Разврат в помещичьей среде. Крепостные гаремы. Прислуга в купеческих домах. Офицерские денщики

 

КРЕПОСТНОЕ ПРАВО И ПУШКИН

 

 

Разврат в помещичьей среде. Крепостные гаремы. Прислуга в купеческих домах. Офицерские денщики

 

Разврат в помещичьей среде принимал иногда чудовищные формы, перед которыми бледнеет западное право первой брачной ночи (ius рrimае nоctis). Тем не менее Джемс Эббот, посетивший Россию в 1840-х годах, имел смелость отметить в своих мемуарах, что «старинные феодальные привилегии помещика в отношении невест среди крепостных постепенно исчезают, хотя меня уверяли, что это еще встречается».

 

Крепостные гаремы в столице были, конечно, редкостью. Однако, и здесь ряд дворян держал при себе крепостных одалисок, именовавшихся на языке того времени, «канарейками». Отставных военных при их наездах в Петербург, постоянно сопровождало несколько крепостных девушек.

 

В Справке из дел III Отделения о привлеченном по делу декабристов Осипе Горском сказано нижеследующее: «Сперва он содержал несколько (именно трех) крестьянок, купленных им в Подольской губернии. С этим сералем он года три тому назад жил в доме Варварина. Гнусный разврат и дурное обхождение заставили несчастных девок бежать от него и искать защиты у правительства, — но дело замяли у гр. Милорадовича».

 

Тяжелая была также жизнь купеческой прислуги.

 

Не имея права владения крепостными, купец, выдав сестру или дочь за мелкого чиновника, тотчас покупал себе крепостных слуг на его имя. Если же чиновной родни не оказывалось, то слуг нанимали из оброчных. За «дерзостные поступки» купцы сами своих слуг не наказывали, а обращались к своему квартальному, прося «сделать надлежащее распоряжение». Внизу следовала приписка: «При сем прилагаются три рубля на розги». Вслед за этим из части являлся унтер-офицер, «хожалый», уводивший жертву на расправу.

 

Случалось, что «при простоте нравов того времени», письмо квартальному относил сам провинившийся, «тут же получавший на месте соответствующее «внушение».

 

Как передает в своих мемуарах В. Н. Карпов, в домах зажиточных купцов все было «по последней моде: на кухне — повар, в приемной — лакей «для доклада», у подъезда — элегантная карета. Но если помещик, — по словам поэта, наблюдал жизнь «из окон своей кареты», — то купец изучал жизнь дворян, сидя у дверей своей лавки, — пишет автор. — Он в большинстве случаев, брал от дворян лишь внешнюю сторону пышной жизни. При этом нельзя не отметить, что в среде купечества лежала тяжелою тенью наклонность подражать дворянству в его крепостнических отношениях к людям, стоящим по положению своему в зависимости от него. Я говорю о приказчиках и о прислуге, которые проводили дни своей жизни под тяжким ярмом гнета».

 

Все же в купеческих домах прислуге жилось легче, чем у дворян. Случалось, что сам хозяин, из выкупившихся на свободу крепостных, носил еще на своей спине следы барских плетей, либо он помнил рассказы отца о том, как «ломали» людей на господской и конюшне. Купеческая прислуга, даже если это были крепостные, выглядела опрятнее, чем в больших барских домах.

 

 

 Наемные слуги из оброчных, — а таковых было большинство, — получали жалованье. В богатых домах, к рождеству и пасхе давали полумесячный оклад «В награждение». Кроме того мужчинам выдавались шапка и сапоги, женщинам — ситец. «А если у именитого купца в день ангела соберутся гости, он, во время обеда, громко, на всю столовую прикажет хозяйке: «Выдать всем людям, не в зачет, по три рубля» — и оглядывается — все ли гости слышали о его щедрости».

