История гипноза

...И ВЕЧНЫЙ ПОИСК  

Роль учения Павлова о высшей нервной деятельности в истории познания физиологических закономерностей, управляющих работой человеческого мозга, невозможно переоценить. Наука о психической деятельности человека праздновала свою победу, свою первую подлинную победу. Из года в год исследования продвигались вперед в поисках объяснения все более сложных, прежде не находивших своей разгадки явлений. Мы рассказали только что, как эти исследования подошли к освещению загадки героя нашей книги — гипноза — достаточно странного состояния человека, все еще не вписывающегося в рамки науки. Предложенные Павловым и его учениками истолкования дали возможность врачам- психотерапевтам, применявшим гипноз для помощи своим больным, наконец-то почувствовать прочную почву под ногами.

И действительно, кого как не их, издавна вынужденных довольствоваться зыбкими представлениями о применяемом ими в лечебных целях состоянии и вместе с тем постоянно убеждавшихся на своем опыте в силе и широте его возможностей, должна была привлечь надежность метода условных рефлексов, доказавшего свою объективность? Ведь он предоставлял в руки исследователя реальную власть над причинами — внешними воздействиями и следствиями, возникающими в ответ на эти воздействия, ответными реакциями животного или человека. Здесь все подкупало своей наглядностью, здесь были точные цифровые данные, убедительные кривые, воспроизводимые результаты...— словом, все, о  чем прежде могли только мечтать исследователи психики, казалось бы навеки обреченные довольствоваться чисто описательными рассуждениями. И не удивительно, что чем большее признание получала условнорефлекторная теория высшей нервной деятельности, тем шире и смелее входила в круг практической медицины психотерапия (кратко определяемая как лечение больных словом врача), а с нею один из эффективнейших ее методов — гипнотерапия. Одновременно расширялся и круг тех, кто стремился анализировать гипноз объективным методом: физиологи варьировали опыты по изучению гипноза у животных; врачи-гипнологи предприняли различные варианты рассмотрения особенностей развития гипнотического состояния у человека, регистрируя с помощью разнообразных приборов изменения, претерпеваемые в ходе этого развития физиологическими функциями.

В 50—60-х годах нашего века и отечественные, и зарубежные гипнотерапевты — последователи представлений Павлова — с оптимистической уверенностью готовы были повторить вслед за ним упомянутые нами выше слова: «Еще две-три добавочные черты — и в руках физиолога окажется весь этот механизм, так долго остававшийся загадочным, окруженным даже какою-то таинственностью». Однако этот оптимизм оказался несколько преждевременным. Чуть позже мы еще поговорим об этом подробнее.

Дальнейшее расширение практического применения гипноза в лечебных целях стимулировалось далеко не

только желанием укрепить его теорию. Этого со все большей настойчивостью требовала сама жизнь.

Прогресс науки и техники раскрыл новые горизонты улучшения жизни общества, но вместе с тем он повышал требования к главному фактору этого прогресса — к человеку, и прежде всего к его нервно-психической сфере. Разумеется, влияние научно-технического прогресса на жизнь и мироощущение человека не может не зависеть от того социального строя, в котором этот прогресс совершается. В странах капиталистического мира, где главной целью любых научно-технических усовершенствований является увеличение прибыли частных компаний, каждое из таких новшеств оборачивается повышением уровня безработицы, непомерной интенсификацией труда, растущей неуверенностью трудящихся в завтрашнем дне и т. п. В социалистических странах ускорение научно-технического прогресса имеет принципиально иные цели — повышение духовного и материального уровня жизни народа и развитие творческих возможностей каждого человека как личности. Вместе с тем не может не существовать и общих проблем. И одна из них — трудности, вызываемые стремительным ростом количества и сложностью информации, которую должен воспринимать и перерабатывать каждый человек, желающий жить в ритме своего времени. Развивается и совершенствуется технология производства, и это требует от работающих неустанного совершенствования знаний и мастерства, также создавая определенные нагрузки для психики. Меняется не только производство, но и быт, весь образ жизни современных людей, а это неизбежно связано с ломкой привычных жизненных стереотипов, с необходимостью ускоренно перестраивать свои привычки и поведение. И наконец, и это-то и есть самое главное,— растет интенсивность человеческого общения, разнообразятся и множатся формы контактов между людьми.

А область межчеловеческих отношений — важнейшая в жизни людей — оказывает самое сильное влияние на человеческие эмоции, на настроение, желание совершенствоваться, активно работать и жить. И здесь многое зависит от душевных качеств личности, эта сфера требует от человека воспитанности, душевного такта, развитого умения общаться с окружающими.

