Право в Древней Руси 10-12 веков

Деление на сотни. Сотские и сотни в Новгороде

Обратимся к сотням и сотским. Соберем немногие имеющиеся у нас известия о них. Первое упоминание о сотских относится к Киеву; находим его в известном рассказе о пирах Владимира: «Се же пакы творяше людемъ своимъ: по вся недЪля устави на дворЪ въ гридьницЪ пиръ творити и приходити боляромъ и гридемъ, и съцьскымъ, и десяцьскымъ, и нарочитымъ мужемъ, при князи и безъ князя; бываше множство отъ мясъ, отъ скота и отъ звЪрины, бяше по изобилью отъ всего. Егда же подъпьяхуться, начьняхуть роптати на князь, глаголюще: „зло есть нашимъ головамъ,да намъ ясти деревяными лъжицами, а не сребряными". Се слышавъ Володимеръ повелЪ исковати лжицЪ сребрены ясти дружинЪ рекъ сице: „яко сребромъ и златомъ не имамъ налЪсти дружинЪ, а дружиною налЪзу сребро и злато, якоже дЪдъ мой и отець мой доискася дружиною злата и сребра". БЪ бо Володимеръ любя дружину и съ ними думая о строи земленЪмъ и о ратехъ, и о уставЪ земленЪмъ».

Если взять эту страничку летописи отдельно, как она есть, и спросить себя, кого тут летописец считает дружиной, с которой князь совещается обо всех делах и доискивается всякого добра, то пришлось бы ответить: бояр и гридей, сотских и десятских, нарочитых мужей. И если мы несколько выше в той же характеристике Владимира читаем, что он в день окончания постройки Десятинной церкви «створи праздникъ великъ боляром и старцем градским», то в последних естественно предположить городскую старшину Киева, его сотских и десятских. Наконец, в третьем перечне гостей, созванных по поводу поставления церкви св. Преображения в Василеве на восьмидневный праздник, встречаем у князя «бояры своя и посадникы, и старейшины по всЪмъ гра- домъ» (Новг. I пишет: «и старейшины своя, и посадники своя по всЪмъ градомъ своимъ»  ), но и тут найдем все ту же среду, не только на этот раз сосредоточенную в Киеве, но расположенную по всем градом: и праздник был вне Киева, в одном из построенных Владимиром городов, куда он «нарубал мужи лучшие» с севера. Таков буквальный смысл текстов.

О сотских на юге у нас почти нет сведений. Только под 1113 г. читаем уже упоминавшееся известие о том, как киевляне, поднявшись на людей, виновных в обидах народу при князе Святополке Изяславиче, грабили дворы тысяцкого и сотских. М. С. Грушевский   из этого известия заключает, что сотские были княжими, не народными должностными лицами, и, думаю, заключает правильно.

Древнейшим известием о сотнях в Новгороде был бы их перечень в знаменитом Уставе Ярославлем о мостех, который находим в некоторых списках Русской Правды, если бы мы этот текст могли с некоторым основанием отнести к определенному времени  : летопись впервые упоминает новгородского сотского мимоходом под 1118 г. В центре Устава о мостех, крайне трудного для толкования 12, стоит, разрывая общую конструкцию текста, перечень десяти сотен новгородских, между которыми распределены го- родни великого моста на Волхове  . «Ста» эти, кроме одного, означенного княжим, названы по личным именам, значение которых неизвестно  . Но в этой черте нельзя не признать указания на организацию сотен под единоличным предводительством сотских в постоянные союзы или группы, игравшие роль определенных единиц в жизни города. Притом сотни — именно городское учреждение; Устав различает их от погостов  , но также и от ряда других групп, стоящих внутри города  . Они не объемлют ни населения всей земли Новгородской, ни даже всего городского населения Великого Новгорода.

