СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО НА РУСИ В ПЕРИОД ОБРАЗОВАНИЯ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА

Оброки и повинности крестьян

КРЕСТЬЯНЕ ЧЕРНЫХ ВОЛОСТЕЙ, ИХ ОРГАНИЗАЦИЯ. ВОЛОСТНОЙ МИР В ДВОРЦОВЫХ И ВЛАДЕЛЬЧЕСКИХ ВОЛОСТЯХ

До сих пор мы имели дело с крестьянами (и с крестьянским)! хозяйствами) дворцовых, боярских, монастырских и помещичьих сел и деревень, — или, иначе говоря, с владельческими крестьянами. Кроме них, были еще крестьяне черных волостей, жившие в деревнях и селах, не принадлежавших никаким землевладельцам-феодалам.

Изучаемый нами период — время роста феодального землевладения и дальнейшего развития феодальных отношений.

Черные волости — это районы, которые еще не захвачены процессом феодализации; здесь земля (точнее — села и деревни) еще не стала собственностью феодалов-землевладельцев, их трудовое население было свободно от подчинения какому-либо феодалу. Земли черных волостей — общинные крестьянские земли, а сельское население этих общин — исконно свободное крестьянство. С этой стороны крестьяне черных волостей резко отличались от крестьян, живших в вотчинах и поместьях землевладельцев, как отличались и от дворцовых крестьян.

В вышедших за последние годы работах по истории Руси в XIV—XV вв. обозначилась тенденция к затушевыванию и даже « отрицанию различия между частновладельческими волостями и черными крестьянскими; с этим естественно связывалось и непризнание особенностей в положении крестьян черных волостей по сравнению с владельческими крестьянами.  Так, JI. В. Черепнин в своем обобщающем труде об образовании Русского централизованного государства рассматривает волостные черные земли лишь как разновидность феодальной собственности в одном ряду с дворцовыми и частновладельческими вотчинными и поместными землями.  Он решительно отвергает подсказанный общим комплексом источников древней Руси и нашедший признание в советской историографии путь развития феодальных отношений, — отвергает взгляд, согласно которому сельская община с общинной собственностью на землю была предшественницей собственности феодальной и лишь постепенно уступала место последней в процессе развивавшейся феодализации. «В построении JI. В. Череп- нина по вопросу о тенденциях развития собственности на землю, — пишет ио этому поводу И. И. Смирнов в своих заметках на книгу JI. В. Черепнина, — имеется весьма большой пробел: в нем отсутствует исторический предшественник и социальный антагонист фео дальпой собственности на землю — общинная крестьянская собственность».

Отмечая особое значение вопроса о природе черных земель для понимания основного процесса социально-экономического развития феодальной Руси, И. И. Смирнов тщательно разобрал всю аргументацию JI. В. Черепнина и отметил слабость ее и неубедительность. Начав с прямых высказываний К. Маркса о месте сельской общины в процессе развития социальных отношений в деревне и развития форм земельной собственности, И. И. Смирнов внимательно проследил все приведенные Череп- ниным указания на свидетельства документов. Расхождение оценок Черепнина с высказываниями классиков марксизма-ленинизма связывается с упрощенным, поверхностным истолкованием отдельных мест документов, которые лишь с натяжкой можно истолковать в смысле, отвечающем намерениям автора.  Так, JI. В. Черепнин (как и А. Д. Горский) придает особое значение тем записям крестьянских показаний на суде, в которых крестьяне называют волостные черные земли землями великого князя; но JI. В. Черепнин ( и также Горский) оставил в данном случае без внимания то, что те же крестьяне одновременно называют эти земли «нашими (т. е. крестьянскими) волостными землями». В данном случае JI. В. Черепнин и А. Д. Горский игнорируют и то, что исходным моментом и целью всех многочисленных судебных дел, делопроизводство по которым дошло до нас и служит нашим основным источником, было настойчивое стремление крестьян черных волостей вернуть себе земли (волости), которые они считали своими. Основываясь на упрощенном истолковании записанных в судных делах крестьянских показаний, оба указанных автора забыли о настойчивой, длительной борьбе крестьян черных волостей за свои земли, за самостоя тельность и особое положение черных волостей, реако отличаю щее их от волостей частновладельческих.

И. И. Смирнов с полным основанием подметил, что JI. В. Черепнин в своем определении черных земель как разновидности феодальной земельной собственности опирается на воззрения великокняжеской власти, противоположные тем, каких держались крестьяне черных волостей.  Признаки же, которыми, по мнению JI. В. Черепнина, характеризуется (в документах) право собственности великокняжеской власти на черные земли, по существу представляют перечень различных способов (применяемых самой властью) ликвидации черных земель.

И вполне оправдан вывод И. И. Смирнова (и наше исходное положение), что «черные земли» — это русская форма общинной собственности, что собственником черных земель является крестьянская община и что в соответствии с этим (именно только в смысле признания общинной коллективной собственности) черносошные крестьяне — это собственники, а не пользователи черных земель. 

