ХОЛОПЫ И КРЕПОСТНЫЕ

Стремление правительства ограничить отпуск холопов на волю. Отпуск на волю холопов – отпускные грамоты

В советской историографии неоднократно высказывалась мысль о том, что правительство начиная с конца XV в. проводило политику, направленную на ограничение наследственного холопства, на замену его кабальной зависимостью. По мнению исследователей, эта тенденция нашла отражение в Судебниках 1497 и 1550 гг., а также в последующих постановлениях .

Подробно характер законодательных мероприятий того времени был уже рассмотрен в первой и второй главах, здесь же мы остановимся лишь на регламентации правительством вопросов, связанных с отпуском феодалами холопов на свободу.

Отпуск на волю холопов — явление, существующее, очевидно, чуть ли не с момента появления института холопства. Однако лишь в связи с широким распространением делопроизводства появляются документы, в которых фиксируется факт освобождения того или иного «полного» человека. Вначале такая грамота не имела точного названия и фигурировала под термином «жало- вальная». Так, волоцкий князь Борис Васильевич передал в 1477 г. холопов своей жене, а в отношении остальных сделал следующее распоряжение: «А кого есмь не написал своих холопов в сю душевную или кому есмь дал свою грамоту жаловал- ную на их дочери, и те все на слободу» .

Впервые термин «отпускная» встречается в завещании 1486 г. верейского мнязя Михаила Андреевича, который отобрал вотчину и несколько семги холопов у некоего Ивана Селиверстова. Перед смертью Михаил Андреевич отпустил чужих холопов на волю, «и грамоты есмь им свои жаловалпые отпускные подавал, или кому дам свою грамоту отпускную, а после моего живота Ивашку тех людей в робы, ни в холопи не искати»  .

Из приведенных выдержек достаточно четко явствует, что даже во второй половине XV в. отпускная грамота не стала обязательным документом при освобождении зависимых людей. Обычно она выдавалась в исключительных (спорных) случаях, как, например, па «чужих» холопов, отпуск на свободу которых мог быть опротестован прежним владельцем, или на дочерей, чьи родители оставались в неволе. Только в самом конце XV в. отпускные грамоты получают (по крайней мере, в центре страны) сравнительно широкое распространение. От начала 1497 г. сохранилась духовная В. Б. Тучка-Морозова, который отпустил часть холопов на свободу, «а приказчики мои тем людям дают свои грамоты отпустные» . Как видим, здесь всем освобожденным холопам даются отпускные грамоты, оформление которых возложено на душеприказчиков.

Но и в XVI в. отпускная грамота не имела ни твердо установившегося формуляра, ни единого названия. По правой грамоте 1519 г. от холопства был «отставлен» Степан Иванов, посельский одного из суздальских землевладельцев, со своею семьей «того для, что Степанко перед бояры на суде в монастырском деле на Матвея и на его людей сказал правду, да и слобод ную им грамоту князь великий велел дать» .

 В окончательном приговоре по этому делу дьяк, излагая решение судий, записал, что Степан получил грамоту «великого князя жаловалную осл о боже иную» . Судебники 1550 г. (ст. 80) и 1589 г. (ст. 145) в качестве синонима отпускной (если под отпускной понимать грамоту, оформлявшую отпуск холона на свободу) употребляют термин «вольная грамота». От 1530/31 г. сохранилась запись, которую дьяки конца XVI в. именуют отпускной. В ней изложены условия «ряда», согласно которому холоп мог «женитесь где любо». Дочери, родившиеся от этого брака, будут свободными, а сыновья, за исключением первенца,— «по отце» холопы . Примерно такое же содержание («освободили человеку своему... женитца») зафиксировано в отпускной грамоте 1592 г.