Каждый современный человек, где бы он ни жил, гораздо чаще, чем люди прошлого и даже начала нынешнего века, оказывается перед лицом повышенных психологических нагрузок. И ныне сохранение душевного равновесия как основного условия эффективности любой целенаправленной деятельности становится задачей достаточно трудной, требует от человека умения владеть собой, незаурядного запаса душевных сил. Если же таковых предпосылок оказывается недостаточно, то возникает повышенное отрицательное эмоциональное напряжение, которое, накапливаясь, может повести к тем или иным нервно-психическим расстройствам, что рано или поздно вызовет необходимость обратиться к врачу-специалисту по лечению подобных расстройств. Естественно, в условиях нашего времени возросла роль психотерапии как именно той области медицины, предметом особого внимания которой и является предупреждение и лечение болезненных расстройств, вызванных чрезмерным отрицательным эмоциональным напряжением.

Увеличение потребности в психотерапевтической помощи привело к тому, что все больше стали применяться так называемые коллективные и групповые методы психотерапевтического лечения, позволяющие одному врачу оказывать лечебную помощь сразу многим людям и тем самым оптимально использовать свои силы и время. Но обнаружилось, что преимущество методов коллективной терапии не только в этом — чисто количественном факторе. Гораздо более существенным явилось то, что эти методы весьма действенны — они быстрее и сильнее, глубже влияют на каждого, получающего лечение, и результаты такого лечения зачастую оказываются более прочными, дольше сохраняют свое влияние на больного после выписки из больницы или окончания амбулаторного лечения.

Высокая эффективность групповых и коллективных методов психотерапии постепенно стала общепризнанным фактом. Это обстоятельство не могло не радовать. Но вместе с тем оно ставило в тупик теоретиков. Чем объяснить это очевидное усиление действия слова в условиях группы, где перед врачом уже не один больной, а 8—10 (такое число больных было признано психотерапевтами оптимальным для достижения наилучшего результата при применении подобных методик)? Если слово не что иное, как «сигнал сигналов», если оно просто замена реального физического раздражителя, то почему его действие оказывается иным — более сильным,— когда оно обращено сразу ко многим людям? Какой фактор здесь себя проявляет? С позиций условно- рефлекторной теории и представлений о двух сигнальных системах действительности объяснить это неопровержимое свидетельство практики не удается.

Не менее серьезные затруднения для объяснения гипноза с позиций учения Павлова представили и чисто теоретические исследования, предпринятые в 50-х годах с помощью всем теперь хорошо известной методики электроэнцефалографии (которая широко употребляется в медицинской практике в целях постановки диагноза больному).

Электроэнцефалография (или кратко ЭЭГ) — это запись электрической активности мозга, выражающейся в форме частых (от 8 до 30 герц) микроколебаний потенциала, характеризующего активность коры головного мозга. При разных состояниях человека эта активность меняется: так, во сне характер ЭЭГ один, при бодрствовании другой. Исследователи гипноза попробовали сравнить ЭЭГ человека, погруженного в гипноз, с ЭЭГ, характерными для состояния сна и бодрствования. И оказалось, что данные одних исследователей говорили о том, что кривая ЭЭГ человека в гипнозе имеет большое сходство с ЭЭГ сна, а другие ученые, напротив, получили кривые ЭЭГ гипноза, очень похожие на ЭЭГ бодрствования. Странно, не так ли? Мало того, эта методика исследования состояния электрической активности мозга в гипнозе не позволяла установить сколько-нибудь явных различий между стадиями глубины гипноза. А между тем внешнее, зрительное наблюдение за развитием гипнотического состояния у человека уже давно, как мы об этом писали выше, установило наличие таких различий. И наконец, наиболее серьезным недостатком этого метода исследования гипнотического состояния было то, что с его помощью невозможно вести непрерывную, на протяжении всего времени погружения больного в глубокий гипноз, регистрацию наблюдаемых изменений электрической активности его мозга. Для подобной регистрации потребовались бы целые километры записывающей пленки в одном только исследовании. Почему мы называем этот недостаток методики электроэнцефалографии серьезным? Потому что она, будучи методом объективным, все же не давала возможности зарегистрировать переход гипноза из одной стадии в другую — первой во вторую и второй — в третью, самую глубокую. Об этом шли споры уже с самого возникновения гипнологии, особенно обострившиеся (см. об этом дальше в этой части книги) в последние годы. Самоотчет испытуемого, как и просто внешнее наблюдение исследователя, согласно существующим в науке понятиям о достоверности опыта, не считаются достойным доверия доказательством. Здесь можно говорить и о притворстве испытуемого, и о его желании сделать приятное экспериментатору или просто соответствовать в своем поведении принятым представлениям о гипнозе. Нужна была не зависящая ни от гипнотизирующего, ни от гипнотизируемого методика записи процесса развития гипноза. Но настало время, и выход из тупика был найден.

