Эпоха бронзы лесной полосы

Вопросы этнической истории Западной Сибири

Археологические материалы, накопленные за последние десятилетия, говорят о том, что в этнокультурном отношении Западная Сибирь издревле была много ближе Восточно-Европейской части СССР, чем Восточно-Сибирской. Это, видимо, объясняется тем, что Восточная Европа и Западная Сибирь, прежде всего их таежная и предтаежная зоны, являлись ареной формирования и последующего распада уральской языковой семьи, итогом чего было сложение финской, угорской и самодийской языковых ветвей.

В свое время В. Н. Чернецов высказал мысль, что сложение уральской языковой семьи было следствием продвижения в мезолитическую эпоху на территории, прилегающие к Уральскому хребту, южного населения—из Приаралья и, возможно, Прикаспия. Придя на север, оно ассимилировало аборигенов, результатом чего и явилось сложение уральской (протофинно- угоро-самодийской) общности (Чернецов, 1951, 1964а). Дальнейшее расселение на запад и восток привело к расширению ареала этой общности и затем к ее распаду (Чернецов, 1964а; 1973, с. 12—13). Точка зрения В. Н. Чернецова до сих пор представляется верной в своей основе и пользуется признанием в археологической среде.

Процесс распада протофинно-угоро-самоДийской общности особенно явственно прослеживается на территории Западной Сибири. Ранее уже говорилось, что с позднего неолита (а по некоторым данным — с более раннего времени) в таежном и предтаежном Обь-Иртышье существовали три разные культурные (этнические) линии преемственности, наиболее хорошо выраженные в традиционности орнаментальных комплексов: гребенчатая традиция (разделившаяся накануне эпохи бронзы на собственно гребенчатую и андроноидную), гребенчато-ямочная традиция и от- ступающе-накольчатая (отступающе-прочерченная) традиция (Косарев, 19746, 1981, с. 22).

В конце неолита гребенчатая традиция локализовалась в основном в районах, прилегающих к Уралу (стоянки Сосновый Остров, Чащиха, Нижняя Маку- ша, Дуванское 5, Честыйяг, Сортынья I и др.). По своей орнаментальной схеме восточноуральская гребенчатая керамика наиболее близка посуде волго- камского гребенчатого неолита; видимо, на поздних стадиях неолитической эпохи эти два гребенчатых ареала — приуральский и зауральский — составляли единый массив этнически родственных культур. Однако с конца неолита различия между приуральской и зауральской частями гребенчатого массива все более углубляются. Гребенчатая традиция в Приуралье развивается более консервативно. В энеолите и в начале бронзового века там распространяются памятники гаринско-борской культуры с керамикой, которая и в орнаменте, и в форме несет все основные традиционные черты, характерные для местной неолитической гребенчатой посуды.

В Зауралье гребенчатая традиция начиная с рубежа неолита и бронзового века существенно трансформируется. В южной и средней частях этого региона она развивается по линии внедрения в нее богатого и колоритного андроноидного геометризма. Можно выделить Три основных этапа развития этой (уже не просто гребенчатой, а андроноидной) орнаментальной традиции: аятский (раннебронзовыйвек), коптяковский (самусьско-сейминский период) и чер- каскульско-федоровский (андроновская эпоха). В северных районах Зауралья элементы андроноидного орнаментального комплекса не получили в это время сколько-нибудь широкого распространения. Здесь и на смежной территории Нижнего Приобья в самусь- ско-сейминскую эпоху складывается на основе традиционного гребенчатого орнамента своеобразный «сотовый» геометризм, который, хотя и вызывает отдельные андроноидные ассоциации, отличается иным принципом построения геометрических узоров (Окладников, Молодин, Волков, 1979,  I—III).

