я жаждал кактусов, хотел их сто, двести, пятьсот, тысячу видов, и будь моя воля и возможности, наверное, собрав все богатство видов кактусовых, не теряя времени, принялся бы за африканские суккуленты, а там дошел бы черед и до орхидей, до пальм и мало ли еще до чего... Во всяком случае я хорошо знал себя. Еще в детстве, отклеив от письма первую красивую марку с картой перелета через Северный полюс в Америку, тут же принялся выклянчивать деньги на марки у матери (и небезуспешно), а цель была ясная: собрать все марки не только Советского Союза, но и всего мира. О других желаниях автор не распространяется, они были такие же, как у многих читателей.

Итак, у меня было четыре вида кактусов: две опунции и два эхинопсиса, которые мне очень хотелось считать все-таки разными видами, но эхинопсисы, видимо, этого не понимали и месяц от месяца становились все более похожими друг на друга. Где взять кактусы? Купить? Найти? Выиграть в лотерею? Получить от богатых родственников прямо из Мексики? Провезти через границу, как провезла одна дама, завернув в деликатный предмет женского туалета? Ни на один этот риторический вопрос ответа не было. В цветочных магазинах царило убожество, боюсь, что и сейчас они не блещут, непонятно, по каким причинам; родственников за границей я не имел и с гордостью писал это в анкетах, сам за рубеж не собирался, естественно, не мог воспользоваться и дамским способом перевозки кактусов. Обследование же всех окрестных теплиц, садовых хозяйств принесло плачевные результаты: кактусов там не было или почти не было, в лучшем случае имелись те же эхинопсисы, опунции, вероятно, состоявшие с моими в прямом родстве. И вот... Эврика! Есть же ботанический сад. Сад института биологии!

Ботанический... Сад. Эврика! Уж тут-то я разживусь, если не кактусами, то хотя бы семенами... И на другой же день я мчался на трамвае к желанному заведению. Ботанический сад и сейчас находится там же, на гигантских пустошах, по-моему, лишь немного уступающих по площади Бельгии, Голландии и Люксембургу, взятым вместе. Есть тут и лес, и воды, но главная часть — необозримые пустыри, кое-чем засаженные, кое-чем засеянные. В те годы была здесь, видимо, собрана уникальная коллекция сорняков, с которыми без большого энтузиазма боролись отряды школьников, присылаемых на прополку. Многое, правда, сейчас меняется в лучшую сторону, уже и аллейки еловые появились, и вход оформлен красивой вывеской... Тогда же я просто прошел в подобие ворот и, хоть пейзаж сада мне в общем был известен, все вертел головой в надежде увидеть где-то в стороне какие-нибудь платаны, гигантские дубы, буки или еще какую-то непременную принадлежность всех ботанических садов, а главное ждал: вот покажутся теплицы с пальмами, с цветущими орхидеями и другими дивными растениями со всех концов земли. Теплицы, и верно, попались мне поодаль от тропинки, — их было две и обе старые, прогнувшиеся, гнилые, с закопченными стеклами, через которые вряд ли проникал солнечный свет, а если и проникал, то, наверное, лишь в виде сумеречного полумрака. Стесненные, упираясь в крышу, росли там какие- то растения, очертаниями похожие на пальмы. Оба строения были заперты на глухие висячие замки, что яснее ясного говорило мне о крушении моих надежд.

Прием же, оказанный директором сада, превзошел все ожидания. Директор щедро улыбался, понимающе кивал, обнадеживающе смотрел. Выслушав меня, тотчас вызвал свою помощницу, видимо, нечто вроде завуча по школьным меркам, велел ей показать теплицы, сказал, что разделяет мою страсть к кактусам, что кактусы — это чудесная вещь!

—        Да... Они так красивы! — восторгался я, предвкушая поживу.

—        И обладают удивительными свойствами, — добавил директор.

—        Кроме того, я хочу их изучать, — снова сказал я.

—        И можно создать дома бразильский пейзаж, — быстро добавил директор.

Этот «бразильский пейзаж» чем-то меня огорошил. Почему бразильский? Может быть, он хотел сказать — мексиканский?

Я проследовал за «завучем» в душное тепло оранжереи. Замки не были сняты, и, что самое забавное, под замком обнаружилась старая женщина, что-то там поливающая с тихим ворчанием. Оказывается, замок висел для устрашения на главном входе, а пользовались входом в теплицы с другой стороны, через маленькую дверцу.

