Право в Древней Руси 10-12 веков

Отличие смердов и холопов. Дани и повинности

Столь же существенные отличия найдем между новгородским севером и киевским югом в складе внутреннего строя городских областей, в отношении между главным городом и волостями, составляющими его землю.

Строй городской земли-волости покоится на политйческом преобладании главного города над пригородами и волостным населением. В. И. Сергеевич, ведущий из городов силу, создавшую объединение земли-волости, видит в пригородах укрепленные пункты, поставленные для «бережения» приобретений, добытых этой силой. Конечно, наряду с такими могли существовать и пригороды, возникшие из городков, старших сравнительно с системой городской области-земли и затем подчиненных главным городом   . Но отношения пригорода к городу — отношение подчинения. Память о том, что население пригорода подчиненное, живет долго.

Так, во время усобицы в земле Суздальской по смерти Андрея Боголюбского видим признание властной роли за «Ростовцами». Володимирцы едут встречать князя «по повеленью Ростовець», бьются не против Ростиславичей, «но не хо- тяще покоритися Ростовцемъ», которые говорили про Владимир: «Пожьжемъ и, пакы ли посадника въ немь посадимъ; то суть наши холопи каменьници», или: «Како намъ любо, такоже ство- римъ: Володимерь есть пригородъ нашь».

Но кто эти «Ростовци»? Они упоминаются постоянно вместе с боярами, со «старшей дружиной». «УвЪдЪвше же смерть княжю Ростовци и Сужьдалцы, и Переяславци, и вся дружина, отъ мала до велика, съЪхашася къ Володимерю. . .» Ростовцы и суздальцы призвали Ростиславичей, владимирцы стали за Юрьевичей. Мстислава Ростиславича «приведоша Ростовци и боляре», он собирает и ведет на Владимир «Ростовци и боляре, гридьбу и пасынки, и всю дружину»; тебя, говорил ему Всеволод Юрьевич, «привели старЪйшая дружина, а поЪди Ростову», тебя «Ростовци привели и боляре». Вместе с ростовцами поминаются и суздальцы: «а здЪ городъ старый Ростовъ и Суждаль и вси боляре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья», но «како намъ любо», рекоша, «такоже створимъ, Володимерь есть пригородъ нашь». Однако сами суздальцы говорят Юрьевичам: «Мы, княже, на полку томь со Мстиславомъ не были, но были съ нимъ боляре». И борьба владимирцев против ростовцев — борьба против бояр, признавших Ростиславичей: «Не убояшася князя два имуще въ власти сей, ни боляръ ихъ прЪщенья ни- вочтоже положиша».

Конечно, и на стороне Всеволода имеются бояре: но это «что бяше бояръ осталося у него». Сила старого Ростова в его боярстве, в правительственном значении старшей дружины. Она распоряжается в междукняжье, она ведет ростовцев, она подразумевается под «суздальцами», от действий которых отрекаются жители Суздаля, говоря, что то — бояре. Не думаю, чтобы была надобность и настаивать, что речь идет не о каких-либо особых «земских» боярах, но о среде бояр княжих, княжой старшей дружине  .

Эти наблюдения существенны, так как указывают на то, что зависимость земли — волости и пригородов от главного города основывалась на правительственной организации, созданной княжеской властью. Подобно тому как в Новгороде и в земле Ростово-Суздальской сила, с которой пришлось бороться Андрею Боголюбскому, сила, от которой он ушел в свой Владимир, — это боярство, главная опора князей, ставшее самодовлеющим политическим фактором, опираясь на вече главного города и дав тем самым этому вечу значительно больший вес и силу.

