Первобытный праздник и мифология

Раздел: Культура

Близнецы, как верно отметил А. М. Золотарев, «идеальным образом отражают двуединство разделенного на две экзогамные половины племени и поэтому становятся объектом культа» [41, 600]. К тому же мифические близнецы обладают всем набором признаков, которые характерны для дуально организованного коллектива—от различий во внешности до вражды и конкуренции [41, 600; ср. 43, 148] .

Парный образ мифических близнецов тесно связан с другой универсальной парой—человеком и его двойником. Образ двойника является одним из универсальных и исключительных по своей значимости образов в истории культуры. Идея удвоения, т. е. некоего «второго аспекта», часто лежит в основе как древнего религиозного обряда и мифа, так и древней комедии и литературы вообще [139], и не только древней. Всякий парный образ, как двойников, так и братьев-близнецов, строится по одному из двух принципов соотнесения: члены пары могут отождествляться между собой или, наоборот, противопоставляться.

Мы рассмотрим сначала те механизмы, посредством которых осуществляется отождествление. Отметим, что у «примитивного» человека уже само различение вещей может отличаться от нашего. Иногда члены архаических коллективов не делают различий между теми вещами, которые для нас явно неравнозначны, и наоборот, различают неразличимые с нашей точки зрения вещи- И, видимо, дело не в том, что они неспособны на привычные для нас оценки, а в том, что в силу тех или иных причин у них установилась другая система оценок. Например, чукчи могут свободно различать оттенки в цветовом спектре—они безошибочно указывают русское название того или инол) оттенка,—хотя в их языке имеется лишь один термин для всего спектра , т. е. чукча раньше не делал различий там, где это делаем мы- Обратный пример: тробрианец ни за что не признает сходства между очень похожими на наш взгляд братьями, хотя он и не отрицает сходства каждого из них с их отцом . Заметим, что если в случае с чукчей сказываются, возможно, особенности его суровой жизни, то во втором случае решающую роль играет социальный фактор— конкуренция материнского и отцовского права . Этот мощный фактор приводит даже к психологическому эффекту различения объективно неразличимых вещей. О возможности такого явления говорит и то, что при душевном расстройстве один из близнецов способен потерять чувство своего тождества с братом [506, 52]. Таким образом, чукча мог бы различать, но не делает этого, а тробрианец в некоторых случаях даже и не может проводить объективного сравнения.

Удобно проследить подобное явление на примере близнецов, так как известно, что однояйцевые близнецы, в противоположность разнояйцевым, практически неотличимы друг от друга. Однако «примитивный» человек, оказывается, не принимает этого во внимание, он сравнивает близнецов по другому признаку—по признаку их однополости или разнополости [356, 154]. Характерно, что не всегда такая система оценок является следствием недостаточной осведомленности о физиологических особенностях рождения близнецов того или другого типа—например, зулусам известно, что однояйцевые близнецы имеют одну плаценту и пуповину, однако это никак не влияет на упомянутую классификацию по признаку пола [18, 373; 356, 151—2].

Итак, близнецы одного пола считаются идентичными независимо от того, гомозиготны они или нет. Обычно стараются даже одевать их одинаково, в наше же время такую «привилегию» имеют только однояйцевые близнецы [356, 154]. Это лишний раз показывает, что механизмы отождествления у первобытного и современного человека не всегда совпадают. Часто на близнецов, как, например, в стране Бихе (Ангола), «смотрели, как на одного человека: кормили вместе, били вместе, выдавали замуж за одного мужа или женили на одной жене и умирать предоставляли также вместе» [18, 374; см. также 45, 225].

