Архивы. Периодические издания – журналы, брошюры, сборники статей

Журнал Здоровье

1984/10

Надежда побороть смерть всегда была едва ли не самой сокровенной мечтой человечества. Смерть и ее неотвратимость пугали только слабых. Сильные же духом во все времена стремились постичь суть этого грозного явления и противопоставить ему разум, знания, опыт человечества. Максим Горький говорил, что смерть, как и все явления нашего мира, есть факт, подлежащий изучению. И действительно, стряхнув мистические наваждения, которые старательно на протяжении веков воздвигала церковь, ученые деловито расчленили покрытый тайной процесс умирания на три этапа: предагональное состояние, агонию и клиническую смерть. Академик АМН СССР В.А.Неговский разъясняет: на первой стадии резко нарушается кровообращение, падает артериальное давление, развивается сильная одышка, но сознание еще борется с прогрессирующим недугом. Потом приходит агония и гасит сознание: исчезают глазные рефлексы, пульс прощупывается только на сонных артериях, дыхание становится судорожным, нерегулярным—организм, чтобы выстоять, напрягает последние силы. Наконец, наступает клиническая смерть: перестает работать сердце, прекращается дыхание, почти замирает обмен веществ, начинают гибнуть клетки, ткани.

Конец? Нет! Ибо клиническая смерть—это такое состояние организма, когда жизни уже нет, а истинной, биологической смерти еще нет. Значит, этот кратчайший промежуток и есть тот резерв, то время, когда еще можно попытаться отстоять жизнь, попавшую в глухую осаду. Тем более что разные органы окончательно умирают в разные сроки. Сердце, например, может быть оживлено спустя несколько часов после того, как оно остановилось, дыхательный центр—через два-три часа. И только нежные клетки коры головного мозга утрачивают способность к восстановлению через А—6 минут. Но и-это не безвыходный тупик. Рядом приемов критические минуты удается «растянуть».

Знанием всего этого вооружила медиков гуманная наука—реаниматология. Углубленно изучая закономерности угасания жизненных функций, стремясь понять сущность этого переходного состояния, специалисты разработали эффективные методы их восстановления, оживления организма.

Уже первые, робкие успехи реаниматологии взбудоражили общественное мнение. Шутка ли, умершие «воскресают» и. остаются жить! Сразу к новшеству устремились падкие на сенсацию люди, порой даже обладающие врачебными дипломами. Из-под их бойких перьев стали одно за другим выходить в свет (особенно в США) «исследования жизни после жизни», основанные на воспоминаниях тех, кто «возвратился с того света». Как и можно было ожидать, в их рассказах неизменно присутствовали божественные видения, существа «из света», добрые духи и прочая мистика. Удивляться не приходится, ведь музыку-то заказывает тот, кто платит! Авторы сих «научных» изысканий пришли, как и следовало ожидать, к желанному для церковников выводу: «Смерть тела не означает конца бытия!»

Надо ли доказывать, что никакого отношения к реаниматологии эти спекуляции не имеют. Наука твердо исходит из того, что биологическая смерть полностью и окончательно прекращает существование живой материи. Истинная смерть, писал в «Диалектике природы» Ф.Энгельс, есть «разложение органического тела, ничего не оставляющего после себя, кроме химических составных частей, образовывавших его субстанцию...» Врачи-реаниматологи не воскрешают из мертвых, их цель—-сохранить, отстоять жизнь на самых крайних ее пределах, пока клиническая смерть не перешла в биологическую.

...Только что в отделение реанимации поступил мужчина лет шестидесяти в крайне тяжелом состоянии: без сознания, почти без дыхания, пульс едва прощупывается. Диагноз неизвестен, однако ясно—времени для спасения осталось в обрез. Все члены дежурной бригады реаниматологов сознают, что исход поединка теперь зависит только от них. И бригада начинает с единственно возможного в данной ситуации—берет жизнеобеспечение больного на себя. Заставляют аппарат обеспечить дыхание, необходимый ритм сердцу навязывают электрокардиостимулятором, искусственно поддерживают тепло тела грелками. В «готовности № 1»—аппараты для наружного массажа сердца, автоматы для отсоса слизи и содержимого желудка, ультразвуковые ингаляторы, дефибрилляторы, ларингоскопы, респираторы, охлаждающие шлемы... На поединок с атакующей смертью выходить надо во всеоружии: различные приборы и аппараты должны помочь сохранить те пределы, в которых только и может существовать организм. Жизнь больного на какой-то срок оказывается как бы разложенной на части, и к каждой приставлен страж.

Сам больной погружен в вязкие сумерки, но электронный

наблюдатель начеку: непрерывно регистрирует число сердечных сокращений, глубину и частоту дыхания, артериальное давление, вычерчивает на движущейся ленте электрокардиограмму. Если что не так, монитор резким миганием красной лампы, звуком зуммера оповещает: SOS! Надо немедленно действовать!        .

