Пещерные города в Крыму

 

Горный Крым

 

 

Пещерные города

 

 

 

 «Но повсюду, куда бы мы ни обратились, чтобы узнать о происхождении или начале этих бесчисленных работ (внутрискальных сооружений Индии, Персии, Египта, Нубии, Греции, Италии и т.д. — Т.Ф.), повсюду молчит о них история, повсюду оказывается, что памятники эти гораздо древнее самой истории. Факт этот доказывается и самой Библией».

Ф. Дюбуа де Монпере.

 

Знакомство с Чуфут-Кале и Успенским монастырем, которых не минует ни один посетитель Бахчисарая, дает первое представление о «пещерном городе», служит как бы введением к этому сложному и самобытному явлению крымского средневековья. Мы полагаем, что оно достаточно заинтересовало читателя, и он готов к более основательному и серьезному знакомству с «пещерными городами». До каждого из них можно добраться из Бахчисарая. Возникли они в раннем средневековье (мнения разноречивы), однако, в отличие от Чуфут-Кале, окончательно покинутого жителями в XIX в., жизнь, кипевшая в них, угасла много раньше — в XIII, XV, XVIII, а то и в X веке. Забылись их первоначальные имена, заплыли землей и поросли лесом развалины, и только вырубленные в известняке пещеры, храмы, лестницы, колодцы, тарапаны стойко сопротивляются действию всеразрушающего времени.

 

В краю «пещерных городов»

 

Пещерные селения — одно из самых впечатляющих сооружений древних обитателей горной Таврики — поражали воображение путешественников и исследователей прошлого века тем сильнее, что сочетались они с таинственной, дикой, местами жуткой красотой пустынной горной местности. Узкие и глубокие долины отделяют друг от друга горы-останцы с плоскими вершинами, которые мощно возносятся над лесистыми склонами. В их известковой толще и высекались сотни пещер, издавна служивших местным обитателям Таврики.

 

Путешествие в страну «пещерных городов», расположенных вдоль южных обрывов Внутренней гряды, вознаградит и тех, кто не склонен чрезмерно увлекаться загадками истории. Памятникам прошлого здесь в известной мере «повезло», ибо разбросаны они среди удивительной природы, которая на небольшом пространстве сосредоточила все то, что поражает воображение — горы, леса, ущелья и головокружительные отвесные обрывы. Мы не будем спорить с поклонниками Восточного и Южного Крыма и отметим лишь, что горный пейзаж Внутренней гряды совершенно на них непохож. Здесь нет островерхих вершин, зубчатых горных цепей — вместо них над ровной линией горных плато, оглаженных действием моря и ветра, кое-где высятся фигуры выветривания — причудливые сфинксы; узкие и глубокие долины разделяют плосковершинные плато и горы-останцы, отделившиеся от основной гряды. Пусть горы эти и не высоки, но чувство головокружения охватит каждого, кто взглянет на эти долины-каньоны, темнеющие лесными зарослями, с высоты отвесно уходящих вниз обрывов. Нечто подобное испытал побывавший в этих краях К. Паустовский: «Мы видели бездонные пропасти. Каждый раз они вызывали у нас сердцебиение. Из страшной их глубины карабкались ввысь буковые и сосновые леса, и если вековые деревья не срывались поминутно с отвесных круч, то, должно быть, потому, что густой и мудрый плющ, вцепившись одной рукой в скалы, другой держал их за ветки и стволы»1. Плющ обвивает здесь и обломки скал, и камни, скатившиеся с гор, придавая лесу «парковый» вид. Множество цветущих по весне диких плодовых деревьев и кустарников смешиваются с остатками одичавших фруктовых садов близ давно заброшенных поселений.

 

На обнажениях известняков и мергелей под южными обрывами сформировалась своеобразная «меловая флора», богатая редкими, только в Крыму встречающимися видами трав и кустарников. Здешние природные комплексы требуют не меньшего изучения и охраны, чем историко-археологические. Весь этот, пока, к счастью, довольно пустынный горный край — естественный заповедник сменявших друг друга с древнейших времен культур коренного населения Юго-Западной части полуострова. Здесь сохранились памятники времен палеолита и неолита, эпохи бронзы, каменные ящики и кромлехи тавров и, наконец, городища средневековья. Иногда на одном и том же месте находят следы культур, разделенных столетиями, иногда они сменяют друг друга непосредственно или же просто сосуществуют бок о бок. Люди селились на этих склонах и плато задолго до возникновения известных сегодня средневековых укреплений.