Такое отождествление, разумеется, связано с системой взглядов всего коллектива, но не самих близнецов. Однако интересно, что современные исследования обнаружили сходную картину и в психологии близнецов —ср. описанную П. Лякомбом навязчивую потребность однояйцевого близнеца-невротика воссоздать свою утраченную целостность [335, 8—9]. Опрос и наблюдения выявили, что у однояйцевых близнецов чаще возникает желание носить одинаковую одежду, чем у разнояйцевых [66, 254]. Однако это желание не всегда совпадает с желанием меняться одеждой со своим близнецом [66, 254; 261, 903]. В связи с последним можно вспомнить, что у всех народов близнецам дают особые, несовпадающие имена [356, 167]. Отождествление близнецов далеко не полно, и в этой неполноте совпадения скрыт тот остов, на котором собирается сложная, но четко работающая машина—весь дуалистический миф и ритуал- Причем если наделение близнецов разными именами выражает их нетождественность (неслиянность) с точки зрения коллектива, т. е. с внешней точки зрения, то нежелание надевать одежду своего близнеца связано с их «внутренней» нетождественностью. Возможно, что указанное функциональное соответствие имени и одежды не совсем

случайно. Укажем хотя ,бы на широко распространенные народные способы обмана злых сил посредством подмены как имени, так и одежды новорожденного [см., например, 153 (20), 183]. Пока что нас больше интересует внешняя точка зрения, так как ниже речь пойдет об оценке двух вещей извне, и наблюдатель не будет являться одновременно и оцениваемой стороной. В других же случаях, например, при оценке своего - двойника или же при изучении системы взаимных обязанностей в дуально-экзогамном коллективе, необходим взгляд как «извне», так и «изнутри».

То, что близнецам даются несовпадающие имена, строго говоря, еще не означает их нетождественности. Более того, формально это и есть условие их тождественности: две вещи тождественны, если они совпадают во всем, кроме своих мест; именно тогда мы можем говорить о двух тождественных вещах, а не об одной. И поэтому наделение близнецов несовпадающими именами соответствует указанному требованию несовпадения их мест . Отметим, что связь имени и места не просто формальна. Нередко процесс творения сводится к называнию творимых вещей—в некоторых религиях Бог-творец даже самого себя создает, произнося свое имя [502, 182—3]. Соотнесение имени и места можно видеть, например, и в том, что после Октябрьской революции многие люди пожелали изменить свое имя [112]: перемещение в социальной структуре повлекло за собой соответствующее изменение имени. На ту же глубокую связь этих двух понятий указывает и отмеченное О. М. Фрейденберг тождество между именем героя мифологического и фольклорного сюжета и его действиями [138, 249], которые и определяют его место в структуре сюжета.

Таким образом, формально близнецы тождественны, но уже то, что что-то у них не совпадает, что их двое, способно породить ситуацию, в которой они могут стать даже абсолютно противоположными. Именно это мы имели в виду, говоря о неполном отождествлении близнецов. Однако близнецы не всегда занимают разные места, иногда они связаны с одним общим местом—например, когда-то они оба разделяли материнское лоно . Это общее место не всегда мыслится как одно—даже в материнской утробе близнецам иногда отводятся строго регламентированные места [см., например, 274, 105] . И вообще всякое явление воспринимается то как нечто одно, то как совокупность составляющих его элементов. Можно думать, что это чередование взглядов на мир, лежащее в основе любого обобщения, управляет и механизмами отождествления. Объекты, оказавшиеся тождественными (и занимающие два разных места), могут в дальнейшем претендовать на одно и то же место в другом плане— скажем, на одно место в жизни. Поэтому если имеются совершенно неотличимые вещи, то одна из них обязательно хуже—так, в китайской традиции двойник жены оказывается лисой-оборотнем [142, 356—7]. Аналогичное явление зафиксировано нами в сюжете сна одной пятилетней девочки: из двух мам одна всегда была ведьмой .