Здесь высоко ценят электронику, однако рядом с умными приборами всегда находится опытный специалист—он может то, на что не способна никакая техника. Обостренной интуицией, настороженным своим сердцем, напряженными нервами он готов не только встретить любую опасность, но по смутным, неясным симптомам предугадать ее приближение.

Часто обстоятельства бывают сложными, запутанными, не хватает информации о том, что предшествовало случившемуся. И врачи по крупицам собирают данные, нащупывают, где именно находится эпицентр зловещих событий: в сердце, легких, мозгу, почках, желудке?.. А определив это, соответственно строят защиту. И пусть принимаемые ими сейчас меры не на все 100 процентов соответствуют тому диагнозу, который еще предстоит поставить. Но уж на девяносто-то процентов они наверняка отвечают самым неотложным потребностям надломленного организма. Наведение такого порядка в больном «хозяйстве»—важнейший шаг к спасению.

Возникновение и развитие новой медицинской службы сразу же властно потребовало подтягивания тылов: лабораторного и фармацевтического оснащения. В самом деле, как мы принимаем порошок или таблетку? Проглатываем и запиваем водой. А если человек без сознания? Можно ввести лекарство в мышцу или в вену. Но для этого надо отпилить головку стеклянной ампулы, надеть на шприц иглу, насосать нужное количество препарата, нередко добавить что-то из другой ампулы, тоже предварительно ее вскрыв. А ведь каждая секунда на счету! Пришлось срочно создавать новые формы лекарств для внутривенного введения и заключить их в такую упаковку, которая максимально бы сокращала процедуру: проколол—набрал—ввел.

Опыт подсказал еще два практических вывода. Во-первых, спасение больного идет гораздо эффективнее, если он сразу же попадает под опеку узкого специалиста. Подвело, скажем, сердце—в отделение кардиореанимации, где все подготовлено для поддержания сердечной деятельности; случилось тяжкое дорожное происшествие—в отделение, где есть опытные травматологи, хорошо оснащенные операционные, соответствующий инструментарий.

И, во-вторых, больного после тяжелой операции помещают для интенсивного наблюдения и лечения в отделение реанимации, что снижает число осложнений, печальных потерь.

Сегодня палаты интенсивной терапии и отделения анестезиологии—реанимации есть в любой крупной многопрофильной больнице, не говоря уже о республиканских, краевых, областных.

Реаниматология, конечно же, не всесильна. И пока что безвременная смерть еще уносит тех, кому бы жить да жить. Но медики и биологи, биофизики и биохимики, инженеры и техники, ученые и практики—все, кто причастен к благородной службе возвращения человеку жизни, работают над тем, чтобы максимально расширить ее возможности. По мере того как крепнет научный фундамент и обширнее становится практический опыт, число горестных потерь неуклонно сокращается.

Еще десяток лет назад диагноз «инфаркт миокарда» звучал грозным приговором. Сегодня усилиями медиков четверо из каждых пяти больных, перенесших инфаркт миокарда, возвращаются к жизни, к труду. Удалось добиться успехов даже там, где их, казалось бы, и ждать-то нельзя. Есть такое тяжелейшее, губительное осложнение инфаркта миокарда—кардиогенный шок, при котором сердце почти вконец утрачивает способность проталкивать по сосудам кровь. Только единицы из числа людей, у которых развился кардиогенный шок, чудом оставались жить. Так было до недавнего времени. Советские кардиологи воздвигли на пути смерти от кардиогенного шока преграду. Разработанный ими метод вспомогательного кровообращения—контрпульсация—снимает с изнемогающего сердца почти 80 процентов механической нагрузки, помогает ему выйти из состояния шока.

Ощутимы успехи реаниматологии и в борьбе с массивными кровотечениями, острой дыхательной недостаточностью, интоксикациями, множественными травмами. Тьюячам и тысячам людей, которые находились между жизнью и смертью, реаниматологи не дали перешагнуть эту критическую грань, вернули их к жизни, творческому труду.

Сложны задачи, стоящие перед молодой еще наукой. Велики трудности, которые предстоит еще преодолевать. Работа в палатах интенсивной терапии, в отделении реанимации сопряжена с огромным напряжением физических и духовных сил. Это не просто работа—это служение человеку. Бескорыстное, благородное, достойное самых щедрых оценок. Людьми, избравшими своей профессией борьбу со смертью, движет высокое сознание ответственности, гражданского и врачебного долга и, наверно, в не меньшей степени, любовь к больному, сострадание к нему. Но еще Стефан Цвейг заметил: «Есть два рода сострадания. Одно малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья...», другое же сострадание «истинное, которое требует действий, а не сантиментов, оно знает, чего хочет, и полно решимости, страдая и сострадая, сделать все, что в человеческих силах и даже свыше их». Эти слова я бы начертал у входа во все отделения реанимации.