Нам представляется, что фиксируемое археологически расчлецение уральского гребенчатого массива на две разные культурные области (приуральскую и зауральскую) отражает распад финно-угорской языковой общности на две — финно-пермскую и угорскую. О. Н. Бадер относит этот распад к неолитической эпохе. Он, в частности, пишет: «Для неолитического населения камской или волго-камской, приуральской историко-культурной области устанавливается в материальной культуре преемственная связь вплоть до этнических местных культур удмуртов и коми в Прикамье и марийцев в Поволжье. Надо полагать, что в это время уже произошло разделение древнего финно-угорского языка-основы, что находит свое археологическое выражение в существовании двух различных, но родственных обширных историко-культурных областей неолита по обе стороны Уральского хребта. Волго-камскую область следует считать пермско-финской, восточноуральскую — угорской» (Бадер, 1972, с. 12).

Разделяя это высказывание в целом, мы не можем вполне согласиться со столь ранней датой разделения финно-угорского массива на финно-пермскую и угорскую этнические общности (неолит, по О. Н. Баде- ру). Думается, что это расчленение завершилось не ранее, чем в гребенчатой орнаментации керамики Восточного Зауралья оформились основы гребенчатого андроноидного геометризма, что собственно и определило этническую специфику восточноуральской области. По имеющимся археологическим данным это произошло около рубежа неолита и бронзового века. С наибольшей определенностью исследователи говорят сейчас об угорской принадлежности черкаскульской и андроновской (федоровской) культур, которые относятся ко второй половине бронзового века, когда андроноидный орнаментальный комплекс в Восточном Зауралье сложился окончательно (Чернецов, 1953а, с. 61; Сальников, 1967, с. 347, 373, 374; .Косарев, 19746, с. 150, 158, 159). В этой связи интересно, что этнографически изученный андроноидный орнаментальный комплекс Западной Сибири, наиболее выраженный в изобразительном искусстве обских угров, сопоставим не с андроновским орнаментом вообще и не с алакульским в частности, а прежде всего с орнаментальными мотивами на федоровской и черка-; скульской керамике. Что касается дифференциации восточноуральского геометризма на андроноидный (Южное и Среднее Зауралье) и «сотовый» (Северное Зауралье и Нижнее Приобье), то это хочется воспри-' нимать как свидетельство начавшейся локальной этнической расчлененности угорской общности.

Наиболее ранние памятники с керамикой, характеризующей гребенчато-ямочную орнаментальную традицию на территории Западной Сибири, относятся к концу неолита и к энеолиту. По имеющимся сейчас археологическим свидетельствам, они в это время локализовались в лесостепном и таежном Ишимо-Ир- тышье (стоянки Кокуй I, Байрык-Иска I, Екатери- нинка 1, 2, 4, Бичили, Красноярка, Лавровка, Венгерово 3, Пеньки 1, 2 и др.). В самусьско-сейминскую эпоху, когда южнотаежное и предтаежное Обь-Иртышье занимает население самусьской и кротовской культур, гребенчато-ямочный ареал смещается в глубь таежной зоны. К концу II тыс. до н. э. носители гребенчато-ямочной традиции осваивают северные районы Западной Сибири. В Нижнем Приобье и бассейне Таза Jl: П. Лашук, Л. П. Хлобыстин, Е. А. Васильев и др. нашли значительное число поселений с гребенчато-ямочной керамикой, относящейся в основном к последней трети II тыс. до н. э.

Распространение на север Западной Сибири населения с гребенчато-ямочной керамикой, видимо, привело к полному или частичному поглощению им живших здесь ранее носителей «сотового» геометризма. Не исключено, однако, что отдельные группы местного населения — потомки носителей гребенчатой традиции, теснимые пришельцами, сместились в сторону Северного Урала или Нижнего Енисея, которые еще не исследованы в археологическом отношении.

Пока нет данных, свидетельствующих о местных, западносибирских, истоках гребенчато-ямочной традиции. На уровне имеющегося материала представляется более вероятным, что гребенчато-ямочная орнаментация была принесена в Западную Сибирь из Восточной Европы, где она имела глубокие местные корни. Это произошло скорей всего на поздних этапах неолита, когда в Восточной Европе начинается отмеченный археологически массовый исход населения с гребенчато-ямочной керамикой из Волго-Ок- ского междуречья в смежные районы. Возможно, в конце неолита эта мощная миграционная волна перехлестнула Уральский хребет и распространилась на Западно-Сибирскую равнину. Произошло как бы перераспределение этнокультурных ареалов: в лесной зоне Восточной Европы в конце неолита утверждаются гаринско-борская и волосовская культуры, характеризуемые гребенчатой керамикой; одновременно здесь происходит умирание гребенчато-ямочной традиции, но она неожиданно расцветает к востоку от Урала, в Западной Сибири.

