КЛИМЕНТ АРКАДЬЕВИЧ ТИМИРЯЗЕВ. Биография Тимирязева

Вся электронная библиотека      Поиск по сайту

 

академик тимирязевЖизнь растения

К. А. Тимирязев

Раздел: Научно-популярная литература

 

КЛИМЕНТ АРКАДЬЕВИЧ ТИМИРЯЗЕВ. БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

  

Смотрите также:

 

Ботаника

 

Биология

 

Необычные растения

 

Жизнь зелёного растения

 

Лекарственные растения

 

Необычные деревья

 

Мхи

 

Общая биология

 

Лишайники

 

Древние растения

 

Биографии учёных ботаников и биологов

Микробиология

 

Лечебные свойства берёзы

 

Пособие по биологии

В прощальной речи 30 апреля 1920 г. у могилы К. А. Тимирязева председатель ВЦИК тов. М. И. Калинин говорил о Клименте Аркадьевиче как об ученом-революционере, отдавшем всю свою научную мощь рабочему классу и трудящемуся крестьянству. «Маститый ученый, как юноша,—говорил М. И. Калинин,— бросился в борьбу бместе с пролетариатом, направляя смертельные стрелы в врагов рабочего класса...» Проводить и сказать свое слово ушедшему ученому-борцу, провозгласившему ленинизм гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле, собрались, во главе с М. И. Калининым, представители Совета народных комиссаров, Центрального и Московского комитета РКП (б), Московского совета, делегации районных партийных комитетов, районных советов и профессиональных союзов, Социалистической академии и рабочего факультета Московского университета. «Если в сердце пролетариата всегда жила мысль о неизбежности крепкого союза между наукой и трудом,—писал в те же дни ныне также ушедший в могилу А. В. Луначарский,—то она была подтверждена в тяжелые дни разрыва интеллигенции с революционными народными массами полным переходом одного из величайших представителей русского ученого мира К. А. Тимирязева на сторону рабочего класса, под его знамя. Кто знал Тимирязева раньше, тот вправе был ожидать, что именно этот человек окажется звеном, соединяющим революцию и науку».

Тот, кто станет внимательно изучать научное и литературное наследство К. А.Тимирязева, должен будет сделать неизбежный вывод, что вся жизнь и вся кипучая деятельность этого ученого-револю- ционера были направлены исключительно на бескорыстное служение одной идее—идее освобождения человечества от связывающих его пут. В служении дарвинизму, в сущности говоря, и выражалось неуклонное стремление К. А. Тимирязева объяснить все явления природы, раскрыть все, что жаждет знать человечество, научно объяснить все живущее, все, считавшееся таинственным.

И в пропаганде и в популяризации всех естественно-научных основ материализма перед К. А. Тимирязевым стояла всегда ли!нь одна и та же цель—неуклонно бороться, бороться с общественной неправдой, бороться с невежеством, бороться со всяким застоем мысли.

«Борьба со всеми видами реакции—вот самая общая и насущная задача естествознания». Эта мысль пронизывает насквозь все творчество К. А. Тимирязева. Та страстность характера, которой отличалось все его служение науке, объяснялась именно тем, что в деле укрепления естественно-научных основ материализма п пропаганды дарвинизма он видел для себя прежде всего общественный долг, общественную задачу.

Пролетариат, в лице своих избранных представителей, отдал долг лучшему представителю русской научной общественности и выдающемуся ученому с мировым именем, поставив ему памятник в столице первого пролетарского государства, назвав его именем бывшую Петровскую сельскохозяйственную академию и вновь созданный, Научно-исследовательский биологический институт, навсегда сохранив в своей памяти его величие и его светлый образ. «Истинный ученый не может не приттн к социализму, и вместе с покойным или после него многие научные силы последуют его примеру и придут в своей работе под сень красного знамени». Эти слова были также произнесены А. В. Луначарским у могилы К. А. Тимирязева. Ныне все это уже сбылось.

Климент Аркадьевич Тимирязев родился в Ленинграде 22 мая 1843 г. в старинной дворянской семье. С ранних лет он получил основательное домашнее образование и, еще будучи юношей, овладел в совершенстве главными европейскими языками^ особенно английским и французским. Большую роль в воспитании и образовании Климента Аркадьевича играл отец его Аркадий Семенович, человек с республиканскими взглядами, имевший связь с восстанием декабристов в 1825 г. Вполне понятно, будучи носителем революционных настроений, он смог внушить сыну своему отвращение ко всей мрачной и тяжелой николаевской эпохе. Мать его Аделаида Климентьевна, англичанка по происхождению, оказала также большое влияние на все его домашнее развитие и в особенности в отношении знания иностранных языков. Старший брат Климента Аркадьевича, Димитрий (сделавшийся впоследствии известным статистиком), оказал огромное влияние на Климента Аркадьевича в отношении развития в нем выявившихся еще с раннего детства и определивших весь его жизненный путь интересов к естествознанию. Как воспитывался Климент Аркадьевич, он говорит сам в статье, посвященной открытию первого рабочего факультета и носящей название «Привет первому русскому рабочему факультету». Он пишет: «С пятнадцатилетнего возраста моя левая рука не израсходовала ни одного гроша, который не заработала бы правая. Зарабатывание средств существования, вызванное нуждой, как всегда бывает при таких условиях, стояло на первом плане, а занятие наукой было делом страсти, в часы досуга, свободные от занятий. Зато я мог утешать себя мыслью, что делаю это на собственный страх, а не сижу на горбу темных тружеников, как дети помещиков и купеческие сынки. Только со временем сама наука, взятая мною с бою, стала для меня источником удовлетворения не только умственных, но и материальных потребностей жизни—сначала своих, а потом и семьи. Но тогда я уже имел нравственное право сознавать, что мой научный труд представлял собой общественную ценность, по крайней мере, такую же, как и тот, которым я зарабатывал свое пропитание раньше». Свой самостоятельный образ жизни, таким образом, Тимирязев принужден был начать вести уже с пятнадцатилетнего возраста, и в этом отношении для него огромным подспорьем служило знание иностранных языков. Он зарабатывал себе средства, главным образом, переводами с иностранных языков. В своей книге «Наука и демократия», которую Климент Аркадьевич имел счастье увидеть изданной еще перед своей болезнью, он написал следующую, поистине трогательную страницу, служащую введением к этой последней, предсмертной книге: «Дорогой памяти отца моего Аркадия Семеновича Тимирязева и моей матери Аделаиды Климен- тьевны Тимирязевой. С первых проблесков моего сознания в ту темную пору, когда, по словам поэта, «под кровлей отеческой не западало ни одно жизни чистой, человеческой, плодотворное зерно», вы внушили мне словом и примером безграничную любовь к истине и кипучую ненависть ко всякой, особенно общественной, неправде. Вам посвящаю я эти страницы, связанные общим стремлением к научной истине и к этической, общественно-этической, социалистической правде».

В 1861 г., когда Клименту Аркадьевичу было 18 лет, он поступает в Петербургский университет, сначала на камеральный факультет, а затем на естественное отделение физико-математического факультета, которое* кончает в 1866 г., получая ученую степень кандидата и золотую медаль за сочинение «О печеночных мхах».