По-видимому, здесь действует некий универсальный закон типа «Каждая вещь должна иметь свое (единственное) место», отраженный в целом ряде пословиц . Не исключена возможность того, что широко распространенный обычай убийства одного из близнецов восходит к этой неравнозначности идентичных вещей. Интересно, что одного из близнецов убивают иногда даже в тех случаях, когда их рождение связывается с предками-божествами [201, 640], т. е. отрицательное отношение к двойне не обязательно восходит к идее двойного отцовства, одного из близнецов убивают не обязательно потому, что он был зачат злым духом [ср. 146, 172]. По мнению Вяч. Вс. Иванова, истоки подобных близнечных ритуалов могут восходить к некоторым сходным явлениям в обезьяньих сообществах [48, 169; 50, 31—2; 51, 84], причем, по- видимому, древнее обычай убийства одного из близнецов [45, 217—8].

Здесь нас интересует только один момент этой богатой символической картины—уподобление родника материнскому лону, особенно если это лоно в родовых муках. Как уже говорилось, каджки живут в воде источников или где-нибудь вблизи них; интересно, что Это относится именно к той разновидности каджков, которая особенно опасна для рожениц [154, 299; ср. 150, 222]. Они также кишат вокруг роженицы, всячески пытаясь навредить ей и новорожденному. Опасно и первое после родов посещение родника, поэтому женщина царапает землю железным вертелом (каджки стелются по самой поверхности земли) и сыплет в воду зерна пшеницы, ячменя или риса [151, 89; 154, 302]. Если иметь в виду указанное тождество родника и материнского лона, можно думать, что опасность, грозящая молодой матери, как-то связана с плодами этих двух источников. Тогда становятся более понятными двойственные действия матери: она благодарит родник за своего ребенка, но в то же время совершает вредоносные действия над вторым порождением источника, злобными каджками—напомним, что каджк живет в самой воде источника, т- е. он неожиданно оказывается не только двойником-антиподом человека, но и его «единоутробным» братом. К тому же он опасен фактически не столько самой роженице, сколько ее ребенку. Даже в том, что во время родов каджк стремится вырвать печень роженицы и съесть ее [154, 301—2; ср. 150, 224], можно видеть вредоносные действия каджка по отношению к ребенку-пло- ду: в армянской народной традиции «джигяр»—«сердце», букв, «печень»—это средоточие любви, образ сгоревшей от тоски по любимому печени^щшр) до сих пор популярен в народных песнях, к тому же мать нередко обращается к ребенку как к своему «джигяру». Интересно, что «печени» матери грозит постоянная опасность со стороны злых сил: и в период беременности, когда на ее печени может появиться тпха ()—образование в виде червя или жабы, служащее причиной гибели будущего ребенка [153(20), 182], и во время родов, и непосредственно после них, почему ванские армяне не позволяли роженице спать после родов в течение нескольких часов, в этот самый опасный для новорожденного период, чтобы злые существа «не унесли ее печень» [153(20), 168]. Злые силы зорко следят за ребенком с момента зачатия и до тех пор, пока он не окрепнет в достаточной степени (сорок дней после рождения), и используют любую возможность, чтобы погубить его.

Таким образом, все вредоносные действия каджка по отношению к роженице сводятся к жестокой конкуренции ребенка и его двойника-брата за место в жизни. Но ребенку, конечно, отдается предпочтение, и каджк навсегда остается нежитью. Что вредоносные существа являются потенциальными конкурентами и двойниками новорожденного, можно видеть и в том, что иногда они подменяют собой человеческого ребенка, отчего и бывают некрасивые и непослушные дети [153(20), 182].

Интересно, что будучи антропоморфными, каджки большей частью являются в виде женщин, но иногда встречаются также каджки-мужчины и даже дети [154, 299]. Учитывая, что признак «женский» обычно попадает в тот же классификационный ряд, что и «вредоносный» [59, 178], можно соотнести каджков женского пола с крайними соотношениями нашей схемы (рис. 3, А^е В)У а их менее обычные разновидности—со средним (А=В).

Другим примером, показывающим работу процесса 1 (рис. 3), может служить обычай, не разрешающий одновременно присутствовать двум новорожденным в одной комнате—в противном случае младенцы вступят в смертельную конкуренцию и оба могут заболеть и погибнуть [153(20), 177]. Здесь Л и В это пара новорожденных, С—комната, посредством которой младенцы отождествляются, a D— снова место в жизни, за которое борются новорожденные, став друг другу врагами.