В ранее опубликованных работах высказывалось предположение, что развитие гребенчато-ямочной традиции на территории Западной Сибири характеризует процесс формирования древних самодийских групп (Косарев, 19646, 1974а). В последние годы эта точка зрения получила поддержку ряда сибирских археологов и этнографов (Посредников, 1973; Васильев В. И., 1979). Если признать правомерной мысль о связи гребенчато-ямочной орнаментальной традиции с древними самодийцами, то начало самодийского этногенеза следует искать к западу от Уральского хребта. Этому не противоречат лингвистические данные. А. П. Дульзон обратил внимание, что некоторые восточноевропейские гидронимы самодийского происхождения древнее сибирских. Исходя из этого, он присоединился к мнению тех лингвистов, которые считают что самодийцы пришли в Сибирь из Восточной Европы (Дульзон, 1961, с. 363). К такой же точке зрения, основываясь на гораздо большем топонимическом материале, пришла Э. Г. Беккер (1970, с 14— 18). Согласно исследованиям Д. В. Бубриха, самодийские языки по своей грамматической и фонетической структуре находят больше соответствий в финских языках, чем в угорских (Бубрих, 1948, с. 511). В этой связи интересно, что саамский язык обнаруживает близкие этимологические параллели в самодийских языках; это дает основание предполагать, что древние протосаамы первоначально говорили на языке, сходном с самодийским, и лишь позднее восприняли язык финнской группы (Toivonen, 1950; Хайду, 1953).

Недавно Д. А. Крайнов высказал предположение, что протофиннами в Восточной Европе были не волосовцы, как считалось ранее, а местные неолитические гребенчато-ямочники (Крайнов, 1981), которые как он полагает, приняли участие в сложении культуры текстильной керамики (бронзовый век), переросшей позднее в дьяковскую культуру (эпоха железа), финнская принадлежность которой признается практически всеми исследователями. Мы готовы согласиться с этой гипотезой, но с одной существенной поправкой: реконструируемый Д. А. Крайновым вариант этнической трансформации восточноевропейских гребенчато-ямочных культур можно признать правомерным лишь в том случае, если допустить, что в их основе лежал не протофиннский, как считает Д. А. Крайнов, а древнейший недифференцированный финно-самодийский пласт. Иначе трудно понять, почему появившиеся в позднем неолите на территории Западной Сибири носители гребенчато-ямочной орнаментальной традиции хорошо увязываются по ряду преемственных признаков с исторически известными западносибирскими самодийскими этносами.

Отступающе-накольчатая орнаментальная традиция, по имеющимся сейчас археологическим данным, сложилась ранее гребенчатой и гребенчато-ямочной. Так, в Среднем Зауралье известен ряд ранненеолити- ческих памятников с отступающе-накольчатой посудой (стоянки Евстюниха, Махтыли, Ипкуль XIII и др.), тогда как самые древние в этом районе комплексы с гребенчатой керамикой относятся к позднему неолиту (стоянки Аять, Сосновый Остров, Байрык 1Д и др.). В лесостепной Барабе отступающе-накольча- тая посуда лежит ниже гребенчато-ямочной, распространившейся здесь на рубеже неолита и бронзового века (Молодин, 1977). В низовьях Томи и Чулыма отступающе-накольчатая традиция была сменена гребенчато-ямочной лишь в конце самусьско-сейминско- го периода. Таким образом, отступающе-накольчатый орнаментальный комплекс на зауральско-западноси- бирской территории всюду выступает как автохтонный.