Климент Аркадьевич Тимирязев выходит на арену общественной жизни в знаменательные 60-е годы. В своей статье «Пробуждение естествознания в третьей четверти XIX века» он говорит об этих годах как о начале сознательной жизни своего поколения, совпавшем с тем «дуновением весны, которое пронеслось из края в край страны, пробуждая от умственного окоченения и спячки, сковывавших Россию более четверти столетия». Как чуткий и разносторонне образованный человек Климент Аркадьевич Тимирязев не мог не отозваться на зародившийся в 60-х годах интерес широких кругов общества к естествознанию. Его главнейшим стремлением и целью жизни становилось привить сознанию русского читателя все, что представляли собой в то время завоевания науки. «Эпоха Дарвина» запечатлевала в Тимирязеве беззаветную преданность науке, безукоризненную честность мысли и глубокую, непоколебимую веру в прогресс. Закаленный в атмосфере 60-х годов, воспитанный на страстных проповедях Д. И. Писарева, К. А. Тимирязев направляет всю страстность своего характера на укрепление дарвиновского учения, видя в пропаганде его также и общественную задачу. Глубоко преданный широким кругам трудящихся, К. А. Тимирязев говорил о русском народе: «Он всегда равно достоин и равно велик—и в счастьи и в несчастьи».

Отсюда и идет та великая щедрость, с которой Климент Аркадьевич всю жизнь делился своими научными знаниями. Шестидесятые годы и создали гениального популяризатора Тимирязева.

Еще будучи двадцатилетним юношей, вольным слушателем университета, молодой Тимирязев в 1864 г. на страницах «Отечественных записок» помещает свой «Краткий очерк теории Дарвина»,, начиная им свою защиту и пропаганду учения Чарльза Дарвинаг а в 1865 г. выпускает уже целый сборник своих статей, посвященных этим вопросам. Нужно ясно представить себе ту общественную среду, в которой начинал свою пылкую и бурную пропаганду эволюционного учения тогда еще молодой атеист—К. А. Тимирязев. Ведь кастовый дух и классовое высокомерие цеховых ученых и тогдашних университетских кафедр не допускали даже и мысли о возможности укрепления в умах русских граждан «богопротивного» учения Дарвина и превращения научной пропаганды в орудие для распространения безбожия. Поповщина и ученые фарисеи всей рангов заскрипели перьями, взывая к охранению подрываемых основ. Дарвинизм истолковывался вкривь и вкось, но молодой Тимирязев предпочел стать в ряды поборников «Отечественных записок», отражавших общественный подъем того времени, так как только с этой общественной кафедры он мог тогда выступать против поповщины в науке и защищать гениальное завоевание человеческого ума. С тех пор эта книга («Чарльз Дарвин и его учение») много раз переиздавалась и дополнялась и до настоящего времени является лучшей для ознакомления с теорией эволюции.

Колючие преграды «русской действительности», заставившие Тимирязева в свое время покинуть университет и кончить курс университета вольным слушателем, превращали Тимирязева в гражданина, умевшего возвышать свой смелый голос. Еще в ранние годы (1861 — 1863 гг.) его перу принадлежали работы, носившие ярко выраженный политический характер («Гарибальди на Капрере», «Гольд в Ланкашире»). Служа науке, всякий раз, когда научной свободе грозила опасность, он постоянно от научного станка переходил к бичующему перу публициста. Он неизбежно твердил свой основной догмат: «Мы должны стремиться к установлению общения между представителями труда умственного и физического, к гармоническому слиянию задач науки ижизни и служению научной истине и этической правде». Когда Климента Аркадьевича упрекали, что он смешивает «политику с наукой», он отвечал словами знаменитого ученого Бертло: «Часто приходится слышать, что ученый не должен заниматься политикой. Это—избитая истина, пущенная в ход каким-нибудь царедворцем в неограниченной монархии, в эпоху, когда частная интрига успевает всем завладеть, руководясь соображениями личного произвола, одинаково чуждыми указаниям общественного блага и методам науки».

С 1868 по 1870 г. К. А. Тимирязев работает за границей у знаменитых ученых: Кирхгофа, Бунзена, Гофмейстера, Гельмгольца, Клод Бернара, Бертло и особенно Буссенго, оказавшего на Климента Аркадьевича огромное и решающее влияние, определившее его дальнейшую научную деятельность. Эта деятельность направляется им, главным образом, в сторону физиологии растений, а также и на установление и углубление связи между физиологией растений и земледелием.

«Научные работы Климента Аркадьевича,—писал проф. Ф. Н. Крашенинников в связи с 70-летием со дня рождения К. А. Тимирязева,—направлены на выяснение самого существенного процесса в жизни растения—на усвоение света растением. Жизнь всего органического мира прямо или косвенно зависит от этого процесса усвоения углекислоты зеленым органом растения, так как при этом процессе из углекислоты воздуха за счет энергии солнечного луча образуется органическое вещество. На первой странице своей первой русской работы в 1868 г. Климент Аркадьевич определил намеченную задачу во всей ее широте в следующих выражениях: «Изучить химические и физические условия этого явления, составные части солнечного луча, участвующие посредственно или непосредственно в этом процессе, проследить их участь в растении до их уничтожения, т. е. до их превращения во внутреннюю работу, определить соотношение между действующей силой и произведенной работой—вот та светлая, хотя, может быть, отдаленная задача, к осуществлению которой должны быть направлены все силы физиологов».

«В самом начале своих исследований,—пишет проф. Ф. Н. Крашенинников, касаясь методов тимирязевских исследований,—Климент Аркадьевич предлагает особый прием газового анализа для изучения процесса усвоения углекислоты растением, прием, который вошел теперь в общее употребление. Для специальных целей он строит газовую пипетку,, позволяющую вести газовый анализ с небывалой до того точностью, 0,001 куб. см. Он совершенствует некоторые физические методы исследования. Ведя спектральный анализ хлорофилла и его ближайших составных начал, он применяет ряд новых приспособлений. Вводит для характеристики вещества в его оптических свойствах строго объективный прием фотоспектрограмм. В количественных исследованиях он применяет затем спектрофотометр ический прием. Для определения той доли лучистой энергии солнца, которая может быть использована растением в самой важной его функции, в усвоении света, Климент Аркадьевич изобретает аппарат фитоактинометр. Во всех методах, введенных Климентом Аркадьевичем, больше всего обращает на себя внимание необыкновенная точность приемов, изящество и простота приборов». Акад. Е. Ф. Вотчал в очень кратких словах также дает научную оценку К. А. Тимирязеву, вскрывая осдовной нерв всех его научных работ. «Все научные работы, за исключением первой—о морфологии печеночных мхов,— писал акад. Вотчал также ко дню чествования 70-летия К. А. Тимирязева,—относятся к области физиологии растений. За исключением немногих, посвященных усвоению азота и осмотическим свойствам клетки, все работы Тимирязева относятся к вопросу об усвоении углекислоты и света зеленым растением и к красящим веществам листа (хлорофиллу). Изучение оптических свойств и состава этого пигмента, его происхождения, разложения углекислоты, определение и учет составных частей солнечной радиации, принимающих участие в этом явлении, и, наконец, учет соотношения между поглощением света и его работой в листе—вот основные темы многочисленных работ Тимирязева. Ему принадлежат первое доказательство подчинения процесса усвоения углекислоты и света зеленым растением основным законам фотохимии, установление основного закона влияния напряжения света на его работу в этом процессе, открытие некоторых новых пигментов листа, ряд очень важных теоретических соображений о роли хлорофилла и пр. и, наконец, целый ряд весьма точных научных приборов, о которых говорилось выше».

Работа Тимирязева, по словам акад. Вотчала, вызывает невольное изумление прежде всего тем редким единством плана, который их объединяет. Еще в 1868 г. намечен был этот план, и с тех пор он выполнялся с удивительной настойчивостью и систематичностью. Между тем как другие исследователи ограничивались изучением той или другой частности, К. А. Тимирязев постоянно был занят исследованием вопроса во всей его полноте. И Климент Аркадьевич по праву мог писать: «Я исследовал вопрос со всех доступных сторон, все точнее и точнее его ограничивая, разнообразя и совершенствуя приемы исследования и пользуясь для его объяснения каждым новым успехом в смежных областях химии и физики. Не покидая ни на минуту почвы прямого опыта, я не пускался в рискованные теории, а ограничивался только ролью свидетеля, констатирующего факты и помнящего обязанность всякого добросовестного свидетеля говорить «истину, всю истину и ничего кроме истины».