 

Мысль об этом обретает особую наглядность при посещении пещерных городов — наиболее самобытного, оригинального и малоизученного феномена крымской истории. Сама слабая осведомленность о них раннесредневековых авторов косвенно свидетельствует о том, что это в значительной степени дело рук аборигенного, местного населения, результат местных условий развития. Стереотип, связывающий все крупные сооружения с греками, заставил некоторых современных исследователей подогнать возникшие как бы «вдруг» в VI в. города и укрепления Юго-западного Крыма под упомянутые Прокопием Кесарийским крепости и «длинные стены», воздвигнутые (или обновленные) Юстинианом I.

 

После гуннского нашествия оседлое население предгорий переместилось в более защищенный от нападений кочевников горный Крым. Вместе с ними переместился и главный сухопутный торговый путь из степей в Херсонес, сложившийся задолго до того, еще в период оседания скифов в предгорьях полуострова. На пути следования торговых караванов выросли Чуфут-Кале, Эски-Кермен, Мангуп, Каламита и т. д., а также укрепления типа замков. Эти города и крепости давали укрытие местному населению в случае военной опасности, были расположены в достаточно выгодной близости к торговому пути.

 

Сооружались раннесредневековые укрепленные поселения под руководством византийских инженеров при непосредственном участии местного населения горного Крыма. Обе стороны были одинаково заинтересованы в защите от кочевников, волна за волной наводнявших крымские степи. Характерные византийские строительные приемы при этом сочетались с местными, унаследованными от эпохи строительства таврских укрепленных убежищ. Разумеется, возникали они не внезапно на пустом и необжитом месте. Прежде всего, предпосылкой их создания являлось совершенное знание местности и наиболее подходящих пунктов для возведения укреплений, которыми располагали, как естественно предположить, потомки аборигенов — тавров и тавроскифов, а не оттесненные сюда в эпоху переселения народов сарматы, аланы и готы. Кстати, последние, по имени которых весь регион стал называться Крымской Готией, по указанию Прокопия, «не любят жить за стенами» и предпочитают «жить в полях». Напротив, для традиции строительства укрепленных убежищ, сохранявшейся у тавров на протяжении всего их тысячелетнего существования, было свойственно умение так использовать естественные условия — обрывы, скалы и т. д., чтобы они сами служили убежищем, а человеку оставалось только подправить, дополнить природу, достроив стену, перегородив проход и т. п. «Многие средневековые крепости и замки, — писал известный крымский археолог П. Н. Шульц, — возникли на местах таврских укреплений и унаследовали от них некоторые строительные приемы»2.

 

Пещерные поселения встречаются и в других регионах Причерноморья — на Кавказе, в Болгарии, в Турции и в Греции. Само название «пещерные города» представляется условным с точки зрения современных исследователей, озабоченных в первую очередь классификацией этих поселений на феодальные крепости-замки (Бакла, Тепе-Кермен, Кыз-Кермен, Каламита, Сюреньская крепость); монастыри, не имевшие специальных оборонительных сооружений (Успенский, Качи-кальонский, Шулдан, Челтер, Инкерманские) и собственно города, центры торговли и ремесла вблизи оживленных торговых путей. Это Мангуп и Чуфут-Кале, причем как города они функционировали в XIV—XV вв., а на раннем этапе это скорее крепости. Крупным городом мог стать и Эски-Кермен, если бы не причиненные ему еще в ранний период разрушения. Сегодня благодаря раскопкам выявлен облик средневековых наземных сооружений, именно к ним приковано внимание исследователей — их можно датировать археологически, сопоставлять находки с письменными источниками и т. д. В рамках этого подхода пещеры скорее «мешают» — культурный слой в них и вокруг них отсутствует (проще говоря, «выметен начисто»). От них отмахиваются, приписывая им вспомогательную, хозяйственную, подчиненную роль. Но вряд ли можно ограничиться таким заявлением, когда речь идет о пещерных храмах, монастырях, склепах, а порой и жилищах.

 

В рамках этого подхода крепости (Мангуп, Эски, Чуфут- Кале) датируются VI в., а пещерные монастыри — XI—XIII вв., поскольку отсутствуют археологические данные, позволяющие датировать их более ранним временем. Однако в последнее время по отношению к пещерным храмам был применен подход, учитывающий особенности устройства алтаря и его изменения на протяжении средневековья, соответствующие изменениям в ритуале. Он дал определенные основания для утверждения, что самые ранние христианские храмы горной Таври- ки были созданы в VI—VIII вв.3.

 

Реликт пещерножительства. Культурологический подход, учет исторического менталитета, позволяют еще более широкие аналогии. Вряд ли стоит впадать в крайность, совершенно стирая «пещерную специфику» этих городов. Представляется, что здесь мы имеем дело с феноменом, который требует не только социально-экономического, не просто археологического, а культурологического подхода, акцентирующего проблемы исторического менталитета. Тогда пещерножительство может быть рассмотрено как архаический реликт иного типа сознания, иной культуры. Традиция высекания пещер существовала среди местного населения издавна, и, по замечанию А. Л. Бертье-Дела- гарда, никогда не прерывалась, вплоть до XIX в.4. Далее при поверхностном наблюдении ясно, что они возникали в разное время, неоднократно переделывались и вполне правомерно допустить, что средневековые строители приспособили к своим нуяедам созданное ранее, добавив что-то свое.