С распространением в Зауралье носителей гребенчатой, а в лесостепном и таежном Ишимо-Иртышье— гребенчато-ямочной орнаментации единство отступа- юще-накольчатого ареала нарушилось. В позднем неолите он состоял из двух больших изолированных островов. Один из них, западный, тяготел в основном к Среднему и Нижнему Притоболью (памятники кошкинского типа —см.: Ковалева, Варанкин, 1976), другой, восточный занимал Верхнее и отчасти Среднее Приобье (стоянки Завьялово 2, 8, Седовая Заимка 2 и др.—см.: Молодин, 1977,  I—IV). Их разделял гребенчато-ямочный ареал, локализовавшийся в это время в лесостепном и таежном Прииртышье (Петров А. И., 1980 — памятники екатерининского типа). Примерно такая же этнокультурная обстановка сохраняется в энеолите: в западной части на смену кошкинским памятникам приходят боборыкинские и липчинские, керамика которых украшалась в традиционной отступающе-накольчатой манере; в Верхнем и отчасти Среднем Приобье распространяются памятники новокусковского типа с керамикой, также продолжающей развивать в своей орнаментации отсту- пающе-накольчатые приемы выполнения узоров; на промежуточной территории, в лесостепном и таежном Прииртышье, локализовались в это время памятники байрыкского и позднего екатерининского этапов, для которых была характерна гребенчато-ямочная посуда.

При значительном внешнем сходстве западный и восточный варианты отступающе-накольчатой традиции вряд ли можно связывать с единой этнической общностью. Так, западная часть ареала уже в энеолите утратила многие традиционные черты: боборыкин- ская культура сложилась при участии сильных южных влияний, возможно, связанных с притоком в Среднее Притоболье значительных групп населения из Приаралья или Прикаспия; население липчинской культуры испытывает все усиливающееся влияние носителей гребенчатой орнаментальной традиции, что завершилось в начале бронзового века растворением их в среде аятского населения, заложившего в своем изобразительном искусстве основу андроноидного орнаментального комплекса. Эти процессы привели к тому, что в начале бронзового века западный (вос- точноуральский) вариант отступающе-накольчатой традиции прекратил свое существование.

Восточная (верхнеобская) часть отступающе-на- кольчатого ареала развивалась более традиционно. Около середины II тыс. до н. э. эта продолжающаяся линия культурной преемственности привела к сложению в низовьях Томи и Чулыма богатой и колоритной самусьской культуры, население которой осваивает и совершенствует производство бронзовых орудий тур- бинско-сейминских типов, базирующееся на алтае- саянских рудных источниках. В XIV—XIII вв. до н. э. население самусьской культуры расширило свой ареал далеко на запад, вплоть до лесостепного По- ишимья и Тюменского Притоболья, отодвинув к северу южную границу гребенчато-ямочного ареала.

В XIII в. или около рубежа XIII и XII в. до н. э. самусьская культура (общность?) на юге Западной Сибири исчезла. Большую часть территории самусь- цев заняло пришлое андроновское (федоровское) население. Видимо, основная масса самусьцев ,ушла на север, в глубинные районы Западной Сибири и рассредоточилась в пределах гребенчато-ямочного ареала. Во всяком случае, эпизодическое возрождение в дальнейшем в обь-иртышских лесостепях некоторых элементов отступающе-накольчатого (са- мусьского?) орнаментального комплекса было потом всегда связано с продвижением сюда северных таежных групп населения.

Если принять высказанную выше точку зрения о самодийской принадлежности гребенчато-ямочной орнаментальной традиции и согласиться с другими исследователями относительно угорской принадлежности гребенчатого и черкаскульско-федоровского орнаментального комплексов, то для носителей самусьской культуры остается по существу лишь один вариант этнической идентификации — связь их с предками современных кетов (ныне небольшой сибирской народности, язык которой находит многочисленные лексические соответствия в сино-тибетских языках). Многие астральные мотивы в самусьской орнаментации — разобщенные группы лучей на солярных изображениях, концентрические полуокружности, композиционная сложность астральной символики (внутреннее солнце в виде круга с крестом, заключенное в круг с лучами и обрамленное затем несколькими концентрическими окружностями, последняя из которых тоже имеет лучи — см.: Косарев, 1974а,  11— 12) и др.— удивительно напоминают астральные композиции на кетских бубнах, воспроизводящие так называемую «модель мира» (Прокофьева, 1961). Исключительное богатство и многообразие самусьской солярной символики позволяет предположить наличие в самусьской культуре каких-то юго-восточных черт. В этой связи обращает на себя внимание известная близость самусьско-ростовкинских бронз (ножей, копий с «багром», лопаток и др.) юго-восточным — карасукским и аньянским, свидетельствующая, видимо, об общих истоках самусьско-сейминской, карасукской и аньянской бронзовой металлургии и, возможно, о едином генетическом корне их носителей.