Обратим внимание на притязания ростовцев. Была ли в их словах: поступим с Владимиром, как хотим, это пригород наш, посадим там посадника, они, наши холопы-каменщики, — только раздраженная риторика? Или в сходных словах киевского воеводы новгородцам, воям Ярослава: «Что придосте съ хромьцемь симъ, а вы, плотницы суще! а приставимъ вы хоромозъ рубити нашихъ!»? В выходках этих вижу отражение порядка, который существовал при полной зависимости пригорода от города, порядка старого, исконного, который дожил в измененном виде до XVI в.: на волостях новгородских лежало городовое дело на главный город. Еще при Иване III, «егда ставити градъ (в Новгороде), ино воставляху всею областию Новогородской земли волостьми, елико ихъ есть во всей Новогородской земли и области, и Новогородские люди толико, кто пригоже, съ торговыхъ съ ря- довъ нарядчики были» 1()8. С этим порядком связано и известие о том, что в Псковской земле пригороды делились между концами: «Весь Псков поделен по два пригорода на все концы, коемуже концу к старым пригородам новые жеребьем делили, а имел жребий князь Василий, князя Федора Юрьевича сын, с престола» .

Конечно, в столь зависимом положении могли оставаться только пригороды, не развившие городского быта своего. Пригород, ставший в бытовом отношении городом, вырастает из прежних тесных рамок своего положения. Там, где городская жизнь и деятельность не были так сильно сосредоточены, как в земле Новгородской, само слово «пригород» исчезает: в XII— XIII вв., говорят не о «пригородах», но о городах киевских по. В Новгородской земле центр слишком поглощает торгово-промышленные интересы всей области, чтобы могло возникнуть значительное развитие местных городских пунктов. Лишь Псков вырастает до политической самостоятельности, да Ладога, Торжок, Порхов имеют некоторый политический вес. С пригородами, выросшими в города, центр поневоле должен считаться. Их тяглая — употреблю позднейшее слово — зависимость ослабевает и падает. Они участники вечевого самоуправления земли, то согласные с главным городом, то защищающие свои интересы, то втянутые в борьбу партий стольного города 1,1. Нарастающая самостоятельность может дойти до выделения бывшего пригорода в особую волость-княжение. Нередко видим в древней Руси такие явления. Но это крайний результат развития местного городского быта. Возможен и обычен другой: сохранение политической зависимости пригородов при достижении ими внутренней самостоятельности. Это разумеет владимирец-летописец, признавая исконным правило: «На чтоже старЪйшие сдумають, на томъ же пригороди стануть»  .

Какого же происхождения эта зависимость пригородов? Для Киевщины нет возможности указать какой-либо исторический момент, когда волости киевские зависели бы от города Киева, от киевского веча. Состроенная княжой силой земля Киевская до конца самостоятельного политического бытия своего имеет в ней опору своей связи, своего единства  . И посадников, и князей по городам киевским сажает князь. В исторических преданиях Киевщины нет следов, чтобы Киев как городская община распоряжался судьбою волостей своей земли. Правда, с развитием вечевой жизни Киева пригороды тянут за ним в делах политических  . Но это политическая связь, которой нет основания производить из более тесной прежней зависимости. Вышгород, Белгород—города княжие. Если где заметна рознь настроений пригорода и города, то пригород — орудие князей  .

Новгород сам раздает пригороды и села приезжим князьям П6, назначает в них посадников , строит и возобновляет их укрепления своими нарядчиками  . К городским властям Новгорода перешла тут княжая власть, точнее, осталась в их руках после политического освобождения Новгорода. В Псковской земле князь разделяет с Псковом власть над пригородами: до 1467 г. он назначает наместников в семи из 12 пригородов, потом достигает восстановления своей власти и над остальными.

Путем ли перечисления в новгородские купеческие сотни, путем ли приобретения вольностей для местных организаций городского типа, но население пригородов вышло из той зависимости от центра, которая выше была названа тяглой. Дани и повинности в пользу главного города и его князя лежат на погостах, на волостных людях — смердах.

Господствующим можно назвать мнение, что слово «смерды» означает всю массу сельского населения  . Но со времен «Пешкова, полагавшего, что «смерды были люди князя», живет и тенденция считать смердов специальным разрядом населения, находившимся в особой зависимости от княжой власти в земле- княжении.

