Древняя Русь

Князь Владимир как создатель Киевской Руси

Тем важнее было сохранить единство киевской власти. А оно распалось. Ярополк начал борьбу за ее восстановление походом на Олега, чтобы «принять волость его» (источник Длугоша знает только этот мотив усобицы). Владимир так и понял и «убоявся, бЬжа за море», «а Ярополкъ посадники своя посади в НовЪгородЪ и 6Ъ володЪя единъ в Руси». Но Владимир вернулся из-за моря с варягами, прогнал посадников Ярополчих, объединил весь север под своей властью, убив полоцкого Рогволода, и двинулся на юг добывать Киев. Изменой, по преданию, заманил он к себе брата, убил его, «и нача княжити Володимеръ въ Киеве единъ».

 Как последний проблеск самостоятельной и строптивой варяжской силы выступает против него какой-то Варяжко, дружинник Ярополка, который после гибели своего князя бежал к печенегам «и много воева Володимера с печенЪгы», да наемные варяги Владимира, которые помогли ему занять Киев, потребовали окуп^ с города, но Владимир «избра отъ нихъ мужи добры, смыслены й храбры и раздая имъ грады», а прочим «показал путь в греки». Рассказ об этом эпизоде, вероятно, смягчен в летописи, так Мк сама она приписывает Владимиру посольство к императору с советом не держать варягов «въ градЪ, оли то створять ти зло, яко и еде». На этом моменте завершается, можно сказать, варяжский эпический период русской истории. Не то чтобы на этом кончилась роль варягов в жизни Руси. Она весьма значительна и при Владимире и при Ярославе, частью и позднее, но это роль уже другая: варяги на Руси впредь встречают сильную, организованную княжескую власть, к которой вступают на службу либо целым отрядом, либо поодиночке на условленном жалованье. Это не боевые товарищи князя-завоевателя, а наемная дружина князя-правителя.

Нет никаких оснований представлять себе тех же варягов до времен Владимира наемниками, а не «находниками» даже по отношению к князьям, а тем более к населению. А какая есть возможность представлять себе без явного противоречия с совокупностью данных, какие у нас только и есть относительно древнейших времен Киевской Руси, самих князей и их дружины наемниками русских городских общин, сильных и организованных, господствующих над «городскими волостями», по Ключевскому и другим? Строй этот вырабатывается весьма постепенно в «княжеские» времена. В некоторых его чертах и позднейших летописных рассказах можно еще отметить некоторые «архаизмы» и «пережитки», которые дают кое-какие намеки на порядки X в. Но их я отмечу позднее, при описании уже сложившегося строя д.

«Владимир был настоящим основателем русского государства» (Шахматов). Первые летописные известия о деятельности Владимира по утверждении его в Киеве подтверждают суждение А. А. Шахматова, что «смерть Святослава, а может быть и все его бурное княжение привели к распадению киевской державы» . Владимир заново покоряет вятичей, усмиряет повторное их восстание и восстановляет дань, наложенную на них Святославом. Снова покоряет радимичей, и они «платять дань Руси, по- возъ везуть и до сего дне», обеспечивает северо-восточные владения походом на камских болгар, а западные — походами на «ляхов» (овладевает Перемышлем, Червенем и другими городами и укрепляет за Русью обладание ими), а также походом на ятвя- гов, землю которых разорили его войска. Ходил он и на «хорватов» (по-видимому, чехи или подвластное чехам карпатское славянское население?). Летописец киевский метко определил значение этой деятельности Владимира, отметив, что Владимир «бЪ живя съ князи околними миромь — съ Болеславомъ Лядьскимъ и съ Стефаномь Угрьскымъ и съ Андрихомь Чешьскымь, и бъ миръ межю ими и любы». Владимир закончил территориальное определение Киевской державы как определенного государства, пограничного с другими, поставил его в ряд организованных единиц политического мира, вступив с соседями в устойчивые международные отношения. Такие отношения возможны были только на западе. Восточная граница Киевской Руси прилегала к изменчивой и бурной степи. Владимир усиленно укрепляет эту границу, которая никогда не могла стать прочно замиренной. Он «нача ставити городы по ДеснЪ, и по Востри, и по Трубежеви, и по СулЪ, и по СтугнЪ», ряд укрепленных линий, одну за другой, «6Ъ бо рать отъ ПеченЪгъ и бъ воюяся с ними и одоляя имъ». Три линии укреплений должны были затруднить доступ к Киевщине. С востока от Днепра степная местность, центр которой Переяславль, была в постоянной опасности; тут, около Переяславля, еще сохранились старинные валы, а на правом, западном берегу Днепра опасная граница еще ближе подошла к самому Киеву. Память о ней хранят до сих пор три линии валов в бассейне реки Стугны. А центром обороны с юга стал Белгород, построенный Владимиром на берегу Ирпени, всего в трех милях от Киева.