С вопросом о древних новгородских сотнях следует связать известия о новгородских событиях во время княжения Ярослава Владимировича. Ярослав во время смерти отца «кормяше Варягъ много», боясь рати  . Насилия этих варягов вывели новгородцев из терпения, и они, собравшись ночью, перебили пришельцев. Разгневанный князь, «собра вой славны тысящу и обольстивъ ихъ исЪче, иже бяху Варягы ти исЪклЪ, а друзии бЪжаша изъ града»  . Повесть временных лет передает этот текст по-своему, называя избитых «нарочитый мужи»51. Не думаю, чтобы «вой славны тысящу» значило: тысячу знаменитых воинов. . . Это определенные лица, виновные в избиении варягов, нарочитые мужи, руководители ночного нападения на Поромонь двор, где были захвачены варяги врасплох и избиты. Своим актом мести Ярослав расшатал военную поддержку новгородцев, немедленно ему понадобившуюся ввиду действий Святополка. Тогда, собрав «избы- токъ Новгородцевъ», он говорит: «Любимая моя и честная дружина, юже высЪкохъ вчера въ безумии моемъ, не топерво ми ихъ златомъ окупит^», — и, принеся повинную, зовет их на Святополка. Новгородцы согласились «потягнуть по немъ», а после похода Ярослав «нача вой свои дЪлити: старостамъ по 10 гривенъ, а смердамъ по гривнЪ, а Новъгородьчемъ по 10 всЪмъ» .

В этих текстах отметим термины: «нарочитые мужи, вой славны тысяща», «старосты» (вариант: «старосты свои»), которые вводят, по-видимому, в тот же круг нарочитых мужей, старцев градских, сотских и десятских, старейшин, которых мы видели на пирах и совещаниях в Киеве у Владимира: и там, и тут к ним in согроге [в полном составе] одинаково с боярами и гридями применено, между прочим, и слово «дружина». Сопоставления эти приводят наконец к предположению, что «воев славных ты- сящу» следует приравнять к старшине десяти сотен, перечисленных в «Уставе Ярославлем о мостех», рассматривая эту тысячу не как сумму 1000 воинов, а как совокупность 10 сотен. С другой стороны, подобно тому как и на юге в сотских вижу тех же лиц, которые называются старейшинами, старостами, иногда «своими» старейшинами и старостами князя  .

И позднейшие известия представляют нам сотских на юге — в кругу, близком к князю, как тот сотский Микула, который подал князю Данилу Романовичу знаменитый совет: «Не погнетши пчелъ, меду не Ъдать»  ; на севере, в Новгороде и Пскове, — в рядах правящей, влиятельной части общества. Это не мелкие управители мелких областных единиц, а значительные должностные лица главного города  . Правда, в эпоху развития и расцвета новгородской самостоятельности, в XII—XIII вв., рост значения посадника, тысяцкого и новгородского правительственного совета видимо отодвигает сотских на второй план  ; но самостоятельность их суда упразднена только договором Ивана III с Великим Новгородом 1471 г.  Печать городской организации, городского значения лежит и на всей дальнейшей истории новгородских сотен как организации купеческой подсудности и купеческих государственных повинностей, выделявшей новгородских купцов из среды волостного населения, даже когда они надолго покидали Новгород  .

В ином смысле характер не общеволостного, а городского учреждения сохраняют сотни и на юге. Не противоречит этому выводу, а подтверждает его известная, вписанная в летопись грамота, которой князь Мстислав Данилович установил ловчее в Берестье на берестьян за их крамолу: со ста — натурою, а с горожан — 4 гривны кун  . Тут население, разделенное на сотни, отличается от горожан, но на него падает кара за политическое поведение городского веча. Отмечу прежде всего некоторые наблюдения, уже сделанные в исторической литературе, которые ведут, по моему мнению, к верному освещению этого явления, заставляя видеть в нем черту не сельской, а городской организации. «Тысяча, — читаем у М. С. Грушевского, — обнимала собою, очевидно, город и городскую околицу, которая к нему тянула: местное ее население делилось на сотни и десятки». Из кары, наложенной на берестьян Мстиславом Даниловичем, Грушевский заключает, что тут «сто» — административно-финансовое подразделение пригородного люда  . Но, замечает он, выделение горожан из сотенной организации было, по всей вероятности, фактом позднейшим, судя по городскому ее характеру в Новгороде  .