Мастерское изложение, сводку тридцатипятилетних его работ мы находим в «Крунианской» лекции, читанной в 1903 г. в Лондонском королевском обществе, что являлось высшей почетной наградой, которой удостаивался редкий иностранный ученый. В этой лекции, носившей название «Космическая роль растения», Климент Аркадьевич с необыкновенной простотой и ясностью изложил результаты всей своей обширной и сложной научной деятельности. В присутствии слушателей, среди которых находились такие крупнейшие мировые ученые, как Фрэнсис Дарвин, Листер, Гукер*, Крукс, Рам- зей, Гольтон, Кельвин, из коих каждый создал эпоху в своей области знания, Климент Аркадьевич рассматривал трудные и спорные физико-химические вопросы, критикуя противоречивые взгляды других ученых. Он в немногих словах разъяснил их настолько просто, что все они стали доступны для понимания каждого. Здесь в полной мере проявился тот особый дар Тимирязева, когда в немногих сжатых фразах с неотразимой логической убедительностью развиваются мысли, которые у иных ученых заняли бы целые томы.

Всемирная известность выдающегося исследователя природы была признана за К. А. Тимирязевым всей Европой. Достаточно сказать, что К. А. Тимирязев был избран почетным доктором Кембриджского, Глазговского и Женевского университетов, членом Эдинбургского и Манчестерского ботанических обществ и, наконец, членом известного во всем мире Лондонского королевского общества.

Огромно значение научной деятельности К. А. Тимирязева и для земледелия. С его именем связано введение в России первых опытов по выращиванию растений в искусственных культурах. Не одно поколение агрономов, прошедшее через Петровскую сельскохозяйственную академию, познало тайны растительной жизни, впервые раскрытые К. А. Тимирязевым. Более 20 лет (с 1871 по 1892 г.)

Климент Аркадьевич состоял профессором в бывшей Петровской сельскохозяйственной академии, ныне- носящей его имя.

«С первых шагов научной деятельности,—пишет также акад. Е. Ф. Вотчал,—Климент Аркадьевич находился в исключительно тесной связи с развитием агрономии в России. Еще студентом принимал он участие в первых в России опытах по применению минеральных удобрений, организованных бывшим «Вольно-экономическим обществом» под руководством знаменитого проф. Д. И. Менделеева, Шмидта и др. Будучи далек от практической агрономии, посвящая все свои работы и научные интересы научно-исследовательским задачам, Климент Аркадьевич сумел в своей преподавательской работе выдвинуть на первый план и разработать вопросы почвенного питания, так как ясно понимал их громадное значение для земледелия. Вскоре по назначении профессором в Петровскую академию К. А. Тимирязевым была уже построена первая в России тепличка («вегетационный домик») для водных, песчаных и почвенных растений в сосудах. Насколько ново тогда было это дело, можно судить уже по тому, что и в Европе этот «Vegetationshaus» («вегетационный домик»), составляющий ныне необходимую принадлежность почти каждой опытной станции, в то время явился всего третьим по счету. В России же вся методика решения вопросов земледелия не шла тогда дальше «опытного поля». Трудно достаточно оценить значение этого вегетационного домика, созданного К. А. Тимирязевым при Ботанической лаборатории, в развитии методов агрономии в России. В ряде статей К. А. Тимирязев описывает серию приборов и опытов, предназначенных служить тем же задачам распространения научных основ земледелия. Необходимо напомнить также, что первый проект организации областных агрономических станций принадлежал К. А. Тимирязеву». Следует отметить и то, что К. А. Тимирязев один из первых у нас обратил внимание и исследовал газовый обмен в клубеньках бобовых растений, открытие которого произвело целый переворот в учении об удобрении, а на практике отразилось усиленной пропагандой посевов клевера.

Чтобы дать хотя бы малейшее представление о размахе научно- исследовательских работ К. А. Тимирязева, необходимо упомянуть о некоторых из них, так как привести исчерпывающего списка всех статей и сообщений Климента Аркадьевича невозможно.

Проф. Ф. Н. Крашенинников в сборнике, посвященном К. А. Тимирязеву его учениками (1916 г.), приводит список его работ, хотя неполный, так как целый ряд статей и заметок рассеян в различных периодических изданиях. Из научных работ К. А. Тимирязева ( а их в общей сложности, не считая статей по вопросам эволюции и дарвинизма, а также статей популярных, по общественным вопросам и различных предисловий,—более ста) можно назвать: «Ближайший состав хлорофилла» (1869 г.), «Спектральный анализ хлорофилла» (1871 г.), «Об образовании и разрушении крахмала» (1871 г.), «О микроспектре» (1872 г.), «Автоматический прибор для снабжения растений углекислотой» (1872 г.), «Об усвоении света растением» (1875 г.), «О количестве, работы, производимой в зеленом листе» (1881—1882 г.), «От каких лучей зависит разложение углекислоты в растении» (1882 г.),

3 Жизнь растения «Растения и солнечная энергия» (1883 г.), «Зависимости фотохимических явлений от амплитуды световой волны» (1884 г.), «Протофилин в этиолированных растениях» (1889 г.), «Физико-химические условия разложения углекислоты в растениях» (1890 г.), «Зависимость усвоения света от его напряжения» (1890 г.), «Фотохимическое действие крайних лучей видимого спектра» (1893 г.), «Борьба растения с засухой» (1892 г.), «Происхождение азота растений» (1893 г.), «Опытная станция б. Мин. земледелия—на Всероссийской выставке в Н. Новгороде» (1896 г.), «Столетние итоги физиологии растений» (1901 г.), «Croonian Lecture.—The Cosmical Function of the green Plant» (April, 30, 1903) («Крунианская лекция—космическая роль растения»,—прочитанная К. А. Тимирязевым на английском языке в Лондоне), «25-летние итоги исследований над функцией хлорофилла», «Газовый обмен в корневых желвачках бобовьщ», его знаменитый сборник лекций, речей и научных исследований, посвященный усвое; нию света растением—«Солнце, жизнь и хлорофилл» и пр.

Нельзя не сказать и о переводах, сделанных лично К. А. Тимирязевым, и редактированных им переводах лучших иностранных работ, которые имели огромное влияние на развитие русской научной и общественной мысли. Прежде всего должна быть отмечена огромная историческая заслуга Климента Аркадьевича как первого переводчика на русский язык всех сочинений Чарльза Дарвина (издание Поповой, 1896—1901 гг. и Лепковского 1907—1909 гг.). Из личных переводов К. А. Тимирязева необходимо отметить: К. Пирсон—«Наука и обязанности гражданина», А. Уоллес—«Современное положение дарвинизма», А. Гарвуд—«Обновленная земля. Сказание о победах современного земледелия в Америке». Под его редакцией сделан перевод, например, следующих книг: Томе—«Ботаника» (с предисловием), Вюильмен—«Биология растений» (с предисловием), Ив Делаж—«Наследственность» и др. Им написаны предисловия, например, к следующим переводам: Ван-Тигем—«Ботаника», Виль- морен—«Наследственность у растений», М. Бертло—«Наука и нравственность», Визнер—«Биология растений», Клебс—«Произвольное изменение растительных форм» (с приложением статьи К. А. Тимирязева—«Факторы органической эволюции»), Костантен—«Растения и среда» и др.

