УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как мы убедились, привлечение устных источников и их отображений в письменных памятниках способствует уяснению ряда важных фактов и обстоятельств истории и предыстории Новгорода и Новгородской земли. Археологическое исследование Новгорода, подарившее науке более полувека назад неизвестные прежде массовые источники письменности — берестяные грамоты, позднее обогатило фонд достоверных источников подтверждением аутентичности уникальных сведений Новгородской Иоакимовской летописи. В начале ее текста упомянуто об авторстве «святителя Иоакима», под которым естественно подразумевать первого епископа Новгорода, умершего в 1030 г.

Сама эта рукопись не сохранилась, но есть обширные выписки в труде В. Н. Татищева. О достоверности их велась дискуссия на протяжении двух с половиной веков, причем наибольшее внимание привлекало обширное повествование о крещении жителей Новгорода. Оно предстает как фиксация устного рассказа участника событий и по содержанию не имеет аналогов в других источниках. Описанные здесь драматические факты конца X в. должны были оставить существенные следы на территории города. Тогдашняя топография Новгорода археологами теперь выяснена, следы эти обнаружены, и реконструирована на их основе реальная картина происходившего. Она соответствует тому, что передал составитель Иоакимовской летописи. Результаты были подробно сообщены в работе исследовавшего данный вопрос и руководившего самими раскопками В. Л. Янина.

Плодоносность этого научного факта вышла далеко за пределы изучения христианизации Новгородской земли. Изменилось преобладавшее прежде скептическое отношение к Новгородской Иоакимовской летописи вообще и причастности к ее первоначальному тексту первого новгородского епископа. Встал вопрос об источниках этого памятника, потребовавший обращения к фольклористике. Даже основанное на впечатлениях очевидца повествование о крещении новгородцев содержит отсылки к фольклорным источникам, а более существенно они привлечены в известиях этой летописи о событиях более ранних. Свидетелем их епископ Иоаким не был, но составитель мог воспользоваться устными рассказами и даже историческими песнями, которые упомянуты в Иоакимовской летописи при описании этих ранних событий.

Вместе с тем очевидно, что известия своего первоначального текста летопись, дошедшая до Татищева уже только в рукописи XVII в., уснастила, соответственно моде позднейшего времени, плодами сочинительства, основанного на этимологических догадках. Они находятся в ее вводной части, которая, однако, опиралась на фольклорные источники. Поэтому, за вычетом « наивных этимологий» и связанных с ними домыслов, нет причин отказывать в доверии этому памятнику, о чем справедливо писал еще П. А. Лавровский почти полтора века назад в обстоятельном разборе Иоакимовской летописи. Здравая оценка этого источника тогда же была высказана С. М. Соловьевым. Позднее о нем писал А. А. Шахматов, рассматривавший летопись епископа Иоакима Корсунянина как древнейший этап новгородского летописания. Но, к сожалению, эти суждения крупнейших специалистов почти не привлекали внимания недавних историков и нсточниковедов.

Новгородская Иоакимовская летопись, доверие к которой было восстановлено археологической проверкой, осуществленной В. Л. Яниным, сообщает об эпических предках Гостомысла. В ней говорится о 14 поколениях. Согласно подсчетам, исходя из средней продолжительности одного правления (25 лет), упоминаемый этой летописью князь Владимир (одноименный хорошо известному Владимиру Святославичу Киевскому) управлял предками новгородцев в первой половине V в. Иоакимовская летопись не содержит конкретных фактов правления древнего Владимира, говорится только об обширности подвластных ему земель и обстоятельствах, при которых законно установилось его главенство. Однако степень внимания, уделенного в весьма сжатом вводном ее повествовании именно этому князю (после которого 8 поколений правителей Руси не названы по именам), свидетельствует, что княжение древнего Владимира осознавалось как этап чрезвычайной значимости либо самим составителем протографа попавшего к Татищеву текста, либо его основным источником об этом периоде.