Известный нейрофизиолог Н. А. Аладжалова многие годы занималась исследованием другой формы электрической активности мозга — не тех частых колебаний ее, которые характерны для классической ЭЭГ, а медленных, даже сверхмедленных колебаний потенциала (кратко СМКП) с периодом от 1 до 10 секунд (секундный ритм) и от 1/2 минуты до десятка минут (минутный ритм). Для регистрации этой формы мозговой активности был создан специальный прибор. Оказалось, что СМКП отражает не частные, а глобальные формы мозговой активности, в которой другие, более мелкие ее элементы объединены в достаточно крупную организацию, вероятно, уже близкую к тому, что можно назвать психической функцией. Важно было проследить, как меняется эта форма электрической активности мозга во время гипноза. В 1973 году тремя исследователями — Н. А. Аладжаловой, одним из авторов настоящей книги, В. Е. Рожновым, и врачом-психотерапевтом С. Л. Каме- нецким совместно — было инструментально прослежено, как изменяется СМКП в процессе погружения человека в глубокое гипнотическое состояние. Ввиду того что регистрировались достаточно медленные изменения мозговой активности, запись производилась непрерывно на протяжении всего сеанса гипноза, а требовались для этого лишь немногие метры фиксирующей пленки. Результаты были чрезвычайно интересными.

На полученных кривых удалось обнаружить самый момент перехода гипноза в третью, наиболее глубокую стадию — сомнамбулизм. Он регистрируется в форме резкого — скачкообразного изменения уровня регистрируемой кривой в виде внезапно возникающей впадины, на глубине которой выявляется короткая серия частых (относительно записывающихся до и после этой впадины) пятисекундных колебаний. Явление это длится около двух минут и возникает точно в тот момент, когда испытуемый констатирует потерю самоконтроля (он обычно выражает это словами: «Я словно отключился»). После этого характерного перепада кривой регистрация показывает специфический, весьма замедленный ритм СМКП, который авторы трактуют как явное свидетельство перехода мозга на новый, особый режим функционирования. И в самом деле: именно этот новый режим и связан с характерными внешними проявлениями глубокого гипноза: с чрезвычайной восприимчивостью к внушениям врача и полной потерей реакции на все другие воздействия со стороны, вплоть до невосприимчивости к сильным болевым раздражителям.

Итак, давние наблюдения гипнологов, свидетельствующие, что гипноз есть состояние, отличающееся собственными, т. е. только ему одному присущими, внешними и внутренними проявлениями, своими специфическими свойствами, подтвердились. Подтвердились наконец-то объективно. Механический, холодный, бесстрастный, не имеющий собственного мнения и потому не защищающий его (пусть часто и ненамеренно, незаметно для самого себя, как это свойственно человеку) прибор четко и ясно записал—есть такое состояние — гипноз, и у него есть свои, качественно отличающиеся от всех других состояний, особенности: характерный, выявляющийся в ощущениях гипнотизируемого переход в третью, наиболее глубокую форму этого состояния (испытуемый говорит в этих случаях о себе: «Почувствовал, что отключился»), характерный для этого перехода ритм сверхмедленной электрической активности мозга глубокозагипнотизированного человека. Чисто внутренние, внешне не констатируемые особенности гипноза способен зарегистрировать только прибор. А внешне для наблюдателя это состояние проявляется теми давно известными особенностями глубокого гипноза, которые всегда поражали (не перестают поражать и сегодня наблюдателей) своей парадоксальностью,— это полное отсутствие реакции на реальные физические раздражения и повышенная реакция — восприимчивость к словам гипнотизирующего, даже вовсе не соответствующим реальности (загипнотизированному подносят к носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, а внушают, что он вдыхает запах розы); это возможность внушить поведение, соответствующее внушаемому возрасту, а не действительному возрасту испытуемого; это возможность выключить у загипнотизированного память о реально пережитых им событиях, о которых он только что оживленно рассказывал, и оживить у него воспоминания о происшествиях и деталях впечатлений, о которых он давно забыл, и т. д. и т. п. Не будем повторяться, мы говорили обо всех этих так называемых «чудесах» гипноза в предыдущих главах книги. Нет, в понятие «частичного сна», в понятие «состояния, переходного между сном и бодрствованием», эти странные особенности не укладываются. И поэтому следует признать, что гипноз человека — состояние качественно другое, присущее только человеку и ничего тождественного ему в мире животных нет.