Я уже указал на ту научную оценку, которая ко дню чествования 70-летия со дня рождения К. А. Тимирязева была дана его учениками—акад. Е. Ф. Вотчалом и проф. Ф. Н. Крашенинниковым. Но нельзя обойти молчанием и той характеристики, которую дали в день 70-летнего чествования К. А. Тимирязева и другие крупнейшие европейские и русские ученые. Фрэнсис Дарвин засвидетельствовал свое величайшее уважение к научным работам Климента Аркадьевича, отметив, с каким удовольствием вспоминал Климента Аркадьевича его великий отец Чарльз Дарвин, которого Климент Аркадьевич посещал в бытность свою в Англии. Прочитанная им на безупречном английском языке перед королевским обществом «Крунианская» лекция навсегда, по выражению Фрэнсиса Дарвина, связала имя Тимирязева с разработанным им научным вопросом применения методов физики к изучению питания растений в связи с поглощением света зеленым веществом листьев. Известный французский ученый Г. Бонье заявил, что чествование Тимирязева является праздником не только русской, но и европейской науки, в которую он своими выдающимися научными трудами внес весьма ценный вклад. Знаменитый английский проф. Фрост Блекмен, заведующий ботаническим институтом в Кембридже, указав, что К. А. Тимирязев пользуется в Англии огромным уважением за ясность своей научной мысли и необыкновенную убедительность своих экспериментов. Проф. Фармер назвал К. А. Тимирязева самым замечательным ботаником той эйохи. Живший в то время в Париже И. И. Мечников также присоединил свой голос к общему хору мирового признания. Крупнейшие русские ученые, среди которых мы отметим знаменитого акад. И. П. Павлова, акад. М. А. Мензбира, акад. Д. Н. Прянишникова и акад. С. Г. Навашина, бывших также учениками К. А. Тимирязева, с исключительным уважением и сердечностью отмечали заветы своего учителя. «Климент Аркадьевич Тимирязев сам, как и горячо любимые им растения,—говорил в день 70-летия чествования акад. И. П. Павлов,—всю жизнь стремился к свету, запасая в себе сокровища ума и высшей правды, и сам был источником света для многих поколений, стремившихся к свету и знанию и искавших тепла и правды в суровых условиях жизни».

«Вы сумели дать нам редкий пример не только исследователя, глубоко захватывающего и точно расчленяющего избранный вопрос, не только умеющего увлечь своих слушателей,—писал акад. Д. Н. Прянишников,'—не только ценного руководителя во главе ученого общества (ботаническое отделенйе «Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии», созданное К. А.Тимирязевым), но и блестящего публичного лектора, энергичного популяризатора, знакомившего русское общество с трудами и с жизнью крупнейших светочей естествознания. Вы сумели соединить с тонкостью эксперимента изящество изложения, постоянную бодрость духа, горячий порыв в защите своих взглядов».

К. А. Тимирязев воплотил в себе необыкновенную многогранность научных интересов, отразивших глубокое понимание им сог ременных задач различных областей естествознания: физики, химии, ботаники и физиологии. Но европейская жизнь того периода, в течение которого (1868—1870 гг.) он находился в непосредственном общении с упомянутыми крупнейшими учеными, предоставляла ему также и возможность ознакомиться с многочисленными источниками европейской культуры—философии, искусства и литературы и, с другой стороны, притти в непосредственное соприкосновение с жившей там русской политической эмиграцией. Кто из нас не знает ныне того, что представляла собой Европа кануна 1871 г.—года Парижской коммуны. А ведь Климент Аркадьевич, как уже говорилось, проводит время с 1869 по 1871 г. за границей. Вот почему нас особенно интересует та область деятельности К. А. Тимирязева, где он на фоне «русской действительности» выступает как крупнейшая прогрессивная и революционизирующая сила, мобилизующая вокруг себя, воинствующего материалиста и безбожника, все подлинно революционное, когда нужно было, по его собственному выражению, «устоять от напора мутной воды повального раболепия, от которой еще немного—и может захлебнуться совесть целого народа».

Известность К. А. Тимирязева как ученого-революционера и как профессора-гражданина поистине огромна. Соединяя необыкновенно простое и ясное изложение с последовательной революционностью, всю свою жизнь К. А. Тимирязев был проповедником поразительно выдержанной системы взглядов, давшей ему возможность к концу своей жизни стать человеком определенно большевистского склада. «Наука не может оставаться монополией какой-нибудь олигархии»,— говорил К. А. Тимирязев и неустанно звал на борьбу против несправедливого раздела благ, завоеванных цивилизацией, между представителями труда умственного и физического. «В мировой борьбе, завязывающейся между той частью человечества, которая смотрит вперед, и той, которая роковым образом вынуждена обращать свой взор назад,—писал К. А. Тимирязев еще в 1913 г.,—на знамени первой будут начертаны слова: «Наука и демократия. Сим победишь». Это— установочный момент для всей деятельности Климента Аркадьевича, ото—его отправное начало. Если К. А. Тимирязев был назван «гениальным популяризатором» и имя его стало служить знаменем пропаганды научного материализма, то это и есть не что иное, как признание за Тимирязевым исторически важной заслуги служения его широким кругам трудящихся, демократизации науки. Когда Климент Аркадьевич в 1919 г. писал свое предисловие к своей последней, ставшей предсмертной книге «Наука и демократия», он необыкновенно сильно подчеркивал, что роль и назначение популяризации всегда признавались той плеядой крупных ученых, для которых вся сущность науки представлялась в строжайшем научном объективизме. И он называл имена великих и крупнейших ученых середины прошлого века: Фарадея, Майера, Гельмгольца, Дарвина, Клод Бернара, Тиндаля, Гексли и др. Говоря в одной из своих статей о Галилее, он пишет, что первым популяризатором, конечно, нужно считать Галилея, как человека, заговорившего на языке овоего народа (итальянском) вместо языка привилегированных классов (латыни). «Уже не одним чувством социальной справедливости, т. е. стремлением к более равномерному распределению плодов знания между тружениками мысли и тружениками мышц, руководился ученый,—говорил К. А. Тимирязев,—но и сознанием совершающегося на наших глазах перемещения центра тяжести общественной власти в сторону демократии. Задача науки—разъяснить демократии, что цели и потребности науки и демократии, истинной науки и истинной демократии—одни и те же». Отсюда совершенно понятным становится и мысль Климента Аркадьевича, что значение популяризации растет с ростом демократии, что «в дальнейшей своей судьбе наука, как и другие стороны жизни, будет итти рука об руку с демократией, считаясь с ее силой, применяясь к ее пониманию, как ранее вынуждена была считаться с силой и уровнем понимания своих прежних владык: царей, церкви, капитала, министров и меценатов». И здесь необходимо отметить огромное общественно-научное значение тех статей К. А. Тимирязева, которые он посвятил светочам естествознания, отдавшим себя на служение человечеству. Не говоря уже о множестве статей, посвященных величественному образу Чарльза Дарвина, таковы его статьи о Луи Пастере, о М. Бертло, Буссенго, Мечникове, о физиках А. Г. Столетове и П. Н. Лебедеве. Чрезвычайно характерно, как указывает Климент Аркадьевич, что при выборе своей научной специальности—физиологии растений—он в известной степени руководствовался и ее отношением к земледелию. Во всех своих книгах и брошюрах: «Земледелие и физиология растений», «Растение и солнечная энергия», «Столетние итоги физиологии растений»,—он отношение науки к земледелию определяет чрезвычайно просто и ясно: «Наука призвана сделать труд земледельца более производительным». Как четко звучит эта мысль в особенности теперь, когда, в условиях социалистической реконструкции сельского хозяйства и мощного развития в нашей стране стахановского движения, мы предъявляем к науке повышенные требования в деле общенародной борьбы за высокую урожайность, за высокую производительность труда.