О короле Руси Владимире и о его родственнике витязе Илье говорится в основанной на древнегерманском эпосе саге о Тидреке Бернском, где речь идет о походах Аттилы в V в. Видная роль отведена русскому витязю Илье и в германской поэме «Ортнит», основанной на устном эпосе и зафиксированной несколько ранее Тидрексаги, но имеющей с ней и других общих персонажей в связи с тем, что оба памятника отображали одну историческую эпоху. Сведения Тидрексаги, согласуясь в основном с данными Иоакимовской летописи, расширили их описаниями шедших с переменным успехом оборонительных войн Владимира. Сколько-нибудь четко выделить в саге историческую правду из эпического вымысла, конечно, невозможно. Но вместе с тем невозможно объяснить случайностью существенные совпадения независимых друг от друга источников.

Недавно было установлено в результате сплошного обследования всех основных собраний былин, что их сказители XVII—XX вв. почти никогда не называли былинного князя «Владимир Святославич». Отчество либо опускалось, либо — особенно в самых ранних записях — имело форму «Всеславич» или «Сеславнч». Теперь напечатана прямо связанная с этим вопросом работа А. Н. Веселовского, которую сам он не успел издать. Здесь среди прочего анализируются сведения Тидрексаги, относящиеся к эпической генеалогии ее русских персонажей. В результате детального разбора с привлечением сравнительных данных Веселовский пришел к заключению, что имя Владимирова отца в саге представляет собой видоизмененный древнегерманский эквивалент славянского имени Всеслав. Выясняется, что былинному князю Владимиру Всеслави- чу соответствует Владимир Всеславич, при котором Русь подвергалась нашествиям гуннов, а былинному Илье — герой сражений с гуннами и готами. Приурочение же в былинах именно к Владимиру Всеславичу эпического противостояния вражеским нашествиям, по масштабам своим не имеющим достаточных аналогий в княжение Владимира Святого или Владимира Мономаха, но и вполне сопоставимым с описанными в Тидрексаге, побуждает признать их теми событиями, какие составляли первоначальную историческую основу центрального былинного цикла.

Продолжающее бытовать среди части историков представление о завоевании Новгородской земли скандинавами оказывается в противоречии не только с прямым смыслом «Повести временных лет». Дошедшее в устной традиции предание ясно повествовало о добровольном соглашении с Рюриком. Оно позволяет признать договорные отношения Новгорода с князьями исконным обычаем, а не только результатом политического конфликта XII в.

Само же обращение именно к Рюрику объясняется на основе фольклорных источников, дошедших в рукописной передаче, причинами династического характера: Рюрик по матери был внуком управлявшего ильменскими славянами Гостомысла, являясь наполовину славянином, наполовину датчанином. Его датское происхождение из династии Скьолдунгов выяснено давно, славянское происхождение следует из текста Новгородской Иоакимовской летописи, которая пересказывает устное предание. Династические браки между представителями владетельных семей Дании и прибалтийских славян в эту эпоху засвидетельствованы западноевропейскими хрониками. Политической основой являлись союзные отношения в противостоянии натиску общих противников. Управлявший бодричами Гостомысл был естественным союзником датчан в сопротивлении Каролингам. Отображенная в хрониках устная традиция связывала его сопротивление их экспансии и в качестве правителя славянского острова Руяна, расположенного по соседству с владениями бодричей.

Гостомысл, очевидно, возглавил прибывавших в Приильменье с запада переселенцев — главным образом из племенного союза бодричей и с острова Руяна. Воспоминания об этом острове как языческом религиозном центре отобразились в разных жанрах восточнославянского фольклора. Данные фольклора, топонимики, этнографии, языка, археологии свидетельствуют, что славянское население Новгородской земли в значительной степени было потомками переселенцев с южного побережья Балтики. Эту миграцию справедливо объясняют давлением со стороны Каролингов, а оно активизировалось как раз в IX столетии и направлено было, в частности, именно на владения Гостомысла. Уже высказывавшееся в археологической литературе мнение об имевших место в то время союзных отношениях между славянами Приильменья и славянами Прибалтики получает подтверждение в совокупности материалов фольклора и письменности, связанных с деятельностью Гостомысла.