В Западной Руси позднейшего времени эта форма господства города над окрестным населением получила широкое развитие: сотенная организация служила орудием для взыскания повинностей с населения, тянувшего ими к городу  .

Ту же функцию сотенная организация исполняла по отношению к городам в древней Польше. Она тесно связана тут с так называемой гродовой организацией, созданной развитием княжеской власти, опершей свою силу на гродах, рассеянных по волостям. По гродам древнепольский князь размещал дружину, в гродах центры его имущественного обеспечения. К каждому гроду тянет работой и повинностями часть населения волости, выделенная из общей массы особой организацией в сотни и десятки  .

Оставив пока в стороне все эти явления, вернемся к Новгородской земле. Построение городской области-земли на господстве главного города над населением волостей нигде не развернулось с такой интенсивностью и в такой территориальной широте, как в Новгороде и его младшем брате Пскове. Но тут не видим деления зависимого от города сельского населения на сотни. Напротив, известная формула договоров Новгорода с князьями, требующая, чтобы князь прочь отпустил людей, ставших его закладниками: «А купецъ поидетъ въ свое сто, а смердъ поидетъ въ свой погостъ», резко выдвигает городской характер сотен. Буквальное понимание этой формулы, предполагающей, что кто бы ни стал княжеским закладником, он окажется либо купцом, либо смердом, заставило бы признать, что все население земли Новгородской делится на купцов и смердов, под чем пришлось бы разуметь население городское и сельское, организованное первое — в сотни, второе — по погостам. Но мы знаем, что не все, кто жил в Новгороде, числились в сотнях. Вне сотен стояло боярство. Некоторое сомнение вызывает принадлежность к сотням высших разрядов купечества и житьих людей  , но оно, по-видимому, навеяно чертами позднейшей эволюции, когда организации иного типа начинают в XII и XIII вв. стеснять и отодвигать на второй план первоначальное значение сотен в новгородской жизни.

Можно согласиться с Никитским, что масса не только купечества в собственном смысле слова, но и мелкого торгово-промышлен- ного люда, черных людей, входили в сотенную организацию. С этим следует сопоставить не только упомянутую выше формулу договоров (купец — в свое сто, смерд — в погост), но также их требование, чтобы князья и судьи по волостям сохраняли подсудность купцов исключительно суду новгородскому: «а купцины въ силу не судити въ волости»  . Эта централизация в Новгороде всего заведования торгово-промышленным людом в связи с такой же централизацией всех дел населения частновладельческих земель и сильной зависимостью смердов придавала земле Новгородской подлинный склад городской области, служащей интересам главного города и ему подвластной.

Между сотенной организацией новгородского городского населения и теми наблюдениями над «сотными» людьми Западной Руси и древней Польши, которые были выше упомянуты, так мало сходства, что попытка И. А. Линниченко поставить их в связь естественно вызвала скептические замечания М. С. Грушевского. Но ими вопрос отнюдь не решается. Попробуем расширить сферу наших наблюдений.

Быть может, краткая справка по вопросу о сотнях в среде германских племен поможет при скудости наших сведений выяснить и полную беспочвенность гипотезы о широкой тысячно- сотенной организации племен славянских в доисторические времена, и характер, какой следует приписать сотням новгородским, если признать их одним из древнейших учреждений новгородского городского строя.

Вопрос о сотнях в Западной Европе имеет весьма обширную литературу, обзор которой можно найти в упомянутой книге Шверина . Недавно к тщательному пересмотру его приступил и Ритшель , труд которого, к сожалению, еще не закончен.