Представители государственной власти — великие князья п князья удельные — признавали права крестьянской общины на черные земли, но сами предпочитали их расценивать как земли государственные, предвидя возможность при благоприятных условиях воспользоваться этими черными землями в качестве фонда для пожалования в феодальное владение кому-либо из своих слуг. Правда, такого рода раздача черных земель была пе столь уж частой; это видно хотя бы из того, что черные волостные земли оставались еще в значительном количестве в XVI и XVII вв. Крестьяне же черных волостей, ясно сознавая свое право на земли волости, тем не менее, когда приходилось в судебных инстанциях высказываться о принадлежности черной волостной земли, нередко называли ее «землей великого князя» пли землей своего удельного князя-сюзерена. Но в этом не было отказа от своих прав на волостную землю, а лишь скрыто подразумевалось, что князь, признающий несомненное право крестьян на волостную землю, естественно явится сберегателем зтого общинного права на нее. И потому крестьяне называли на суде черные волостные земли землями великого князя, а говоря о себе, что они живут на такой государственной земле, крестьяне подчеркивали этим свою независимость от какого-либо феодала. При этом следует заметить, что таким великим князем являлся не только московский великий князь, но и великий князь тверской, рязанский, ярославский, нижегородский, и князья удельные, не называвшиеся великими князьями, но самостоятельные князья — суверены. Именно в этом смысле говорится о землях кпяжества Тверского в судном деле Калязинского монастыря с Артемием Острым и о селище Красном и пустоши Крутец, о черных землях Ярославского княжества,  о землях великого княжества Рязанского,  Белозерского княжества (в судных делах Кирилло-Белозерского и Ферапонтовского монастырей), Нижегородского великого княжества,  княжества Вологодского  и др.  Не охваченные феодализацией районы были во всех землях-княжествах. И чем дальше в прошлое, тем больше было таких общинных земель. Словосочетание «черные земли» встречается в документах еще в конце XIV в., но наименование «черные земли» или «черные волости» с особым смыслом отграничения от дворцовых волостей и волостей землевладельческих, зависимых от феодалов, в более четком своем значении привилось позднее, уже ко второй половине XV в. Раньше крестьяне этих волостей называли их просто землями князя. В конце XV в. и позднейшее время для таких волостных общинных земель характерно наименование «тяглая черная земля».  Другие равнозначащие ее наименования — «волостная земля», «становая земля», «земля великого князя» — также подчеркивают их независимость от землевладельцев-феодалов.

Волость и стан — территориальные единицы крестьянских общин. Наименование «стан» пришло от представителей государственной власти, для них волостная единица была административно-территориальной единицей. Учреждая «стан», представитель великого князя определял район-округ, на который распространялась его административная и судебная деятельность; «стан» но величине и границам обычно совпадал с общинной волостью. Называя общинную землю «землей великого князя», крестьяне подчеркивали особую роль великого князя — верховного собственника — как оберегателя волостйых земель от покушения на них частных владельцев. Указывая же, что все это «тяглые черные земли», крестьяне-общинники подчеркивали свою свободу от феодальных повинностей в пользу частных землевладельцев. Их повинности исчерпывались «тяглом», повинностью государственной. И поэтому, когда те или иные деревни из числа находящихся в округе черной волости (или близко соприкасающихся к пей) оказывались пожа лова иными монастырю или другому землевладельцу, то великий или удельный князь особо предупреждал, чтобы волостная община не претендовала на несение тягла крестьянами этих деревень. Когда часть селений (деревни на Волкове горе) Аргуновской волости оказалась собственностью монастыря, то великий князь Иван III Васильевич писал «в Аргунове старосте и всем крестьяном», чтобы они «тое деревенки в тягло не тянули ни в которую».

В отличие от владельческих волостей крестьяне черных полостей были свободны от натуральных оброков типа издольщины или заменивших ее позднее денежных оброков, а также и от работ по обслуживанию собственных хозяйств феодалов. На крестьян черных волостей с большой силой давили тяготы по несению государственных налогов и повинностей. Основным свон- ством таких государственных налогов и повинностей являлась их всеобщность — они были обязательны для всех граждан государства. В классовом феодальном государстве от их выполнения освобождался лишь господствующий класс, т. е. феодалы-землевладельцы да духовенство. При этом и само распределение тягла между разными категориями тяглого населения производилось неравномерно, чем, в частности, обусловливалось большое различие в положении крестьян черных волостей и владельческих крестьян.

По состоянию хозяйства, по производственному облику хозяйств крестьяне черных волостей ничем особым от владельческих крестьян не отличались. Разница если и была, то проистекала из природных особенностей края или района. Наступление феодалов на черные волости интенсивнее происходило it центральном районе Северо-Восточной Руси, черные же волости прочнее и дольше удерживались на севере; в центре феодализация замедлялась в глухих лесных районах, удаленных от хорошо изведанных и освоенных путей сообщения.

