Право в Древней Руси 10-12 веков

Князья Святославичи — Давыдовичи, Ольговичи и Ярославичи

Святославичи в дни Всеволода делились на три линии — Давыдовичей, Ольговичей и Ярославичей. Последние замкнулись в своих муромо-рязанских волостях, а старшая линия была оттеснена на второй план Всеволодом, но оставалась достаточно сильной, чтобы с нею считаться. Стремясь сохранить независимость от всей этой родни и держать ее в руках, Всеволод, по-видимому, ничего так не опасался, как согласия между Давыдовичами и своей братьей Ольговичами.

По крайней мере, киевская летопись приписывает ему политику по правилу «divide et impera» [«разделяй и властвуй»] относительно черниговских князей Ему приходилось не опоры в них искать для своей, по замыслу, общерусской политики, а бороться против их стремления вытеснить его самого из черниговских волостей, где он за собой сохранил область вятичей |9°, и навязать ему свои планы по распределению волостей и отношениям к другим князьям  . Всеволод стремился к старейшинству в земле русской, лавируя в течениях княжеских отношений, а братья хотели видеть в нем орудие своих интересов и семейных традиций. Доходило до того, что Игорь пробовал добиваться Переяславля помимо брата и вступил в неудачную борьбу с Мстиславичами на свой страх ,92: летопись об участии в ней Всеволода не упоминает.

И в такой обстановке Всеволод Ольгович пробует осуществлять свое старейшинство, требуя, где можно, покорности; пробует осуществить и распоряжение киевским столом на случай смерти, повторяя Мономаха, но в пользу семьи Ольговичей.

В конце концов Всеволод достиг признания своего старейшинства всеми князьями, кроме Юрия Владимировича и Володимирка галицкого. Как бы ни было оно поверхностно сравнительно с властным положением Мономаха или Мстислава, Всеволод все-таки стоял в центре всех событий за время своего киевского княжения и если не силой, то дипломатической игрой влиял на них, идя от компромисса к компромиссу.

Непримиримый Юрий замкнулся в своей северо-восточной отчине и до поры до времени не имел значения на юге. Всеволод не мог привести его, хоть формально, к признанию своего узурпированного, с точки зрения отчинных прав Мономашича, старейшинства. Он ограничился тем, что захватил «городы ГюргевЪ, конЪ, скотъ, овцЪ и кде чьто чюя товаръ», т. е. все, чем владел Юрий на юге  . Что до галиц- ких князей, то в начале княжения Всеволода видим их на его стороне против Изяслава волынского; но когда Волынь перешла к Всеволоду, а Володимирко Володаревич начал объединять Гали- чину в своих руках, дошло до разрыва. Всеволод и князья, его союзники  , «идоша на многоглаголиваго Володимерка и волею (вар.: неволею) нудяще его приЪхати къ Всеволоду поклонитися ему, оному же того не хотящю». Володимирко купил себе мир крупной контрибуцией 19°, склонив на свою сторону Игоря Ольго- вича.

В переговорах Володимирка с Игорем впервые возникает вопрос о киевском преемстве. «И поча Володимеръ слати ко Иго- реви, река: оже мя умиришь съ братомь, то по Всеволожи животе помогу ти про Кыевъ. И тако прельсти Игоря, Игорь же нача молитись къ Всеволоду, молбою и гнЪваяся, река: не хощеши ми добра; про што ми обреклъ еси Кыевъ, а приятьльи ми не даси приимати?» Всеволод «обрек» Киев Игорю. Чтобы заранее обеспечить это преемство, созвал он братьев и Владимира Давыдо- вича с Изяславом Мьстиславичем и, по рассказу киевской летописи, сказал им: «Володимиръ посадилъ Мьстислава, сына своего, по собЪ в КиевЪ, а Мстиславъ Ярополка, брата своего, а се я моль- влю: оже мя Богъ поимЪть, то азъ по собЪ даю брату моему Игореви Киевъ». Не один Киев давал он Игорю, а и старейшинство над князьями: «цЪлуйте, — сказал он им, — крест ко Игореви; что вы начнеть даяти, но по воли, а не по нужи», а Игорю: «цЪлуй крестъ, яко имЪти братью в любовъ» 19ь. Всеволод в данном тексте выдвигает ту черту старейшинства, которая была наиболее спорной и наиболее вызывала сопротивления. Старейшина, будучи «въ отца мЪсто», должен быть не только руководителем и распорядителем общих предприятий, объединяющим силы всей земли, он должен иметь право и распределять ее части — волости между князьями, как отец между детьми 19/. И в этом состояло противоречие между началами старейшинства и отчины, одна из его сторон, тянувших к сохранению единства в распоряжении владениями, подвергшимися отчинному разделу. Эту черту старейшинства князья никогда не теряли из виду и в стремлении его осуществить, и в стремлении его обессилить 19м.

Затем, на смертном ложе в Вышгороде, Всеволод «призва к собЪ Кияне и нача молвити: „Азъ есмь велми боленъ, а се вы братъ мой Игорь, имЪтесь по нь". Они же рекоша: „Княже! ради ся имемь". И пояша Игоря в Киевъ, иде съ ними подъ Угорьский и съзва КиянЪ вси; они же вси цЪловавше к нему крестъ, рекуче: „1ы намъ князь » .

Перед нами характерный пример номинации киевского князя предшественником. Она сама по себе не дает ему прав, необходимо признание населения для приобретения стола киевского, необходимо признание князей для приобретения старейшинства. Пример этот еще тем интересен, что тут видим, насколько знаю, первый пример крестного целования князю-преемнику при жизни предшественника 2(Ю, приема, который сыграл столь крупную роль в развитии престолонаследия и у нас, и на Западе. На этот раз он не дал прочных результатов.