Сменив в предтаежной и южнотаежной части Обь- Иртышья самусьцев, андроновское (федоровское) население вступило в активные контакты с жившими севернее носителями гребенчато-ямочной орнаментальной традиции, в результате чего в южной части обь-иртышской тайги сложились сузгунская и елов- ская культуры; в сузгунских и еловских орнаментах явственно прослеживается сочетание элементов двух орнаментальных традиций: андроновской (федоровской) и гребенчато-ямочной. Если учесть, что большинство археологов связывают федоровцев (и черкас- кульцев) с уграми, а носителей гребенчато-ямочной традиции — с самодййцами, то сложение сузгунско- еловской общности в этническом аспекте следует воспринимать как процесс взаимодействия и смешения угорских и самодийских групп. От поздних этапов бронзового века к началу эпохи железа в южнотаежном Обь-Иртышье и лесостепном Приобье наблюдается возрастание роли самодийского (гребенчато- ямочного) этнического элемента. С продвижением сюда в переходное время от бронзового века к железному носителей северного крестово-ямочного орнаментального комплекса население этих районов стало, по всей вероятности, преимущественно самодийским.

Северная часть гребенчато-ямочного ареала не испытала сколько-нибудь существенных андроновских (федоровских) воздействий. Однако и здесь развитие гребенчато-ямочной орнаментации несколько отклонилось от традиционного пути. На поздних этапах бронзового века в орнаменты керамики северных районов Сибири все более внедряются крестовый и мелкоструйчатый штампы. Удельный вес гребенчатого штампа соответственно снижается, в результате чего гребенчато-ямочная орнаментация трансформируется здесь в струйчато-ямочную и крестово-ямоч- ную. Следует особо отметить, что оформившаяся на западносибирском севере на поздних этапах бронзового века струйчато-ямочная (хэяхинская) и кресто- во-ямочная (атлымская) орнаментация генетически близка гребенчато-ямочной, возникла на ее основе и по существу являет собой не что иное, как северный вариант развития гребенчато-ямочной орнаментальной традиции. Поэтому мы вправе рассматривать население с крестово-ямочной и струйчато-ямочной керамикой, с одной стороны, и носителей гребенчато- ямочного орнаментального комплекса, с другой стороны, в русле единой развивающейся самодийской общности.

В начале I тыс. до н. э. значительная часть этого северного населения переселяется в более южные районы Зауралья и Западной Сибири. В Свердловско- Тагильский регион и в северную часть Южного Зауралья приходит население с крестово-струйчатой посудой, оставившее здесь памятники гамаюнекой культуры. Накануне прихода гамаюнцев часть жившего здесь черкаскульско-межовского населения отодвигается на юг —в сторону Верхнего Притоболья и степного Поишимья (Зданович Г. В., 1975; Потемкина, 1976). Хотя пришедшее в предтаежное и Среднее Зауралье население с крестово-струйчатой керамикой было весьма многочисленным (судя по обилию оставленных ими памятников), оно так и не смогло преодолеть местную (в данном случае черкаскульско-ме- жовскую) линию развития. Сложившаяся здесь около VI в. до н. э. иткульская культура является прямым продолжением межовской и не содержит в своих орнаментах по существу ничего от крестово-струйча- того орнаментального комплекса. Таким образом, приход гамаюнцев — кто бы они ни были по своей этнической принадлежности — не повлиял сколько- нибудь существенно на дальнейшую этническую историю Восточного Зауралья, хотя южная граница угорского ареала в конце бронзового века, наверное, сместилась к югу (мы имеем в виду вытеснение га- маюнцами в сторону степей части черкаскульско-межовского населения).