Пересмотрим летописные известия о смердах. Новгородских смердов мы впервые встретили в составе ополчения, с которым Ярослав пошел на Святополка. Не допустив бегства Ярослава за море, новгородцы собрали денег на наем варягов и сами исполчились в поход. После победы Ярослав «поча вой свои дЪлити: старостамъ по 10 гривенъ, а смердамъ по гривнЪ, а Новъ- городьчемъ по 10 всЪмъ». Смерды стоят вне новгородцев, это особый разряд населения, не городской. По-видимому, тут смерды составляют отряды под начальством старост  . Эти старосты по размеру полученного вознаграждения равны новгородцам и резко отличаются от смердов. Вижу в этом указание, что старосты не вышли из среды смердов, и если они выборные, то избрали их не смерды, а новгородцы.

Смерды редко мелькают в истории военных действий. Если мы и встречаем в рассказе Галицко-Волынской летописи о событиях 40-х годов XIII в. Курила, печатника князя Данила Романовича, «съ тремя тысящами пЪшець и тремя сты коньникъ», или князя Данила с «вой многи и пЪшьцЪ» и признаем этих пешцев смердами, видя, что противник Даниила Ростислав Михайлович идет на него, «собравше смерды многы пЪшьцЪ» |23, то не можем опираться на все эти тексты, так как в них отражаются последствия разгрома городов и избиения городского населения татарами, условия времени, когда «после татарского погрома центр тяжести населения переносится на низший класс, черных людей, который и дает победу своим князьям» ,24. Отмечу только, что и в этих известиях вой отличаются от смердов-пешцев. Другие известия, где встречаем смердов в рассказах о военных действиях, не дают основания вводить их в состав основных сил военных. Видим их измену Ярославу галицкому, когда Иван Берладник пришел добывать себе отчину и осадил Ушицу: «Вошла бяше засада Ярославля в городъ, и начаша ся бити крЪпко засадници изъ города, и смерды скачуть чересъ заборола къ Иванови и перебеже ихъ 300»  ; видим их избивающими угров и ляхов, «бЪгающихъ по землЪ» из-под Галича 12Ь. Больше оснований зачислить смердов в ряды сил военных при набеге Даниила и Василька Романовичей на земли Белзскую и Червенскую, когда, по риторическому выражению летописи, боярин пленил боярина, смерд смерда, град града, и не осталось ни одной веси не попле- ненной  .

Нужно ли настаивать на том, что общий характер всех этих известий не позволяет отождествить ополчение смердов с городовыми полками, или видеть в смердах основной их контингент? М. Ф. Владимирский-Буданов нашел только два примера для своего определения: «Народное ополчение составлялось из всех взрослых мужчин городского и сельского населения»: слова половцев под 1185 г. «пойдемъ на Семь (р. Сейм), гдЪ ся осталЪ жены и дЪти», да известие, что Юрий Всеволодович, прибежав в 1216 г. с Липицы во Владимир, нашел там только старых да малых, ибо «бяшетъ погнано и изъ поселей и до пЪшьца»  . Но оба примера говорят не совсем то. «Кза молвяшеть: пойдемь на Семь, гдЪ ся осталЪ жены и дЪти, готовъ намъ полонъ собранъ, ем- лемъ же городы безъ опаса»  : хан имеет в виду опустелые города. А во втором известии речь идет о том, что опустел город Владимир, не с кем князю Юрию в осаду сесть, нет даже пешь- цев — видимо, смердов из пригородных поселений. Картины обычной поголовной мобилизации взрослого населения городов и сел, которая создавала бы однородный земский полк, ни эти примеры, ни иные известия летописи не дают. Высшую степень готовности проявляет вече, говоря, что готово идти, хотя бы и с детьми, или: «Ать же поидемъ и всяка душа, аче и.дьякъ, а гу- менцо ему прострижено, а не поставленъ будеть, и тъи поидеть» . Но не говорит: пойдем всеми волостьми, всею землею или т. п.