Если «частичный сон» животных можно объяснить процессами, совершающимися внутри мозга того животного, у которого это состояние развивается, то для понимания гипноза человека учета только тех процессов, которые протекают в психике человека и ограничены мозгом отдельного индивида, недостаточно. Глубокий гипноз человека — это процесс активного межиндивидуального взаимовлияния, и потому может найти свое истолкование лишь при внимательном изучении закономерностей этого взаимодействия. Напомним читателю. На всем протяжении процесса гипнотизации ярко выступает преобладающая значимость межиндивидуальных отношений — отношений человека к человеку (больного к врачу и врача к больному), отношений внутри группы людей и группы к человеку, проводящему гипнотизацию, и т. п. От стадии к стадии развивающегося состояния гипноза главный фактор этого межиндивидуального взаимодействия — словесное внушение — постепенно обретает все большую силу влияния на гипнотизируемого, тогда как все другие внешние раздражители (свет, шум, тепло, холод, неудобство положения тела) блекнут, отходят на все более дальний план. Когда же наступает самая глубокая стадия гипноза, эти последние уже полностью стираются, вовсе перестают восприниматься гипнотизируемым (он и говорит о себе «отключился»), И именно в этот момент (его как раз и зафиксировал прибор, регистрировавший СМКП) наиболее ярко выступает приоритетное влияние внушения — проводника межиндивидуального процесса. Словесное внушение, проводимое гипнотизирующим, обретает в этой стадии, как мы уже неоднократно говорили в разных местах этой книги, непреодолимое, чрезвычайное по силе влияние на загипнотизированного — на его психику, на его поведение, на весь его организм, все его телесные проявления. Многие из этих проявлений не поддаются сознательному контролю человека, а другой человек — в частности, проводящий лечебный сеанс гипноза врач — может всеми этими процессами управлять при помощи чисто психологического фактора — произносимых им слов внушения. Как же так? Откуда у психологического фактора столь явно проявляющая себя сила? И что всего непонятнее: такое управление наиболее действенным оказывается тогда, когда оно направлено на человека, погруженного на какое-то время в бессознательное состояние, как это и происходит на стадии глубокого гипноза. Слово ведь обращено к сознанию человека. Почему же словесное внушение столь мощно действует на психику глубокозагипнотизированного? Можно ли найти ответ на эти издавна волнующие не только психотерапевтов, но и всех любознательных людей вопросы?

Бессознательное... Упомянув об этой стороне человеческой психики, мы оказываемся перед необходимостью познакомить читателя хотя бы в краткой (и по возможности доступной) форме с одной из самых сложных проблем современного знания, в разрешении которой заинтересованы сегодня, как никогда ранее представители многих его отраслей — физиологи и психологи, философы и кибернетики, филологи и математики, но более всех — психотерапевты. После бурных дебатов и обсуждений этой проблемы, прошедших в последние годы, было признано: без раскрытия, без учета хотя бы самых общих основ неосознаваемой психической деятельности человека сколько-нибудь полного понимания закономерностей его психики и поведения достичь не удастся. Психотерапевты в числе первых столкнулись с насущной необходимостью и вместе с тем с огромными трудностями понимания бессознательного. Нам здесь необходимо несколько подробнее поговорить об уже пройденном в познании этой проблемы пути для того, чтобы стали ясны дальнейшие шаги науки к новому ' пониманию гипноза как явления, связанного с проблемой бессознательного в тесный, неразрывный узел.

Первым крупным ученым, направившим все свои усилия на изучение роли бессознательного в психике здоровых и страдающих невротическими расстройствами людей, его природы и психологических механизмов, его влияния, был австрийский невропатолог и психотерапевт Зигмунд Фрейд. Тема эта приковала его внимание, когда был он еще совсем молодым, только начинающим свою врачебную деятельность, специалистом. Это были 90-е годы прошлого века.

Зигмунд Фрейд (1856—1939)

Только в ту пору специалисты писали «Наш нервный век» (название вышедшей в те годы научно-популярной брошюры известного немецкого психиатра Крафт-Эбинга), а сегодня уже не только специалисты, но и любой человек заметит — «век стресса». Тогда пугались скорости, развиваемой паровозом, мы перестали удивляться космическим скоростям. Однако и по тем временам трудности жизни и требования, которые предъявляла она к нервной системе человека, казались ничуть не меньшими. Нервные срывы, всевозможные невротические расстройства, возникавшие у тех, для которых эти требования оказывались непосильными, стали встречаться в практике врачей все чаще и чаще. Больные, страдающие неврозами, буквально осаждали психиатров и невропатологов. Не найдя помощи у одного врача, они шли к другому, теряя по мере странствий веру в возможность излечения.

Не иссякал поток больных и у дверей врачебного кабинета Фрейда. Добросовестный специалист, искренне желавший оказывать своим больным действенную помощь, он был крайне неудовлетворен применявшимися тогда в лечении неврозов средствами — лекарства, дието-, гидро- и электротерапия мало, а то и вовсе не помогали. Фрейд хорошо понимал: чтобы лечить болезнь— надо хорошо знать ее причины. А природа неврозов была тогда загадкой. Органических, внешне видимых или улавливаемых приборами изменений в нервной системе обнаружить не удается, а тягостное заболевание меж тем проявляет себя и в телесных симптомах и в мучительных переживаниях. С какими только жалобами не приходят больные—на постоянную бессонницу и неутихающие головные боли, на непомерную раздражительность и страх перед закрытыми помещениями, на потерю голоса и невозможность встать на ноги. Болезни налицо—где же причина, как она действует? В чем суть этих заболеваний? Но, как писал Фрейд в автобиографии, «вдали блистало великое имя Шарко». И он добивается командировки во Францию, чтобы послушать его лекции, поработать в Сальпетриере.