 

Ряд исследователей и путешественников по Крыму высказали мнение, что пещерные поселения — дело рук местных племен, традиция, возможно, уходящая корнями в глубокую древность. Так считал академик Паллас, давший их описание еще в конце XVIII в., известный швейцарский ученый-путешественник Дюбуа де Монпере, сопоставлявший виденное им в Крыму с аналогичными сооружениями в Европе; Г. А. Караулов, автор специального исследования о пещерных городах; известная исследовательница Крыма М. А. Сосногорова; исследователь «святых мест» в Крыму Д. Струков. Традицию высекания пещер эти авторы ставят в непосредственную связь с мегалитическими сооружениями, встречающимися на Крымском полуострове — менгирами, дольменами, кромлехами, а также с каменными ящиками и циклопической кладкой стен. Эту точку зрения наиболее серьезно обосновал Дюбуа де Монпере, хорошо знакомый с подобными сооружениями в Европе, где в сочетании с ними порой встречаются и пещерные комплексы, служившие в древности для жилья и погребения. Он одним из первых описал пещерные города Крыма и Кавказа и указал на аналогию между ними. Создание искусственных пещер Дюбуа считал проявлением «мегалитических» строительных традиций, наряду с устройством «циклопической» Чертовой лестницы, укреплениями на горе Кастель, Ай-Тодоре, на склонах Чатыр- дага4. Во всяком случае не вызывает сомнения, что изучение их целесообразно вести в контексте мегалитической культуры, некогда широко распространенной по всему Средиземноморью. Взгляды Дюбуа де Монпере разделяли Г. А. Караулов, автор специального исследования «Крымские пещерные города и крипты»6 и М. А. Сосногорова, автор статьи «Мегалитические памятники в Крыму»7. Чтобы лучше понять специфику этих сооружений, необходимо исходить из иных культурных представлений — пережитков гораздо более древней эпохи. Пытаясь представить себе первых создателей пещерных сооружений, Г. А. Караулов писал: «Люди эти резко отличались в способах устройства своих жилищ и по одному этому... они должны были так же резко отличаться и во всем остальном от известных нам исторических народов, а тем более еще должны были отличаться от жизни народов, нам современных. Мысль невольно уносится, таким образом, к самым отдаленным временам человеческой истории»8. Вопрос можно поставить иначе: что требует большей затраты усилий — высечь пещеру или из добытого тем же способом камня построить наземное сооружение, сложить стену из циклопических плит или из мелких? Ответ, пожалуй, затруднителен. В известной мере, высечь пещеру легче, особенно в той «мягкой формации меловых гор», где они особенно часто встречаются, и которую Дюбуа де Мон- пере по этой причине определил как «формацию с криптами». В ответ на предположение Кеппена, что древним каменотесам, вероятно, был известен способ размягчения камня, Дюбуа справедливо замечает, что в этом нет надобности, поскольку камень в свежей выработке внутри скалы так мягок, что поддается самым обыкновенным инструментам; и поныне его добывают с помощью простых кирок, однако, побывав на воздухе, он, по мере высыхания, заметно твердеет. На эти свойства камня указывал также Бертье-Делагард, который в своем исследовании попутно сообщает, что и теперь в некоторых пещерах «живут новейшие троглодиты, семьи каменоломщиков, будучи совершенно довольными своими помещениями и предпочитая их современным домам»9. Последнее замечание знаменательно: действительно, внутрискальные помещения имеют ряд преимуществ перед обычными домами: они долговечны и практически неразрушимы, их не в силах уничтожить пожар, и даже землетрясение не нанесет им существенного ущерба; в них сухо, а температурные колебания меньше, чем в наземных домах, т. е. летом прохладно, а зимой относительно тепло. В ряде мест, например, в Турции, люди, издавна живущие в высеченных пещерах, предпочитают их наземным постройкам, считая их микроклимат весьма полезным для организма. Вероятно, создатели пещерных сооружений руководствовались соображениями не только прагматического, но и культурного порядка, заставлявшими их отдать предпочтение внутрискальной архитектуре. И еще — внимательно присмотримся к ним, особенно там, где высечен целостный ансамбль, сливающийся с телом скалы. Эти дороги с парапетами, лесенки, скамьи, ниши, зерновые ямы, идеально выточенные внутри — все высеченное из цельного камня — не напоминают ли они нам подход скульптора к материалу? Если строитель дробит камень, чтобы сложить сооружение из отдельных кусочков, то скульптор, напротив, «удаляет лишнее», высвобождая нужную форму. Другими словами, оба подхода прямо противоположны.