Материалы о феодальных повинностях владельческих кре стьяп (о тяягести феодальной земельной ренты) позволяют легко установить коренное различие в положении крестьян владельческих и черных волостей. В документе, рассказывающем о жизни черной волости, — в льготной грамоте сямского сотского Сидора крестьянам Фоминым, — сказано: «Се яз соцкой сямской Сидор, ноговоря с людми добрыми с сямлены, з болшими и меншими... дали есмя Фоминым детем Афонке да Ивашку пустошь Гридкину иод двор на двенадцать лет, а учнут жити, в ту двенадцать лет но надобе им великого князя дань, ни волостелевы кормы, пи города не ставят, ни ям, ни (в) вытные розрубы в столец не тянутп ни во что».  Перед нами раскрыта страница из жизни Сямской черной волости: волостные власти (мир) выделяют двум братьям иод строительство хозяйства пустошь с угодьями и дают им ;<ля этого льготу на 12 лет от основного тягла и крестьянских мирских повинностей. Указаны главные повинности — дань великому князю, «кормы волостелю», «город ставити», т. е. принимать участие в строительстве оборонительных сооружений; («ям»), — определяемые волостным разрубом (раскладкой) различные повинности и платежи, вносимые в волостную казну («в столец»).

О дани — основной, общей, первой государственной повинности - мы уже неоднократно упоминали. От уплаты дани освобождались лишь феодалы-землевладельцы да духовенство. Величина дани менялась сообразно нуждам государства и обстоятельствам. Мы это знаем по упоминавшейся уже нами тяжкой дани, наложенной ханом Тохтамышем на всю Русь;  знаем также о «черном боре» с новоторжских волостей — с сохи по гривне, а для конца XV в. в Новгородской земле обежная дань определена по полугривне с сохи.

На уровне государственной повинности выступало кормление должностных лиц — выплата корма наместникам (возглавлявшим управление городом и уездом), волостелям (управляющим более мелкими административными единицами — волостями) и их слугам — тиунам и доводчикам.  Из приводившейся нами выписки из грамоты старосте Сямской волости видно, что выплата корма иолостелю стоит в ряду первых повинностей крестьян черных волостей. В составе корма — различная продукция крестьянского хозяйства; обычны указания о пересчете натуральных продуктов на денежные платежи. Такие же указания на корм наместнику, волостелям и их тиунам и доводчикам имеются и в НПК; эти кормы должностным лицам в Новгородской земле выплачивались по «новому письму» (т. е. в конце XV—начале XVI в.) в «оброчных землях великого князя», временно состоявших в положении, близком к «черным волостям» (эти земли-волости еще не были розданы новым помещикам, назначенным Москвой).

Судя по Уставной белозерской грамоте и некоторым специальным грамотам Северо-Восточной Руси о раздаче кормлений, кормы выплачивались крестьянами черных и владельческих волостей. Корм волостелю естественен и обязателен для черных полостей. У владельческих же крестьян, судя по массе льготных грамот, уплата наместничьего и волостелева корма была редким исключением. Отмечая, что наместничий и волостелев корм по форме сходны с оброчным натуральным и денежным платежом и что его выплата обычна для крестьян черных волостей, историки, затушевывающие различие между крестьянами черных волостей и волостей владельческих, расценивают корм волостелям и наместникам как обычную натуральную и денежную форму феодальной земельной ренты. На деле же это мелкий платеж, не идущий ни в какое сравнение с натуральным оброком — с «доходом» землевладельцев; и при малой норме корма наместнику в Новгородской земле, по указаниям НПК, один корм выплачивался лишь с 25 обеж, а в Северо-Восточной Руси, судя по актам, один корм шел с шести деревень. 

Из платежей и повинностей, причисляемых к государственным, падавших на крестьян черной Сямской волости, после дани и выплаты корма волостелям названы повинности «города ста- вити» и «ям». Трудоемкая и в то же время важная государственная повинность «городного дела», или «города ставити», предусматривала участие крестьян в работах по возведению, ремонту и подновлению оборонительных сооружений «городов» — крепостей.  С военным делом связана еще одна повинность — «посоха», или «посошное дело».

Обслуживание транспортом проезжавших должностных (да и других) лиц в XIV—XV вв. было делом очень сложным и в то же время обязательным; к этому еще присоединялась и необходимость обеспечивать проезжавших продовольствием и жильем, а если у них были лошади, то еще снабжать кормом этих лошадей, если же лошадей не было, то давать подводу (обычно лошадь с седлом) и проводника. Так как практическое удовлетворение этих потребностей падало на крестьян прилегающих к дорогам селений, то обязанность обеспечивать ездоков подводой, а одновременно постоем и кормом оказывалась чрезвычайно обременительной для крестьян. И неудивительно, что «люди» (крестьяне) избегали селиться при дорогах,  — особенно если «послы татарские тою же дорогою ходили»,  — протестовали, когда мимо их сел и деревень прокладывали новые дороги.  Появление ямов — пунктов, на которых проезжавшие могли остановиться и без задержки получить свежих лошадей, — относится к более позднему времени (ко второй половине XV в.). Но еще на рубеже XIV и XV вв., в Уставной договорной грамоте великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Кипрпапа о повинности по обеспечению проезжавших должностных лиц подводой мы встречаемся со случаем, когда слова «подвода» п «ям» употреблялись в равнозначном смысле: на ям, как на особую организацию, возлагалась обязанность поставлять подводу — лошадей для ездоков.