Дошедшие до собирателей фольклора в устной традиции предания о его погребении на Волотовом поле под Новгородом, согласующиеся с известиями древнерусских письменных памятников, позволяют уточнить и откорректировать данные некоторых немецких хроник. Соотно- симостью сведений о Гостомысле в фольклоре, в обязанной фольклору Иоакимовской летописи, в Новгородской 1-й летописи и в латинских анналах IX—XII вв. подтверждается его историчность.

Исторический Добрыня, игравший важную роль в правлении своего племянника, крестившего Русь князя Владимира Святославича, и своей деятельностью оставивший существенный след в истории Древней Руси, — герой нескольких былин. Две из них, несомненно, соотносятся с историей Новгорода, хотя в одной из этих былин на историческую основу ее сюжета наслоился мифологический мотив.

Крупнейшие исследователи русского эпоса давно увидели в основе былины «Добрыня и Змей» события, зафиксированные Новгородской Иоакимовской летописью, и именно ее подробное повествование о крещении Новгорода считали древнейшим свидетельством историчности сюжетного ядра былины, которое осложнено мифологическим мотивом борьбы героя со змеем. В сравнительно недавней историографии былины косвенно отражалось бытовавшее тогда скептическое отношение к Иоакимовской летописи, и основу искали в фактах борьбы со степняками. Обнаруживается, что былина, винимо, действительно отразила и эпизоды биографии исторического Добрыни до принятия христианства. Но драматические события, породившие устный источник Новгородской Иоакимовской летописи, обусловили формирование былины, дошедшей до собирателей в ее окончательных версиях, где победа героя над змеем символизирует победу христианства над язычеством. Исходным фактом, побудившим слагателей былины использовать мотив змееборства, явилось зафиксированное подробно в Иоакимовской летописи ожесточенное сопротивление принятию христианства со стороны значительной части населения древнего Новгорода. Аналогов этому неизвестно при крещении Киева и других городов Русской земли. Естественным объяснением являются причины переселения бодричей и руян из прибалтийских земель: там внедрение христианства сочеталось с военным и политическим наступлением Каролингов, означавшим для славян полную утрату суверенитета и самобытности, а в конечном счете — онемечивание и порабощение. У балтийских славян выработался «иммунитет» по отношению к христианизации, с которым столкнулись в Новгороде епископ Иоаким, Добрыня и другие посланцы князя Владимира. Созданная в новгородских пределах и здесь закрепившаяся в массовом устном репертуаре, эта былина, однако, доказывает, насколько прочно со временем утвердилось в народном сознании Новгородской земли позитивное отношение к христианству.

Вторая из наиболее популярных былин о Добрыне, тоже созданная на Новгородской земле и здесь записанная более сотни раз, не испытала наслоений мифологических мотивов и прямо восходит к преданию, дважды отобразившемуся в раннем летописании — кратко в «Повести временных лет» и более полно в Лаврентьевской летописи под 1127 г. Это былина о женитьбе князя Владимира, г де ясно проведена идея государственной значимости исходного факта. Добрыня побеждает войско князя, дочь которого идет за Владимира только в результате военных действий, так как отец ее, согласно вариантам былины, оскорбил жениха намеками на его будто бы низкое происхождение и отказал в сватовстве Добрыни. Исходное событие — женитьба Владимира на полоцкой княжне Рогнеде при активном содействии исторического Добрыни после военной победы над ее отцом, подчинение при этом Полоцкого княжества и ослабление позиций будущего конкурента Владимира в борьбе за великокняжеский стол — даже в эпическом осмыслении — на протяжении 10 веков оказывалось устойчивым зерном, отобразившим верно понятую сущность столь значимых тогда исторических фактов.

Таким образом, древнейшие из былин, несомненно отразивших события истории Новгорода в X в., связаны с князем Владимиром Святым, к правлению которого еще в Новгороде приурочивается историческая основа былины «Добрыня-сват», а к последовавшему уже в бытность его великим князем киевским крещению Новгорода — основа былины «Добрыия-змееборец». Хотя о Новгороде в дошедших до нас вариантах этих былин прямо не говорится, из содержания ясно, что возникли они около 10 столетий назад в среде творцов новгородского эпоса.