 

Согласно выводу культурной антропологии, нельзя делить культуры на высшие и низшие. Поэтому не будем трактовать образ жизни троглодитов как свидетельство примитивизма и отсталости в других областях — ведь к нему обратились и ранние христиане. Страбон в «Географии» отмечал, что «на Кавказе есть некие троглодиты, живущие в пещерах, у которых, однако же, имеется зерновой хлеб в изобилии»10. О таких же пещерножителях в Таврике упоминает и Плиний Старший11. Во всяком случае, объяснение подобного образа ясизни следует искать не в «низком» уровне культуры, не в «неумении строить из камней», а в особенностях древней культуры.

 

В истории изучения крымских крипт и «пещерных городов» с самого начала сталкивались два подхода: сравнительно-исторический, основанный на сопоставлении их с аналогичными сооружениями, существующими в других странах, и чисто местный, не выходящий за пределы Крымского полуострова и его истории. В соответствии с первым подходом, возникновение «жилищ троглодитов», в том числе крымских, относится к временам доисторическим, или едва освещенным историей; в соответствии со вторым — они рассматриваются как нечто второстепенное, в той или иной мере дополняющее наземные сооружения крымского средневековья.

 

Ярким представителем первого подхода был Дюбуа де Монпере.

Он напоминает о выдающихся пещерных сооружениях, целых городах в Индии, Персии, Египте, Нубии, Абиссинии, Греции и Италии и т. д. «Но повсюду, куда бы мы ни обратились, — заключает он, — чтобы узнать о происхождении или начале этих бесчисленных работ, повсюду молчит о них история, повсюду оказывается, что памятники эти гораздо древнее самой истории. Факт этот доказывается и самой Библией». Собранные Дюбуа библейские свидетельства о народах, обитавших в пещерных поселениях Аравии и Палестины, несомненно, должны быть приняты во внимание при исследованиях по этому кругу вопросов. И по-прежнему актуальным представляется нам его вывод: «Из сказанного видно, какое важное значение имеют крипты в истории человека и его деятельности. Мне представляется, что до сих пор не придавали еще достаточного значения этой отрасли науки о древностях; тогда как только она одна может дать нам ответы и разрешить вопросы по поводу целого множества фактов о древнейших обычаях и нравах людей»12.

 

В самом деле, что заставляло людей устраивать жилища в верхних обрывах скал и на вершинах гор? Земледельцам и пастухам не так легко было постоянно подниматься на скалу, и причины, побуждавшие их устраивать свои жилища на высотах, были, по-видимому, основательны.

 

В Библии мы находим немало образов, выражающих динамику схождения от «высот» в «низины», «долины»: выражения «живущие на скалах», «город на вершине горы» сменяются выражением «и город спустится в долину». За этим проступает смена народов и свойственных им культурных представлений. Особенно выразительным образом это иллюстрирует судьба крымского пещерного города Кырк-ор - Чуфут-Кале, удивлявшего средневековых путешественников своей неприступностью. В новое время город «спустился» в узкую теснину между скалами —• возник Бахчисарай. А Чуфут-Кале опустел не сразу только благодаря распоряжению ханов, повелевших караимам жить на «Иудейской скале» — Села Иегудим — инив коем случае не оставаться ночевать в Бахчисарае. Когда же с присоединением Крыма к России этот запрет утратил силу, Чуфут-Кале окончательно пришел в запустение. Так «город спустился в долину», согласно библейскому пророчеству. Тем более важно уяснить себе, что многовековое существование Кырк-ора на вершине скалы предполагало и иную эпоху, и иной менталитет.

 

Античные писатели считали, что пещерножительство было первоначальным образом жизни древнего человека, что оно стало возможным после освоения огня, но предшествовало изобретению каменной кладки и кирпича. Действительно, с глубокой древности пещеры служили для жилья, для погребений, причем последнее должно было напоминать жилище, а некоторые пещеры считались местом обитания божества, святилищем. Среди историков и археологов бытует мнение, что дольмены возникали как модели человеческого жилища, напоминающие самые архаичные его формы — среди камней, под скальными навесами, в пещерах. Пережитком древней дольменной культуры можно в известной степени считать и каменные ящики тавров. При этом с течением времени, с изменением условий жизни и труда меняются быт и форма жилища. Однако погребальный обряд, являясь наиболее консервативным элементом духовной культуры, изменяется чрезвычайно медленно.