К. А. Тимирязев был тем исключительным ученым, внимание которого останавливалось не только на современных ему успехах науки и той блестящей плеяде ученых, которых, с одной стороны, давала тогдашняя Западная Европа, вступившая в полосу блестящего расцвета естествознания, и, с другой стороны, наши 60-е годы, о деятелях которых Климент Аркадьевич вспоминает с такой благодарностью в своей известной статье «Пробуждение естествознания в третьей четверти XIX века». Внимание ученого-революционера не в меньшей, а в большей степени привлекают и волнуют те ясные признаки * регресса й упадка научного мышления (представлявшего собой проявление общего реакционного поворота), которые отметили конец прошлого.и начало нового веков. В своем предисловии к сборнику «Наука и демократия» он с особенной ясностью вскрывает все эти признаки клерикально-капиталистической и политической .реакции. К числу их он относит явно атавистические (вырождающиеся) течения, выразившиеся в «научной» пропаганде религии, в пробуждении погони за чудом. В статье «Погоня за чудом как умственный атавизм у людей науки» он демонстративно выбрасывает ньютоновский клич— «физика, остерегайся метафизики!» и, вспоминая Ньютона, пишет: «Не чудилось ему (Ньютону), что через два слишком столетия придется добавить—а тем более мистики и оккультизма»!!*

Перед Тимирязевым встает огромной общественной важности задача—начать борьбу против всех сил мрака, ополчившихся против науки. И Тимирязев резко выступает против известного физика проф. Лоджа, «доказывавшего» при помощи «оккультических фокусов», как выражался Тимирязев, возможность вступать в общение с бесплотными духами, населяющими межпланетные пространства. «Кому нужно это смешение науки с «оккультизмом»,—писал К. А. Тимирязев,—как не тем, кому необходим подъем всего темного, возврат ко всем диким суевериям средневековья? Старое юридическое

правило гласит: is fecit, cui prodest—тот сделал, кому это полезно, а кому нужен мрак, как не тем, кто на мраке* основывает свою силу?»

Тимирязева, бичующего «научных» прислужников церкви и капитала, нужно перечитать не раз. Все свое великолепное мастерство и подлинную красоту речи, всю свою величавую простоту, четкость и ясность языка и мысли, он, как подлинный боец и трибун, обратил на беспощадное разоблачение лакеев от науки. «Прежде у нас была одна забота—спасать от мрака светом науки, теперь рядом является другая—спасать науку от настигающего ее мрака—от «произвола» философов». Забота К.А.Тимирязева о спасении наукн от поповщины и невежественных сил, которые кроются в самых с виду культурных слоях общества, даже в рядах самих представителей науки,—была, первейшим гражданским долгом.

Когда на общественной и философской арене появился, в то время чрезвычайно модный, философ Бергсон, «обосновывавший» свой новейший принцип органической эволюции (он продолжает его обосновывать и до настоящего времени), зовущий назад к пещерному человеку, Климент Аркадьевич во всеуслышание воскликнул: «Наука, действительность и история учат противному: просветы настоящего, разгоняя мрак прошлого, подготовляют более светлое будущее».

С необыкновенной силой бичует К. А. Тимирязев фарисействующий лагерь «просвещенного» общества с его атмосферой лакейства и прислужничества. В статье «Наука и свобода», написанной после февральской революции 1917 г., Климент Аркадьевич беспощадно разоблачает дворянских и мещанских меценатов, мечтающих о водворении потрясенной эксплоатируемыми массами «культуры». «Для людей этого лагеря,—говорит он,—культура, конечно, только синоним просвещенного деспотизма, а появление на мировой сцене трудящихся масс, заявляющих свои права на человеческое существование и на приобщение к благам культуры, добытым их руками, равносильно ужасу появления новых вандалов, диких орд, сметающих всякую культуру».

Тот, кто станет внимательно изучать статьи К. А Тимирязева, в которых он разоблачает антинаучную сущность «витализма», учения о так называемой «жизненной силе», поймет весь тот едкий сарказм, которым награждает Тимирязев поповствующих в науке. Ведь по мнению виталистов для полного понимания жизненных явлений необходимо еще «нечто, лежащее за пределами физики и химии», и ученые «могут определять процессы пищеварения, изучать спутников воли, чувства, мысли, но сокровенные направляющие сущности жизни им недоступны». Устами проф. Лоджа витализм бросал вызов: «Пусть те, кто предпочитает материалистическую гипотезу, поддерживают свои тезисы, но предоставьте и нам делать, что мы можем, в спиритической области, и увидим, чья возьмет. Мистицизму должно отвести соответствующее место». Таким образом, волны идеализма и самая настоящая поповщина врывались в русло общественного развития мысли. Научным стражем, державшим знамя воинствующего атеизма, неизменно оказывался Тимирязев.

Блестящий, остроумный, со скептическим складом ума, окруженный чиновнической профессурой, он буквально метал свои «громы и молнии» против буржуазной официальной науки, вступившей в союз с теми силами, победительницей которых еще недавно она себя считала. Борясь с этими силами реакции, он пишет целый ряд статей о «витализме», с необыкновенной горячностью и убедительностью обличая официальных ученых в их скрытых тенденциях.

Царизм, державший всемирно известного ученого в черном теле, напрягал свои усилия обезвредить до крайности дерзко мыслившего ученого.

Дарвинизм, едва успевший обратить на себя внимание благодаря научной пропаганде его К. А. Тимирязевым, с появлением одного из крупнейших и реакционнейших министров при Александре II и Александре III графа Дмитрия Толстого, начинал вырождаться в какое-то уродливое сектантство, соответствовавшее «классической системе образования», проводимой графом Дмитрием Толстым. Появлялись и «тараны», начинавшие буквально разгром того прогресса естествознания, который был отмечен периодом 60-х годов. Явились Данилевские и Страховы, начавшие чинить расправу с тимирязевской пропагандой дарвиновского учения.

На долю Тимирязева выпадает исключительный по своему общественно-революционному значению акт—разоблачить антинаучность и реакционность страховской и данилевской «философии» антидарвинизма. Служение прогрессу науки и борьба со всеми мрачными силами реакции ставились Тимирязевым превыше всего. И если ему, во имя этой службы, приходилось на время оставлять лабораторию и браться за метлу для расчистки «авгиевых конюшен» науки, он, в пору злейшей реакции, совершал этот подвиг, самоотверженно выполняя долг профессора-гражданина. «Что же касается обязанностей профессора,—писал К. А. Тимирязев в статье «Бессильная злоба антидарвиниста», направленной против Страхова,—то я замечу, всякое ремесло, в том числе и профессорское, имеет свои тяжелые и свои священные обязанности. К числу тяжелых обязанностей профессора относится обязанность читать книги толстые и книги глупые, что бывает вдвойне тяжело, когда толстые книги оказываются в то же время и глупыми. К числу же самых священных обязанностей профессора относится обязанность облегчать своим слушателям чтение толстых и глупых книг, снабжать этих слушателей компасом, при помощи которого они могли бы пробиться через самые непроходимые схоластические дебри, не рискуя в них окончательно заблудиться... Ненаучный, нелогический, легкомысленно хвастливый склад аргументации оскорбляет мой здравый смысл, воспитанный на образцах строгой науки. Дерзкие выходки и напраслина, возводимая на Дарвина, только возмущает во мне естественное чувство справедливости». «Делать нечего,—восклицает Климент Аркадьевич,—приходится браться за перо, для того, чтобы охладить преждевременный восторг наших антидарвинистов, показать всю безнадежность их лилипутских походов против одного из гигантов научной мысли девятнадцатого века». Демократизация и истинная популяризация науки представляли для Тимирязева неотъемлемый долг ученого.

