Славяне и их соседи в 1 тысячелетии до нашей эры

Позднезарубинецкие памятники

ИСТОРИОГРАФИЯ

Вслед за классическими памятниками зарубинецкой культуры в I в. н. э. на обширной территории от Южного Буга на западе до поречья Оскола на востоке происходит сложение нескольких локальных группировок археологических памятников, связанное с миграциями населения зарубинецкой культуры. Это группы в Южном Побужье, памятники типа Лютежа в Среднем Поднепровье, типа Почепа в Подесенье, памятники типа Картамыше- ва 2 — Терновки 2 на востоке Днепровского левобережья и в бассейне Северского Донца, а также типа Гриней, известные в Поднепровье и на Днепровском левобережье.

Территория, занимаемая позднезарубинецкими культурными группами, лишь частично (в северной части Среднего Поднепровья) совпадает с ареалом зарубинецкой культуры. На большей части этого ареала памятники, продолжающие зарубинецкие традиции, в раннеримское время неизвестны. Особенностью рассматриваемого периода, кроме того, является формирование новых культурных общностей, включающих в свой состав, помимо зарубинецких, традиции других культур: юхнов- ской (памятники типа Почепа), штрихованной керамики (памятники типа Гриней) и пшеворской (отчасти поселения типа Картамышева 2 и, возможно, группа памятников верховьев Южного Буга). Лишь поселения типа Лютежа могут считаться прямым продолжением среднеднепровского варианта зарубинецкой культуры. Монолитного археологического единства все эти группы не составляют, и основанием для объединения их в некое целое является ощущаемая в той или иной степени связь по происхождению каждой из локальных групп с зарубинецкой культурой. Именно в этом аспекте следует понимать термин «позднезарубинецкие памятники», применяемый в настоящем разделе.

Первые поселения Почепского круга были исследованы в Подесенье в 50-е годы Ф. М. Заверняевым [1954] и А. К. Амброзом [1964а]. В 60-е годы проводились раскопки позднезарубинецких памятников на Северском Донце [Митрофанова В. I., 1965. С. 190, 191], в Подесенье [Заверняев Ф. М., 1974], Среднем Поднепровье [Бидзиля В. И., Пачкова С. П., 1969; Максимов Е. В., 1969а], верховья Южного Буга [Хавлюк П. I., 1971]. В 70-е годы появились первые материалы с востока днепровского левобережья [Горюнов Е. А., 1980], и в настоящее время раскопки здесь ведутся А. М. Обломским. Всего раскопками изучено около 40 позднезарубинецких поселений и один могильник (карта 10).

К сожалению, комплексное типологическое исследование памятников позднезарубинецкого периода пока еще не проводилось, имеется лишь несколько статей, посвященных отдельным локальным группам [Амброз А. К., 1964а; Хавлюк П. I., 1975; Пронин Г. Н., 1979]. В той или иной степени позднезарубинецкие материалы использовались в более общих работах по этногенезу славян, при этом рассматривалась обычно проблема соотношения этого круга древностей с зарубинецкой культурой и его место в сложении культур позднеримского времени (черняховской и киевской).

Среди всех выдвинутых концепций можно условно выделить два основных направления. Первая группа исследователей считает, что зарубинецкая культура не исчезла бесследно, а положила основу формирования ряда археологических общностей лесостепи и юга лесной зоны позднеримского периода и раннего средневековья. В этом случае делается упор на типологическое сходство позднезарубинецких памятников с собственно зарубинецкими, а сами они рассматриваются как переходные от зарубинецкой культуры к киевской [Третьяков П. Н., 1982. С. 57-83; Даниленко В. М., 1976. С. 69; Кравченко Н. М., Гороховский Е. Л., 1979. С. 52—62] или даже в качестве локальных вариантов зарубинецкой культуры [Поболь Л. Д., 1973. С. 21-23; Максимов Е. В., 1982. С. 9, 10].