Весь обширный материал, собранный исследователями древ- негерманского быта, не содержит указаний на явления, которые были бы вполне аналогичны нашим древнерусским городским сотням или западнорусским и польским сотным людям, тянущим повинностями к городу. Сотни, о которых идет речь там, на Западе, — это организация волостных людей, сказать по-нашему, и содержат они немало черт, которые дали бы скорее повод для сопоставления их с вервью Русской Правды или польским ополем (дикая вира, обязанность гнать след и т. п.). Но существенные черты германского сотенного строя, где он наблюдается, все-таки представляют для нас интерес в данной связи. И прежде всего то, что сотенные организации связаны с оккупацией новых мест поселения, что она не распространена равномерно, а составляет отличие центров нового племенного властвования. Так, в Швеции сплошную сеть hundari [сотен] наблюдаем в основной территории шведов — в области по озеру Меларен  ; позднее колонизованные и слабонаселенные территории севера и вообще подчиненные земли либо вовсе не знают сотенного деления, либо оно в них носит черты позднейшего, более или менее искусственного введения. Исследования Шверина и Ритшеля одинаково приводят к заключению, что сотни этого типа — продукт племенного переселения на новую территорию и что они отсутствовали там, где происходила постепенная колонизация отдельными группами областей, открывавших более или менее широкий простор расселению. Сотенная организация — создание единовременной и властной оккупации земли  .

Что до ее происхождения, то Шверин доказывает невозможность свести ее к какому бы то ни было арифметическому основанию, в делении ли войска на отряды с определенным числом воинов или в разделе земли на волости с определенным числом земельных участков (гуф). Ритшель не идет так далеко. Для него суть дела в том, что по оккупации «делили страну на такое же число приблизительно равных округов и отводили каждому отделу такой округ для дальнейшего раздела. Эти отделы и эти округа и были сотни, которые получили свое название от дальнейшего раздела», хотя арифметические основы раздела бывали различны; название «сотня» указывает на значение сотенного счисления, при котором 100 основных единиц группировались при расселении в комплексы по 5, 10, 15, 20, 25; в Швеции наблюдается раздел сотен на трети и чети, что говорит в пользу двенадцатиричного счисления, и на осьмины (1/2 чети), как в тех частях Англии, где прошла датская сила ,6\ деление на единицы в 6-кратные шести карукат, единиц хозяйственного быта  .

Так, Ритшель отстаивает поземельное основание сотенной системы, отрицая, как и Шверин, за ней значение, хотя бы во времена доисторические, формы военного строя. Как естественно для вопросов столь большой сложности и спорности, критическая сторона его аргументации сильнее положительной; и вопросу о первичной реальной основе, на которой выросла сотенная система, вероятно, долго еще суждено оставаться спорным. Русскому историку по отношению к родным древностям нет повода подымать вопрос о поземельном характере тех сотен, какие наблюдаются сквозь смутные намеки источников в древней Руси. Перед ним вопрос о сотнях — городских учреждениях, а не форме волостного быта. По той же причине немного помогло бы объяснению, например, новгородских сотен торжество теории о происхождении германских из древнего подразделения вооруженного народа на отделы: общеплеменным учреждением они не были ни в среде восточного славянства, ни у славян вообще.

Но гипотеза эта, удобная по простоте и потому, что берет готовой предпосылкой как раз то явление, которое всего труднее поддается объяснению, пришла в литературном развитии своем даже у сторонников к тому, что держаться может лишь оговорками, что под словом «сто» нельзя разуметь более или менее определенного и устойчивого числового представления  ; и вывод Шверина, что сотни надо рассматривать как поселения переселенческих групп, неопределенных по количеству особей  , представляется вполне естественным итогом истории вопроса. Сам этот вывод, однако, предполагает, что в основе сотенного поселения лежит известная группировка лиц в союзе — не территориального, а личного характера  . И раз подчеркивается, что сотни возникли при оккупации новых территорий переселяющимся племенем в противоположность постепенной колонизации разрозненными группами переселенцев, то, какого бы происхождения ни была эта группировка, она получает окраску группы завоевателей, овладевающих территорией для поселения в новых владениях. Ритшель находит сотни там только, где территория была «wirklich volksmassig erobert und besiedelt» [«в самом деле всенародно завоевана и заселена»]. Шверин, как мы видели, отмечает некоторые отличия аламаннского расселения: но и там перед нами организация властного захвата.

Крупное отличие воззрений Ритшеля и Шверина от «Heeres- theorie» [«войсковой теории»] в том, что они устраняют мираж тысячно-сотенной организации как основы и древнейшего военного строя и расселения, представляя себе сотни новообразованием, возникающим как результат устройства племенного быта на новых местах.