Давление внешней опасности — могучий фактор, кующий национальное и государственное объединение. Владимир возобновляет и завершает строение Киевской державы; для этого ему надо было сосредоточить в своих руках силы восточного славянства. А для этого требовалось сосредоточить в своих руках более непосредственную и действительную власть над ним.

Святославом был найден путь к этой цели — посадить по важнейшим пунктам сыновей. Прием весьма двусмысленный с точки зрения единства власти, так как, по тогдашним воззрениям, в которых не было различения разных сторон права, каждый княжич — потенциальный носитель отцовских прав на «вотчинном» основании, и передача ему в управление части отцовских владений будила представление о «выделе» сыну-наследнику его «вотчинной» доли для самостоятельного пользования и хозяйничанья. Но сохранение отцовской власти над посаженными по городам сыновьями (власти «патриархальной») могло, казалось бы, выполнить нужную политическую функцию — сохранить в отцовской руке право и возможность распоряжаться военными силами и финансовыми средствами, какие отдавались в заведование сыновьям. Казалось, что на своих скорее можно положиться, чем на чужих, хотя бы «мужей» из княжой дружины, которые еще не выработались за ранний, варяжский период в тип «слуг» князя, а слишком еще чувствовали себя соучастниками общего боевого предприятия с правом на долю в добыче, доходах и власти.

Фигуры Свенельда, может быть и Олега, затем Рогволода показывают, хоть намеком, как легко «великие бояре» превращались в «светлых князей» под рукою великого князя, пока это выгодно, без такой зависимости, когда это выгоднее. Овладев Киевом, Владимир посадил в Новгороде дядю своего Добрыню. Князем или посадником? Вопрос праздный, ибо к такому «посадник/у» переходила вся княжья власть по управлению, а такой «князь» оставался «под рукой» великого князя киевского и отправлял в Киев часть собранной дани. Позднее Владимир сажает по волостям или по городам сыновей. Летописи перечисляют имена 12/еы- новей Владимира.

Он сперва, по сообщению летописи, сажает по городам четырех старших сыновей: Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, Святополка в Турове, Ярослава в Ростове. По позднейшим известиям оказывается, что Судислав сидел в Пскове; он исчез из летописного перечня ввиду позднейшей судьбы: вероятно, его Ярослав посадил «в поруб», и лишь по смерти Ярослава Ярославичи выпустили дядю, заставив его постричься в монахи. А по смерти Вышеслава Владимир перевел Ярослава в Новгород, в Ростов послал Бориса, посадил в Муроме Глеба. В Древлянской земле в момент кончины Владимира сидел Святослав; на Волыни, во Владимире Волынском, сидит Всеволод. В Тмутаракани летопись, может быть тоже по позднейшему представлению, сажает Мстислава; позднейшие летописи поминают Станислава в Смоленске, а сомнительная по источникам компиляция XVII в. — Густынская летопись — Позвизда на Волыни 144. А. А. Шахматов решительно заподозрил весь этот перечень даже в основной его части. Он только для известий о Вы- шеславе и Ярославе в Новгороде допускает основание в источниках, какими старый летописец пользовался. Но его критика малоубедительна, ибо построена на весьма произвольных представлениях о «старшинстве столов» и о «мотивах», будто заставивших летописца рассадить по-своему Владимировичей. Перечень страдает, скорее, тем, что сводит в одно разновременные явления.

Что же означало то или иное «посажение» князя-сына в данном городе? Знаем предание о полоцком вокняжении Изяслава. Сказание о Рогнеде лишь позднее вписано в летописный свод, в продолжение Повести временных лет 47. В ней или в ее летописном пересказе любопытна одна черта — совет бояр Владимиру: «въздвигни отчину ея и дай ей с сыномъ своимъ» Изяславом. «Володимеръ же устрой городъ и да има, и нарече имя городу тому Изяславль». Нет основания думать, чтобы Полоцкое княжество позднее расширялось к югу. А его состав с Изяславлем, Минском, Свислочем охватывал все течение Свислочи и половину бассейна Березины, т. е. значительную часть Дреговицкой земли. Полоцкое княжество Изяслава и его потомков выросло не на этнографической почве области полоцких кривичей и значительно обширнее, чем княжество Рогволода. «Восставляя» отчину Рогнеде и ее сыну, Владимир создал нечто новое, не имевшее ни этнографической, ни исторической основы. Земля Полоцкая, «городская волость» Полоцкая, выглядит скорее новообразованием, чем какой-либо стародавней единицей. Отчина Изяслава заняла на Руси особое положение. Посажение там Изяслава носило, вполне в духе предания о Рогнеде, особый характер. Для киевских князей, Ярославлих внуков, потомки Изяслава — чужие, «Рогволо- жи» внуки. Посажение Изяслава — выдел. Он умер раньше Владимира, в 1001 г. по летописи, и за ним в Полоцке княжит сын его Брячислав, затем внук Всеслав во вражде и частых столкновениях с новгородско-киевскими Ярославичами.