В сумраке теплиц и вправду оказались кое-какие пальмы, араукарии, драцены, фикусы, кордилины, но того, что я ждал и жаждал, было горестно мало. Коллекция кактусов занимала полстеллажа. В мелких невзрачных горшочках сидели мелкие невзрачные растения с колючками, совсем не такие, как на роскошных иллюстрациях в моей книге. Это была опять «радость через... ». И кроме того, женщина-«завуч» поведала мне, что кактусы, конечно, не продаются, а дать что-либо, может быть, и можно было б, но... отводок у кактусов нет... Те, что были, давно выщипаны сотрудниками. Так она и сказала — «выщипаны сотрудниками». И я понял, что лучше всего ничего тут не просить, а надо только улыбаться, благодарить, смотреть, ахать, восторгаться, приходить в умиление, снова благодарить и еще вежливее смотреть.

Очевидно, мои восторги, восклицания, поклоны кактусам при осмотре коллекции — а это все-таки была коллекция, учитывая то давнее время, коллекция, ибо в ней были даже кактусы-столбики, цереусы, казавшиеся мне, обладателю опунций и эхинопси- сов, верхом кактусового совершенства, даже было что-то напоминающее ананасную шишку (Мамиллярия центрицирра — я предвижу улыбку знатоков), — мои восторги разжалобили «завуча», и она сказала, что даст мне, что возможно. В результате этого доброго акта я вышел из ботанического сада со следующими дарами: лепешкой опунции уже известного мне вида, черепком Мамиллярии Вильда, — о улыбки знатоков! — побегом Мамиллярии пролиферы — еще хуже улыбки! — четырехгранным стебельком селеницереуса, и, что самое ценное, на мой тогдашний взгляд, с пуховой головкой Мамиллярии боказана — еще улыбка! — похожей на одуванчик, если бы его пуховую суть снабдить редкими крючковидными колючками от репейника. Кроме всего, был еще в моих руках лист растения, названного «щучий хвост», — то бишь, сансевьеры цейлонской.

Теперь я чувствовал себя кактусоводом, чувствовал, что «оконный» (назовем его все-таки благородно) период собирательства подходит к концу.

Действительно — дальше заколодило. Кактусов не было нигде. Моя коллекция, если можно было ее так назвать, почти не пополнялась, зато желание раздобыть новые кактусы росло в геометрической прогрессии по мере того, как я читал книгу «Радость с кактусами», все более просвещаясь и приобщаясь к тайнам кактусового мира. А далее я приобрел и другую книгу того же Вальтера Хаге — название ее не слишком удачно, хотя и четко, переводится так: «Практическая книга о кактусах в красках». Книга была самым щедрым образом оснащена великолепными цветными иллюстрациями африканских суккулентов и кактусов, кактусов, кактусов во всем величии их красок, форм и цветения. Честно говоря, я уже начал негодовать и против В. Хаге, невольно поставившего меня в положение античного героя, обреченного страдать от голода и жажды перед видом всех возможных яств и пития...

Но где же взять кактусы? Ну, пусть не кактусы, пусть бы семена. Предлагают их ныне фирмы США, Японии, ФРГ, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Германской Демократической Республики, Чехословакии. Но — нет, недоступны и ныне семена многих кактусов (а что говорить про орхидеи, бромелии, пальмы). Оказывается, это вроде предметов роскоши. И встает вопрос: разве не покупаем мы бананы, кофе, какао, апельсины? Неужели семена кактусов и других интереснейших радующих человека растений, которые, кстати, и не надо ввозить тоннами, невозможно закупить, чтобы каждый любитель мог выращивать все, что ему хочется? Разве не принесли бы нам пользу семена и растения, которыми столетиями уже увлекается весь мир, а иные страны вроде Сингапура, Голландии, ГДР имеют на этом приличный доход? Видится мне некое должностное лицо из торгового ведомства, произносящее, сурово насупясь: «Кактусы? Колючки? Что за блажь? Обойдутся... Тратить народные деньги... » И невдомек этому лицу, что давно обернулись бы те деньги немалой прибылью для государственных магазинов и теплиц, что маленькая ГДР, представьте себе, вывозит кактусы... в Канаду. И берут, покупают, ценят... Умолкаю в надежде, что прозреет кто-то, ведающий семенами ли, закупками ли апельсинов- бананов, рано или поздно должно такое быть...