Борьба за демократизацию науки проходит красной нитью через всю жизнь Тимирязева. «С первых шагов своей умственной деятельности я поставил себе две параллельных-задачи: работать для науки и писать для народа, т. е. популярно»,—писал в предисловии к «Науке и демократии» К. А. Тимирязев. И в противовес недобросовестной подделке знаний, которую царизм «из милости» преподносил трудящимся массам, поручая эту работу своим душеприказчикам— Страховым и Данилевским, Тимирязев действительно в своих публичных и печатных выступлениях требовал свободной пропаганды и популяризации подлинной науки. Сознательное исполнение гражданских обязанностей Тимирязев связывал с неуклонным требованием открытой пропаганды дарвинизма. Союзу поборников мрака, церковников и защитников насилия он с непреклонной последовательностью противопоставлял свое открытое требование заговорить на языке народа и дать народу все, что было лучшего в сокровищницах науки. Перед ним всегда маячил образец тех созданных французской революцией аудиторий, в которых можно было видеть столь знаменитых и выдающихся ученых, как Шеврёль, Пайэн, Броньяр, Буссенго, Беккерелей, Клод Бернар, Поль Бэр, Дегерен и др., аудиторий, в которых, вместе с тем, можно было видеть необыкновенно разнообразный состав слушателей, начиная от приезжего иностранного ученого до французского рабочего, парижского блу- зника. Это тяготение нести в толщу масс лучшие плоды науки и вести открытую борьбу со всяким проявлением деспотизма невольно ставишь в связь с влиянием его отца, отличавшегося республиканскими взглядами и ярко революционным настроением, которыми Климент Аркадьевич пропитался еще мальчиком. «К Робеспьеру меня влекли,—говорил он,—слышанные еще в детстве слова отца, убежденного республиканца эпохи Николая I, причем из его слов можно было понять, какое совершенно иное направление приняла бы великая революция, если бы победа осталась не на стороне гнусных термидорианцев (французских контрреволюционеров) и их достойных преемников, героев директории и наполеоновской республики». На вопрос: «Какую карьеру готовите вы своим сыновьям?» отец будущего ученого отвечал: «Какую карьеру? а вот какую: сошью я пять синих блуз, как у французских рабочих, возьму пять ружей и пойдем с другими на Зимний дворец». Ясно, что при таком воспитании Клименту Аркадьевичу и не приходилось рвать с реакционными традициями дворянского сословия, за полным их отсутствием в семье. Его всегдашняя пламенная ненависть ко всякому угнетению, религиозному и «научному» дурману до того ярко проявлялась по всякому случаю, что ему, как и знаменитому «неистовому Виссариону», Белинскому, дали прозвище «неистового Климента». Даже самые горячие противники Тимирязева<, по-своему «неистовствовавшие» русские антидарвинисты (например Н. Н.Страхов) принуждены были признавать за Тимирязевым безупречную последовательность проводимых им материалистических взглядов, а относительно защиты и пропаганды им дарвинизма заявлять, что профессор Тимирязев, будучи неуклонным приверженцем теории Дарвина, «действительно знает, что исповедует».

В истории популяризации науки К. А. Тимирязеву принадлежит совершенно исключительное место. Прославленный популяризатор учения Дарвина, К. А. Тимирязев и всю свою ученую деятельность, именно в области физиологии растений, связывал с популяризацией естествознания. Начиная с 70-х годов и вплоть до 90-х годов, Климент Аркадьевич читает ряд блестящих публичных лекций. К их числу необходимо отнести его «Задачи современного естествознания», где он освещает все важнейшие проблемы современной естественнонаучной мысли, а также сохраняющие до сих пор свое научное значение его публичные лекции, носящие название «Земледелие и физиология растений». Стоит напомнить, что именно лекции по земледелию и физиологии растений Тимирязева представляли собой ту научную основу, благодаря которой в классической форме была установлена крепкая связь между полеводством и физиологией растений. Своими трудами в этой области К. А. Тимирязев сделал для русского земледелия то, что в Западной Европе было сделано Буссенго, Либихом и другими пропагандистами применения естественно-научных знаний к поднятию плодородия почвы.

Его знаменитый курс публичных лекций, прочитанных зимой 1875/76 г. в Московском политехническом музее в виде десяти общедоступных чтений, носивших название «Жизнь растения», вошел в историю науки как непревзойденный образец сочетания строгой научности, ясности и простоты изложения и блестящего стиля. Его мастерски изложенные лекции по физиологии растений, несмотря на то, что они ныне имеют уже шестидесятилетнюю давность, не утратили и по сию пору всей своей научной привлекательности и свежести. Достаточно сказать, что английская пресса, отмечавшая у себя выход перевода «Жизни растения» в 1912 г., не скупилась на самую большую похвалу, и даже английская критика того времени писала в «Nature»: «Не подлежит сомнению, что книга Тимирязева * на целую голову, с плечами в придачу, выше своих товарок». А крупнейший английский ученый, с мировой известностью, Дукинфильд- Скотт, говорит о «Жизни растения»: «Я читаю ее с величайшим интересом. Для нас в Англии было большим приобретением получить столь блестящее руководство—введение в физиологию растений,— доступное широкому кругу читателей. Это, пожалуй, самая интересная книга, которую я когда-либо читал».

И действительно целый ряд поколений и до сих пор черпает из нее свои первые сведения о строении и жизни растения. Его публичные доклады, посвященные также изложению результатов его собственных исследований: «Круговорот углерода», «Почему и зачем растение зелено» и др., отличаются той же изумительной общедоступностью. Следует указать и на его статьи, отображающие развитие естествознания прошлого века, как, например, «Пробуждение естествознания в третьей четверти XIX века» (1910 г.) и «Основные черты истории развития биологии в XIX столетии» (1908 г.), в которых К. А. Тимирязев дает удивительно яркие по своей живости картины истории прошлой эпохи. Имя К. А. Тимирязева, ученого, имеющего исключительное значение в популяризации науки, стоит совершенно особняком, как могучего проповедника дарвинизма и обличителя

всех вольных и невольных врагов великого Дарвина. В историю пропаганды и популяризации дарвинизма вошли по праву признанные классическими его особенно известные лекции, статьи и книги: «Опровергнут ли дарвинизм», «Чарльз Дарвин как тип ученого», «Факторы органической эволюции», «Дарвинизм перед судом философии и нравственности», «От слов—к делу. Оз> зверя—к человеку (размышления дарвиниста)», «Чарльз Дарвин и его учение», «Краткий очерк жизни Дарвина», «Ч. Дарвин», «Первый юбилей дарвинизма», «Кембридж и Дарвин», «У Дарвина в Дауне» (личные воспоминания К. А. Тимирязева о Дарвине), «Книга Дарвина, ее критики и комментаторы», «Наши антидарвинисты», «Странный образчик научной критики» (по поводу статьи акад. Г. А. Фаминцына), «Исторический метод в биологии», «Витализм и наука» и пр.

И во всей этой огромной серии книг—блестящая научная мощь великого популяризатора, бичующего схоластику и средневековое мракобесие, непримиримая вражда к таинственной, сверхестествен-, ной «жизненной силе», к господствовавшей тогда поповщине. Становится вполне понятным, почему с таким огромным уважением относился К. А. Тимирязев к Бертло, значение и роль которого ясны из следующих, принадлежащих Бертло слов: «Наука не может оставаться уделом тесной олигархии. Все должны быть приобщены к ее благам. Обладание ею является необходимым условием успеха самих приложений—их развитие не вяжется с общим невежеством». И Тимирязев в условиях царского режима не раз провозглашал свое требование на эту свободу науки, требование права ученому не только производить науку, но и права распространять ее, права учить и учиться. «После хлеба самое важное для народа—школа»—эти слова Дантона, произнесенные им в конвенте, К. А. Тимирязев счел необходимым поместить в качестве эпиграфа к одной из своих статей, посвященных демократической рэфэрмз школы.

Мог ли великий мыслитель, ученый, популяризатор, профессор- революционер, каковым был К. А. Тимирязев, оставаться «незамеченным» царским министерством народного просвещения и всей лакействующей и кадетствующей профессурой, которая окружала Тимирязева? Конечно нет!