Следует отметить, что все эти процессы, конечно, происходят не на сознательном уровне.

Если даже в такой далекой от близнечной символики фигуре, как каджк, появляются черты, так или иначе связанные с идеей двойничества, то все образы мифических близнецов уже непосредственно связаны с этой идеей. Мы рассмотрим лишь одну мифическую пару: братьев Санасара и Багдасара из армянского эпоса, положивших начало великим героям Сасуна. Уже зачатие братьев было неравноценным—Цовинар выпила из чудесного ключа горсточку и еще полгорсточки [33, 12—3], в одном из вариантов эпоса вода во второй порции была к тому же немного мутной [156 (tt), 876],—в результате чего младший брат Багдасар слабее, нерешительнее и сумасброднее старшего. Мы уже говорили о том, как в мифологии разных народов один из двух братьев соотносится с добрым началом, а другой со злым, но здесь нас будет интересовать, как в рамках одной близнечной пары осуществляется различение или неразличение братьев.

С самого рождения братья различались внешне [33, 14], а временами их неэквивалентность доводится до гротеска—например, Санасар, искупавшись в чудесном роднике на дне моря и напившись оттуда, вырастает в семь раз, и когда, приобретя чудесные доспехи и коня Джалали, он возвращается к брату, не решившемуся броситься с ним в море, тот не узнает его и плачет от страха, увидев, как «гора, на гору взгромоздясь, на него идет» [33, 46—8]. Но обычно такой большой разницы в размерах и силе братьев нет, соотношение двух порций воды, решившее судьбу близнецов, диктует и другие качества героев- Так, Санасар одолевает сорок богатырей из шестидесяти, Багдасар же справляется с двадцатью—соотношение «два к одному», хотя в указанном эпизоде Санасару приписывается сила в семь раз большая, чем его брату [33, 90]. Во всяком случае братья от рождения неэквивалентны, однако это не мешает им иногда становиться абсолютно тождественными. Например, в одном из вариантов эпоса братья, с разных концов начав крушить вражеское войско, наконец вступают в смертельный бой, и только не сумев одолеть один другого, каждый из них признает в своем окровавленном могучем противнике собственного брата [156(tt), 154]. В другом эпизоде оба спящих брата были до того хороши собой, что посланцы дочери царя каджей так и не смогли опознать Санасара и ошибочно опустили письмо царевны на постель Багдасара [33, 67—8]. Однако порой неэквивалентность братьев доходит до такой степени, что они становятся чужими друг другу. Характерен в этом плане эпизод, описывающий ссору братьев* и их смертельный бой, за которым с волнением, плача и причитая, следит мать близнецов. Когда Санасар заносит меч над поверженным Багдасаром, мать с обнаженной грудью бросается к ним и мешает братоубийству. «Мать, ради твоих грудей не убью я его!»—говорит Санасар, близнецы мирятся и становятся «прежними братьями» [ 156 (tt), 882—4]. Интересно, что мать примиряет своих близнецов тем самым способом, каким в разных частях света кладут конец кровной вражде [95, 544; 97(1), 181, 499—500; 97(11), 403; 291, 57 прим. 16], символически превращая кровников в братьев, вскормленных одним молоком. Санасар и Баг- дасар как бы превращаются в чужих друг для друга людей, но затем вновь становятся братьями, и происходит это через материнское лоно (вспомним среднюю часть нашей схемы, где каджк и человек также отождествлялись ввиду их связи с одним лоном).

Может иметь место и обратная картина, частично напоминающая процессы 2 нашей схемы, когда тождественные вещи наделяются отличиями. Например, Возлюбленные Близнецы в мифологии зуньи, вместе совершающие героические действия, все же противопоставляются по признакам младший—старший, правый—левый [42, 164—5; 58, 276], однако любопытно, что прообразы Возлюбленных Близнецов, перешедшие к зуньи из мифологии керес, по-видимому, некогда оба были «левыми»—признак левизны соотносился с мужским полом и силой в знак своей причастности к близнецам—богам войны [397, 646—7].