 

В Крыму использование пещер только в хозяйственных и военных целях — и дополнение уже существующих новыми — могло сложиться не ранее создания поселений, состоящих из наземных построек, обнесенных оборонительной стеной. В основном это произошло в эпоху раннего средневековья, когда возникли «пещерные города» и вместе с ними новый тип социальных отношений — феодализм. Впрочем, по свидетельству археологов, «многие из средневековых укреплений Таврики стоят на основаниях древних укрепленных убежищ, возводившихся таврами и скифами. Нередко поверх циклопических стен, сложенных насухо, идет средневековая кладка из небольших камней на известковом растворе»13.

 

Многие христианские пещерные храмы возникли на тех самых местах, которые и ранее почитались священными. Пещерные церкви и монастыри, причем самые древние и почитаемые, были распространены по всему Балканскому полуострову, Малой Азии, Южной Италии и Сицилии, Кавказу.

 

Ученые и путешественники не раз принимали крымские крипты за «пустынножительства и келии» монахов, подобные тем, в которых они обитали в египетской Фиваиде и на Востоке. Однако не они были их первоначальными основателями. Ф. Дюбуа де Монпере, Г. Э. Караулов, М. А. Сосногорова, Д. М. Струков, Е. Л. Марков и др. считают это делом рук местного населения, возможно, более древнего, чем тавры, о которых, впрочем, и в XIX веке было мало что известно. «Обширность и число крымских пещерных городов, — пишет Караулов, — едва ли допускают мысль о том, чтобы монахи и пустынники, ведшие религиозную и созерцательную жизнь, осуществили столь грандиозную работу». К тому же мнение, что крипты высечены гонимыми христианами, также не выдерживает критики — они высечены высоко на наружных стенах скалы и доступны для обозрения отовсюду. Напротив, имеется немало признаков того, что «обитатели их не были случайно загнаны сюда и устроились наскоро, а что, напротив, они помещались здесь как постоянные жители страны и старались обставить свою жизнь известными удобствами»; «они весьма далеки от христианских времен и указывают, напротив, на целый отдельный народ, устроивший и населявший их в глубокой древности, народ, который отличался своеобразным и почти неизвестным нам характером жизни и деятельности »14.

 

Особенности ранних пещер. Рискнем добавить к этим общим замечаниям и некоторые наблюдения самих пещер. Далее при поверхностном взгляде ясно, что они, по трактовке внутреннего пространства, распадаются на две резко различающиеся группы — грубо высеченные, приблизительно четырехугольной формы, и округло-овальные, «яйцеобразной» формы: во всяком случае, задняя стена таких пещер, примыкая к передней, образует полуовал и нависает сводом. Вся вогнутая полость такой пещеры (кроме пола) покрыта единой штриховкой из выпуклых пересекающихся линий-ребер. Иногда каменное «ребро» в какой-то точке отделяется от стены так, что за него можно было бы продеть крюк, веревку и т. д., — образуя своего рода «проушину»; последние иногда встречаются на поверхности скалы вне пещер. Некоторые наблюдатели считают перекрещивающиеся линии следами острого орудия, которым выдолблены пещеры: однако самая их правильность наводит на мысль об «узоре» (Струков Д., Козен), имевшем, возможно, декоративно-символическое значение. Отметим также, что во многих местах сохранились следы переделки овальных пещер в четырехугольные, что само по себе свидетельствует о разновременности их возникновения и о смене строительных приемов.

 

О «каменных кольцах» или «проушинах» обычно говорится, что они служили для привязывания скота или бытовых предметов. Наряду с этим в Крыму существовало устойчивое местное предание, записанное путешественниками прошлого века, восходящее явно к гораздо более глубокой древности и пока не получившее объяснения. Многие путешественники конца XVIII- XIX вв. сообщают об отверстиях — «проушинах» в скале, где были вделаны железные или медные кольца, служившие, по рассказам местных жителей, «для причаливания лодок», ибо узкие долины между скалами «были залиты водой». Прогуливаясь по ущелью близ Бахчисарая, пишет французский посланник при дворе крымского хана барон Тотт, «я заметил железное кольцо наверху неприступной скалы, которая замыкала это ущелье. Я спросил татарина о назначении этого кольца. — Я полагаю, — ответил он мне сдержанно, — что оно служило для привязывания лодок, когда море, омывая эти скалы, образовало из этого ущелья залив»15.

