|
|
В этом тяжелом перечне грехов и
язв сов. системы, нельзя не остановиться еще на одном вопросе, который, быть
может, с наибольшей яркостью знаменует разрыв между собезными лозунгами
большевизма и его циничными буднями, — на вопросе алкогольной политики. С
опубликованием 5-тилетнего плана Госплановой Комиссии, плана,
характеризуемого его творцами, как «новая полоса развития, когда между
прошлым и будущим властно вклинивается творческая воля револ. пролетариата»,
— последние иллюзии на счет чистоты позиций большевистской диктатуры в
алкогольном вопросе должны были рухнуть.
Не только оппозиция, но и правоверномыслящие коммунисты не
могли не обратить внимание на зияющие противоречия между устремлениями к соц.
строительству, под'ему благосостояния масс и заботой о повсеместном внедрении
казенной водки (особенно в районах производствен, заготовок), как о важном
источнике социалистического накопления. В полуоффиц. журнале «Плановое
Хозяйство» вып. 27 г. № 10, была напечатана статья некоего Дейгмана, давшая
убийственную и неотразимую картину алкогольной политики большевистской
диктатуры.
О темпе наростания потребления алкоголя можно судить по
следующим цифрам: а) водки (в миллионах) в 23-24 г. — 0.8; в 26-27 г . — 31,5; б) пива в 22-23 — 0,8; в 26-27 — 32,0. Расход на спиртные напитки
занимал в бюджете московского рабочего в 23 г. — 0,9%, в 25 г. — 4,2% и т. д. и т. д. Тот же Дейгман дал целый ряд цифр, по существу не новых, но
характеризующих современную сов. действительность. Бурное наростание
поступления больных с алкопсихозами в психиатрические лечебные заведения,
рост смертности от алкоголизма (в Ленинграде за 4 года в 6 раз), рост числа
задержанных в пьяном виде, при огромном преобладании алкоголиков в Москве и
Ленинграде до 90% из рабочих и их семейств и пр. Алкоголь имел, наконец,
дезорганизующее влияние на народное хозяйство. В 26-27 г. затрата населения на спиртные напитки, не считая самогона, составляла 850 миллионов руб. Если
даже половина этой сумму поступает в форме акциза в бюджет Союза, все же
остается еще громадная сумма — 400 миллионов руб., затрачиваемых на
потребление разрушающих общественный организм спиртных напитков. На ряду с
этим необходимо учесть влияние алкоголизма на рост прогулов и понижение
производительности труда. Между Тем ни одна отрасль сов. хозяйства не будет
по 5-тилетнему плану иметь такого бурного темпа восстановления, как
винокурение.
По предположениям пятилетки, в то время, как валовая
продукция отраслей госпромышленности, производящих предметы широкого
потребления, должна дать прирост за 5 лет 67,3%, валовая продукция водки
увелич. на 92,6%. Если в 24-25 г. на душу населения приходилось 0,6 бут.
водки, в 30-31 г. будет 9,5. В результате удельный "вес винокурения в
общей группе предметов широкого потребления дает поднятие с 3,24% до 5,70%, в
то время, как удельный вес сахарной промыш. снизится с 8,41% до 7,45%, а
хлоп.-бумаж. с 35,15 до 33,6%. Так же должно подняться и душевое потребление
пива с 0,22 ведра в 26-27 г. до 0,28 в 30-31 г. Наконец, «перспективный план» предусматривает и значительное снижение акциза и отпускных цен на
спиртные напитки, что не может не стимулировать энергии потребителя.
В результате, Дейгман пришел к заключению, что
перспективный план в развитии винокуренной и пивоваренной промышленности «не
соответствует директивам партии и интересам социалистического производства» и
что «вариант Центр. Комитета по пятилетке в этой области должен быть
решительно отвергнут».
Центральный Комитет не мог оставить без ответа столь
стремительного нападения и сопроводил статью Дейгмана соответствующими
комментариями.
Как и следовало ждать, творцы пятилетки выдвинули помимо
частных поправок к вычислениям Дейгмана, знаменитый аргумент о борьбе с
самогоном.
«Фискальных задач в этой области мы не преследуем, —
утверждают они. — Страна заражена самогоном. При данном уровне культуры
расчитывать покончить с алкоголизмом в одно или два пятилетия немыслимо.