Противоположная точка зрения была высказана Ю. В. Кухаренко [1964. С. 6, 7]. По его мнению, зарубинецкая культура не имеет преемников На территории Восточной Европы, а ее развитие внезапно обрывается. Хотя концепция Ю. В. Кухаренко и не нашла в дальнейшем прямых последователей, она оказала значительное влияние на становление теории волыно-полесского белого пятна, предложенной в статьях Д. А. Мачинского [1976, С. 92—95] и М. Б. Щукина [19766. С. 77, 78]. Суть ее сводится к следующему. Зарубинецкая культура прекращает свое существование в достаточно короткий период времени: не позже середины — конца I в. н. э. Большую часть ее территории, вплоть до появления памятников типа Корчак, занимает «белое пятно» или «зона археологической пустоты». Возможно, именно в этой зоне продолжается развитие зарубинецкой культуры [Щукин М. Б., 1976. С. 78], вероятно, именно здесь нужно искать археологические материалы, оставленные предками славян [Мачинский Д. А., 1976. С. 94, 95], однако пока она не заполнена древностями римского времени. Относительно позднезарубинецких памятников Д. А. Мачинский и М. Б. Шукин высказываются осторожно: они не отрицают их связь с зарубинецкой культурой, но в то же время указывают, что это новое археологическое явление [Мачинский Д. А., 1976. С. 94; Щукин М. Б., 19796. С. 69]. В 1979 г. М. Б. Шукин ввел в научный обиход понятие «взрывообразного» распада зарубинецкой культуры [Щукин М. Б., 19796. С. 74]. В связи с этим М. Б. Щукин называет рассматриваемые древности «постзарубинецкими» и предлагает ввести понятие «горизонт Ра хны—Лютеж—Почеп» как специфическое археологическое явление, отражающее эпоху массовых миграций.

Кроме отсутствия обобщающих работ, причина столь явных противоречий во взглядах на позднезарубинецкие древности заключается в пока еще слабой их археологической изученности. Несмотря на сравнительно большое количество раскопанных памятников, материала на них найдено еще довольно мало. Почти совершенно не известен позднезарубинецкий погребальный обряд: раскопан только один могильник. Достаточно приблизительны по этой причине сведения о хронологии и территориальных границах культурных групп. В данном разделе ставится задача очертить территорию распространения позднезару- бинецких памятников, показать механизм формирования каждой из локальных общностей* рассмотреть их хронологическое и типологическое соотношение с зарубинецкой культурой. Выводы по этим вопросам не окончательны: необходимо дальнейшее изучение позднезарубинецких поселений и прежде всего могильников, а также полные публикации уже имеющихся материалов.

Освещение многих вопросов, касающихся позднезарубинецких памятников, неразрывно связано с выяснением характера и времени процессов, происходивших на завершающем этапе развития зарубинецкой культуры. Кризис зарубинецкой культуры — событие (или цепь событий), существенно изменившее этнокультурную карту Восточной Европы, выражается в следующем: прекращение функционирования в течение узкого хронологического периода всех зарубинецких могильников и почти всех поселений, исчезновение городищ; массовые миграции зарубинецкого населения со своих исконных территорий в различных направлениях; изменение топографии памятников. Практически все зарубинецкие поселения Поднепровья расположены довольно высоко над уровнем водного источника и занимают участки коренных берегов рек. Позднезарубинецкие селища, за редким исключением, находятся значительно ниже: на первой надпойменной террасе, на разнообразных невысоких останцах в пойме, изредка даже на ныне заливаемых в половодье территориях. На позднезарубинецких памятниках меняется классический набор зарубинецкой керамики: вместо лощеных горшков распространяются грубые лепные, среди которых появляются новые формы, обнаруживающие сходство с керамикой более западных (возможно, пшеворских) и северных культурных групп; отмечаются новые особенности в деталях конструкции жилищ и в погребальном обряде.

Распад зарубинецкой культуры знаменует собой ломку старой археологической структуры и возникновение новой, поэтому он служит хронологическим рубежом, отделяющим «классические» зарубинецкие памятники от позднезарубинецких. Соответственно период времени, который охватывает зтот процесс, может быть определен путем сопоставления наиболее поздних датирующих вещей из классических зарубинецких комплексов с наиболее ранними из числа происходящих с позднезарубинецких селищ.