Иной склад отношений остальных «стольных градов» младших князей к Киеву. Когда Ярослав сидел в Новгороде, оттуда шла дань в 2000 гривен «уроком Кыеву» «и тако даяху вси посадницы новгородстии», а третья тысяча шла на содержание дружины в самом Новгороде («Новегороде гридемъ раздаваху»). Однако и тут дело кончилось пробуждением сепаратизма: Ярослав прекратил уплату дани, и Владимир собрался с походом на сына, да заболел и умер. Какие общественные силы стояли за этим «новгородским сепаратизмом», увидим в истории Ярослава: это местная дружина, опирающаяся на новгородское население. Что до земли Новгородской («городской волости»), то она — определенная сила уже в те времена, но данные для ее характеристики слишком скудны и дробны, чтобы их дробить хронологически. О них придется потом сказать, как и о земле Ростовской. Тут, вдали от Киева, видимо, всего ранее сложились крепко организованные центры княжеской власти, вероятно, уже во времена Владимира, но выступают черты этой организации с главными городами и пригородами, с сильной местной дружиной (боярством) лишь в более поздних известиях наших источников, в пору, когда сама организация эта успела вкорень измениться. Поэтому рассмотреть вопрос о них придется несколько позднее.

Не то видим на юге. Тут в центре старая «Полянская» земля. Весьма метко замечание С. М. Середонина, что мы не имеем никаких данных, указывающих на существование особого «Полянского племени». Это не «этнографический», не «племенной» термин в настоящем смысле слова, а «местный». Выдвинувшись при отступлении от юга из «поля» в лесную область, «поляне» потеснили «древлян», а сами сплотились вокруг Киева, старого гнезда «руси», а со времен Олега—Игоря, центра варяжской власти, опершей свое утверждение на киевском юге, на северные силы «варяг и словен», которые тут «прозвашася русью». Эта северная опора как бы обновляется при Владимире, новгородском князе, который с варягами и словенами новгородскими победил Ярополка. Эта его опора (которая еще раз обновится, как увидим, при Ярославе Владимировиче) ярко сказывается в летописных известиях о нем. Владимир, по этим известиям, идет «Новугороду по верховьнии вой», когда у него завязалась с печенегами «рать велика бесъ перестани»; в укрепленные городки, которые он сооружает по южной и восточной границе со стороны степи, он «нарубает мужЪ лучьшиЪ отъ Словень и отъ Кривичь и отъ Чюди и отъ Вятичь, и отъ сих насели грады».

Чрезвычайно характерно это указание на военную силу с севера для организации обороны юга, и в нем нельзя не видеть подлинную историческую черту. Вглядимся в «Киевскую землю», в «сильный полк киевский», как ее позднее называли: характерная черта ее политико-географического строя — боевая. С северо-запада форпост Киева — крепкий Вышгород, вверх по Днепру, на переправе; к юго-западу Белгород — центр укрепленной границы по Стугне, а за Днепром передовой форпост Киева против степи — Переяславль на Трубеже, центр восточной укрепленной границы. Тесная связь Переяславля с Киевом, по существу дела стратегическая, имела существенное значение во всей политической истории Киевщины.

Это киевское укрепленное ядро Руси создано Владимиром как завершителем работы прежних князей над созиданием и утверждением киевской власти. Но что такое «Киевская земля»? Характерна одна ее устойчивая особенность: неопределенность, изменчивость ее границ. Южная граница то выдвигалась к югу за Рось, то отступала в зависимости от хода борьбы со степью. При Владимире укрепленная линия проходила еще севернее, по Стугне. . . Но колебался вообще состав того, что мы зовем «Киевской землей». «Киевскими волостями» бывали и Деревская земля, и Туровская область, и «Погорина» — область реки Горыни, притока Припяти, но те же «волости» то бывали самостоятельными княжествами, то примыкали к другим владениям, например к Волыни. То, что мы весьма условно именуем «Киевской землей», представлялось в старину сложным комплексом, состоявшим из небольшого киевского ядра («Русской земли» в тесном смысле слова) и «киевских волостей». Это политическое целое представлялось киянам как «Русская земля» + «киевские волости»; только когда сгладились в политической жизни различия «Русской земли» от ее «аннексов», стали они все вместе называться «Киевской землей». А это произошло весьма поздно — в XII в., почти на исходе киевской истории. Обычное общее представление о «городовой волости» нельзя применить без больших натяжек к этой Киевской земле. Да и города, входившие в ее состав, никогда не назывались киевскими пригородами. Это «города киевские», и положение их совсем иное, чем северных «пригородов».