Напротив, по-видимому, именно эта особенность вызвала протест киевлян: «Олговичевъ не хощемъ быти аки въ задничи». Игорю пришлось возобновить ряд с киевлянами, повторить крестоцелование по смерти Всеволода, приняв условия, поставленные вечем, причем оно признало князем не одного Игоря, а обоих Ольговичей: «Брать твой князь и ты», — заявили киевляне Святославу Ольговичу. Пришлось Игорю возобновлять переговоры и с князьями, причем Изяслав Мстиславич «ни отвЪта ему не дасть», решив «налЪзти столъ дЪда и отца своего», и киевляне перешли на его сторону, приняв от Изяслава во время боя тысяцкого с его стягом, а двоюродные братья Игоря, Давыдовичи, сперва «въспросиста у него волостий много», а потом, несмотря на уступчивость Игоря, «по малЪ же дний съступиста хрестьного цЪлования».

Так рушилась попытка Ольговича пойти по следам Мономаха. Даже при жизни Всеволода достигнутые им результаты были меньше тех, каких добился Владимир. Две возросшие в силе и значении окраины — Ростово-Суздальская область на северо- востоке, Галицкая на западе — остались вне сферы его влияния; Полоцкая земля заново обособилась; Новгород не был орудием его политики. Не менее значительна разница внутренней силы старейшинства при Всеволоде и Мономахе. Авторитет первого незначителен; лишь хитрая дипломатия союзов и внесения разлада в среду князей позволила ему формально добиться первенствующего положения и до конца удержать его.

И если даже Мономаху не удалось преодолеть раздельности Киевщины и Черниговщины, обособленности червенских городов, а пришлось признать за их князьями особое, равное своему, хотя и обусловленное признанием его старейшинства, положение; если шаг к успеху в этом отношении, сделанный Мстиславом, был неполон, так как права распоряжения черниговскими и галицкими волостями и он не достиг, то тем поучительнее отношение Ольговича киевского к его черниговской родне, разбитой на три линии отчичей отдельных частей Святославлего наследства: переход на киевский стол, на старейшинство в земле русской не только не усиливает его авторитета в среде князей черниговских, но лишь отчуждает его от них как изменника фамильным интересам и традициям 21)3. Его дело оказалось еще более личным, чем у Мономаха, так как не получило той династической окраски, какая ярко сказалась у последнего.

Намерение, какое приписал ему летописец в начале его княжения, — «хотЪ самъ всю землю держати с своею братьею» (Лавр.) 66, если оно было, разбилось о семейные и междукняжеские отношения Всеволода; исторически надо предпочесть чтение Ипатьевской: «Самъ хотяше землю всю держати» (без слов: «съ своею братьею» — С. 218). Всеволод не укрепил владельческого положения своей семьи, как сделали это Мономах с Мстиславом.

Если оглянемся назад на ход русской исторической жизни за столетие от смерти Ярослава Владимировича до смерти Ольговича Всеволода, перед нами развернется сложная картина упорной борьбы начал отчины и старейшинства в междукняжеских отношениях. В предыдущем изложении ее рассмотрение естественно разбилось на характерные моменты. Старшие Ярославичи — ив мире, и в борьбе — держат старейшинство одни, не считаясь с младшими князьями, но и не уступая его старшему в своей среде. Общая их деятельность обусловлена скорее равновесием их сил, чем действительной солидарностью; как только первое нарушилось, возрождается борьба, приведшая к единовластию Всеволода. В руках Всеволода старейшинство еще более разлагается, и отчинные права младших князей достигают фактического, если не формального признания. При Святополке Изяславиче не наблюдаем ни формального, ни фактического признания прав старейшинства за киевским князем, но и Любецкий съезд не принес полного торжества началу отчинного раздела и раздельного владения. Оно еще не созрело для такой победы, прежде всего потому, что не имело под собой определенных территориальных основ.

Раздел, произведенный Ярославом, их наметил, но не создал. Отдавая в руки старших сыновей целые системы волостей, то более цельных, как наделы Изяслава и Святослава, то более раздробленных, как отчины Всеволода, ряд Ярославов только в черниговских владениях образовал территорию, оказавшуюся сравнительно устойчивым фундаментом для обособленного владения одной из линий Ярославова потомства. Указание В. И. Сергеевича на влияние, какое разделы княжеских владений испытывали от «естественного деления их на волости», так что и сам «принцип раздельности владений» — исконное явление нашей истории — имеет свое начало «в особенности первоначальных волостей, существовавших еще до Рюрика», — требует развития и исправления в том смысле, что сама «особность волостей», и само «естественное деление на них земли русской развивались постепенно, по мере усложнения местной жизни и, так сказать, на глазах истории.

Действительно, принцип раздельности владения, имеющий свою основу в практике семейных разделов по обычному праву, мог последовательно развиться в применении к княжеским владениям лишь с полным падением если не традиций старейшинства, никогда не исчезавших в теории, то их реальной силы и жизненного значения, а также с развитием обособленности отдельных земель-волостей, постепенно замыкавшихся в своих местных интересах. Этот последний процесс, естественно развивавшийся более напряженно и быстро в окраинных землях, живших особою жизнью по самому географическому положению своему, составлял коренную и глубокую основу как упадка старейшинства, так и торжества начала отчины по отношению к тому целому, каким владели Владимир и Ярослав. Он сделал уже столь значительные успехи в середине XII в., что попытка Всеволода Ольговича возродить традицию Мономаха не могла не оказаться бесплодной. Борьба, разыгравшаяся по его смерти, тем и поучительна, что хоть мотивы ее и можно по-прежнему подвести под определение борьбы двух начал, отчинного раздела и старейшинства, но ее обострение и различие условий, в каких она протекает, сравнительно с прошлым временем, приводят к последствиям существенно новым.