А пока хотел было автор повествовать, как добывал он в течение целого десятилетия кактусы у разных дельцов и деляг, как его обманывали, обводили вокруг пальца, всучивали гнилой в прямом смысле товар, присылая в посылках (кактусы прекрасно переносят и месячную транспортировку), как тратил он немалые деньги на приобретение кактусов вновь и вновь взамен погибших, ездил за ними и в Москву, и в Прибалтику. Все это можно бы описать, получилась бы поучительная книга, — к сожалению, не столько о кактусах повествовала бы она, сколько о страстях человеческих... Это был путь к кактусам, которым я никому не посоветую идти, хотя идти им все равно будут, особенно люди нетерпеливые, которым надо сегодня же все сразу и кактусы надо сразу взрослые... Однако, идя этим путем, я не только приобретал растения по дорогой цене, но вместе с ними и всех мыслимых паразитов, все кактусные заболевания, а растения, чаще всего из теплиц и оранжерей, в новой среде, на окне, под иным солнцем и в другом режиме содержания чувствовали себя плохо, «переживали», не росли, «стояли», а что хуже того, загнивали и гибли без всяких, казалось, видимых причин. Такое собирательство было радостью почти через слезы...

И все-таки коллекция росла, увеличивалось число видов, я перешел к периоду, который можно было назвать «видонакопитель- ским». Скажите, любители, кто не пережил этот период под негласным девизом: «Видов! Видов! Видов! Как можно больше». Здесь собирание удивительно напоминает сказку о рыбаке и рыбке, где роль сварливой старухи и безропотного старика приходится играть попеременно самому, а роль золотой рыбки тем дельцам, кто и сейчас «издает» приманчивые проспекты-списки кактусов и рассылает их любителям... Если я скажу, что коллекция моя достигла сегодня уже приличных, по крайней мере для сурового Урала, размеров (около пятисот видов), я кого-то удивлю, а кто-то посмотрит на меня с превосходством. Ныне стали встречаться собрания в 600—700—900 и даже тысячу (!) видов, как встречаются-предлагаются в упомянутых выше, отпечатанных на ротапринте проспектах сеянцы самых редких видов. «Так в чем же дело?! — воскликнет иной читатель. — Значит, все в порядке». В том-то и суть, что в проспектах против каждого крохотного, миллиметрами измеряемого сеянца стоит цифра 5—10—15—20—25—40 и даже 70! — рублей. Вряд ли нужны здесь комментарии. «Бойкие люди» делают свой бизнес. Бойкие люди всегда наживались на страстях человеческих...

Третий период собирательства можно бы назвать кактусоводческим. Тут автор наконец-то пришел к выводу, что нет лучше растений, выращенных самим, а значит, стойких, отобранных, приспособившихся и закаленных — и все силы, а главным образом средства употребил он на то, чтобы добыть, достать (нет, не втридорога, намного дороже) эти самые семена. Добыл, достал, посеял и после разного рода мучений, разочарований, «радостей через» стал владельцем коллекции молодых кактусов, выросших под уральским небом, под его, автора, непосредственным ежедневным попечением. Дальше в книге будет подробно рассказано, как вырастить кактусы из семян, что ждет вступившего на этот путь. Но признав этот метод наилучшим, а этап самым плодотворным и результативным, хотя бы по количеству полученной радости (по отношению к количеству разочарований), автор вступил в четвертый период собирательства, пока еще не обозначенный.

Мне показалось, что, поскольку нельзя объять необъятное, стоит сконцентрировать свои усилия на выращивании, изучении наиболее интересных, редких и трудных в культуре видов, а также тех, которые особенно нравятся (у всякого коллекционера есть такие любимчики, и не обязательно они из самых редких). Я пришел к выводу, что хватит для радости две-три, от силы четыре сотни видов, были бы они здоровы, росли уверенно, не болели и не поражались ничем. Двести видов красивых и редких кактусов — великолепная коллекция, четыреста — и вовсе мечта, потому что требуют они много забот, хлопот, свободного времени и знаний. Миф о том, что кактусы якобы тем и хороши, что их и «поливать не надо», пусть останется мифом для несведущих  . Даже один-единственный кактус на окошке, самый неприхотливый, для того чтобы он рос и цвел, требует и времени и знаний. Если умножить это пусть небольшое время и небольшие знания на двести, а тем более на четыреста, — мы и получим внушительные затраты труда. Но здесь автор умолкает, чтобы перейти к дальнейшему описанию всего того, что было и чему следовало быть...