 

Об этом кольце пишет и профессор Кембриджа Э. Кларк, посетивший Крым в самом начале XIX в. Паллас передает эти слова с оговоркой, что сам он лично колец не видел. Однако он допускает мысль о том, что узкие долины между скалами могли быть заполнены водой не только в геологическом прошлом. Отметив, что долину, лежащую у подножия Мангупа с северной стороны, татары называют «Фи- легус», а греки «Пелагос», то есть «море», он продолжает: «Долина эта в отдаленные времена искони могла быть внутренним, включенным в нее озером; ибо она со всех сторон окружена высокими известковыми и меловыми горами, которые там, где втекает в долину ручей Ай-Тодор, равно как и там, где он ее оставляет, смыкаются скалами, образующими нечто вроде ворот, через которые, скопившаяся вода, быть может, и прорвалась»16. Бертье-Делагард отвергает возможность существования «внутреннего моря» в обозримом прошлом; описывая аналогичную «проушину» в Инкерманской скале, он выдвигает предположение, что она скорее всего служила для привязывания веревок, обеспечивающих сообщение находившихся в крепости с нижними этажами пещер, высеченных в этой скале17.

 

Косвенным подтверждением того, что предание о море восходит к «допотопной» древности, Д. Струков считал то обстоятельство, что лестницы, соединявшие ярусы пещер, равно как и каменные кольца, как правило, высечены в верхней части отвесных скальных обрывов18. Из сказанного следует, что с пещерами дело обстоит не так просто, и что проблема эта еще ждет своих исследователей. Если в эпоху раннесредневековых пещерных городов они играли подчиненную роль по отношению к наземным постройкам как хозяйственные и казарменные сооружения, изредка — культовые, это еще не значит, что они не существовали раньше: иначе где бы жили троглодиты — пещерные жители, упомянутые Страбоном и Плинием? Наконец, некоторые укрепления, возникшие в раннесредневе- ковый период, вообще лишены пещер (Кыз-Кермен, Сюйрень- ское укрепление): это косвенное свидетельство, что средневековые строители пещерных городов, по-видимому, использовали уже существующие пещеры, но не создавали их сами. Однако о более древних временах сохранились лишь сведения легендарные, местные и античные, вдохновившие творческое воображение певца Крыма — К. Богаевского, который в картине «Пещерный город» (1908 г.) изобразил фантастические скалы окрестностей Бахчисарая, изрезанные ярусами пещер, остатки древних сооружений, сливающиеся с затейливой россыпью камней, и дремлющие под солнцем воды лагуны.

 

Отправимся и мы к скалам, дававшим приют многим поколениям предков.

Однако, приглашая читателя мысленно перенестись в отдаленную, с немалым количеством «белых пятен» эпоху крымского средневековья, еще раз напомним о тех, кому мы обязаны постепенным накоплением знаний о прошлом «пещерных городов».

 

Описание дореволюционных источников. Первое обстоятельное описание «пещерных городов», которое оставил нам Мартин Броневский, в 1578 г. совершивший путешествие по Крыму в качестве посла польского короля Стефана Батория к татарскому хану, к сожалению, относится ко времени после турецкого завоевания, когда эти города и крепости находились в глубоком упадке и разорении, и, по его словам, не сохранилось никаких письменных памятников «ни о князьях, ни о народах, которые владели этими огромными замками и городами»19. Подробное описание «пещерных городов» в XVII в. оставили турецкий путешественник Эвлия Челеби, префект Кафы Дортелли д'Асколи и другие20. В XVIII в. за границей появляется немало историко-географичес- ких обзоров, в которых обобщены известные ранее сведения о «пещерных городах». После присоединения Крыма к России в 1783 г. туда устремились исследователи и любопытствующие путешественники: растет число восторженных, сентиментальных, романтических описаний, содержащих, однако, мало нового. Состояние знаний того времени весьма непосредственно выразил автор одного из таких сочинений И. М. Муравьев-Апостол. «Что же такое Мангуп? — восклицает он. — Отчаяние мое! Выезжать отсюда скорее, ибо нет ничего досаднее, как неудовлетворенное любопытство»21.

 

Первое научное описание Крыма принадлежит видному ученому своего времени академику П.-С. Палласу. Его описания «пещерных городов» отличаются точностью и достоверностью, хотя предположения об их происхождении сегодня не выдерживают критики.

 

Важное место в крымоведении занимает шеститомный труд швейцарского ученого и путешественника Дюбуа де Монпере с большим атласом рисунков. Он наиболее подробно (хотя и не всегда точно) описал «пещерные города» Крыма и Кавказа. Создание пещер, по его мнению, дело рук древнейшего местного населения — тавров, известных под именем листригонов еще Гомеру. Когда появились готы, они использовали старые поселения тавров и устроили в них крепости. «Длинными стенами», которые сооружал император Юстиниан для защиты готов, Дюбуа считал цепь городов-крепостей, столицу которых — Дорос - Феодоро — он правильно помещал на Мангупе. Традицию высекания пещер он ставил в непосредственную связь с мегалитическими сооружениями, встречающимися на Крымском полуострове — каменными ящиками, менгирами и циклопической кладкой стен. Дюбуа высказал свое суждение, опираясь лишь на аналогии с подобными сооружениями в Европе, где в сочетании с мегалитами порой встречаются пещерные комплексы, служившие в древности для жилья и погребения. В то время он не мог располагать конкретными археологическими данными.