В Судебнике 1497 г. уделено много внимания вопросам, связанным с выдачей отпускной грамоты. В нем (статьи 17, 40) установлена величина взимаемой пошлины за оформление грамоты — 3 алтына (столько же, сколько выплачивалось за полную грамоту). Ряд статей (20, 41, 43) посвящен компетенции лиц, в ведении которых находилась выдача отпускных грамот. Специально в Судебнике ставился вопрос о том, какая отпускная считается действительной: «А положит кто отпустную без боярского докладу и без дначей подписи, или з городов без наместнича докладу, за которым боярином кормление с судом боярским, ино та отпустнаа не в отпустную, опроче тое отпустные, что государь своею рукою напишет, и та отпустнаа грамота в отпустную» (статьи 18, 42). Следовательно, отпускная имела законную силу только в том случае, если она была оформлена с «доклада» боярину (в Москве), наместнику (на местах), обладавшему правом боярского суда (т. е. имела печать наместника, боярина, подпись дьяка), или же была написана самим холоповладельцем.

Большое внимание, уделяемое Судебником 1497 г. отпускной грамоте, не случайно. В XV—XVI вв. бегство холопов принимает, очевидно, массовые размеры. Во многих духовных грамотах завещатель в той или иной форме касается этого «больного» вопроса  . Сбежавший холоп, как правило, объявлял себя вольноотпущенником, а возможно, и предъявлял соответствующие документы. Судя по терминологии Судебника 1497 г., тяжбы из-за беглых холопов, споры между землевладельцами из-за того или иного «полного» человека занимали значительное место среди других исков. В компетенцию наместников с судом боярским входила выдача беглых и правых грамот на холопов, выдача правых грамот на государя в тех случаях, когда холопу удавалось доказать несостоятельность притязаний феодала и отстоять свое свободное состояние. Оформление отпускной грамоты также являлось привилегией наместников. По существу, все основные дела о холопах были сконцентрированы в руках наместников, имеющих кормления с правом боярского суда.

Судебник 1550 г. сильно ограничил полномочия наместников, подчинив их деятельность центральным органам управления. Компетенция кормленщиков с правом боярского суда в делах о холопстве выглядела теперь так: они были правомочны оформлять полные и докладные грамоты, могли выдать «з докладу» беглые и правые грамоты. Отпускные же грамоты были изъяты из их ведения. Исключение было сделано лишь для наместников Новгорода и Пскова: «А отпускные давати з боярьского докладу; а бояром к тем отпускным печати свои прикладывати, а дьа- ком лодписывати. А отпускные давати на Москве бояром и дьа- ком, да давати отпускные в Великом Новегороде да во Пскове наместником и дьаком. А пошлины имати от отпускные боарину или наместнику от печати з головы по девяти денег, а дьаку от подписи з головы по алтыну, а подьячему, которой отпускную напишет, з головы по три денги. А опричь Москвы и Великого Новагорода и Пскова инде нигде ни в которых городех отпускных не давати. А хто положит отпускную без боарьского докладу и без новгородцких и псковских наместников докладу и бездьа- чей подписи, хотя и государя -своего руку, и та отпускная не в отпускную» (ст. 77). Таким образом, оформление отпускной грамоты было как бы выделено из всей документации по холопьим делам и могло происходить только в трех городах. Отпускная, составленная холоповладельцем, не имела юридической силы.

У исследователей нет единого мнения относительно характера нововведений ст. 77. М. Ф. Владимирский-Буданов вообще не придавал им какого-либо значения . В. И. Сергеевич объясняет изменения в порядке выдачи отпускных грамот «крайней централизацией» . Данному мнению близка точка зрения Б. А. Романова, который отмечает в ст. 77 «социальный консерватизм», проявившийся в «крайней централизации выдачи отпускных грамот на холопов, не иначе, как с целью затруднить эту операцию» . А. И. Яковлев трактует ст. 77 как проявление заботы правительства «об иерархизации судебной власти в вопросе о похолопле- нии», как «стремление усилить контроль в холопьих делах во имя ограждения прав „законных владельцев" против претензий и покушений незаконных держателей» . А. Г. Поляк считает, что в комментируемой статье Судебника проявилось недоверие правительства «в вопросе о холопах наместничьему аппарату» , хотя совершенно непонятно, почему же тогда не были изъяты из ведения наместников все холопьи дела.

Как видим, большинство исследователей трактуют ст. 77 лишь в плане правительственных мероприятий, направленных на сокращение власти кормленщиков. При этом сущность статьи, ее значение для института холопства остаются не раскрытыми.