Но каковы функции германской сотни по расселению? Прежде всего это не единица военной организации. Мы нигде не видим сотню идущей в поход или посылающей в ополчение сто воинов  .

Если сотня имеет отношение к военному делу, то лишь как территория, на которую падает известное число воинов, различное, как различны размеры сотен. Основное значение сотни — в ее роли как центра всего уклада жизни, правовой и административной, экономической и религиозной. Сотня — судебный округ, в ее центре место собраний судебных  . Сотня — союз охраны земского мира, ответственной за каждое преступление, виновника которого она не укажет и не выдаст. По сотням развёрстываются повинности.

Она часто владеет угодьями, находящимися в пользовании составляющих ее поселков, имеет свой центр культа, в христианское время — сотенную церковь. Сотня и составляющие ее поселки — реальная основа, на которую опирается примитивное государство.

Что общего у этой сотни с сотнями новгородскими? Не так мало, как может представиться на первый взгляд. На основании того, что мы об этих последних знаем, можем сказать, что сотни были в Новгороде основным судебно-административным учреждением для городского населения и в то же время формой организации его торгово-промышленного населения. По намекам, правда весьма скудным, Никитский в не раз упоминавшейся работе устанавливает понятие о сотнях как организации повинностей новгородского купечества, предполагая также связь круговой поруки по охране мира чертою сотен. Однородность, по существу, функций сотен новгородских и сотен германских в составе тех политических организмов, которых они были частями, представляется по меньшей мере весьма вероятной.

Заключение это побуждает коснуться еще одного темного вопроса. Летописный рассказ о пирах Владимира упоминает рядом с сотскими десятских. Десятки и десятских знают и западные источники. Но даже сторонники тысячно-сотенной военной организации готовы видеть там, где есть повод признать десятских военной должностью, заимствование из римского военного строя  . Об основном и общем их значении как военной единицы нет основания говорить. Для Англии, где десятки играли особо видную роль, нет, по замечанию Ритшеля, и речи, чтобы сотне соответствовало десять десятков. Наблюдаемые в источниках десятки — искусственные группы, постоянно менявшиеся в составе  . Характерна для них связь с системой взаимной поруки (franc pleige). В этом смысле законы Этельстана и Эдгара21, требующие, чтобы каждый человек имел поручителя, который обязан представить его в суд или отвечать за него, положили основание для требования закона Кнута22, поставившего право каждого свободного на судебную защиту (на принесение очистительной присяги, если он обвиняемый, и на виру за него) в зависимости от того, состоит ли он в сотне и десятке . Во времена Генриха 123 это правило формулируется как требование, чтобы каждый, кто хочет пользоваться правами свободного, состоял в сотне и десятке, т. е. в свободной поруке  ; по этим же узаконениям (1114—1118 гг.), одна из главных обязанностей сотенных собраний — проверка состава десятков . Кроме общей поруки друг за друга в смысле ответственного надзора, на десятках лежат и другие обязанности, например гонение следа.

Но какое общее значение может иметь это искусственное и установленное властью английских королей развитие полицейского порядка? Что может оно дать изучению русских древностей? Дело в том, что, во-первых, имеются намеки на иную и более древнюю основу, на которую это развитие опиралось, а во-вторых, на западнорусской почве сотенная организация в позднейшее время приняла формы, во многом сходные с теми, какие придало английским сотням законодательство о поруке. Помянутые намеки указывают на существование в Англии десятков ранее, чем развилось это законодательство, и притом они стоят в связи с системой повинностей: по-видимому, эта организация служила для их взыскания 8|.

Многими веками позднее и на противоположном конце Европы наблюдаем такие порядки  : в селах Галицкой земли крестьяне, сидевшие на русском праве, пользовались лишь ограниченным правом выхода: не имеет его крестьянин, состоящий в числе, in numero; в случае спора о таком праве в село посылался пристав, чтобы «доличиться», и если окажется, что десяток, из которого выходит крестьянин, и без него полон, то он получает право выхода, если же он in numero, то нет. Речь идет о селах, состоящих во владении частных лиц — шляхты. Но нельзя не согласиться с И. А. Линниченко, что организация эта связана с сотенным строем сотных людей; владельческие крестьяне живут тут еще по старым своим порядкам.