Городовые полки всегда означаются либо «кияне», «новгородцы», «смоляне» и т. д., либо «киевский», «смоленский полк», или термином «вой». Смерды не входят в состав военных сил, так означаемых: в первый и последний раз удостоила их летопись названия «вой» в рассказе о том, как Ярослав наделял гривнами свое северное ополчение. В позднейших известиях их боевая роль третьестепенна. Смерды, если их где показывают в бою известия XII—XIII вв., составляли, по-видимому, пешие отряды, вооруженные киями и топорами, и завязывали битву, уступая затем место «полкам» и «воям» конным  . Затем смерды проявляют себя в преследовании бегущих, грабеже товара, захвате полона и т. д. Когда Мономах характеризовал счастливый исход битвы с половцами тем, что они «только семцю (?) яша единого живого, ти смердъ нЪколико», то этим он хотел сказать, что ни дружина, ни вой потерь не понесли ,32.

Известия XII—XIII вв. знают только смерда «пешьца». А между тем конь смерда играет такую важную роль в прениях Долоб- ского княжого съезда и в Русской Правде. Лишь недавно вопрос этот о смерде и его коне привлек должное внимание в статье Б. А. Романова ш. Не раз цитировали историки текст о Долобском съезде  , но как-то не замечали что война, видно, отрывала от пахоты главным образом не смерда, а его лошадь. Это наблюдение Б. А. Романов удачно сопоставил с известиями о том, что городовой полк воев коней для похода получал от князя  , а также с особым положением смерда относительно князя по Русской Правде. Вывод его, что «в юридически независимую от князя, находящуюся в распоряжении веча организацию народного ополчения смерды не входили; их участие в тяготах похода — посредственное, как в данном случае, или непосредственное— обусловливалось волею князей» , — представляется хорошо обоснованным.

В связи с этими наблюдениями отмечу, что не только Русская Правда почти равняет смерда с холопом, признавая его в то же время свободным и ограждая его личность, но и летопись дает несколько примеров той печати зависимого, приниженного положения, какое характерно для смердов. Югра, обращаясь с лукавой покорностью к новгородцам, говорит: «А не губите своихъ смьрдъ и своей дани» ,36. Князья после съезда в Уветичах требуют от Ростиславичей выдачи своих людей: «И холопы наши и смерды выдайта» ,37. Защиту «худого смерда и убогыЪ вдовицы» от обид сильных людей ставит себе в заслугу Мономах, а «племе смердье» — слово бранное, как и слово «смерд» в устах Олега Святославича  , обозвавшего так княжих мужей, дружину старших Ярославичей и градских людей киевских  .

Нужна, конечно, большая осторожность при выводе из известий, особенно столь отрывочных и случайных, которые разбросаны на пространстве от начала XI до второй четверти XIII в. За это время положение смердов и удельный их вес в общем строе не могли не потерпеть изменений. Например, во времена до Владимира, во времена Владимира и Ярослава пешая военная сила имела больше значения, чем позднее. И роль смердов, например, в ополчении Ярослава Владимировича была, вероятно, более значительной, чем та, какую находим в известиях XII—XIII вв. Ближе к пониманию их первоначального положения ведут указания на отношение Новгорода и Пскова к их смердам. Вопрос о смердах был очень важным вопросом в жизни этих вечевых городов: на смердах лежали платежи и повинности, необходимые для главного города. Михаил черниговский, поцеловав крест на всей воле новгородской, «вда свободу смьрдомъ на 5 лЪтъ даний не платити, кто сбежалъ въ чюжю землю; а симъ повеле, кто еде живеть, како уставили передний князи, тако платити дань»  . «Смерды платят дань князю», — замечает В. И. Сергеевич  , но, к сожалению, не возвращается к этому тексту, когда так обстоятельно разъясняет, что «дань» и «дани» в древней Руси не означают «отдельной повинности, которая носила бы наименование дани»  , а объемлют разные доходы. Но отождествление дани, от которой князь освобождает смердов на пять лет, если они вернутся на прежнее жительство, например, с черной куной, шедшей князю с определенных волостей новгородских  , невозможно, так как общая мера не предполагает отношения к некоторым лишь волостям, да и выражение «како уставили передний князи» едва ли можно отождествить с «пошлинами по старым грамотам и по сей крестной грамоте». Дань или дани смердов новгородских идут князю, из остальных доходов Новгорода он получает долю по уговору и старине. Это два разных источника его доходов.