Рассмотренные нами пары близнецов не являются антагонистическими. Любопытно, что в одном из вариантов эпоса у Синам Керима (соответствует Санасару других вариантов) рождаются близнецы Давид и Вего (Верго), уже являющиеся традиционными братьями- антиподами [156(^), 225—46]—резкое противопоставление близнецов здесь осуществляется только в следующем поколении. Можно думать, что в этом случае мы имеем дело с вырожденным вариантом—Вего обычно приходится Давиду дядей, и кроме того, здесь отсутствует целый ряд героев эпоса; но важно то, что идея двойничества особенно ясно видна именно в простых, не загроможденных действующими лицами сюжетах. Причем показательно, что именно Санасар, имеющий еще неярко выраженного антипода-двойника, рождает антагонистических близнецов. В других же случаях рождения близнецов от близнецов в их зачатии участвуют оба близнеца, например, герои «Махабхараты» Накула и Сахадева были рождены младшей женой Панду от двух Ашвинов. Интересно, что согласно эпосу, род Багдасара угасает после его смерти— двойник как бы исчезает, герой же раздваивается в новую, уже резко антагонистическую пару. Таким образом, двойник не может просто исчезнуть, он вечно возрождается, чтобы всегда составлять с героем неразлучную пару.

Ввиду того, что двойник обычно наделяется зеркальными чертами и во многом связан с отражением в зеркале, можно говорить даже о некоем универсальном законе, требующем одновременного присутствия человека и его отражения. Не вызывает сомнений то, что этот закон является результатом повседневной практики человека, привыкшего к своему отражению, какие бы свойства ему ни приписывались. Если двойник «плохой», закон может выражаться, например, в виде пословицы «Около святых черти водятся» [34, 178], в других случаях он порождает целый класс пожеланий—можно назвать их пожеланиями при двойнике,—например: «Если [кто-либо] увидит себя [отраженным] в воде, то пусть произнесет: «[Да будут] у меня свет, сила, слава, богатство, доброе дело» [19, 151]. К этому классу относятся, по-видимому, и пожелания на китайских бронзовых зеркалах тан-сун- ского периода [115, 62]. Тот же закон требует, чтобы в зеркале отражались не праздные картинки, а реальные вещи, причем иногда допускается нарушение условия единства места и времени для человека и его двойника. Именно по такому принципу построено волшебное зеркало, которое отражает вещи, происходящие в другом месте, а во время девичьих гаданий в зеркале отражается то, что будет.

Требование соответствия отражения отражаемому особенно наглядно видно в свадебной обрядности. Так, во многих концах земного шара жених и невеста смотрятся в одно зеркало  (состояние неразлучности создается и у двойников смотрящихся), и только в этом случае неразлучность будущих супругов оказывается реальной и полноценной . В Китае в танское время эта неразлучность подчеркивалась тем, что на обратной стороне свадебных зеркал обычно изображалась пара птиц [79, 19—21]. Часто в зеркало смотрится только невеста—например, у лакцев невесту встречают родители жениха, которые подносят к ее лицу зеркало [97 (I), 497]. Возможно, здесь сказываются свойства зеркала, позволяющие ему показывать суть вещей, что делает зеркало оберегом . Не исключено, что в данном случае одно и то же свойство зеркала—показывать внутреннее—служит двум противоположным оценкам невесты: она и чужая, вредоносная, которую проверяют на зеркало, но в то же время она источник продолжения рода, и зеркало способствует ее плодородию; ср. обычай кашкайцев ставить зеркало и сосуд с

водой против места, предназначенного для новобрачных [98, 282].