 

Зато за всякую провинность купцы строго взыскивали со своих слуг, вычитывая с них штраф из жалованья за каждую разбитую чашку; не то было в барских домах, где, по словам современника «все бьют, ломают, теряют, будто на подряд; а глупые хозяева довольствуются одним лишь за то наказанием». Поэтому у купцов обращались бережнее с глиняным чайником, чем в барском доме с драгоценным севрским фарфором.

 

Прислуга ценила также сытный купеческий стол.

 

Хлеба здесь давали вволю, потому что пекли его всегда дома. Чай выдавался «отсыпной», а не «спивки», как в барских домах. В просторных купеческих погребах и кладовых, наполненных неистощимыми запасами, можно было найти «все, что душе надобно».

 

По законам того времени, владеть крепостными, как было уже отмечено, могли лишь дворяне. Тем не менее крепостную при слугу заводили себе не только именитые купцы, но даже бухарцы, торговавшие в Апраксином рынке коврами, персидскими шалями и восточным оружием. В таких случаях, для обхода закона, прибегали к разным ухищрениям.

 

«Изобретены способы, — писал Каразин, — продавать людей, особливо порознь, лицам, не имевшим права к покупке, например, нахичеванским армянам или бухарцам, разъезжающим с шалями. Условясь о цене, пишут у маклера контракт, силою которого такой-то помещик или помещица отдает такому-то нахичеванскому или казанскому купцу такую-то свою крепостную девку для наученья шитью золотом и шелками или тканью тех или других материй, сроком на 25 (1) лет. Девушка «переходит в объятья азиатца», а у барыни взамен остается выбранная ею шаль». Об этом же сообщает в своей записке «Нечто о крепостном состоянии в России» (1819 г.) и Н. И. Тургенев. — «В одной губернии, — пишет автор, — как сказывают, некоторые помещики ежегодно на ярмонке продают девок приезжающим туда для сего постыдного торга азиатцам, которые увозят сих жертв беззаконности далеко от места их родины».

 

Горька была доля дворовых людей военных, заводивших у себя солдатскую дисциплину и немилосердно дравших своих слуг. Среди документов эпохи, ярко рисующих жестокий быт того времени, сохранился, например, приказ генерал-адъютанта Лидерса — «собственного моего человека кучера Игната наказать при стрелковом баталионе розгами — сто ударов».

 

Г. Щербачев рассказывает, что лакей одного из офицеров гвардейской артиллерии, побежав срочно выполнять приказание своего барина, надел, случайно, при штатском платье, военную фуражку денщика. На несчастье ему встретился в. кн. Михаил Павлович, тотчас заметивший «лакейскую дерзость». На следующий день вышел приказ командира гвардейской артиллерии высечь лакея розгами. Когда же командиру доложили, что лакей не крепостной, а немец, он ответил: «Тем лучше, пусть немец попробует русских розог». И немец был высечен в манеже в присутствии собранных отовсюду денщиков и офицерских лакеев.

 

Еще хуже жилось офицерским денщикам. Их совсем не кормили, а от постоянного «рукоприкладства» у них обычно недоставало передних зубов. Денщик в николаевское время представлял собою самое жалкое и бесправное существо, отданное на полный произвол деспота-офицера. Жестока была судьба николаевского солдата. «У русского солдата одна воля — неволя, — сказал современник, — одна прогулка — побег, один ответ — спина и одно убеждение, что жизнь его, как медная пуговица, не имеющая срока, принадлежит казне». И тем не менее солдат предпочитал условия строевой жизни горькой доле денщика. В отношении денщиков, строжайшая дисциплина распространялась даже на членов их семейств. В одной из гвардейских частей некий батарейный командир, как рассказывает современник, сек иногда даже жену своего денщика, «потому что она была красива собой и ему нравилось смотреть на нее во время процесса сечения».

 

 

К содержанию книги: А. Яцевич: "Крепостной Петербург пушкинского времени"

 

Смотрите также:

 

Крепостное право  Открепление крестьянина  Крепостное право от бога  монастырское крепостное право   Закон о беглых