С устройством ямов обслуживание проезжих должностных лиц несколько наладилось, как улучшилась и служба связи. Но стала более обременительной повинность но обслуживанию ямов: регулярной, постоянной была поставка крестьянами сменных лошадей на ям, к крестьянам же перешла обязанность возводить постройки для яма. Об этой повинности хорошо рассказывается в грамоте о починке Ергольского яма.  Крестьяне должны были заново поставить две избы трехсаженные, два сенника на подклетях, конюшню четырехсаженную, вокруг ямского двора заметать замет или поставить тын, поставить ворота. Все это возлагалось на четыре крестьянские волости, на две волостки и еще на две слободки и два села.19Г^Почти все указанные волости, волостки и села — черные крестьянские.  Указано брать с сохи по два человека. «Да темижбыеси сохами велел хрестья- ном от Ерголского яму до Надпорожского яму дороги почистити и мостов по рекам и по болотам и по грязем велел починити. А которые будут мосты погнили... и ты бы велел мосты новые мостити..., а на реках... мосты мостити на клетках...».  Текст этого документа убедительно показывает, насколько трудоемкой была повинность, именовавшаяся «ямом». Если здания не требовалось ремонтировать ежегодно, то чинить дороги и ремонтировать мосты, особенно мосты и гати по болотам и по грязи, необходимо было чинить ежегодно после весны и дождливой осени. Повинность яма, как мы уже видели, ложилась преимущественно на крестьян черных волостей.

Если у крестьян черных волостей не было оснований для освобождения от выпадавших на их долю общих государственных повинностей или для частичного снижения их, то у владельческих крестьян достаточно веским мотивом для этого могла быть особая трудность их несения в связи с обязанностью первоочередного выполнения тяжелых и трудоемких повинностей феодальных. Возделывая землю, ведя свое достаточно сложное хозяйство, крестьянин не мог считать себя полным хозяином выработанной продукции, не являлся и полным хозяином своего рабочего времени: земля считалась собственностью феодала, и землевладелец- феодал имел право на свой «доход» с крестьянских хозяйств и на привлечение крестьянина с его семьей для работы в своем владельческом хозяйстве. Незыблемое — и одинаково ясное как для землевладельца, так и для государственной власти — это право феодалов, по мнению и их самих и властей, бесспорно должно было при всех условиях быть реализовано. А отсюда — убеждение землевладельцев (да и властей) в том, что крестьяне, живущие в их деревнях и селах, должны быть освобождены полностью или частично от выполнения ряда государственных повинностей. Дошедшие до нас многочисленные грамоты о податных привилегиях — тарханные грамоты, оброчные грамоты о замене таких повинностей выплатой установленного оброка, льготные — указывают на фактически большой вес этих привилегий феодалов-землевладельцев. Так на деле осуществлялось четкое различие в положении крестьян владельческих волостей, черных волостей и волостей дворцовых. Государственные повинности, хотя они и являлись общими и как будто обязательными для всех граждан государства, а практически для всего сельского тяглого населения, на деле оказывались возложенными в основном на крестьян черных волостей. Так делалось с давнего времени в период удельных порядков, так оставалось в течение всего изучаемого нами времени. Приведем для примера свидетельства некоторых грамот. По жалованной грамоте тверского великого князя Василия Михайловича администрации Тверского Отроча монастыря и слугам монастырским и ключникам, «не надобе им никоторая дань, ни ям, пи подвода, ни тамга, ни осмьничее, ни иныи который пошлины к городу, ни к волостем. Тако же и сиротам (т. е. крестьянам,— Г. К.), кто имет седети на земли... Отрочья монастыря и тех монастырев в нашей отчине в Тферьских волостех и в Кашиньских... пожаловали есмы тех сирот: не надобе им никоторая дань, ни ям, ни подвода, ни тамга, ни осмничее, ни сторожевое, ни писчее, ни корм, ни медовое, ни иныи который пошлины к городу, ни к волости, ни служба, ни дело княже, ни дворьскии, пи старосты ат их не заимают ни про что».  По подобным же жалованным грамотам великого князя московского Василия Васильевича Троице-Сергиеву монастырю крестьянам их села Сватковсконо «не надобе ни мыт, ни тамга, ни ям, ни подвода, ни писчаа белка, ни косткы, ни восменичее, ни лугов моих не косят, ни закостного на них не емлют, ни коня моего не кормят, ни двора моего, ни волостелевых дворов не ставят, ни портного не дают, ни к сотскому ни к дворскому не тянут ни во что, ни иные никоторые пошлины.. .»