Аналогия столь своеобразна, что объяснить ее можно только происхождением этих усложненных, применительно к новым условиям, форм из переработки учреждений более древних, в основе тождественных.

Все собранные на предыдущих страницах наблюдения приводят к следующему общему выводу. Нет основания говорить о тысячно-сотенной организации как о древнейшей форме военного строя. В сотнях (с их подразделением на десятки, где оно существовало) видим судебно-административные учреждения, основную ячейку того, что можно назвать древнейшей государственной организацией. Она не обнимала массы сельского населения, а типична в Новгороде, как, конечно, и в Киеве, для городского строя. Притом в древней Руси не заметно следов того порядка, какой замечается в юго-западной Руси позднее: даже в Новгородской земле, где больше, чем где-либо, развилось господство города над областью, повинности и вообще зависимость смердов не стоит ни в какой связи с сотенной организацией.

То определение характера новгородских сотен, какое пытаются установить, быть может, противоречит представлению о властной новгородской общине: на сотнях лежит печать организации прежде всего ответственности и повинностей. Впечатление это связано с другим вопросом, более существенным: как объяснить то обстоятельство, что сотни в Новгороде стали городским учреждением?

Отвергая происхождение сотен из мнимой общеславянской тысячно-сотенной организации и не имея даже повода искать их колонизационную основу, не могу видеть в них учреждение, выросшее на Руси в условиях племенного быта. Их надо признать явлением, возникшим в связи с развитием городского строя и преобладания городов над землями-волостями. Некоторые черты из области древностей новгородских могут послужить для освещения этого вопроса. Новгород был общиной сложного состава. И. Е. Забелин древнейшим поселением называет Славно, возвышенную местность на правом берегу Волхова, а на другом холме на том же берегу — Городище. На них лежит печать княжого и дружинного центра, и Забелин находит, что «зародыш Новгорода не мог быть родовым — он был дружинный».

 Далее, основная часть Новгорода — четыре конца: Славенский и Плотницкий, Людин и Неревский. Загородье долго оставалось вне городской организации, как, вероятно, и другие пригородные поселения. Восстановить постепенное нарастание Новгорода и его внутренней организации — дело невозможное. Но вспомним, что еще в XIV в. концы стоят рядом как особые единицы, часто различные по своим тенденциям. Летописи сохранили нам ценный рассказ о кончанской усобице в 80-х годах XIV в., где все концы с тысяцким во главе стоят против Славенского  . Едва ли такая группировка случайна. Славенский конец — княжой и боярский, центр того элемента, противовесом которому служила купеческая организация с тысяцким во главе. И уставы князя Всеволода Мстисла- вича дают любопытные указания. Освобождая «домъ свягЬй СофЪи и святого Ивана» от власти наместников и бояр княжих, предоставляя «домъ святЪй СофЪи владыкамъ строить съ сотч- кыми, а старостамъ и торговцамъ, докладывая владыкы и кто будеть нашего рода князей въ НовЪгородЪ, строити домъ святого Ивана», Устав «о церковныхъ судЪхъ и о людехъ, и мирилЪхъ торговыхъ», за которым последовало создание особой купеческой организации под руководством тысяцкого, кладет основание политическому освобождению тех элементов, которые входили в состав сотен и торговых рядов, ставшему исходным пунктом дальнейшего развития их силы и значения в новгородской жизни.

Выше сотни новгородские названы неоднократно городским учреждением. Точнее было бы сказать, что это учреждение посадское, по московской терминологии. Сотни новгородские — организации торгово-промышленных, демократических элементов Новгорода под властью княжеско-боярской силы. Таким представляется мне их основное и первоначальное значение  . По существу, это все та же форма организации власти княжого города над стянутым к нему населением, как в польских гродах и западнорусских замках с их пригородными сотными людьми. Глубокое социально-политическое различие судеб обнятого этими формами населения не должно скрывать основного тождества самих форм.