Вопрос о времени финала зарубинецких памятников Припятского Полесья рассмотрен в специально посвященной этой проблеме работе К. В. Каспаро- вой [19766]. Проанализировав набор наиболее поздних фибул из классических могильников региона, К. В. Каспарова пришла к выводу, что он представлен типами («воинскими» одночленными фибулами с прогнутым корпусом и рамчатой ножкой и т. д.;  XII, 36, 37, 39,40), которые по хронологической шкале Средней Европы (заруби нецкие фибулы непосредственно сопоставлялись с пшеворскими и ок- сывскими) не выходят за пределы рубежа третьей фазы позднего Латена и начала раннеримского периода, этапа 1В, что соответствует приблизительно середине I в. н. э., а также фибулами с треугольным щитком на ножке, поздние экземпляры которых по находкам в зарубинецких комплексах относятся к этому же времени [Каспарова К. В., 19766. С. 135- 139]. Всего лишь одпа фибула (типа А68) относится к несколько более позднему периоду [Каспарова К. В., 19766. С. 139], но она происходит из культурного слоя могильника Отвержичи [Кухарен- ко Ю. В., 1961. С. 26.  10, 16], а не из закрытого комплекса, поэтому ее связь с собственно зарубинец- кими материалами остается под сомнением. Так или ипаче, основная масса зарубинецких памятников Полесья прекращает свое существование не позже финала третьей фазы позднего Латена (около середи ны I в. н. э.).

Группа поздних датирующих вещей верхнеднепровского варианта зарубинецкой культуры представлена «воинскими одночленными» фибулами — варианты П/Р и О по модифицированной классификации Ю. В. Кухаренко [Обломский А. М., 19836. С. 106, 107.  3], фибулами с рамчатой ножкой варианта Н ( XII, 23—26), которые происходят преимущественно из погребений Чаплинского могильника [Кухаренко Ю. В., 19596; Поболь Л. Д., 1973], а также с некоторых городищ — Милоград [Мельниковская О. Н., 1967.  31, 15, 16], Чаплин [Поболь Л. Д., 1971.  20; 23]. В погребении 152 Чаплина найдена фибула варианта С по Ю. В. Кухаренко ( XII, 27), или «щипцовая» по А. К. Амброзу [1966. С. 28]. Экземпляр из Чаплина уникален, точных аналогий ему неизвестно. По профилировке корпуса и форме приемника Ю. В. Кухаренко сопоставил эту фибулу с позднелатенскими варианта Н ( XII, 9, 23) и датировал ее I в. п. э. [Кухаренко Ю. В., 1964. С. 53]. В Чаплинском могильнике обнаружены две подвязные фибулы варианта Ф ( XII, 22), одна из которых встречена с фибулой варианта П/Р [Кухаренко Ю. В., 19596.  VI, 10, 11], следовательно, оба варианта фибул должны синхронизироваться. Дополнительным подтверждением их одновременности служат черты типологического сходства в профилировке верхнеднепровских подвязных и некоторых «воинских» одночленных фибул [Амброз А. К., 1966. С. 57]. С фибулами вариантов Н, О и П/Р частично синхронизируются фибулы варианта М с рамчатой ножкой ( XII, 25) и варианта Д среднела те некой схемы, для которых на основе сопоставления их со среднеевропейскими прототипами допустим более ранний период возникновения, чем у «воинских» или рамчатых с прогнутым корпусом [Обломский А. М., 19836. С. 118]. Итак, основная масса поздних зарубинецких фибул Верхнего Поднепровья представлена или теми же типами, что и в Припятском Полесье («воинские» вариантов П/Р и О, рамчатые варианта Н), существовавшими только в пределах третьей фазы позднего Латена [Обломский А. М., 19836. С. 118, 119], или серией полностью или частично синхронных им изделий. В целом, как и в Полесье, этот набор не переживает финала позднего Латена: находки раннеримских фибул на зарубинецких памятниках не отмечены. П. Н. Третьяков высказал мнение об относительно более поздней дате Чаплинского городища. По его представлению, некоторые объекты поселепия доживают до периода возникновения Черняховской культуры, т. е. минимум до III в. н. э. В качестве основного аргумента П. Н. Третьяков привел находку обломка серолощеного гончарного кувшина, который он интерпретировал как черняховский [Третьяков П. Н., 1959. С. 151; 1966.  62]. К сожалению, опубликованная им реконструкция формы сосуда схематична. Кроме Черняховских кувшинов, подобный ребристый бочок и выступ на шейке имеют некоторые античные сероглиняные сосуды [Гудко- ва А. В., 1979.  5, 4], а также близкие им по форме липицкие [Цигилик В. М., 1975.  44, 6, 9], которые могут датироваться и более ранним временем, чем Черняховские. Проведенный А. М. 06- ломским анализ зарубинецкой керамики Чаплинского городища показал почти полное сходство ее с сосудами второй-третьей фаз Чаплинского могильника [Обломский А. М., 1983а. С. 14, 15], поэтому нет достаточных оснований для датировки зарубинецко- го слоя Чаплинского городища более поздним временем по сравнению с могильником.