Поэтому, с рентабельным самогоном возможно бороться исключительно
экономическими мерами, путем конкуренции. На ближайшее пятилетие было бы
огромным достижением, если бы удалось целиком вытеснить самогон, не
увеличивая общего потребления самогона и водки. Такова наша целевая
установка».
Таким образом, задача, стоящая перед правительством и, в
частности, перед Наркомземом заключается в приучении населения к советской
водке и отучению от самогона. А потом будет об'явлена война триумфирую- щей
водке.
Несостоятельность такой политики очевидна со всякой точки
зрения, кроме карманной. Не стоит, разумеется, толковать о морали и
педагогике. Эта мелочь не останавливает большевиков на пути к
социалистическому строительству. Но полагать и утверждать, что, приучив к
водке и алкоголизму и выудив на этом оздоровляющем пути солидную денежную
толику, потребную для индустриализации страны, можно затем победоносно
сразиться с водкой и алкоголизмом — верх наивности или верх бесстыдства.
Яснее ясного, что потребитель и в первую голову мужичек, заботливо
воспитываемый большевистской диктатурой, вернется к традиционному и
рентабельному самогону, как только правительственным декретом лишится
казенной водки. Ибо можно учить чему угодно, но ни одному учителю не дано
учить разом двум противоположным вещам.
Ленинская диалектика гибкая вещь, но за 10 лет имеется уже
достаточно убедительный опыт, доказывающий, что неуклюжим эпигонам Ленина не
удалось ни разу победить здравого смысла деревни.
Рост самогоноварения в СССР опрокидывает самые фантастические
предположения. По несомненно преуменьшенным данным НКВД по РСФСР было
отобрано за июнь-сентябрь 26 г. — 11.186 самогонных аппаратов; за
октябрь-декабрь — 12.282; за первую половину 27 года — 17.609 («Известия»
ВЦИК-а 14-1-28 г.). Правда, сократилось несколько число возбуждаемых дел о
тайном винокурении, но эта статистика находится в зависимости от такого
количества факторов «случайного» характера, что она менее всего может
свидетельствовать о действительной эволюции самогоноварения. Но официальная статистика
дает крайне интересные, конечно, также неполные данные относительно дел,
возбуждаемых в уголовном порядке о хулиганстве, связанных, и по признанию
властей, с ростом самогоноварения. Оказывается, за 1-ую половину 1926 года, в
городах РСФСР возбуждено дел — 14.674; за вторую половину — 30.130, за первую
половину 27 года — 24.543. Еще хуже обстоит дело в сельских местностях: за
первую полов. 1926 г. — 28.942 дел, за 2-ю — 67.202, за 1-ю пол. 27 г. — 76.762 и т. д.
Еще одна недавняя и необыкновенно убедительная справка. На
рождественских праздниках 27-28 г., когда падение хлебозаготовок приняло
катастрофический характер, срывая экспортную, а, следовательно, и валютную
политику СССР, один из корреспондентов «Экономической Жизни» в тамбовском
Внуторге узнал, что «административным отделом одного чистого самогона
обнаружено 179.000 литров... В общегубернском масштабе это должно дать 8
миллионов литров или 900.000 пудов хлеба за 7 дней». И это по данным
администр. отдела. («Эконом. Жизнь» 15-1-28 г.).
Наконец, оберегая казенный спирт, правительство издало
декрет о совершенном запрещении тайного винокурения, как для сбыта, так и для
собственного потребления. Борьба с самогоном развертывается по всему СССР.
Чем бы ни кончилась война, для казенной водки готовится обширный плацдарм. Но
борьба с самогоном должна была бы быть и борьбой с водкой. И откуда
большевики, столь искусные в механических способах борьбы до физического
истребления включительно, стали внезапно культурными, начали прибегать к
дипломатическим обходным путям, столь приятно пополняющим «социалистическую»
копилку?
По советской терминологии вся алкоголистическая идеология
партии — одно бузотерство. Большевистскому штабу для увенчания здания не
хватает презренных пустяков — денег. Стоит ли останавливаться перед
способами, чтобы их добыть? Болезни, смерти, разорения — пустое. Лес рубят —
щепки летят. Хотят жрать водку, пускай жрут водку, хотят азартных игр, —
пускай играют. Пускай растраты, показательные процессы, самоубийства, высшие
меры наказания, — но золотой ручеек течет. Силой волшебной ленинско -
сталинской диалектики пьянство и разврат, становятся источниками социального
накопления. Все, чего не коснется смелая большевистская рука, становится
плодотворящим. Смерть — абсолютам, да здравствуют относительные ценности.