В жалованной грамоте великой княгини Софьи Витовтовньт па село Кувакинское   указано, что «людям» (крестьянам), живущим в этом селе, «не надобе мыт, ни тамга, ни осмничее, ни'весчее, ни ям, ни подвода, ни коня моего не кормят, ни сен моих не косят, ни в черный с тяглыми людьми не тянут, ни в которые проторы, ни иныи никоторыи пошлины им не надобе». II не менее показательна жалованная подтвердительная грамота великого князя Василия Васильевича Ивану Петелину на его село Скнятиново с деревнями в Кинеле Переяславского уезда: «Что его село в Кинеле Скнятиново и з деревнями, и хто у него в том селе и в деревнях нмут жити людей, ино им не надобе ям, пи подвода, ни тамга, ни восмничее, ни мыт, ни косткы, ни сен моих косят и ни коня моего не кормит, ни портное; ни к соц- кому, ни к дворскому не тянут ни в какие проторы, ни в роз- меты. ..».  А в жалованной грамоте великого князя Ивана Васильевича Благовещенскому монастырю Галичского уезда сказано: «И не надобе им (крестьянам монастыря, — Г. К.) ни моа дань, ни тамга, ни осмьничее, ни мыт, ни костки, ни гостиное, пи явка, ни весчее, ни писчая белка, ни поголовная, ни подвода, пи алтыновщина, ни посошное, ни к городу не тянут, ни иная никоторая пошлина».

Таким образом, крестьяне частновладельческих волостей освобождались от выплаты дани (чаще с заменою ее и других повинностей оброком), от яма и подводы, от городового дела и посошного, от повинности косить луга на великого (или удельного) князя, ставить двор волостелю, наместнику или великому князю, кормить княжеского (или митрополичьего) коня: «... и с черными тяглыми людьми не тянуть ни в которые проторы». Некоторые из указанных повинностей, относимых на долю черных волостей (косить луга, ставить двор, принимать участие в загонах зверя при охоте, в работах на великокняжеских рыбных угодьях), как будто бы напоминают повинности владельческих крестьян. На деле же, как видно из всего только что сказанного, положение крестьян черных и владельческих волостей было различным но основе своей. Феодальная земельная рента, оброчная и отработочная, по своему весу была основою повинностей владельческих крестьян. Когда же мы представим всю сумму государственных повинностей, выполнявшихся крестьянами черных волостей, то поймем истинные — достаточные — основания для того, чтобы именовать их тяглыми волостями.

А. Д. Горский уделил особое внимание вопросу о повртнностях крестьян.  Но он применял метод суммарного изучения всех материалов о повинностях, без связи их по месту и обстановке, по времени их появления и более полной активной реализации; к результате автор затушевал резкую разницу между тем, что по существу своему проистекало из основ феодального землевладения, и тем, что определялось общественными и государственными нуждами. Ставя же вопрос о весе повинностей, он не рассмотрел, что та или иная повинность могла быть основной, главной и что именно ею мог определяться конкретный вес всего тягла. На деле у владельческих крестьян такой была феодальная земельная рента (очень хорошо, четко представленная по весу в оброчной — натуральной или денежной — форме, а в форме отработочной ренты — в несколько усложненном виде), состоящая иногда из многих трудно взвешиваемых слагаемых. Весьма вероятно, что ограниченность материалов Северо-Восточной Руси помешала А. Д. Горскому оценить большой вес оброчной (самой весомой) феодальной ренты;   в наших руках были НПК — и, по нашему твердому убеждению, они помогли нам вернее решить вопрос о тяжести разных повинностей.

JI. В. Черепнин вместе с А. Д. Горским и в согласии с высказываниями А. П. Пьянкова предложил для XIV—XV вв., свою оценку соотношения между весом оброчной и отработочной ренты. Но указанные авторы упустили из виду, что не всякая пашня на государя, не всякое дело сельское, как и десятинная пашня, являются барщиной или отработкой во владельческом хозяйстве.  Многое из того, что поставлялось феодалу, поступало уже в готовом виде в его господские кладовые и житницы. И это очень важно для правильного и полного уяснения взаимоотношений между крестьянским и владельческим хозяйством. Землевладелец-феодал в изучаемое время не был заинтересован в том, чтобы у себя в хозяйстве своим иждивением возделывать зерновые хлеба в количестве, потребном для его хозяйства, да и не был подготовлен к этому. Указанные авторы видели возможность именно такого направления в хозяйствах феодалов, но мало интересовались самим земледельческим производством п потому, по нашему мнению, переоценили отработки и барщину в XIV—XV вв. Так, мы убеждаемся, что приведенные и разоб- рапные нами материалы о феодальных и государственных повинностях владельческих крестьян и крестьян черных волостей отмечают большое различие в положении двух этих категорий сельского населения.