Непосредственным толчком, поводом к составлению ст. 77 послужили, на наш взгляд, события 1547/48 г. и прежде всего восстание в Москве 1547 г. Его ход, причины, политическое значение достаточно хорошо изучены в советской историографии53. С окончанием восстания «мнози разбегошася по иным градом, видяще свою вину...»54 Даже если принять гипотезу И. И. Смирнова, что рассказ Царственной книги носит тенденциозный характер, преследуя цель показать панику среди черных людей после того, как прошел приступ «безумия»5б, все-таки нельзя не признать достоверным, что многие москвичи в эти дни по тем или иным причинам покинули Москву. Среди них, без сомнения, значительную часть составляли холопы, в том числе холопы князей Глинских. Волна гнева, обрушившаяся на Глинских, не обошла стороной и его слуг: «А людей княже Юрьевых бесчисленно побита»56. Ненависть восставших к верхушке холопьей дворни, исполнявшей от имени своих господ судебные и административные должности, имела все основания: недаром летописец был вынужден признать, что в период возвышения Глинских «от людей их черным людем насильство и грабеж» чинился57. Выдвигая обвинение в колдовстве против Анны Глинской и ее детей, восставшие распространяли эту версию и на людей Глинских: «Анна Глинская з своими детми и с людми вълховала»58, т. е. преследованиям подверглись слуги не одного Юрия Глинского, но и его матери и брата. Думается, что все оставшиеся в живых зависимые люди, как самих Глинских, так и их дворян, попытались в эти дни покинуть Москву. Но столицу покинули не только холопы Глинских, но и зависимые люди других феодалов. Восстанию предшествовал грандиозный пожар («таков пожар не бывал на Москве, как и Москва стала именоватися»): сгорел весь город, посад. В огне погибли дворы наиболее знатных и влиятельных землевладельцев, обладавших не одним десятком зависимых людей. 80 тыс. человек остались без крова59, в том числе, конечно, и холопы. Воспользовавшись паникой, неразберихой, а затем вспыхнувшим восстанием, многие из холопов ушли из столицы.

Волнения происходили помимо Москвы и в других городах страны (Новгороде, Пскове, Опочках) 60. Социальные катаклизмы всегда усиливали побеги холопов. Среди беглецов было немало людей грамотных, хорошо знакомых с основами делопроизводства. Для них не составляло большого труда составить, якобы от имени господина, подложные отпускные грамоты как для себя, так и для товарищей по несчастью. Возможно, именно этим и объясняется тот факт, что Судебник 1550 г. запретил впредь признавать юридическую силу за отпускными, не оформленными в соответствующем присутственном месте. Отпускная грамота перестала носить характер частного документа.

Однако этим не исчерпывается значение ст. 77. Как мы помним, отпускные грамоты могли выдаваться только в трех городах. Для правильной оценки политики правительства в отношении освобождения холопов необходимо несколько подробнее остановиться на институте кормлений с судом боярским. Правом боярского суда могли обладать как наместники, так и волостели61. В литературе существует несколько точек зрения относительно функций и значения «суда боярского»62. В настоящее время наибольшее распространение получило мнение, что наместник с судом боярским пользовался почти такими же полномочиями, как и боярский суд в Москве, и не обязан был переносить решение дел в суд высшей инстанции63. Для нас важно установить, хотя бы приблизительно, тот круг городов, в которых в конце XV — первой половине XVI в. правили наместники с судом боярским и где, согласно Судебннку 1497 г., до 1550 г. могли быть оформляемы отпускные грамоты.

А. А. Зимин пишет, что назначение иа должность наместника производилось в соответствии с существовавшей системой местничества. Знатные вельможи получали е управление самые крупные города, а менее знатные — города меньшего значения64, т. е. в определенные крупные города всегда (или почти всегда) назначались наиболее влиятельные лица, сосредоточивающие в своих руках полноту власти и осуществлявшие на местах функции боярского суда. Вместе с тем можно утверждать, что крупный вельможа, побывав наместником в Москве или Новгороде, вое- 1 принял бы как своего рода «оскорбление» назначение в какой- либо маленький городишко. Исходя из этих положений, попытаемся определить круг городов, куда посылались кормленщики с судом боярским.