В 1892 г. в результате «оппозиционности» Климента Аркадьевича последовало его «изъятие» из Петровской сельскохозяйственной академии. «Патриарх русской агрономии» (так был назван Тимирязев в одной из статей, посвященных семидесятилетию со дня его рождения) волей царизма оказался за бортом высшей агрономической школы. Он был оставлен «за штатом», и в число профессоров вновь сформированного Сельскохозяйственного института (академия была закрыта) К. А. Тимирязев уже не был приглашен. Через шесть лет, в 1898 г., последовало исключение Климента Аркадьевича из штата профессоров и Московского университета (в Московском университете он был профессором с 1877 г.). Спрашивается: почему Климент Аркадьевич оказался «не ко двору» и в Академии и в Университете?

В биографических очерках, написанных учениками К.А.Тимирязева, ныне покойными проф. Н. С. Понятским и А. П.*Модестовым, мы находим упоминание об огромном количестве фактов, вскрывающих перед нами всю ту картину травли и доносов со стороны реакционных академиков, профессоров, писателей и журналистов, которым подвергался Климент Аркадьевич.

«Типический представитель царской России, князь Мещерский, в своей газете «Гражданин» писал по поводу моих книг и статей о дарвинизме,—говорит сам Климент Аркадьевич,—следующее: —«Профессор Петровской академии Тимирязев на казенный счет изгоняет бога из природы». Такой отзыв влиятельного в «сферах» журналиста, подкрепляемый открыто враждебным ко мне отношением Академии наук (в лице акад. Фаминцына) и литературы (в лице высоко ценимого тогдашней интеллигенцией Страхова), развязал руки министру (Островскому) и побудил его принять меры, чтобы я долее не заражал Петровскую академию своим зловредным присутствием».

«Но в доносе князя Мещерского, стоившем Тимирязеву, а еще более России, потери кафедры в Петровской академии,—писал в свое время проф. Н. С. Понятский,—была подлинная клевета: Тимирязев во всю свою жизнь не печатал ни одной строчки «на казенный счет». Он не только высказывал, но и печатал мысли, еще более неприятные для клерикализма и монархизма (а также для капитализма), но он всегда делал первое за свой страх, а второе, кроме того, и на свой счет. Зато он и был вынужден троекратно прекращать свою профессорскую деятельность: один раз в Петровской академии и два раза в Московском университете (в последний раз при разгроме университета министром Кассо, в 1911 г., уже навсегда)».

Имя« К. А. Тимирязева вписано в университетскую летопись как имя борца за демократическую реформу высшей школы. Когда царское правительство, напуганное растущим оппозиционным движением, обрушилось на студенчество с карательной мерой, носившей название «временных правил», изданных в 1899 г. (отдача в солдаты студентов, участвовавших в студенческих беспорядках), Климент Аркадьевич внес в Совет Московского университета предложение об отмене этих «временных правил», имевших своим последствием в 1901 г. действительную отдачу в солдаты 183 студентов Киевского университета. Большинство Совета Московского университета побоялось присоединиться к этому предложению Тимирязева и решило обратиться к студентам с воззванием, предлагавшим студентам прекратить «беспорядки». К. А. Тимирязев наотрез отказался подписать это воззвание. Тимирязев отлично понимал всю сущность происходивших студенческих волнений, политическое значение которых было столь блестяще очерчено В. И. Лениным, писавшим в статье «Отдача в солдаты 183 студентов» (Ленин, т. IY, стр. 72): «...Лучшие представители наших образованных классов доказали и запечатлели кровью тысяч замученных правительством революционеров свою способность и готовность отрясать от своих ног прах буржуазного общества и итти в ряды социалистов. И тот рабочий недостоин названия социалиста, который может равнодушно смотреть на то, как правительство посылает войско против учащейся молодежи. Студент шел на помощь рабочему,—рабочий должен притти на помощь студенту. Правительство хочет одурачить народ, заявляя, что стремление к политическому протесту есть простое бесчинство. Рабочие должны публично заявить и разъяснить самым широким массам, что это—ложь, что настоящий очаг насилия, бесчинства и разнузданности—русское самодержавное правительство, самовластие полиции и чиновников». О своем протесте против этого полицейского произвола самодержавия Тимирязев в 1901 г. публично заявил в стенах Московского университета. Тимирязеву поставили за это «на вид». «В поставленном мне «на вид» я вижу нечто более простого оскорбления. Я вижу в нем категорическое заявление, что начальство, которому я подчинен, имеет какие-то права на мою с о в е с т ь»,—отвечал Климент Аркадьевич попечителю учебного округа П. А. Некрасову, которому, в виде протеста, он также вручил заявление о своей отставке. Это был поистине ученый-революционер, во всей жизни и деятельности которого «наука и демократия» связывались в одно прочное, спаянное звено. Это был человек, который во всей своей жизни «исповедывал новую, естественную, рациональную, основанную на социальном чувстве—социалистическую нравственность», моральный авторитет которого в передовой части университетских кругов и студенческой молодежи стоял настолько высоко, что среди споров одна ссылка на Тимирязева, упоминание, что он говорил так-то,—как свидетельствуют об этом проф. Ф. Н. Крашенинников и акад, Вотчал,—прекращали дальнейшие споры.

Человек определенно большевистского склада, он был в среде кадетствующей профессуры «Ванькой-Каином», как назвал себя сам Климент Аркадьевич в одном из своих писем. Он действительно восстал против лицемерия буржуазной касты ученых, всеми правдами и неправдами эксплоатировавших свои кафедры в интересах царизма. К. А. Тимирязев беспощадно клеймил именитых ученых за их попытки укреплять кастовые нравы в университетах и замыкать науку в рамки профессорской цеховой кружковщины.

Можно ли удивляться тому, что в период ужасающего шовинистического угара, которому поддались ученые всех стран, именно Тимирязев оказался тем независимым и смелым ученым, который в обстановке ужасающего 1914 г. смог возвысить свой голос против войны.

Будучи ярым антиоборонцем, он с самого начала мировой войны сотрудничает в легальном интернационалистическом журнале «Летопись», где в своей статье «Наука, демократия и мир» он пишет: «Война имела, имеет и может иметь только два результата: у победителей... завоевания вызывают жадность к новым завоеваниям, вырождающуюся в манию всемирного владычества, а у побежденных растет сдавленная и тем более могучая злоба, воплощающаяся в давно знакомом слове—реванш... Дипломаты ведут свой народ с завязанными глазами до самого края пропасти, в которую его моментально сталкивают... А когда ничего не ожидавшие, ничего не понимающие народы оказываются в смертельной схватке, в которой остается лишь одно—скорее перегрызать горло, пока тебе его не перегрызли,—дипломаты любуются на дело своих рук, объясняя его расовой ненавистью, историческими задачами, борьбой за культуру и другими хорошими словечками... И это тем более легко, что с войной водворяется царство лжи, лжи вынужденной и доброхотной, лжи купленной и даровой, лжи обманывающих и обманутых, и тогда уже нет исхода. Вот почему очевидно, что на борьбу с войной можно рассчитывать не во время войны и даже не после нее, а только предотвратив ее возможность устранением тех, чья специальность— спускать с цепи этого демона войны».