 

Важным событием в изучении «пещерных городов» было появление в 1837 г. «Крымского сборника» академика П. И. Кеп- пена22 — замечательного русского ученого, географа и этнографа, который поселившись в Крыму, в Карабахе, неподалеку от Аю-дага, собрал обширный материал о древностях края. Объехав побережье и опросив местных жителей, Кеппен убедился в существовании общей, «систематическим образом устроенной обороны», основанной на «точном знании местности», созданной «народом образованным и искусным в деле военной обороны». Большую часть его книги занимает «Список укреплениям», среди которых пещерным городам отведено видное место. Кеппен справедливо указывает, что здесь «развивала строительство» Византия, особенно Юстиниан I, который для ограждения готов построил ряд крепостей.

 

Убедительные доказательства того, что столица Крымской Го- тии Феодоро, по крайней мере после X в., находилась именно на Мангупе, были приведены известным историком Ф. А. Бруном на основании сопоставления итальянских (генуэзских) и русских документов. Так, собственно, считал и Н. М. Карамзин, который в «Истории государства Российского» приводит сведения о Мангупе и его князьях, но не обосновывает их документально. Установление тождества Мангупа и Феодоро вызвало интерес к городу со стороны археологов. Незначительные раскопки в «готской столице» провели в 1853 г. А. С. Уваров, в 1890 г. германист профессор Ф. А. Брун, не нашедший там ничего, принадлежащего к готской эпохе. Наиболее продолжительные, но довольно небрежные раскопки на Мангупе производил в 1908-1912 гг. член Археологической комиссии P. X. Лепер.

 

Именно в ходе этих раскопок была найдена плита с именем Юстиниана; осуществлены первые исследования большой базилики и др. объектов; описания раскопок опубликованы. Важный вклад в изучение «пещерных городов» сделал А. Л. Бертье-Делагард. Военный инженер по образованию, он всю жизнь увлеченно занимался историей и археологией Крыма, написал множество научных работ, собирал коллекции и библиотеку, посвященные Таврике. Подчеркивая почти полную неисследованность «пещерных городов», он выдвинул требование систематического изучения их, составления точных описаний с обмерами, топографическими планами, чертежами и рисунками, образцы которых давал в своих статьях. Намереваясь подвергнуть такому исследованию все «пещерные города», он, однако, не сумел довести дело до конца. Неизданные материалы Бертье- Делагарда хранятся в фондах Крымского краеведческого музея. Отвергая априорную точку зрения о «доисторическом» происхождении пещер, он справедливо отмечает, что вопрос о времени их создания всякий раз должен решаться конкретно, с учетом находимых археологами материалов. Сама по себе традиция высекания пещер еще ничего не говорит о времени их создания: «Кто бы и когда, по каким бы то ни было особым причинам находил надобным поселиться на меловых горах Тавриды, непременно устраивал и пещерные жилища включительно до наших дней»23.

 

Археологические исследования «пещерных городов» были продолжены в советское время. Результаты раскопок под руководством Н. И. Репникова на Эски-Кермене, начатых в 1928 г., и раскопок на Мангупе, осуществленных в 1938 г. под руководством М. А. Тихановой24 и А. Л. Якобсона, дали хорошо документированный материал. Послевоенные исследования Е. В. Вей- марна на Каламите в 1948-1952 гг. и на Чуфут-Кале — в 1956- 1959 гг., Д. Л. Талиса на городище Баклы в 1961-1969 гг. и на Тепе-кермене в 1969 г., А. Г. Герцена на Мангупе в 70-е и последующие годы позволили составить представление о многих сторонах жизни «пещерных городов», основных этапах их исторического развития, поставили много интересных и важных вопросов археологии, истории и культуры средневекового Крыма. Внесены новые элементы в продолжающуюся дискуссию о датировке внутрискальных сооружений. В целом они изучаются как памятники средневековья. Согласно точке зрения, высказанной в исследованиях А. Г. Герцена и Ю. А. Могаричева25, наиболее ранние были созданы в VI—VII вв. одновременно с оборонительными укреплениями крепостей, построенных по инициативе византийской администрации (Мангуп, Эски, Чуфут, Тепе). Что касается пещерных церквей и монастырей, то, согласно наиболее осторожной точке зрения, «ни имеющиеся письменные источники, ни архитектурные остатки сами по себе не дают достаточных оснований» для датирования их VI—VIII вв. Архитектурные остатки говорят о поздней дате монастырей — не ранее XI—XIII вв.