Фрейд обучается методам гипнотизации сначала в Париже, затем едет в Нанси. Он принимает развиваемую французскими авторитетами идею о том, что нервно-психический фактор может быть глубоко травмирующим — то есть вызывать болезнь, но может с успехом и лечить ее.

Воодушевленным возвращается Фрейд в Вену. Он лечит неврозы, стремясь к их более конкретному и глубокому пониманию. Наблюдения говорят ему, что психическая травма вызывает не просто нарушение, характер и сила которого непредсказуемы, а местом развития может явиться любая из частей тела, любой из органов. Нет, он усматривает здесь гораздо более четкую и непосредственную связь: от характера возникшего переживания прямым образом зависит характер болезненного симптома.

Вот некоторые из его наблюдений. У больной при малейшем волнении рот начинает издавать непроизвольный щелкающий звук. Причина — дважды на протяжении жизни встретились ситуации, когда необходимо было соблюсти полнейшую тишину, и именно в эти моменты у нее возникало непроизвольное щелканье. Другая больная страдает странной водобоязнью — она страдает от жажды, но не может заставить себя прикоснуться губами к стакану с водой. Только специальным исследованием по методу психоанализа (о нем несколько подробнее мы еще скажем) удается установить, что причина симптома — отвращение, которое испытала когда-то давно эта женщина, увидев, как пьет из стакана воду очень противная на вид собачонка.

Причины, вызвавшие заболевания, могут быть или не осознаны в момент их действия, или забыты, и тем не менее они сохраняют свое действие, травмируя психику.

Несколько удачных случаев, когда устранение заболевания явилось результатом того, что больной сам или с помощью врача осознал давно забытое переживание, навели ученого на мысль, что осознание утерянных следов давно пережитого как конкретных причин возникшего потом заболевания должно стать главным методом лечения неврозов. Задача врача — всеми доступными средствами выявить скрытые переживания пациента.

Фрейд занялся разработкой лечебных приемов, предназначенных для решения этой задачи. Их совокупность и назвал он психоанализом. (В дальнейшем под этим термином стали подразумевать все развитое им учение). Один из главных приемов — истолкование сновидений. Он базируется на том, что сновидения — продукт бессознательной деятельности мозга, поэтому в их содержании может выразиться что-то подлинно волнующее больного, но не переступающее порог его сознания. Другой прием—анализ свободных ассоциаций. Проводится он так — психоаналитик, сидящий рядом со своим пациентом, предоставляет тому возможность говорить подряд все, что хочется. Врач не перебивает рассказа, не расспрашивает, не старается навести больного на ту или иную мысль, а только очень внимательно слушает — не проскочит ли в его высказываниях чего-то, что можно будет принять за исходную точку в определении скрытой причины болезни. Подобной же цели служили и такие приемы, как истолкование обмолвок в устной речи или описок в письменной.

Сфера бессознательного, по Фрейду, это — наследство, доставшееся нашим прародителям от животных предков, это—основные инстинктивные влечения, переданные эволюцией живой природы самому высокоорганизованному из ее созданий. Вот откуда непреодолимое могущество бессознательного и его постоянная, бдительная готовность вмешиваться во все проявления душевной жизни человека, в его поведение. В сравнении с этим наследством сознание хрупко и слабо. Ведь оно более позднее приобретение естественной истории и потому не успело еще достаточно окрепнуть. И в то же время, согласно Фрейду, эти обе стороны деятельности мозга находятся в постоянной вражде, в которой решающая победа, как правило, принадлежит тому, кто сильнее — бессознательным природным влечениям.

Из всего многообразия биологических инстинктов — самосохранения, продолжения рода, заботы о потомстве и др.— на роль главного влечения человека Фрейд выбрал вначале одно — сексуальное, видя в нем первичный жизненный позыв, остальные влечения почел производными. Основанием для выбора «голоса пола» на роль основного управителя поведением и здоровьем человека явился для Фрейда факт, что у большинства его пациентов в качестве симптомов невроза чаще всего выступала сексуальная неудовлетворенность и нарушения полового функционирования. К тем же выводам вел и его опыт толкования сновидений. В их образах, как правило, он распознавал более или менее замаскированные символы все тех же переживаний.

Долгие годы Фрейду казалось, что его лечебная практика как нельзя лучше подтверждает его теорию о единовластии полового влечения. Но пришла первая мировая война, и в снах пациентов Фрейда явственно зазвучали иные мотивы. Из ночи в ночь больных преследовали картины смерти и разрушения, звуки выстрелов, стоны раненых, голоса, произносящие приказы, которые заставляли подчас больного вскакивать с постели, вытягиваться в струнку, выражая готовность повиноваться. Сексуальные символы из этих сновидений куда-то исчезли. Чтобы согласовать новые наблюдения с пошатнувшейся было в своей целостности концепцией, Фрейд включил в нее еще один перводвигатель — влечение к разрушению, к агрессии. И учение его вновь обрело былую стройность.