Непосредственно относится к Новгороду и содержание двух былин, историческая основа которых — события, происходившие столетием позже. Обе они вполне определенно связаны с деятельностью князя Владимира Мономаха, который оправданно воспринимается наукой как второй исторический прототип былинного князя Владимира — Красное Солнышко. В этих былинах эпический образ бессменного владыки Русской земли еще не оттеснил отзвуки исторической реальности.

Бьшина, озаглавленная ее сказителями «Князь Глеб Володьевич», отправным фактом имеет поход на Херсонес в 1077 г. новгородского князя Глеба Святославича и помогавшего ему еще молодого тогда Владимира Всеволодовича. Имя главного героя былины — результат слияния в длительной изустной передаче имен двух князей, возглавлявших поход 1077 г. На устное произведение о нем наслоились отзвуки воспоминаний об аналогичных событиях, что представляет собой обычное явление в эпической традиции. В данном случае такими событиями были более ранний поход на Херсонес Владимира Святославича и более поздний поход Владимира Мономаха в 1095 г. Поход, предпринятый князьями Глебом и Владимиром в ответ на просьбу византийского императора, обращенную к их сюзерену — великому князю киевскому, трактуется былиной как результат просьбы русских купцов, несправедливо задержанных и ограбленных властями Херсонеса. Там в то время действительно практиковались непомерные таможенные поборы, с чем и был реально связан поход 1095 г. Исторический смысл былины ясен даже после обрастания ее фабулы сказочными подробностями: стремление новгородцев обезопасить свою торговлю за рубежом, которое, очевидно, лежало и в основе готовности предпринять поход 1077 г., хотя об этом в письменных источниках прямых сведений не сохранилось.

Более распространенная былина «Ставр Годинович», как оказалось, соотносится с целым рядом письменных источников: Новгородская 1-я летопись сообщает, что в 1118 г. княживший в Киеве Владимир Мономах разгневался на новгородского сотского Ставра и заточил его. Новгородская берестяная грамота № 613, датируемая концом XI—первой третью XII в., содержит начало письма, обращенного к Ставру, а фа- мота № 954, первой четверти XII в., помогает разъяснить причины его заточения. В Софийском соборе Киева есть граффити с автографом Ставра Городятинича (почерк XI—XII вв.). Но основное содержание дошедшей до нас былины — не обстоятельства заточения Ставра, а его освобождение женой, повествование о котором основано на использовании сказочных мотивов, имеющих параллели в фольклоре других народов. Исследователи былины отмечали проявление в ней оппозиционности по отношению к киевским князьям со стороны новгородцев, которые добивались, чтобы их не вызывали для суда в Киев (как поступил в данном случае Мономах). Стремление оградить себя от княжеского самоуправства было характерно для эпохи, предшествовавшей политическому перевороту 1136 г., но сохраняло актуальность и позже, благодаря чему былина прочно вошла в устный репертуар сказителей Новгородской земли.

Века экономического и политического расцвета Новгорода были и периодом расцвета устного эпоса. К этому времени относится сложение двух циклов особенно знаменитых новгородских былин — о Садко и о Василии Буслаевиче. Старшие новгородские летописи сообщают, что в 1167 г. Сотко Сытинич заложил в Детинце каменную церковь святых Бориса и Глеба, а согласно былине Садко построил в Новгороде церковь Николы (в некоторых вариантах названы другие церкви). Новгородские летописи XVII в. именуют строителя церкви Бориса и Глеба «Сотко богатой» — аналогично былине. В Никоновской летописи и некоторых поздних летописях Новгорода есть известие о смерти «посадника Васьки Буславича» в 1171 г. Исследователи давно пришли к выводу, что оно навеяно фольклорным источником: старшие новгородские летописи имени с подобным отчеством не упоминают, нет его и в списках новгородских посадников.

Несмотря на позднейшие изменения, внесшие много сказочного в былины о Садко и породившие несколько смысловых неясностей, темных мест в былинах о Василии Буслаевиче, и там и тут достоверно переданы многие характерные черты социального быта Новгорода в XII— XV вв.: заклады, братчины, набор дружины молодым боярином, бой на Волховском мосту, вызванный борьбой за власть, огромный размах торговли, паломничества в Святую землю — все это, как и многое другое, ярче и полнее отобразило реальную жизнь древнего Новгорода, чем несколько схематизированные порой картины древнего Киева в былинах о подвигах его богатырей.