К сожалению, имена наместников, управлявших русскими городами в XV—XVI вв., почти неизвестны. Большая заслуга в деле изучения наместничьего управления принадлежит А. А. Зимину, который на основе разрозненных сведений, собранных как из опубликованных, так и рукописных источников, составил список наместников Русского государства. В нем упомянуты 66 городов, но по большинству из них сохранились имена наместников лишь за 1—2 года. Наиболее полно освещено управление Новгородом и Псковом — этих двух наиболее значительных после Москвы городов Русского государства. Они, как правило, имели сразу двух наместников, обладавших исключительно большими полномочиями. Достаточно вспомнить, что Судебник 1550 г., запретив всем наместникам с судом боярским выдавать отпускные грамоты, сохранил эту привилегию за правителями Новгорода и Пскова. Среди наместников мы видим представителей влиятельнейших и знатнейших родов того времени. Таковы Шуйские (6 человек за период с 1480/81 по 1550 г. были наместниками в Новгороде, Пскове, а также в Москве); Оболенские (6 человек — за 1478—1543 гг.); Ростовские (4 человека-—за 1509—1548 гг.); Морозовы (4 человека — за 1514—1548 гг.). По два наместника дали фамилии Горбатых и Воронцовых. Таким образом, из 22 известных нам наместников в Пскове 10 (41%) носили одну из вышеназванных фамилий. В Новгороде XVI в. эта цифра возрастает до 54% (13 человек из 24 наместников).

Большинство новгородских и псковских наместников имело звание боярина или окольничего65. Так, в Новгороде XVI в. 75% всех кормленщиков в момент исполнения своих функций имели думный чин. Это В. В. Шуйский (1500—1518) 66, С. Р. Ярославский (1496—1501), Д. В. Щеня (1501—1510), Г. Ф. Давыдов (1507—1509), И. Г. Морозов (1514—1550), М. К. Беззубцев (1509—1515), А. В. Ростовский (1516—1522), И. В. Хабар (1525— 1527), И. В. Ляцкий (1526), М. В. Горбатый (1529—1531), Б. И. Горбатый (1534—1537), М. С. Воронцов (1534—1537), В. Г. Морозов (1541), А. Д. Ростовский (1542—1545), И. М. Шуйский (1538—1549), Ю. М. Булгаков-Голицын (1543— 1548), Ю. Д. и В. Д. Шеины (1544—1546). Трое наместников (И. А. Колычев-Лобан, А. А. Ростовский, И. И. Щетина- Оболенский) получили думные чины впоследствии.

Несколько меньший процент членов Боярской думы был среди наместников в Пскове. Лишь треть из них к моменту назначения имела звание боярина или окольничего 67-68. Столько же человек получили думные чины в последующие после наместниче ства годы69. Следовательно, функции боярского суда на места; исполняли обычно представители наиболее знатных и влиятель ных родов. Именно за счет их и шло, в первую очередь, пополне пие Боярской думы. Вместе с тем необходимо отметить следую щее крайне важное для нас обстоятельство: наличие чин; боярина или окольничего было совсем не обя зательиым моментом для получения кормлени; с судом боярским даже в такие крупнейшие города, кар Новгород и Псков.

В. О. Ключевский писал, что среди московской родовой аристократии конца XV—XVI в. Шуйские, Ростовские, Глинские. Пеньковы, Мстиславские, Вельские, Микулинские, Оболенские, Воротынские, Курбские, Кошкины, Давыдовы, Воронцовы Челяднины и некоторые другие занимали первенствующее положение70. При исполнении своих служилых обязанностей они причислялись к высшему разряду, составляя верхушку иерархической лестницы. Им доставались наиболее почетные назначения. Таковы, например, Шуйские: лишь за первую половину XVI в. пятеро из них получили чин боярина71. Показателен и список городов, которые Шуйские получали в кормление72: Василий Федорович— наместник в Новгороде (1480/81 г.); Василий Васильевич (боярин с 1512 г.) — наместник в Новгороде (1500— 1518 гг.), Смоленске (1514 г.), Москве (1538/39 г.); Иван Васильевич (боярин с 1532 г.) —наместник в Рязани (1512 г.), Пскове (1514—1519 гг.), Смоленске (1520—1523 гг.), на Двине (1534г.), в Москве (1540 г.); Михаил Васильевич — наместник в Перея- славле (1508 г.); Иван Михайлович (боярин с 1538 г.) —наместник на Двине (1535 г.), в Новгороде (1538—1549 гг.), Владимире (1553 г.); Андрей Михайлович (боярин с 1538 г.)—наместник в Пскове (1539/40 г.).