Уделив здесь особое внимание тому, как истолковывают этот материал о крестьянских повинностях А. Д. Горский, JI. В. Че рептгпи и А. П. Пьянков, мы несколько уклонились от освещения рассматриваемого нами вогфоса о жизни сельской общины в черной волости, и нам надлежит вернуться к нему.

Как пример мы разобрали жизнь крестьян Сямской волости. Во главе Сямской черной волости стоял сотский,  в других волостях его обычно именовали старостой. Староста, или сотский, с волостным миром (в цитировавшейся нами грамоте — «с людьми добрыми — большими и меньшими») и решал все общественные волостные дела. Из упоминавшейся грамоты о Сямской волости мы узнаем о «стольце» — организационном центре черных и других волостей.  «Столец» — это и казна, в которую вносились оброки и деньги за пользование некоторыми волостными угодьями; здесь же решались вопросы раскладки тягла, порядка пользования угодьями и вообще хозяйственные вопросы волости; здесь было сосредоточено и все делопроизводство по ее хозяйству. Раскладка расходов (волостные «розруба») оформлялись списками (перечнями); были и свои волостные расходы. В «стольце» был сосредоточен учет всех сборов по волости и фактических их поступлений. С развитием феодализма, когда н большинстве сельские общины-волости оказались (полностью или частично) в составе владений феодалов, т. е. были поглощены ими, резко изменилось положение сельских общин — они теряли свою самостоятельность: в частных владельческих волостях роль сельской общины и ее дела сводились до крайнего минимума.

Волостная сельская община не имела утвержденного устава; все в ней зиждилось на обычае; правда, обычай этот в изучаемую нами пору имел большую жизненную силу. Организация сельской общины, ее аппарат мало чем отличались от органов, неизбежных в быту всякого мирского самоуправления: были выборные старосты и мирской сход.

К изучаемому нами времени большая часть сельских общин вошла в состав владений феодалов, была поглощена ими; но, как мы видим, еще осталось немалое число черных волостей, полностью сохранивших свой самостоятельный строй.  В крупных владельческих хозяйствах (типа дворцового) волости сохранили основу своего мирского строя: управлялись выборными старостами; «столец» был центром, в котором решались вопросы раскладки тягла, вообще хозяйственные вопросы волости. Мирскими властями решались здесь и вопросы пользования угодьями, но, конечно, в рамках, определявшихся особыми заданиями дворцовой администрации и деятельностью приказных людей этого ведомства, которым вручалась под управление указанная волость. Именно так выглядела жизнь бобров- ников Каменского стана по уставу, выданному им дмитровским удельным князем.  Мало оставалось места для мирского самоуправления в частновладельческих, вотчинных и поместных хозяйствах, но все же кое-что, и притом важное с практической, хозяйственной: точки зрения, осталось в ведении волостного и деревенского мира. Мы уже познакомились с постановкой владельческих хозяйств и с формами их связи с крестьянскими хозяйствами принадлежащих им сел и деревень. Их обособленное существование и оторванность основной массы деревень и сел от места расположения владельческой усадьбы ( от центра владельческого хозяйства) практически вели к тому, что'связь владельцев с крестьянами и их хозяйствами осуществлялась через ключников. В изучаемое нами время большинство землевладельцев не проявляло особого желания вмешиваться в хозяйственную жизнь этих деревень и сел. И потому естественно, что и к частновладельческих волостях мы встречаемся в деревнях и селах с крестьянскими старостами и там остается некоторое место для привычной деятельности мирского самоуправления.

В черных волостях (да и в волостях дворцовых) мирское самоуправление выступает в документах как официально прп- знаппая государственной властью местная мирская власть. Упоминавшаяся нами грамота великого князя Ивана Васильевича с указом об освобождении от тягла деревни на Воинове горе адресована «старосте Аргуновской волости и всем крестьянам». К старостам и ко всем крестьянам волости направляет свои указы и белозерский князь Михаил Андреевич.  Волостные старосты (а руководителей волостного мирского самоуправления называют обычно старостой, редко — сотским) в качестве официальных представителей волости участвуют в суде наместника !1 л и волостеля, присутствуют на суде как уполномоченные от волости, участвуют в размежевании земель.  Документы указывают на старост и во владельческих вотчинах и поместьях, выступающих в той же роли мирских представителей. .

Волостную общину, несмотря на крайнюю малочисленность дошедших до нас источников, можно проследить и в центральных районах Северо-Восточной Руси, и на территории бывших княжеств Ьелозерского, Вологодского, Костромского, Рязанского и др., в плтинах Новгородской вемли и на Севере Новгородской земли. Волостная сельская община была общераспространенной формой организации крестьянства — как в древности, так и в изучаемое нами время, в XIV—XV вв., и позднее. Живучесть и устойчивость ее и то, что мирское самоуправление, представ- лепное старостой и мирским сходом, оставалось и тогда, когда волость становилась владельческой, объясняется и органической связью общины с хозяйственной и бытовой жизнью, и потребностью крестьян в такой мирской организации. Чтобы понять последнее, необходимо вернуться к начальному этапу истории крестьянской общины-волости и оценить ее роль в жизни крестьян.