Теория бессознательного, как считал Фрейд, делала понятным, откуда берет свою силу психологический фактор: он черпает ее из мощных биологических инстинктов. Теперь ему оставалось объяснить, каким образом влияние этого фактора преломляется в конкретных болезненных симптомах. И Фрейд вводит понятие о психической энергии, которой заряжены первичные влечения, а она, эта энергия, может передаваться от них дальше — всем процессам, происходящим в теле и психике человека. Благодаря этой перемещающейся энергии неудовлетворенные, вытесненные влечения и преобразуются в замещающие их болезненные симптомы. Это было умозрительное допущение, экспериментальных данных для его подтверждения у Фрейда не было. Просто ему было необходимо довести свою теорию до конца. Горячий в искании истины, Фрейд честно признавался: «Без допущения такой перемещающейся энергии мы вообще не сведем концы с концами».

Как же в окончательном виде представил себе Фрейд последовательность событий при заболевании неврозом? Оба таящихся в бессознательном первичных влечения постоянно (с момента рождения человека и до смерти) ищут своего удовлетворения. Но так как они противоречат существующей в обществе морали, которая довлеет над сознанием личности, то естественного выхода для себя они найти не могут. Неприемлемые для сознания, они вытесняются его защитными механизмами (вспомним «цензуру совести»), обретая убежище в бессознательном как особой, скрытой сфере психики. Но и там они не остаются нейтральными. Напротив, чем сильнее они подавляются, тем больше заряжаются мощной психической энергией и всю жизнь тайно, скрыто от сознания, движут по-своему желаниями, чувствами, помыслами и поступками индивида, всем его поведением в целом. Неявные и тем особенно опасные, эти бессознательные побуждения только и ждут повода, чтобы вырваться из плена, в котором их держит сознание. Таким поводом может оказаться любая неблагоприятная для человека ситуация — острое душевное переживание, телесное заболевание, чрезмерное утомление, встреча с непреодолимыми жизненными трудностями и т. п. Тогда и возникает невротическое расстройство— невроз. Симптомы его в преображенной форме отражают существо подавленного влечения, которое находит в этих симптомах замену своего естественного удовлетворения. Образно сопоставляя соотношение сил сознания и бессознательного, Фрейд сравнивал последнее с горячим, необъезженным конем, а сознание— с посаженным на него неумелым седоком. Сможет ли такой жалкий всадник направить дикого коня по нужному для него пути? Конечно, нет, отвечал Фрейд. Он будет нестись, увлекаемый капризом коня, в сторону, противоположную той, куда бы хотел ехать.

Таким образом, Фрейд создал свою концепцию бессознательного, которая строилась всецело на принижении разумного начала в человеке и тем самым могла послужить и объективно послужила наиболее реакционным философским системам, приводящим к социальному пессимизму и оправдывающим беззастенчивую агрессию и насилие. Учение Фрейда о том, что якобы властителями внутреннего мира человека и его поведения являются врожденные низменные (такие же откровенно биологические, как у животных) влечения — стремление к сексуальному удовлетворению и агрессии, очень импонировало тем, кто искал новых, более соответствующих духу времени, оправданий социального зла, мечтая об увековечивании изжившей себя буржуазной системы. Эта концепция, родившаяся в рамках медицины, стала широко пропагандироваться и приобрела популярность в буржуазном мире как философия человека, якобы имеющая универсальную значимость.

Материалистическое понимание бессознательного, разрабатываемое советскими учеными, исходит из качественно иного взгляда на вопрос. Признавая реальность неосознаваемой стороны психической деятельности, они не считают ее неизменным антагонистом сознания и постоянным незримым властителем внутреннего мира человека. Напротив, обе эти стороны психической деятельности связаны постоянным взаимодействием. У здорового человека они дополняют, подкрепляют и обогащают друг друга, находятся в синэргичес- ких отношениях. Этот синэргизм нарушается лишь, когда наступает болезнь — нервно-психическое или психическое расстройство (в последнем случае возникает глубокая дезинтеграция психической деятельности). Тогда действительно можно наблюдать преобладание неосознаваемых процессов над сознанием. Диалектическое единство сознания и бессознательного при существующем различии между ними с наибольшей очевидностью можно наблюдать в парадоксах сомнамбулической стадии гипноза, о которых мы уже много раз говорили в предыдущих частях нашей книги.