От князей Ростовских семь человек носили в первой половине XVI в. звание бояр73. Представители этого рода были наместниками в Пскове, Новгороде, Рязани, Смоленске, Ивангороде, Костроме. В конце XV в. Костромой управлял боярин74 Дмитрий Давидович Морозов; несколько ранее он был наместником в Звенигороде . А в 1543 г. Кострому получил в кормление родственник царя И. В. Глинский.

Боярин И. Д. Пенков был наместником в Пскове (1531 г.) и Кашире (1535 г.)  . Кашира длительное время давалась в кормление касимовским царевичам, а в 1529 г. ее получил прямой потомок Гедимина удельный князь Ф. М. Мстиславский, «отъехавший» в 1526 г. от Литвы и с великой честью принятый в Москве. В Кашире наместничал и еще один удельный князь — А. И. Воротынский. В 50-х годах XVI в. он числился наместником в Рязани. Его брат Михаил Иванович управлял Костромой (1520— 1521, 1550 гг.) и Калугой (1544 г.). Вместе с Воротынскими уделом владели князья Одоевские. Боярин Ф. И. Одоевский был в 1537—1538 гг. наместником в Муроме. В Муроме конца XV в. суд вершил знатный Гедиминович Ф. В. Хованский, внучка которого Евфросинья впоследствии стала женой сына Ивана III — Андрея Старицкого. В 1513 г. Федор Васильевич получил в кормление Волоколамск.

Другие представители удельных князей — И. Ф. и Д. Ф. Вельские, имевшие уже в 30-х годах XVI в. чин боярина, правили во Владимире (1533—1551 гг.) и Коломне (1533 г.). В Коломне мы встречаем и еще двух членов Боярской думы: окольничего И. В. Ощеру и боярина Я- 3. Кошкина.

Князья Микулинские были наместниками во Владимире (1509 г.), Смоленске (1523—1525 гг.), Пскове (1529 г.), Рязани (1546 г.). С. И. Микулинский-Пунков, получивший звание боярина в 1549 г., в 1553—1555 г. управлял Двиной. Члены Боярской думы М. И. и А. И. Воротынские наместничали в Костроме (1520/21, 1550 гг.), Кашире (1542 г.), Калуге (1544 г.), Рязани (1550 г.). С. Ф. Курбский, числившийся по Шереметьевскому списку думных чинов боярином с 1514 г., был наместником в Пскове (1510—1515 гг.) и Стародубе (1519 г.).

Представители разветвленного и многочисленного рода Оболенских, многие из которых были боярами, помимо Новгорода и Пскова, получали в кормление также Смоленск, Рязань, Старо- дуб, Ивангород, Русу, Калугу, Нижний Новгород, Новгород-Се- верский. В последнем городе в 1533 г. наместничал боярин И. И. Барбашин. А в Русе в 1536 г. «кормились» князья Д. И. Курлятев и В. В. Ушатый. Оба впоследствии получили думные чины.

Г. Ф. Давыдов стал боярином в 1507 г. Начиная с этого времени, мы видим его наместником в Новгороде, затем в Пскове. В 1520—1522 гг. он правит в Ярославле. В конце XV — первой половине XVI в. Боярская дума неоднократно пополнялась за счет фамилии Челядниных. Одного из представителей этого первостепенного рода мы встречаем среди наместников в Устюге. Там же правили бояре М. Д. и П. М. Щенятевы. П. М. Плещеев получил чин окольничего в 1495 г. В эти же годы он — наместник в Новгороде, в 1499 г. ему предоставлен в управление Козельск. Большое влияние в первой половине XVI в. имели Воронцовы, несколько поколений которых носили звание бояр . Источники сохранили нам имена двух наместников, носивших эту фамилию: Иван Семенович в 1541 г. правил в Белоозере, Василий Михайлович— в 1543 г. на Двине. Первый стал окольничим в 1538 г., в 1543 г.—он уже боярин. Второй получил звание боярина до 1544 г.