Князь Михаил, признав обычную норму платежей смердов и приняв меры для возвращения ушедших в чужие земли и предотвращения новых уходов, выполнил княжую обязанность — блюсти смердов. Среди важнейших провинностей Всеволода Мстиславича новгородцы на первом месте ставят: «не блюдеть смердъ» 144. Князь в Новгороде имел ближайшее отношение к заведованию смердами.

В чем выражалось это отношение, кроме даннических повинностей смердов? Князь сохранил и подсудность населения, организованного в погосты: его судьи ездят по волости. Но и это его право строго ограничено договорами: «А судие слати тобЪ свое на Петровъ день, тако пошло». Кроме того, новгородцы по временам добивались отдачи суда на откуп местному населению: «А судъ, княже, отдалъ Дмитрий съ Новгородци Бежичяномъ и Обонижаномъ на 3 лЪта, судье не слати» . Смерды новгородские не «люди князя», они живут по общему земскому праву новгородскому, под общей подсудностью. Новгородские договоры принимают тщательные меры, чтобы смерды не попали в особую, личную зависимость от князя, не стали его закладнями, заклад- никами, не «позоровали» к нему. Ниже увидим, что иным было отношение между смердами и князем в Киевщине. В Новгороде постоянно повторявшиеся попытки князей втянуть смердов, как по возможности и горожан, в круг личной своей власти встречали и в конце XIII и в XIV в. решительное противодействие  . Князь не должен был пускать корней в землю Новгородскую, развивая свое землевладение и обособляя под своей особой юрисдикцией часть населения из общей организации новгородского управления. Управляя через новгородцев, князь, по-видимому, обязательно через них и дань получал; договоры ставят князю условие на Низу даней не раздавать  . Кроме политического тут был и материальный расчет. Если дань оставалась княжим доходом, хотя и через новгородские руки, то, кроме того, на смердах лежали повинности в пользу Новгорода. Выше было приведено известие о городовом деле, лежавшем на волостях. А в летописи Новгородской читаем еще: «Того же лЪта (1430) пригонъ былъ крестьяномъ к Новугороду городъ ставити, а покручалъ 4-й 5-го»  .

Сходное положение смердов находим и в Пскове. Оно несколько освещается крупным столкновением псковичей с наместником Ивана III князем Ярославом Оболенским и делом о смердах, которое дало тому повод. Началось с того, что князь Ярослав при участии некоторых посадников псковских написал новую грамоту, по-видимому, о повинностях смердов в пользу князя и Пскова без ведома псковичей  . От гнева псковского посадникам пришлось бежать в Москву, а заочно вписали их в «грамоту мертвую». Сопротивление смердов псковичи думали сломить карами, но пришлось уступить твердому вмешательству Ивана III, хотя черные люди псковские и настаивали против бояр и житьих людей, что «мы-де о всемъ томъ прави и не погубить насъ о томъ князь великий», и не хотели примириться с новыми порядками. Но через год некий поп нашел у норовских смердов грамоту, «како смер- домъ изъ вЪковъ вЪчныхъ князю дань даяти и Пскову, и всякия работы урочныя по той грамогЪ имъ знати». Из-за этой грамоты смердьей стало великое смятенье всей земле, послали бить челом в Москву о старом порядке, но получили такой ответ, что пришлось умолкнуть: московская политика разрушала власть Пскова над смердами  .