Однако еще несколько слов о психоанализе. Им увлеклись в Европе и Америке многие врачи, увидев реальные примеры того, что иногда «исцеление через осознание» дает положительный эффект. И хотя это отнюдь не было следствием верности теории Фрейда, а скорее, получалось вопреки ей, психоанализ стал пользоваться растущим успехом. Постепенно он вытеснил из практики психотерапевтов западных стран все другие методы психотерапии, и в первую очередь гипноз. Этому не приходится удивляться, ведь сам создатель психоанализа отвергал гипноз, видя в нем прямую помеху своему методу лечения, считая, что гипнотизирующий внушает то, что по собственному произволу считает нужным, затемняя тем самым то, что скрыто в душе самого больного, и не давая ему выступить наружу. В действительности же это далеко не так — ни один серьезный специалист в области психотерапии не применяет метод гипноза до тех пор, пока досконально не познакомится с историей жизни больного, его отношений с близкими, с теми, кто окружает его на работе, со всеми деталями перенесенных им волнений и переживаний. Только после этого он избирает метод лечения, и, если этим методом окажется гипнотерапия, проводимое им внушение будет исходить из рассмотрения особенностей личности и жизни данного, нуждающегося в этом методе лечения больного.

Благодаря тому, что наши отечественные психотерапевты в своем подавляющем большинстве подвергли острой критике психоанализ, а главное — благодаря тому, что они получили важную теоретическую поддержку в принципах теории Павлова, внимание к гипнозу в нашей стране не ослабевало, и сегодня область его практического применения расширилась (о чем читатель узнает в следующей части книги), а изучение его продолжается.

В последние годы вместе с наступившим повсюду, где раньше властвовал психоанализ, острым разочарованием в нем как малоэффективном методе лечения и достигшем невиданного размаха кризисе психоанализа как теоретического направления интерес к гипнозу и внушению усилился. Предпринимаются попытки глубже проникнуть в природу этих явлений. Надо признать, что пока принципиально новые, существенные результаты не достигнуты. Упомянем о том, что кажется продвигающим наше понимание дальше, и о том, о чем идут споры.

Руководитель лаборатории гипноза в Пенсильванском университете (США) Мартин Орнэ считает, что ясность в понимании этого явления может быть достигнута при условии, если удастся создать экспериментальную ситуацию, не исключающую полностью, но хотя бы учитывающую все искажения, которые привносит в эксперименты с гипнозом фактор внушения. Подобных опытов в лаборатории сделано немало, но достигнуть желаемого не удалось. Однако исследователи считают, что в принципе это возможно, и не прекращают работы.

На 7-м Международном конгрессе гипнологов, состоявшемся в Филадельфии в 1976 году, большинство присутствовавших вступило в оживленную дискуссию с американским психологом Теодором Барбером и его единомышленниками, которые, основываясь на трудности организации такого рода эксперимента, поставили под сомнение факт существования гипноза как особого, самостоятельного, состояния. Представленный одним из авторов этой книги (В. Е. Рожновым) на этом конгрессе доклад с данными изучения СМКП в гипнозе, о которых мы рассказали читателю на предшествующих страницах, показался делегатам конгресса убедительным опровержением высказанных Барбером сомнений.

Французский исследователь гипноза Леон Шерток направил немало усилий для установления общности и различий в том, что происходит во время сеанса психоанализа и при гипнотизации. Оказалось, что и там и здесь главную роль играет внушение, только при гипнотизации оно имеет явную и иногда очень яркую форму, а при психоанализе оно скрыто, о его действии не подозревает не только больной, но часто и сам психоаналитик. На самом же деле то, что прежде относили к действию психоанализа, следует отнести к лечебному эффекту неявного внушения, занимающего в этом сеансе значимое место. Для нас во взглядах Шертока очень интересно его внимание к роли эмоционального фактора в процессе гипнотизации и в придании эффек- 228 тивности другим, самым различным видам психотерапии. Это сближает его точку зрения с идеями, развиваемыми сторонниками эмоционально-стрессовой психотерапии (о ней мы расскажем в следующей части).

Изложим вкратце представление о гипнозе, сложившееся у советских ученых и получившее подтверждение на кафедре психотерапии Центрального института усовершенствования врачей в результате серии клинико- экспериментальных работ последних лет.

Глубокий гипноз — качественно особое нервно-психическое состояние, возникающее под влиянием направленного психологического воздействия, существенно отличающееся и от сна и от бодрствования. Значительное повышение восприимчивости к психологическим факторам в сомнамбулическом гипнозе сочетается с резким понижением, вплоть до полного исчезновения других восприятий внешнего мира органами чувств.

Выше уже рассказывалось, как, применяя методику электрофизиолога Н. А. Аладжаловой, мы получили новые данные, точные объективные доказательства того, что наиболее глубокая стадия гипноза обладает своим режимом мозговой деятельности. А это означает, что не все в гипнозе связано с действием внушения, но, напротив, гипноз есть специфическое состояние психики, создающее для внушения исключительно благоприятный психофизиологический фон. Учитывая современные представления о структуре сознания, о мозговой деятельности как разнообразии форм синэргического, т. е. совместного взаимоподдерживающего действия в одном направлении, осознаваемой и неосознаваемой (бессознательной) психической активности, вполне правомерно рассматривать сомнамбулический гипноз как такое состояние функционирования психики, при котором с наибольшей полнотой проявляет себя бессознательная психическая деятельность.