 

Однако еще с конца XIX - начала XX века в отечественной историографии сложилась гипотеза, которая относила возникновение пещерных церквей и монастырей к VIII-IX вв., связывая их с иконоборческой смутой в Византии и эмиграцией монахов и части населения на окраины империи, в нашем случае в Крым. В пользу этой точки зрения приводятся новые аргументы. Известно, что скальные сооружения имеют ту особенность, что в них мы не находим самого важного для датирования памятника — культурного слоя. Правда, «культурный слой» не исчезал полностью — он скапливался на склонах под скалой. Там, где такие исследования проводились (Шулдан, Чилтер-коба, Чилтер-Мар- мара), подъемный материал указывает на VII в.26. Исследование монастырского хозяйства показывает, что не следует представлять миграцию сторонников иконопочитания как массовое движение. Напротив, основателями уединенного пещерного монастыря могла быть поначалу небольшая группа монахов в 5—7 человек27. Пещерножительство среди ранних христиан имело давние и глубокие традиции. Выехав из прежних мест обитания, эти «обитатели пещер и жители гор »28, как сказано в источнике, и в Тав- рике стремились обустроиться подобным же образом. Наконец, начало монастырю вообще мог положить пустынник, чей высокий духовный авторитет привлекал к нему все новых последователей, селившихся вокруг его уединенной пещерной кельи. Известный археолог Т. Ю. Яшаева, исследуя скит XIII-XIV вв. на мысу Виноградном близ Херсонеса, сумела показать этапы его возникновения. Скит возник «на месте, ранее приобретшем значение «святого», включавшего отшельническую келью и погребения каких-то неизвестных нам христианских подвижников и, возможно, источник»29. Об отношении к этому месту как к «святому» свидетельствует большое количество погребений в пещерном склепе, возникшем уже в начале VII в. Еще один пример в пользу тезиса, что высокая духовная культура не обязательно оставляет самые заметные материальные следы, добавим мы.

 

Устройство алтаря, рассмотренное в связи с изменениями в богослужении, также может свидетельствовать о времени его возникновения. В соответствии с этим подходом ряд храмов можно датировать ранним периодом — VI—VIII вв.

 

Наконец, письменные источники не следует считать столь уж скудными. «Во время иконоборчества Крым был местом ссылки и убежищем иконопочитателей» — утверждает австрийский историк X. Ф. Байер, приводя в пользу этого тезиса новые свидетельства письменных источников30.

 

И вновь возникает вопрос, от которого не уйти: почему представители самого культурного православного государства средневековья избирали пещерножительство? Ведь это объяснялось отнюдь не гонениями и не желанием скрыться — напротив, скальные жилища были у всех на виду. Итак, объяснение следует искать в области культурных представлений, менталитета. Пещерножительство монахов известно на протяжении раннего и позднего средневековья. С принятием христианства в этом участвовала и Русь. Назовем пещеры Киево-Печерской лавры, Болдиногорс- кие пещеры в Чернигове с Ильинской церковью XI в., пещеры Святогорского монастыря на Северском Донце, Дивногорского монастыря на Дону, Псково-Печерского и др. «Подземные православные святыни России имеют соответствия практически во всех культовых сооружениях Христианской Экумены, хотя все они очень различны», — пишет петербургский исследователь Ю. Ю. Шевченко31. С чем же связано влечение монахов к пещер- ножительству? Оставим пока вопрос без ответа — пусть читатели примут участие в размышлении.

 

Иконоборческая смута VIII-IX вв. явилась важным дополнительным импульсом для миграций малоазийского населения, которая фактически никогда не прекращалась. Появление византийских монахов, переселения других жителей империи на ее окраину способствовали распространению на территории горной Таврики высокой византийской культуры. Монастыри были центрами образованности, книжности, развитых форм хозяйства. Так складывалось многоэтничное население средневекового Юго- Западного Крыма: здесь обитали потомки скифов, сарматов, алан, готов, греки, армяне, караимы и т. д., подвергшиеся значительному воздействию греческой культуры, которая органично сочеталась с вековыми местными традициями.

 

пещерный город 

К содержанию книги: Тайны Крыма

 

 Смотрите также:

  

 император ЮСТИН. Варвары в Крыму. Чуфут-Кале. Пещерные...

В упомянутом регионе расположены "пещерные города" с крепостями, построенные по А.А.Васильеву и другим в эпоху Юстиниана I...

 

НЕУЖЕЛИ ОНИ ЭТО ЗНАЛИ? Пещерные города...  Кости животных в пещерах – чем питался древний человек

 

Заселение первобытным человеком. раскопки в пещере...

В пещере выделено двенадцать палеолитических слоев.
Пещерная гиена. пещерные.