Наместничество с судом боярским существовало и в г. Дмитрове. Сохранилась правая грамота, выданная дмитровским наместником боярином и воеводой Д. Ф. Вельяминовым . Он выносит окончательное решение по делу о холопстве и сносе, в результате чего холоп был обвинен и выдан «головою» господину . Данный судебный акт именуется в тексте не только правой грамотой, но и беглой. По Судебнику 1497 г. (ст. 40) [выдать холопа или оформить на него «без доклада» беглую грамоту мог только наместник с судом боярским. Беглая грамота 1547 г. «без доклада» была оформлена также переяславским наместником .

К городам, управляемым наместниками с судом боярским, по всей вероятности, относились также Вязьма, Великие Луки, Вологда, Торопец, Тверь. В Вязьме с 1495 по 1505 г. наместничал И. В. Шадр, который уже в 1503 г. имел чин окольничего. В XVI в. данным городом управляло сразу два кормленщика. Два наместника было и в Великих Луках. Здесь мы встречаем окольничих: М. В. Тучкова (1519, 1530 гг.), А. Н. Бутурлина (1526 г.) и А. П. Великого (1529 г.). Чин окольничего получили впоследствии и наместники И. С. Морозов и Ю. Д. Шеин. В 1513/14 г. Великие Луки были отданы в кормление И. А. Колычеву, который ранее (1499—1501 гг.) был наместником в Новгороде.

В 1524—1543 гг. высокий чип дворецкого занимал князь И. И. Кубенский. Его брат — М. И. Кубенский — за этот период был наместником в Торопце (1528 г.) и Пскове (1533—1534 гг.). Позднее он получил в кормление Смоленск (1546 г.).

Данных о наместниках в Твери не сохранилось, за исключением одного: в 1505 г. Тверью управлял И. И. Ощерин, который в 14§7—1503 гг. был калужским и старицким дворецким и которого киязь великий даже «в думу пустил» . В Вологде в 1489/90 г. наместником был Григорий Васильевич [Морозов], боярин с 1475 г.

Есть сведения о существовании наместничества с судом боярским в г. Плесе . Таким образом, в конце XV — первой половине XVI в. наместники по крайней мере 31 города всегда (или в определенные годы) могли осуществлять боярский суд.

Вот список этих городов:

Белоозеро      Калуга            Плес

Великие Луки           Кашира          Псков

Владимир      Козельск        Руса

Вологда          Коломна        Рязань

Волоколамск Кострома       Смоленск

Вязьма           Москва           Старо дуб

Двина Муром           Тверь

Дмитров        Нижний Новгород    Торопец

Звенигород    Новгород       Устюг

Ивангород     Новгород-Северский           Ярославль

            Переяславль 

Конечно, этот список не может претендовать на полноту . На самом деле таких городов было значительно больше. Не сохранилось почти никаких сведений о наместниках в важных центрах того времени: Ростове, Суздале, Угличе и некоторых других. Слишком скудными источниками мы располагаем, чтобы составить правильное представление о наместниках в Брянске, Белой, Галиче, Гомеле, Дорогобуже и др. Но и на основании полученных результатов можно говорить, что в конце XV — первой половине XVI в. в различных областях Русского государства существовали многочисленные центры, где могли быть оформлены отпускные грамоты. Судебник 1550 г. запретил подобную практику. Для того чтобы отпустить своих «крепостных» людей, холоповладелец или его душеприказчики обязаны были теперь ехать в Москву или Новгород и Псков. Понятно, насколько трудоемким, связанным с большими расходами становится дело отпуска холопа на свободу. По существу, это была политика, направленная на то, чтобы затормозить отпуск холопов на волю, свести на нет их освобождение. Небезынтересно напомнить, что; тот же Судебник разрешал наместникам с правом боярского суда беспрепятственно оформлять полные и докладные гра-, моты, всячески поощрял переход крестьян в холопы (ст. 88) и специально оговорил, что новый вид неволи — кабальная зависимость не должна развиваться за счет сокращения числа наследственных холопов: «А имати им кабалы на волных людей, а на полных людей, и на докладных, и на старинных холопей кабал не имати» (ст. 78). Правительство во что бы то ни стало стремилось сохранить, упрочить и расширить институт холопства.