Вышесказанное позволяет понимать и то необычное, только гипнозу присущее оживление следов утраченных впечатлений под влиянием соответствующих внушающих воздействий, те возможности проникновения, выражаясь языком академика П. К. Анохина, в «кладовые памяти», которые находятся на неосознаваемых уровнях психической активности. Анохин придавал гипнозу особенно большое значение в вопросе изучения механизмов неосознаваемой психической деятельности. Выступая на сессии Академии медицинских наук в 1958 году, он сказал: «Мы уделяли до сих пор безусловно недостаточно внимания процессам формирования того, что фрейдизм называет «подсознательным». Тщательно изучая реакции мозга, мы забываем, что за пределами фокуса сознания остается огромный багаж, который можно назвать памятью мозга; этот багаж накапливается в течение всей жизни и оказывается, как показывают некоторые гипнотические опыты (курсив наш.— Авт.), поразительно стойким. А разве физиологи достаточно глубоко изучают, как живут эти следы и в каком отношении они находятся к сознанию? Надо признать, что эти вопросы у нас изучены слабо. В результате дело борьбы с фрейдизмом серьезно страдает».

Остается только добавить, что за прошедшие почти три десятилетия после этого выступления на специальном совещании, посвященном критике фрейдизма, хотя изучение неосознаваемой психической деятельности и продвинулось заметно вперед, но еще не достигло того размаха, которого оно заслуживает, если принять во внимание его огромную роль для понимания законов, которыми управляется психика человека как в норме, так и при исключительных и патологических состояниях.

Совершенно очевидно, что в целом вопрос о природе сомнамбулического гипноза необычайно сложен и на сегодня еще далеко не раскрыт. Тут еще над очень многим должна работать исследовательская мысль. Но и то, что на сегодняшний день известно о сомнамбулической стадии гипноза, позволяет с большой степенью достоверности анализировать и объяснять факты из области разного рода загадочных явлений психики.

Говоря о механизмах гипнотического состояния человека, невозможно выразить всю его сложность только в одних физиологических категориях. Существенную помощь здесь может оказать обращение к понятиям материалистической психологии.

Анализ развития гипнотического состояния показал важную роль, которую играет в управлении этим процессом психологическое воздействие одного человека на другого, а точнее, психологическое взаимодействие между людьми. Первостепенное место в возникновении и протекании сомнамбулического гипноза принадлежит в значительной мере неосознаваемым психологическим факторам, т. е. мотивациям, идущим от бессознательного уровня психической активности. Сюда в первую очередь следует отнести воздействия, исходящие от гипнотизирующего, а именно: целенаправленность его внушающего влияния, искренность, эмоциональную насыщенность и выразительность интонаций голоса во время внушения, стройность и последовательность их смыслового содержания. При этом следует учитывать большую роль, которую играют значимые для гипнотизируемого психологические установки. Часто именно они в конечном счете определяют его отношение к личности гипнотизирующего, степень авторитетности его, а соответственно и веры в него со стороны гипнотизируемого, его интерес и отношение к самой процедуре гипнотизации. В глубокой стадии гипноза эта доминирующая роль неосознаваемых психологических факторов выступает особенно ярко, и их влияние становится безраздельным, превосходя по своей силе все другие воздействия, даже и весьма значимые биологически.

Все сказанное с убедительностью свидетельствует о том, что глубокий гипноз есть качественно определенное психофизиологическое состояние, возникающее как результат специфической перестройки работы мозга на особый режим. Отличительной чертой глубокого гипноза как состояния является строгая, несвойственная ни сну, ни бодрствованию избирательность в усвоении и переработке информации, жестко определенная социальной значимостью оказываемых воздействий. Заслуживает внимания способность глубокозагипнотизированного возвращаться к уже пережитым периодам жизни, т. е. как говорят гипнологи, давать внушенную регрессию возрастов. Здесь возникает особое восприятие протекания времени, всецело зависящее от изменения обычно существующего взаимодействия сознания и бессознательного.

Более углубленному проникновению в сущность гипнотических явлений способствовала концепция эмоционально-стрессовой психотерапии, построенная на достижении лечебного эффекта за счет использования высокого накала эмоциональных переживаний положительного характера, создать которые у больного и является основной задачей врача. Но об этом разговор впереди.

Быть может, рассказ о современном понимании гипноза показался читателям сложным и слишком специфическим для усвоения неспециалистами. С этим следует согласиться. Но в науке всегда есть некоторые моменты, упрощенное изложение которых может повредить истине, стереть грань между новыми достижениями и уже давно установленными фактами. Сказанное приобретает тем большую справедливость, чем сложнее рассматриваемые явления и их взаимоотношения.