Неразрывность пары «человек и его двойник» видна и в другом классе поверий, связывающих гибель двойника со смертью другого члена пары. Например, разбитое зеркало предвещает смерть в доме—т. е. «смерть» двойника в зеркале влечет за собой смерть отражаемого, причем не обязательно виновника поломки, а любого потенциального хозяина отражения; и наоборот, в могилу покойнику кладут преднамеренно разбитое зеркало (о чем свидетельствуют некоторые археологические находки [77, гл- VIII, В]). Сюда же, видимо, восходят корни страха детей перед фотографированием: «Если дядя сделает мое фото, то я умру»,—объяснил мне трехлетний ребенок причину своего отказа фотографироваться, имея в виду, скорее всего, неподвижность фотоснимка. Черная магия по той же формуле уже сознательно готовит убийство жертвы—ср.^ практику вольтов или сходные вредоносные действия над изображением жертвы. И наконец, в близнечных мифах смерть одного из близнецов автоматически влечет за собой смерть другого [330, 84—5; ср. 468, 126]. Но если в случае с близнецами безразлично, который из них умрет первым, то для пары «человек и его двойник», по-видимому, имеется существенная неоднозначность в приоритете гибели. Укажем, например, известный многим народам обычай завешивания зеркал в доме, где есть покойник. На этот раз первым умирает человек, но двойник не погибает вместе с ним, а может еще долго жить в зеркале, поэтому его искусственно ликвидируют, завешивая зеркало . Двойник в зеркале, вообще говоря, так и не умирает: после смерти человека он часто продолжает существовать в виде его души [11, 111, 116; 118, 268].

Возможно, что с рассматриваемым классом явлений смыкается другой интересный мифологический

образ: иногда злые существа выступают также спарен- но или даже в многократно повторенном виде. Но любопытно, что убить их можно, лишь убив всех членов комплекса. Таковы бохолдой, мифические злые существа Западной Бурятии, которые водятся скопом и которых можно уничтожить, только убив сразу всех членов группы одним выстрелом . Возможно, что широко распространенный образ двуглавого  или многоглавого чудовища, которому культурный герой отсекает все его головы, связан с тем же условием—одновременно поразить все части комплекса, только на этот раз множественность представителей нечистой силы воплотилась в многоглавости чудовища. Можно предположить, что рассматриваемый способ борьбы с такими парными или множественными отрицательными образами в первобытной мифологии восходит к указанному свойству неразрывности человека и его двойника. Иногда это единственно возможный способ борьбы с любым парным образом. Только одновременно уничтожив Винггингаргу и его половой член, постоянно превращавшийся после смерти Винггингаргу в его двойника, одна из легендарных прародительниц избавила мир от проделок неугомонного австралийского инце- стуозного предка [393(№ 2), 131—6].

Тот же закон неразлучности человека и его двойника действует и для пары «человек и его тень». «От своей тени не уйдешь»—гласит пословица [34, 274], а басуто даже верят, что когда человек ходит по берегу реки, крокодил может схватить тень в воде и втянуть его в воду [118, 267]. Как и в случае с двойником-отражением, гибель или потеря тени влечет за собой смерть человека [118, 267]; у индейцев алгонкинов все представления о природе болезни основаны на идее неразлучности человека и его тени—болезнь вызывается тем, что тень больного отделена от его тела, и выздоравливающий должен соблюдать известную осторожность до тех пор пока тень прочно в нем не утвердится [118, 270]. Согласно русскому поверью, «Если у одного из сидящих за кутьей нет тени, то он скоро умрет» [34, 928] , а мертвец или другой представитель потустороннего мира вовсе не отбрасывает тени . Для рассматриваемой пары также характерна асимметричность в приоритете гибели. Тень-двойник тоже обладает большей самостоятельностью и живучестью— после смерти человека его тень удаляется в царство мертвых [118, 267—8; 357, 13, 39].

Вообще отражение и тень часто мыслятся вместе. Например, фиджийцы различают «темную душу» человека, или тень, и его «светлую душу», или отражение в воде и зеркале [118, 268], а в эвенкийском языке названия души и тени, а равно и отражения являются синонимами [И, 110, 116]. Объединение свойств тени и отражения может порождать гибридные образы—ср., например, удивительное качество древнего зеркала из танского рассказа отбрасывать тень, на которой отчетливо проступают изображения и знаки, начертанные на обратной стороне [24, 15—26] . Это же отождествление отражения и тени можно заметить в детском творчестве, где иногда тень решается в цвете, наподобие отражения.