Примерно в это же время, т. е. около рубежа бронзового и железного веков, южнотаежное и лесостепное Обь-Иртышье заняли продвинувшиеся сюда с севера носители крестово-ямочной орнаментальной традиции. Они известны по памятникам красноозер- ского типа в Среднем Прииртышье (поселения Крас- ноозерское, Инберень 5—8 и др.) и завьяловского типа в Новосибирском Приобье (поселения Завьялово 1,Ордынское I, городище Завьялово 5 и др.). Территорией их первоначального формирования было Нижнее Приобье, где на поздних этапах бронзового века на базе местных гребенчато-ямочных культур сложилась атлымская культура с характерной крестово- ямочной керамикой (Васильев Е. А., 1982). Осваивая южные районы Западной Сибири, эти северные группы частично ассимилировали сузгунское и еловское население, частично отодвинули его далее на юг — вверх по Иртышу и Оби. Черты гребенчато-ямочной орнаментации живут на верхнеобской керамике до эпохи раннего железа: чередование решетчатых поясов; параллельные ряды «жемчужин», соответствующие горизонтальным рядам ямок на гребенчато-ямоч- ной посуде; усеченный зигзаг и др. (Грязнов, 1956а,  X, XIII, XIV и др.). Скорее всего миграция на юг носителей гребенчато-ямочной (и крестово-ямочной) традиции отражает приход в верхнюю часть бассейна Оби большой группы самодийского населения.

Возможно, несколько столетий спустя имела место еще одна самодийская волна, тоже докатившаяся до Алтае-Саян. Мы имеем в виду продвижение около рубежа нашей эры из таежных районов Приобья в сторону Алтая населения кулайской культуры. Правда, к этому времени на территории Западной Сибири произошло смешение разных орнаментальных традиций, и они практически не выступают в своем «чистом» виде. Так, в орнаментации кулайской керамики присутствуют узоры, сопоставимые с федоровскими, гребенчато-ямочными и самусьскими декоративными мотивами, но определить, элементы какого орнаментального комплекса являются ведущими, практически невозможно, так как они представлены в трансформированном виде и их удельный вес в разных районах и на разных этапах кулайской культуры неоднозначен. Если согласиться с мнением В. Н. Чер- нецова, что культуры I тыс. н. э. в Нарымском Приобье, генетически связанные с кулайской, можно считать древнеселькупскими (Черйецов, 1957, с. 238), то правомерно предположить, что в составе кулайцев скорей всего преобладал самодийский этнический компонент.

Видимо, часть пришедшего на юг северного самодийского населения закрепилась в Алтае-Саянах и дожила до этнографической современности (мы имеем в виду самодийские группы, которые застал там в середине прошлого столетия М. А. Кастрен). В этой связи следует особо подчеркнуть, что традиционная точка зрения о саяно-алтайском происхождении само- дийцев не подтверждается новыми археологическими и лингвистическими данными. Факт недавнего проживания самодийцев в Алтае-Саянах не может служить свидетельством их алтае-саянского происхождения—это лишь один из этапов или эпизодов сложной, богатой миграциями истории самодийского населения. В этой связи нельзя не привести весьма остроумное замечание Д. В. Бубриха: «То обстоятельство, что Кастрен нашел на Саянах исчезающие самодийские народцы, само по себе ничего не говорит о «прародине» самоедов, как ничего не говорит о прародине финно-угров то обстоятельство, что большой финно- угорский народ, венгры, живет на Среднем Дунае» (Бубрих, 1948, с. 516-517).

К истории проблемы. В Северной Азии А. П. Окладников выделил два больших этнокультурных региона, различие между которыми особенно отчетливо прослеживается в изобразительном искусстве (Okladni- kov, 1964). Один из них —Дальний Восток (ниже Хабаровска по Амуру) и прибрежные районы Тихого океана, второй — лесные и лесостепные области Прибайкалья, Средний Енисей и Западная Сибирь. Во втором (сибирском) регионе А. П. Окладников выделил два ареала: западносибирский (от Урала до Енисея) и прибайкальский, к которому тяготеют, помимо собственно Прибайкалья, Северная Якутия, Забайкалье и отчасти Приамурье.