Из-за недостатка источников трудно судить, как претворялось в жизнь постановление Судебника. Если под этим углом зрения просмотреть духовные грамоты, то перед нами вырисовывается следующая картина: за первую половину XVI в. известно пять завещаний, в которых содержится распоряжение о выдаче холопам отпускных грамот («отпускные грамоты им приказщики мои подают»). Территориально и хронологически они располагаются в следующем порядке: 1525 г.— Ростовский у., 1525/26 г.— Костромской и Суздальский уезды, 1533/34 г.— Суздальский у., 1530— 1540 гг. — Кашинский у., 1550/51 г. — Дмитровский у.

Такое же количество распоряжений сохранилось и за вторую половину столетия. Первое известие приходится на 1561 г., второе— на 1567 г. Но характерно, что в первом случае завещание составлено вдовой протопопа Благовещенского собора, среди ее душеприказчиков мы находим представителей московского духовенства , т. е. постоянным местожительством завещательницы, очевидно, была Москва, где, согласно Судебнику 1550 г., разрешалось оформлять отпускные грамоты. Во втором случае бе- лозерский землевладелец Мясоед Вислый имел двор на Москве, который, согласно духовной, должен быть продан вместе со всем имуществом , т. е. опять-таки душеприказчики могли оформить отпускные с соблюдением всех формальностей в Москве. Кроме названных двух завещателей, распоряжение о выдаче холопам отпускных грамот вставили в свои духовные грамоты костромская землевладелица М. Я. Лихарева (1571 г.), волоцкий вотчинник Ф. И. Сверчков (1580/81 г.) и архиепископ суздальский и тарусский Иов (1589—1592 гг.)  .

Мы не знаем, как поступали остальные феодалы: ограничивались ли выдачей холопам на руки кабал, полных и докладных грамот («а крепости на людей моих выдать ... людем моим»)  , или же распускали дворню, не снабдив никакой документацией. Во всяком случае, попытка правительства регламентировать освобождение холопов соответствующей документацией потерпела неудачу: постановление Судебника 1550 г. о запрещении холопо- владельцам самим выдавать отпускные грамоты действовало, по всей вероятности, крайне непродолжительное время. Очевидно, сразу после введения в жизнь норм Судебника 1550 г. начали возникать многочисленные вопросы, недоумения по поводу оформления отпускных грамот. Как свидетельствует указная книга казначеев, правительству пришлось дважды давать соответствующие разъяснения . В составе записных книг старых крепостей и в новгородских кабальных книгах текущей регистрации сохранились отпускные грамоты 70—90-х годов XVI в., написанные и оформленные от лица «господина» холопа. Они не имеют ни подписи дьяка, ни удостоверяющей печати наместника, боярина. Пишут их разные лица: сам холоповладелец или же от его имени церковные и земские дьячки, площадные подьячие. Первая такая грамота из известных нам датируется 1573/74 г.  В то же время, в некоторых из них можно обнаружить следы прежней системы выдачи отпускных грамот. Так, отпускные грамоты 1595 г., составленные в Новгороде, были доложены новгородскому воеводе Д. А. Ногтеву ', тогда как служилые кабалы представлялись для записи сразу дьяку. Сохранились сведения о каком-то постановлении Федора Ивановича, где вновь говорилось о порядке оформления отпускных грамот. Дьяк, взимая пошлины с отпускной (3 алтына с головы), ссылался при этом на Судебник и указ Федора Ивановича . Весьма вероятно, что данное постановление было издано не отдельным указом, а входило в текст не дошедшего до нас уложения 1586 г. о холопах .

Последующее уложение о холопах, изданное в 1597 г., говорит об отпускных, составленных самими холоповладельцами, как о привычном и вполне законном явлении . Отсутствуют в уложении 1597 г. и какие-либо территориальные ограничения относительно места выдачи отпускных грамот.