На начальном этапе истории сельской общины первоочередным был вопрос об освоении территории, а затем уже, в процессе оформления общины-волости, происходило более строгое установление ее границ. Складывание территории волости по существу заключалось в хозяйственном и трудовом (производственном) освоении лесных, земельных, сенокосных, водных (рыбных) и других угодий.

На этом начальном этапе земледелец был еще тесно связан с подсечной разработкой лесов и потому нуждался в обширных, свободных для такой эксплуатации лесных массивах. Охотничьи «путики» вели также далеко от селений в глубь лесов; туда же, но в иных направлениях, шли тропы к бортным угодьям. С освоением полевого пашенного земледелия и развитием животноводства территория волости должна была охватить и прочно закрепить луговые, пастбищные и особенно поженные угодья в поймах рек и озер; настойчиво осваивались и рыбные угодья. Все эти угодья составляли необходимую принадлежность крестьянских поселений, базу крестьянских хозяйств. Волости «привязывались» к рекам, речкам, зачастую и лесам, от речек обычно получали свои наименования. Освоение территории, узаконение прав на нее и на хозяйственные угодья, охваченные ою, предусматривали предварительное трудовое пользование всеми этими угодьями.  Все это могло быть лишь делом рук тружеников-земледельцев, членов волостной и деревенских общин. В актах XIV—XV вв., дошедших до нас, комплекс таких освоенных и принадлежащих деревне или селу угодий определялся формулой: «и куда из этой деревни топор, соха и коса ходили», — все это принадлежало (тянуло) к селению. Иногда в таком акте в упомянутой фразе называлось имя землевладельца, продававшего село или деревню, и нередко могло создаться ложное впечатление о том, что будто бы указанный в акте боярин, игумен монастыря или какой-то другой землевладелец с топором или сохой осваивал угодья. Топор, соха и коса могли быть лишь в руках земледельца-крестьянина, ему принадлежали эти орудия, и лишь земледельцы — члены сельской общины — шли с топором, чтобы разрабатывать, осваивать леса, заводить на подсеках посевы, строить селения; шли с сохой, чтобы обрабатывать землю, с косой, чтобы косить сено. Документы XV в. нередко свидетельствуют о недостаточной ясности территориальных границ между волостями; указывают, что они зачастую проходили по таким большим лесам, где «топор с топором еще по сиюлся».  Но это нельзя расценивать как наличие в это время (да и в XIV в.) больших белых пятен неосвоенных территорий в землях-княжествах Северо-Восточной Руси, в Псковской земле или на основной территории Новгородской земли. За земледельцем вскоре шел феодал — впереди светский, а потом и монастыри. В свете этих конкретных данных о жизни земледельческой сельской общины яснее определяется, чем она жила, какие дела объединяли земледельцев-крестьян в общину, в каких условиях и на каком материале вырабатывались обычаи, на основе которых жила сельская община изучаемого нами времени.

Общемирское дело начиналось еще с деревни. У деревень были свои общинные угодья — поскотина, сенные угодья; сообща крестьяне деревни пользовались лесом, согласованно с общими интересами эксплуатировали рыбные угодья, бортные угодья, охотились, организуя путики, расставляя снасти и т. п. Трехпольная система земледелия требовала упорядочения пользования полями и прилегающей к ним землей. Содержание в порядке изгородей было важным делом всего деревенского коллектива, в то время как на волость падала забота о содержании в исправности осеков. Волость распоряжалась теми рыбными, сенными и другими угодьями на ее территории, которые не входили в собственное, личное хозяйство крестьян и не были закреплены за определенной деревней. Сообща, волостью или деревней, косили крестьяне пойменные луга, особенно удаленные пожни; различное состояние этих лугов в разные годы подсказывало и поддерживало практику ежегодного передела этих лугов перед покосом.  Сообща, волостью, пользовались рыбными угодьями: «озеро... ловят крестьяне волостью»,  «волостью кол колили», т. е. в реке устанавливали сооружение для ловли рыбы.  А когда по той или иной причине оказывались заброшенными деревни, то пустую деревню «пашут волостью наездом» и сеют там хлеб.  В подобных случаях встает вопрос: а кто же будет платить оброки, лежавшие на таких деревнях, кто будет нести тягло и отвечать за него? Ответственность за это берет на себя волость. Ряд именно таких случаев отмечен в НПК. Так, в Дегожском погосте Шелонской пятины оказалось 26 деревень пустых, и еще отмечены две пустоши и селище. Писцы пишут: «И те деревни пустые и пустоши ведают старосты со хрестьяны садят на них хрестьян собе в тягло в тот же оброк».  Такие же случаи отмечены в Турском и в Дремяцком погостах той же пятины.  Данные случаи относятся к частновладельческим волостям.