Выдающаяся роль Новгорода выразилась и в сохранении многих неновгородских по происхождению произведений героического эпоса. Эпос Киевской Руси дошел до нас, будучи циклизован и переработан в пределах Руси Новгородской. Оформление этих былин принадлежит уже Новгородской земле, в пользу чего говорит и их традиционное начало: «Во стольном городе во Киеве...», поскольку в самом Киеве и на Киевщине такой зачин оказался бы излишним; в былинах, где место действия — Новгород, аналогичного зачина о Новгороде обычно нет. По- видимому, циклизация и переработка в основном завершилась в период борьбы Новгорода с Москвой, т. е. в XIV—XV вв.

Но уже в XIV в. Новгород не остался в стороне от организованного Москвой общерусского противостояния нашествию войск Мамая. Этот важный факт не попал в летописи того времени из-за наступившего вскоре после 1380 г. особенно резкого обострения отношении между Москвой и Новгородом. Но устное Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому отразилось многократно в письменных памятниках более позднего времени, цитировалось в пространных выдержках, а до того взаимодействовало с Задонщиной. Достоверность основного содержания этого устного произведения подтверждена записью в древнем синодике, где содержится поминание новгородцев, павших на Дону при великом князе Дмитрии Ивановиче, и возведением тогда в Новгороде посвященных знаменательному событию храмов.

На Новгородской земле создавались и былины, прямо не связанные с историей Новгорода, но представлявшие собой эпические переосмысления громких исторических событий XIV столегия — 1378, 1380 и 1382 гг. (битва на р. Воже, Куликовская битва, нашествие Тохтамыша). Сложение этих былин в XV в. представляло собой не новотворчество. Это было воссоздание «на старой основе», но с применением новых «строительных материалов» древних былин, отзывавшихся на борьбу против вражеских нашествий на протяжении многих веков. Характерны некоторые особенности этих обновленных былин. Предводитель разгромленного татарского войска нередко назван Мамаем, а сама битва — Мамаевым побоищем. Название Куликова поля прочно вошло в былинный эпос. Однако богатыри избавляют от нашествия полчищ Мамая не Москву. Русский князь везде сохраняет имя Владимир. В былинах, посвященных разгрому татар, нет имен московских великих князей или их воевод. Возглавляет победоносное войско почти всегда Илья Муромец, причем нередко описывается собирание им перед боем русских богатырей, подробно перечисляемых былиной.

Кроме имен, в эпосе широко распространенных и возводимых еще к домонгольской Руси (Добрыня, Алеша, Дунай, Потык, Михаил Игнатьевич), а также нескольких более или менее редких, почти непременно бывают названы персонажи «новгородского происхождения». Это прежде всего Самсон, историческим прототипом которого не без оснований принято считать новгородского воеводу Самсона Колывановича.

Богатырь Самсон Колыбанович обычно возглавляет дружину, которая выручает Илью Муромца и решает исход битвы с татарами. Этот былинный эпизод имеет сюжетные параллели в героическом сказании, конкретно отразившем участие в Куликовской битве новгородцев (но не содержавшем имени Самсона). Иногда в таком перечне оказываются и Василий Буслаев (попавший сюда, конечно, из былин о нем) и Василий Казимирович — герой новгородской былины, посвященной свержению ордынского владычества.

Эта былина в своей ранней версии отозвалась на Куликовскую битву, а в более поздних трактовала в эпической манере факт уничтожения татарского ига. Главный ее персонаж — богатырь Василий Казимирович, историческим прототипом которого послужил новгородский посадник Василий Казимир. Анализ письменных источников позволил выяснить, что он являлся не врагом присоединения Новгорода к Москве (как считали некоторые исследователи былины), а сторонником соглашения с великокняжеской властью. Хотя в 1481 г. Иван 111 все же выслал из Новгорода и Василия Казимира, перед тем новгородское войско под его главенством, очевидно, участвовало в событиях, приведших к освобождению Руси от власти Орды, что и отобразила былина.