Тимирязев бичует милитаризм. Беспощадное разоблачение сущности и природы милитаризма связано у Тимирязева с разоблачением и раскрытием им всей сущности так называемого социального дарвинизма, этой буржуазной основы, оправдывающей неизбежность и полезность войн и утверждающей «биологическую борьбу за существование» как незыблемый закон для развития человеческого общества. В течение всей своей многолетней деятельности, в ряде своих статей, посвященных изложению сущности дарвинизма, он с неистощимой энергией разоблачает именно тех фальсификаторов дарвинизма, которые с особой любовью приспосабливали эту фальшь к интересам капитализма, доказывая священность «естественного права» насилия и грабежа и уничтожения человека человеком. «Все это ваше учение о борьбе за существование,—восклицают искренно или притворно негодующие обличители,—что же это, как не преклонение перед грубой силой? Это—сила, попирающая право; кулак, торжествующий над мыслью; это—человеческие чувства, отданные в жертву животным инстинктам; это, наконец,—оправдание прославления всякого зла и насилия». Тимирязев дает отповедь этим искусным фальсификаторам науки, желающим якобы знаменем самого Дарвина прикрыть до последней степени извращенное самой буржуазией дарвиновское учение. И Тимирязев рядом своих блестящих аргументов доказывает всю клевету тогдашних социальных дарвинистов и «не по уму усердных поклонников Дарвина, желавших-, опять-таки, именем Дарвина, оправдать всю свою проповедь людоедства». Тимирязев прекрасно знал тот действительно пропитанный буржуазным духом отрывок из V главы дарвиновского «Происхождения человека» (о развитии умственных и нравственных способностей человек^), который дал повод к сознательной клевете против дарвинизма в целом, клевете, которая сыпалась и продолжает еще сыпаться на Дарвина со стороны неразборчивых на средства противников, не давших или не желавших себе дать труда обратиться к полному изучению величайших произведений Дарвина. «Я говорю о сознательной клевете,—пишет Тимирязев в своей статье «Значение переворота, произведенного в современном естествознании Дарвином»,— потому что утверждать, что Дарвин проповедует идеалы людоеда, что он ответственен, например, в пробуждении современного милитаризма и других проявлений торжества силы над правом и т. д.,— возводить подобную небылицу на автора книги, имеющейся на всех европейских языках и каждому доступной, конечно', нельзя по одному только недоразумению».

И Тимирязев разоблачает все происки поповщины, клеветавшей на Дарвина, конечно, не по недоразумению. Мысль о том, будто бы борьба за существование, понимаемая в самой грубой, животной

форме, должна быть признана руководящим законом и должна управлять судьбами человечества, совершенно устраняя сознательное воздействие самого человека на его дальнейшие судьбы,—является сущей клеветой на Дарвина. И Тимирязев в течение многих лет защищает от поповщины и милитаристов «основную идею Дарвина, что учение о естественном отборе, объясняя темное прошлое человека, ни в каком случае не предлагалось как этическое учение для его руководства в настоящем или будущем». В течение двадцати лет изучая дарвиновское учение, говорит про себя Тимирязев, он сам ни разу не обмолвился этим несчастным выражением «борьба за существование». Чтобы сказал К. А. Тимирязев теперь, когда фашистская проповедь «биологической борьбы за существование», проповедь о существовании «высших» и «низших», «полноценных» и «неполноценных» рас, расовой борьбы и расовых инстинктов превратили всю буржуазную биологию в идеологию «белокурого зверя», с восхвалением горилловидного «первобытного человека» вместе с «рослыми' и стройными блондинами германского происхождения».

Весь путь своей жизни прошел Тимирязев в одном сл}гжении— служении идее освобождения человечества от связывающих его пут.

Европейский ученый, соратник крупнейших и передовых людей, служивших мировой науке, К. А. Тимирязев в свои 75 лет с исключительной преданностью пролетарскому делу, открыто переходит на сторону Великой Пролетарской революции—служить науке и демократии, служить тому, что многие десятки лет было его «любимым призывным кличем». Этим призывным кличем и могла стать для него и стала действительно только Великая Пролетарская революция. Надо было хорошо знать Климента Аркадьевича, чтобы понять по существу ту глубочайшую радость, которую испытывал он, когда, окруженный величайшей любовью и вниманием уже советской демократии, отдавал весь свой энтузиазм и оставшиеся силы боровшемуся за социализм пролетариату. Он был «предтечей», на несколько лет опередившим отставшую от пролетариата русскую интеллигенцию, указавшим ей тот путь, по которому она неминуемо должна была пойти. Но никак нельзя забыть и того, в какой исключительно трудной для него «академической обстановке» проходило начало его служения социализму. Весь буржуазный лагерь профессуры, еще столь академически сильной в то время, буквально не мог ему простить, что он стал под «красное знамя». Надо действительно хорошо знать, как много перестрадал он, проходя свой «тимирязевский путь», он—исключительно правдивый в своей духовной целостности, ученый-революционер, принявший в свои руки красное знамя, этот символ победы труда и знания, для борьбы с их врагами, для дальнейшей борьбы, борьбы до конца. И, не переставая думать о судьбах всей науки, он, в написанном им «Привете первому Рабочему факультету», взывал, обращаясь через голову огромного лагеря буржуазных ученых: «Да здравствует же объединенная своим красным знаменем, могучая своим трудом, сильная светом знания, просвещенная всемирная демократия!»

Великая Пролетарская революция поставила его, ученого-большевика, в первые ряды своих пролетарских органов. Московские

рабочие избрали Климента Аркадьевича членом Московского совета. В среде марксистов-большевиков Тимирязев избирается действительным членом Социалистической (ныне Коммунистической) академии. В Народном комиссариате просвещения он назначается членом Государственного ученого совета, и, несмотря на испытываемые им в те годы жилищные и продовольственные невзгоды, он весь уходит в свою литературно-революционную работу и пишет свои, уже последние, статьи: «Работать, работать, работать!», «Демократическая реформа высшей школы», «Пророчества Байрона о Москве» и др., и составляет свой последний, ставший предсмертным, сборник «Наука и демократия». Порвавши навсегда с ученой кастой, он принимает председательствование в Ассоциации натуралистов и рабочих-самоучек. После своего последней) заседания в сельскохозяйственной секции Московского совета, 20 апреля 1920 г., он заболевает. Болезнь застает его во время работы над предисловием к книге «Солнце, жизнь и хлорофилл», скромно названной им итогом его «полувековых попыток ввести строгость мысли и блестящую экспериментацию физики в изучение самого важного физиологического явления». Он посвящает эту книгу своему сыну, профессору физику-коммунисту Аркадию Климентьевичу, с незаконченным, из-за смерти, предисловием. И 28 апреля ученого избранника, «патриарха русской агрономии» не стало. Умер человек исключительного масштаба, исключительной культуры и мировой научной значимости, на долю которого история отвела роль быть звеном, соединяющим революцию и науку: Ветеран, уходивший от жизди, произнес в свой смертный час сказанные доктору-коммунисту Б. С. Вейсброд слова, ставшие достоянием истории борьбы рабочего класса за науку, за демократию, за коммунизм: «Я всегда старался служить человечеству и рад, что в эти серьезные для меня минуты вижу вас, представителя той партии, которая действительно служит человечеству. Большевики, проводящие лени- низ м,—я верю и убежден,—работают для счастья народа и приведут его к счастью. Я всегда был ваш и с вами... Передайте Владимиру Ильичу мое восхищение его гениальным разрешением'мировых вопросов в теории и на деле. Я считаю за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности. Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы об этом все знали. Передайте всем товарищам мой искренний привет и пожелания дальнейшей успешной работы для счастья человечества».

Проф. С. А. Новиков

 

 

СОДЕРЖАНИЕ: Книга Тимирязева ЖИЗНЬ РАСТЕНИЯ

 

Смотрите также:

 

профессор Тимирязев Климент...

:: Тимирязев Климент Аркадьевич. — профессор Московского университета, род. в Петербурге в 1843 г. Первоначальное образование получил дома.

 

Фотосинтез. Пельтье и Каванту открыли хлорофилл. Книги...

С этим мнением не согласился русский ученый Тимирязев. Климент Аркадьевич Тимирязев (1843—1920) родился в старинной дворянской семье.

 

Последние добавления:

 

Деликатесы в домашних условиях    ДЕКОРАТИВНАЯ ДЕНДРОЛОГИЯ 

Зелёные растения