Киевский центр закончил подчинение остальных земель Южной Руси ко временам Владимира. В Древлянской земле сидел Святославич Олег; потом она в обладании киевского князя; при Владимире в ней сидит Святослав, но в городскую волость с каким-либо городским центром она не выработалась. Туров долго считался «киевской волостью», хотя Владимир одно время посадил там на княжение сына Святополка. С ним у Владимира вышел разрыв вроде того, какой позднее произошел между Владимиром и Ярославом. Но это эпизод, осложненный русско-польскими отношениями. Установив мирные отношения с Польшей, Владимир женил Святополка на дочери польского короля Болеслава Храброго. С вступлением Болеслава на престол (992 г.) отношения были весьма натянутые. Вероятно, к этим 990-м гоДам относятся походы Владимира для утверждения за Русью «Червенских городов» и поход на каких-то «хорватов», а не к началу княжения Владимира в Киеве, куда их отнес летописец. Враждебные отношения прекратились, видимо, после похода Болеслава на Русь в 1013 г., о котором знаем из хроники Титмара Мерзебургского, источника, современного этим событиям (1012—1015 гг.) и хорошо осведомленного. Вероятно, к этому времени надо отнести мир между Владимиром и Болеславом. При королевне состоял некий епископ Рейнберн. Владимир, по рассказу Титмара, узнал, что Свято- полк готовится восстать против него (relictotorum sibi) по тайному наущению Болеслава (ortatu Bolizlavi tacito), и потому арестовал Святополка с женой и Рейнберном и подверг их строгому заключению (in singulari custodia clausit) l46. Обо всей этой истории ничего не говорят русские источники. А ею и историей с Ярославом, по-видимому, не исчерпываются столкновения между Владимиром и его сыновьями.

Впервые при Владимире выступает г. Владимир Волынский как центр Волынской земли. Земли на запад от Киевщины и Древлянской земли были «собраны в одно политическое целое», когда Владимир посадил тут, в городе, названном по его имени, одного из своих сыновей. Но вопреки А. А. Шахматову и Грушевскому, которые предпочитают известие Несторова «Сказания о Борисе и Глебе», что первым владимирским князем был Борис, думаю, что правильнее держаться летописного указания, что во Владимире посажен был отцом Всеволод. Дело в том, что Несторово упоминание в том, как Владимир вывел Бориса с Волыни, опасаясь злобы к нему Святополка из-за того, что «хотяше бо окаянный всю братью погубити и владети один», по-моему, слишком явно опирается на мотив, возможный лишь как перенос обратно по времени впечатлений от позднейшего поведения Святополка Окаянного. А Грушевский неудачно пытается согласовать Нестора с летописью, предполагая, что на Волыни сидел сперва Борис, который затем переведен в Ростов, уступив место Всеволоду. Оба они, и Шахматов и Грушевский, не имели в виду, что Всеволод уже в 990-х годах вовсе исчезает из русских известий, потому что исчез он и с Руси. Ф. А. Брауну удалось найти вторую половину истории этого Visivalda: он бежал в 994 г. с Руси за море, в Скандинавию, где и погиб в весьма романтической обстановке (сага об Олаве Трюгвасоне). Возможно, что и дело Всеволода связано с русско-польскими отношениями, так как 992 г. — время, когда, по западным хроникам, готовилась большая война Болеслава против Руси. (В Несторовой версии о Борисе возможно, что

Борис сидел во Владимире после Всеволода, но, собственно, реальна тут скорее та черта, что «злоба» Святополка на Бориса, а может быть, и на отца вызвана была явным предпочтением Бориса другим сыновьям, и, как еще увидим, весьма вероятным намерением Владимира передать Киев после себя именно Борису.) Из этих данных вытекает, по-видимому, один существенный вывод, подтверждаемый и дальнейшим ходом дел и отношений, именно что определенные «земли-волости», «городовые волости» возникают, по крайней мере на запад от Днепра, постепенно, уже в глазах истории, а не представляют собой наследия из «докня- жеских» времен. Относительно областей на восток от Днепра сведений нет. Но Переяславль явно в непосредственном обладании Владимира как форпост против степи, а Чернигов не имеет особого князя; Черниговская же земля, во всяком случае, не сформировалась еще в тех размерах, в каких мы ее позднее видим, ибо в Муроме сидит Глеб, а это показывает, что Муром не был еще городом Черниговской земли, каким стал позднее. Так строил Владимир в напряженной борьбе с внутренними и внешними затруднениями Киевскую Русь.