В черных волостях, как мы указывали, разверстка тягла была одной из важнейших функций волостной администрации и волостного самоуправления. О том же рассказывается и в документах дворцовых волостей. Так, в уставной грамоте бобровни- кам Каменского стана сказано: «А те кормы ловчего и тиунов и доводчиков побор дворской з десятскими и з добрыми людьми меж себя мечут с столца по дани и по пашне: которая деревня болшн пашнею и угодьем, и они на ту деревню болшн корму и поборов положат; а которая деревня менпш пашнею и угодьем, и они на ту деревню менши корму и поборов положат; да собрав те кормы староста с десятскими, да платят ловчему и его тиуну и доводчику побор в городе Дмитрове».  В такой же роли выступают объединенные но боярщинам крестьяне в Никольской волости Будков- ского погоста (Вотской пятины), составившейся из боярщин старых бояр и новосведенных (85 дворов, 837г обжи). В волости много пустошей, сели1ц и сенных угодий (лугов). Писец — составитель НПК записал: «А великого князя оброк (заменивший старые боярские «доходы», — Г. К.) в той волости всех боярщин крестьяном деньги и хлеб разметовати меж собя но пашне».

Предметом особого внимания черных волостей были земельные угодья, владение и пользование которыми было материальной основой крестьянских хозяйств. Перед крестьянами стояли вопросы о закреплении за волостью этих угодий, об охране их как собственности крестьян волостной общины, о хозяйственном освоении их, о распределении угодий между деревнями и хозяйствами и об установлении порядка пользования ими.  Во всем этом сказывалось свойство волостных земель и угодий как собственности общинной, коллективной, а не частной собственности отдельных крестьян. Белозерский князь Михаил Андреевич в своих грамотах отмечает право крестьян Городецкой и Заболотской волостей на выкуп старых волостных пожен, присвоенных Кирилло-Белозерским монастырем.  Старосты и «все крестьяне» дают землю церкви, волость выделяет земельный участок и покосы попу.  «Мир» отнимает у крестьянина полосу земли, вычищенную им без разрешения мира.  Мы уже отмечали случай, когда староста Сямской черной волости Вологодского уезда с «добрыми людьми» (с крестьянами) дал пустошь с угодьями двум братьям крестьянам по «двор» и их новое хозяйство. То же сделал староста Залесской черной волости Костромского уезда. О подобном же случае устройства починка сообщает на суде крестьянин черной волости Волока Славинского Белозерского уезда: «А мне, — говорит он, — тот лес дала волость и староста со крестьяны; и яз... избу поставил».

Указанные здесь документы достаточно ясно свидетельствуют о праве черных волостей распоряжаться земельными угодьями на своей территории. На основе этого исконно осознававшегося права волость считала первоочередной конкретной задачей устройство крестьянских хозяйств, освоение волостных угодий, освоение лесов под земледелие, а значит — и развитие сельского хозяйства. Разработка лесной целины под пахоту, строительство починков, а затем и деревень происходило, как мы видим, при самом активном участии мирской волостной организации, при взаимной помощи соседей крестьян. Помощь могла быть разнообразной, от материальной «подмоги» и помощи соседа своим трудом до общей, мирской трудовой помощи или совместного выполнения одной или просто сходной задачи по хозяйственному строительству. Вспомним, когда у нас шла речь о получении крестьянами подмоги от землевладельцев — новгородских бояр — хлебом (семенами или просто зерном) или деньгами, то мы отмечали, что «подмога» получалась целой волостью.

От строительства сельского хозяйства не стояли в стороне и феодалы-землевладельцы. Они были заинтересованы в появлении новых земледельческих хозяйств на территории их вотчин. В дошедших до нас документах особенно подчеркнута эта сторона деятельности землевладельцев. Последнее понятно — документы обычно составлялись землевладельцами или под их диктовку. И недаром многие из сообщаемых в этих документах сведений еще тогда, в момент появления документов, опротестовывались, отрицались современниками крестьянами.  Именно так произошло со сведениями о строительстве починков и новых деревень, сообщенными Кирилло-Белозерским монастырем в Отводной записной книге 1492 г.,  со сведениями о строительстве Милобудских починков,  о россечах Оникеевой, Лавроковой и Пореевой,  о строительстве деревень Захарьиной и Тимкиной и починков на пустоши Кочевинской.

Хозяйственное строительство было всегда в центре внимания волостной общины. Вопросы же, определявшие его содержание, существенно менялись на разных этапах ее истории. На начальном этапе первоочередным было освоение территории, а затем уже и более строгое определение границ волости. Одновременно с этим осуществлялось трудовое хозяйственное освоение земельных, лесных и водных угодий волости.