Вопрос о верхней дате зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья рассматривался в ряде работ М. Б. Щукина, который в результате анализа датирующих вещей пришел к выводу, что зарубинецкие памятники среднеднепровского варианта, как и других регионов этой культуры, не переживают рубеж позднего Латена и римского времени [Щукин М. Б., • 1972а. С. 51, 52; 19796. С. 68]. Из погребений классических зарубинецких могильников, а также с поселений происходят фибулы вариантов П/Р — Пироговский могильник [ Кубышев А. И., Максимов Е. В., 1969.  4, Л; Кубишев А. I., 1976.  3, 7], могильник Дедов Шпиль [Максимов Е. В., 1982. С. 104.  XIX, 16], городище Монастырек, а также фибулы вариантов Н ( XII, 9) — городище Сахновка [Довженок В. И., Линка Н. В., 1959.  2, 4], М — Пироговский могильник [Кубишев А. I., 1976. С. 39.  3, £], третьего и четвертого вариантов с треугольным щитком на ножке ( XII, 7, 10) — Корчеватовский и Пироговский могильники [Самойловский И. М., 1959.  VIII, 111, 119; IX, 253, 254, 264; Кубышев А. И., Максимов Е. В., 1969.  4, 2, 8, 11; Кубишев А. I., 1976.  3, 3, 7], Д — городище Ходосовка и ГЗ — Корчеватое [Самойловский И. М., 1959.  VIII, 113], Витачев [Куза А. В., Кубишев А. I., 1971.  2, 6— 8], городища Пилипенкова Гора [Максимов Е. В., 1972.  XX, 4], Бабина Гора. Все эти фибулы синхронизируются с предыдущими в рамках третьей фазы позднего Латена [Обломский А. М., 19836. С. 118, 119]. К началу I в. н. э. М. Б. Шукин относит и единственное узко датированное зарубинец- кое классическое погребение 3 могильника Субботов [Шукин М. Б., 1972а. С. 50]. В литературе существует мнение о более поздней, чем у остальных зарубинецких памятников, конечной дате могильника Де- вич-Гора у с. Триполье [Кравченко Н. М., Гороховский Е. Л., 1979. С. 55, 56; Циндровська J1. О., 1984. С. 88]. Хотя стратиграфия памятника, к сожалению, не до конца еще ясна, тот набор поздних датирующих вещей, который происходит из погребе ний и культурного слоя могильника, а также из «ритуального комплекса» (постройка и яма 5), вполне укладывается в рамки хронологии классического зарубинецкого периода: фибулы вариантов П/Р, Н, Ф, а также четвертого варианта с треугольным щитком на ножке [Циндровська J1. О., 1984.  4, 6—8, 10—12]. Стеклянная античная фиала из ямы 5 но многочисленным аналогиям датируется 1 в. н. э. причем преимущественно первой его половиной [Ку- нина Н. 3., Сорокина Н. П., 1972. С. 154.  5, 11; Сорокина Н. П., Гущина И. И., 1980. С. 97], т. е. также не подтверждает предположения о более поздней дате Девич-Горы. По-видимому, мнение М. Б. Щукина справедливо: финал среднеднепров- ского варианта зарубинецкой культуры наступает тогда же, когда прекращают свое существование зарубинецкие памятники Полесья и Верхнего Поднепровья, т. е. не позже конца латенского периода.