В героических былинах XV столетия, повествующих об успешной борьбе русских богатырей с татарским войском, налицо следующие тенденции: возрождение старинных эпических сюжетов и мотивов применительно к новой исторической обстановке; стихийный отбор вносимых новых исторических реалий — отбор, как бы игнорирующий роль Москвы и ее деятелей; выдвижение новгородских персонажей. Население Новгородской земли горячо сочувствовало борьбе против татаро-мон- гольских поработителей (к которой оно было непосредственно причаст- но в 1380 г., а очевидно — и в 1480 г.). Но отрицательное отношение к действиям тогдашних московских владык было, по-видимому, весьма распространено и оказалось устойчивым, что определило некоторые особенности эпического творчества Новгородской земли в XV в., закрепившиеся в XVI столетии — после разгрома Новгорода Иваном IV.

В этот период почти закончилось продуктивное развитие былин, пополнение их новыми произведениями, но продолжается расширение ареала былинной традиции за счет миграций населения Новгородской земли. С другой стороны, после включения ее в состав единого Русского государства здесь получают большее распространение исторические песни. На новгородском севере они испытывают воздействие былин.

Наиболее значительным примером этого является весьма распространенная песня «Гнев Ивана Грозного на сына». В основе ее сюжета лежали исторические факты правления Ивана III, которого современники называли Грозным — ранее, чем его внука. Сын Ивана Ш, князь Василий Иванович, назначенный сначала наследником престола, подвергся затем опале, будучи обвинен в государственной измене, а позже помилован и даже провозглашен великим князем Новгорода и Пскова. Впоследствии песня была переработана применительно к эпохе Ивана IV. В конце XVI в. появилась ее версия, весьма напоминающая по жанру былину и созданная, несомненно, на Новгородской земле, где она и была много раз записана. Согласно этой версии, царевич, сопровождающий Ивана IV в его новгородском походе, проявляет милосердие к жителям Новгорода, стремясь уберечь их от расправы, за что подвергается царскому гневу.

Есть и примеры полного превращения в былины исторических песен о событиях, актуальных для населения Новгородской земли. Они оказались самыми поздними историческими фактами, послужившими основой для былин: это подвиги и гибель выдающегося полководца князя Михаила Скоиина-Шуйского в начале XVII в. Возглавляя войско, собранное на Новгородской земле, М. В. Скопин очистил от интервентов и сторонников Лжедмитрия II значительную территорию и снял блокаду Москвы. Предложения захватить власть были отвергнуты Скопиным, но царь Василий Шуйский, подозревая его в обратном, вызывает Скопина в Москву — для воздания почестей. После официальных торжеств Скопин был отравлен на частном пиру дочерью Малюты Скуратова (женой завидовавшего успехам Скопина неудачливого воеводы Дмитрия Шуйского).

В пределах Новгородской земли бытовали две песни о Скопине. В одной рассказывалось о его военных победах, в другой — о его отравлении. Центральную идею второй составляет не воинский, а нравственный подвиг. Из письменных источников известно, что родные и близкие Скопина предостерегали его от поездки в Москву. Но отказ приехать мог быть истолкован как подтверждение домыслов о намерении Скопина незаконно захватить престол. Герой былины принимает смерть ради утверждения своей нравственной правоты.

Превращение в былину песни о военных подвигах Скопина отчетливее проявилось в новгородском Прионежье, но некоторые конкретные исторические детали лучше сохранились в Русском Устье. Это была долгое время почти изолированная фактория переселенцев XVI—XVII столетий с новгородского севера в сибирское Заполярье, на низовья Индигирки, где уцелели древнейшие редакции нескольких былин. Здесь герой обращается с молитвой на одоление врагов не только к Богородице, но и к святой Софии Премудрой, храм кот орой почти пять столетий являлся символом могущества Великого Новгорода.

Утрата политического могущества не ослабила интеллектуальную мощь традиций многовековой культуры и исторической памяти не только в метрополии, но и на периферии Новгородской земли. Сбереженный именно здесь древнерусский исторический эпос продолжал изустно передаваться вплоть до XX столетия. Ныне он зафиксирован более чем в трех тысячах записей. Содержимое их — это не только богатейшее культурное наследие, но и весьма важный материал для исторической науки.