Итак, мы увидели, что человек и его двойник действительно неразлучны. Но любопытно, что обычно стараются избежать всего, что напоминало бы зеркальность. Например, поставленный перед выбором того или иного типа симметрии человек редко отдает предпочтение зеркальной симметрии. Это можно заметить как в случаях, когда по принципам симметрии расчленяется отдельный человек, так и в случаях, когда это проделывается над целым коллективом. Первый вариант можно проиллюстрировать, например, армянским народным способом лечения ушных болей: женщина,, чедавно родившая девочку, сцеживает немного молока из правой груди в левое ухо больного, молоко же левой груди предназначается для правого уха [152(16), 42; 153(20), 179]. Сходным образом в сказках герою отрубают правую руку и левую ногу (или наоборот) [92 (I), № 173; 92(H), № 215]. Ср. также описание богини-покровительницы города Мадуры: «В левой руке она держала распустившийся золотой лотос, правой рукой сжимала прекрасный сверкавший кривой меч. На левой ноге звенело кольцо отважного воина, на правой—дивные браслеты» [103, 138—9]. Таким образом, в человеческом теле усматривается система перекрестных соответствий, как если бы человек представлял собой * центральносимметричное тело. Любопытно, что такая схема неожиданно находит типологические параллели в функциональной связи правого и левого' полушарий мозга соответственно с левой и правой половинами тела. Такая же склонность к перекрестным связям обнаруживается и в системах, включающих двух людей или две группы- Заметим, что э.то обычный способ ориентации стоящих друг против друга людей; рукопожатие может служить наглядным примером такой «перекрещенной» структуры. Более того,, возможно, что именно отсутствие этого свойства и замена его зеркальностью у нашего двойника-отражения способствовали тому, что двойник приобрел некоторые недобрые качества.

Или другой пример: женщины, совершив соответствующие обряды для прибавления молока, начинают кормить детей исцеленной грудью, но каждая мать кормит чужого ребенка [153(20), 179; 153 (25), 35], как бы осуществляя перекрестную связь между каждой парой групп «мать-ребенок». В народных приметах и поверьях типа «Сын на мать походит, дочь на отца—к счастью, и наоборот», «Счастливая дочь—в отца, а сын—в мать» [34, 939, 384] та же связь осуществляется в пределах одной семьи. Сходным образом, по поверью дан (Зап. Африка), близнецы посягают на жизнь своих родителей противоположного пола: сын на мать, дочь на отца [45, 218]. У мундугуморов (Н. Гвинея) подобная связь реализуется уже в социальной структуре—сын принадлежит к той же родственной группе, что и мать, а дочь—к группе отца [391, 176].

Мужчины и женщины также могут соотноситься перекрестно. Например, в Армении заклинатели шелкопряда обязательно должны были получить этот свой дар от специалиста противоположного пола, иначе заклинание теряло силу [152(17), 114], так же передаются и некоторые другие магические знания, например, способ излечивания от испуга («снятие», или «измерение», испуга)25, т. е. истинным признается лишь состояние, приобретенное ценой непрерывающихся последовательных перекрестных связей. В других случаях достаточно осуществлять такую связь в каждый отдельный момент, как, например, в Центральной Австралии, где во время церемониального обмена пищей мужчины получают растительную пищу, собранную женщинами, а женщины—мясную пищу, добытую мужчинами (см. разд. 6).

Отражение того же принципа в больших группах можно в#идеть в известном обычае аборигенов Австралии заботиться о размножении своего тотема, но не есть его, а преподносить противоположной половине. Наконец, кросс-кузенные браки—еще один пример такой перекрестной связи: лицом к лицу здесь стоят уже две половины коллектива.