Абсолютную дату этого рубежа К. В. Каспарова [19766] и М. Б. Щукин [19796] относят по пшеворской хронологической шкале к 40-м годам нашей эры. Для Среднего Поднепровья возможна и более поздняя дата. А. М. Обломский по наблюдениям за распространением острореберных мисок с прямым венчиком, подражающих античным краснолаковым прототипам, определяет время финала среднеднепров- ского варианта зарубинецкой культуры в рамках третьей четверти I в. н. э. [Обломский А. М., 1987]. Проблема абсолютной хронологии периода распада зарубинецкой культуры, тем не менее, еще далека от окончательного решения в силу ряда источниковедческих причин и в первую очередь слабой разработанности датирующего материала Северного Причерноморья, который позволил бы скорректировать даты среднеевропейских украшений для Восточной Европы.

Датирующие вещи с позднезарубинецких памятников имеют, как и зарубинецкие фибулы, преимущественно среднеевропейское происхождение. Они приведены в  XII. Здесь же помещены более или менее узко датируемые античные импортные украшения, а также некоторые местные изделия, продолжающие в какой-то степени развитие европейских традиций («почепские» фибулы). Подробно они будут рассматриваться в соответствующих разделах по каждой из локальных групн памятников отдельно. В целом на памятниках позднезарубинец- кого этапа представлены изделия периодов Bi и Вг (вторая половина I — до третьей четверти II в. н. э.) и некоторые, возможно, более поздние (вещи с эмалью, сильнопрофилированная фибула из Вовков;  XII, 2). Почепские поселения Подесенья дают серию и более ранних фибул: вариантов П/Р и Ф ( XII, 32). Таким образом, позднезарубинецкие памятники, большинство из которых расположено за пределами зарубинецкой культуры, смыкаются с классическими зарубинецкими по хронологии: они возникают в конце позднего Латена или в самом начале раннеримского периода и существуют в течение всего раннеримского времени. Их появление совпадает с распадом зарубинецкой культуры, который происходит в конце позднего Латена — начале ран неримского периода. Приблизительно в это время совершаются миграции, приведшие к образованию позднезарубинецких культурных групп.

Причины, вызвавшие распад зарубинецкой культуры, не до конца ясны. Ю. В. Кухаренко [1961. С. 19] выдвинул предположение, что зарубинецкие племена уходят из Полесья под нажимом готов. Однако после уточнения хронологии готских могильников типа Дитиничи—Брест-Тришин, выяснилось, что между временем прекращения существования зарубинецких памятников и приходом готов наблюдается хронологический разрыв: наиболее ранние вельбар- ские могильники в Полесье относятся к концу II в. н. э. [Щукин М. Б., 19796. С. 80; Козак Д. Н, 19856. С. 71 — 73]. По мнению М. Б. Щукина, отток зарубинецкого населения из Среднего Подненровья происходит в результате нашествия сармат [Шукин М. Б., 1972а. С. 52]. Впоследствии та же идея прозвучала в работах П. Н. Третьякова [1982. С. 57, 58] и Е. В. Максимова [1972. С. 77, 78]. Однако эта концепция не объясняет двух явлений, которые сопутствуют кризису зарубинецкой культуры. Если сарматские набеги могли вызывать запустение Среднего Поднепровья, то прекращение существования зарубинецких памятников Полесья и Верхнего Поднепровья имеет какие-то иные причины: сарматское проникновение сюда не зафиксировано. Не объяснимо также, почему в период максимальной военной опасности зарубинецкое население, оставшееся в Среднем. Поднепровье, отказывается от возведения мощных крепостей на мысах коренного берега и переходит на открытые «пойменные» селища, легко доступные при любом вторжении. Очевидно, в распаде зарубинецкой культуры какую-то роль играли и внутренние явления, видимо, экологического или климатического свойства: ведь изменение микротопографии поселений свидетельствует о поиске новых форм хозяйства, более продуктивных, чем употреблявшиеся ранее. В качестве одной из возможных причин кризиса М. Б. Шукин называет эпидемию [Шукин М. Б., 19796. С. 74]. Таким образом, современная наука не может дать единого исчерпывающего объяснения распада зарубинецкой культуры, а только фиксирует этот процесс.

Ниже рассматриваются конкретные культурные группы позднезарубинецких памятников. Набор форм сосудов и типы жилищ, служащие этнографическим критерием выделения, реконструированы по данным раскопок. Материалы разведок, за редким исключением, в расчет не принимаются, поскольку их, как правило, трудно соотнести с каким-то конкретным типом памятников из-за отрывочности информации.