В этом мире относительного, есть еще одна проблема,
неразрешимая в узких рамках настоящего очерка, но заслуживающая быть
отмеченной, хотя с некоторых сторон. Это — проблема проституции. Здесь
статистика вообще всегда и везде очень мало достоверна. Но есть все же
любопытные цифры, освещающие некоторые специфические стороны советского быта.
Так, в одном специальном исследовании мы находим следующие данные (Стат.
Обозрен. 27 г. № 7) по вопросу об источнике заражения. Как и следовало ожидать,
в этой сфере проститутка потеряла свой прежний удельный вес. В 1914 году он
выражался 56,9%, в 26 г. в 25,7%. Зато необычайно поднялся вес «жены». 14-й
год 1,2%, в 26 г. 11,8%, знакомых женщин с 12,8%, в 14-м, до 32,6%. в 26-м.
Слегка и незнакомых женщин с 24,4% до 28,3%. ,
Так, проститутка в привычном ей доме вытесняется женой или
доброй знакомой. Свидетельствует ли это об улучшении нравов, — сомнительно.
Перейдем к возрасту проституток в Москве. Здесь есть два
обследованных года — 1924 г. и 26-27 г. Довоенных цифр, к сожалению, под рукой нет.
Оказывается, что катастрофически упал удельный вес
возраста более или менее зрелых проституток: в возрасте 26-30 с 32% до 16,8%;
свыше 31 года с 23,8% до 7,1%; заметно упал и самый ранний возраст — моложе
16 лет — с 5,2% до 1,9%. Но зато имеется резкий под'ем всех существенных
групп: с 16 до 18 лет — с 4,2% до 26,1 %; 19-ти и 20-ти лет — с 7,7% до 18%.
С 21 до 25 лет с 19,9% до 29,8%.
Думается, что и здесь советский быт не имеет преимуществ
перед царским режимом.
Последний штрих. Вопрос о месте заражения мужчин
венерическими болезнями. В 1914 году первое место принадлежало группе «на
дому у знакомых женщин» — 43%; в 26 году удельный вес группы упал до 28,8%.
Еще более резко снизился удельный вес домов терпимости, домов свидания и
специальных номеров и проч. после радикального их упразднения. В 1914 году,
вес «гостинниц» был 16,3%, в 26 году — 2,3%. Удельный вес «притонов, домов
свидания» — в 1914 г. — 12,7%, в 1926 г. — 1,5%. Удержался вес бани — 3,5% и 3,9%. Зато советское государство оказалось патроном, если так можно
выразиться, натурализаторского метода заражения. Удельный вес заражения «под
открытым небом» в 1914 году составил 4,7%, в 26 г. — 40,5%, при росте из года в год. Возрос удельный вес «своего дома» — 15,1% до 18,7%, что
вполне соответствует заметной роли, которую начинает играть «жена» в
изследуемой сфере явлений.
Не следует переоценивать данную группу явлений. Коренная
ламка основных устоев жизни, трудности приспособления к новому быту,
естественное направление всех индивидуальных устремлений, за отсутствием
других выходов, именно в эту сферу отношений, своеобразное понимание в
условиях малой культурности, женской свободы и женского равноправия и многое
другое — невольно породило не мало уродливых явлений, которым, быть может, в
близком будущем суждено исчезнуть. Но в данных условиях (компактных) эти
явления представляются грозными, и нездоровая форма отношений является
пристанищем, куда бегут от опостылевшей всем коммунистической грамоты.
После сказанного выше о крестьянской политике, профсоюзной
политике, кооперативной политике, алкогольной политике, можно ли ждать
активного участия граждан в политической жизни страны?
Выборные учреждения, советы давно стали ареной
беспардонного хозяйничания коммунистических ставленников.
Выборные кампании с арестами и тюремными заключениями
неугодных правительству кандидатов, с правом безнаказанного глумления над
ними, на стенах оф- фициальных заборов, на страницах казенной прессы, с
возможностями неограниченного извращения воли избирателя, представляет
классический, ни одной страной, ни одним режимом не превзойденный, образчик
политического шарлатанства.
Выборы в сел. советы протекали и протекают при тревожащем
даже большевиков абсентеизме крестьянства. Последнее научено горьким опытом,
что проявить самостоятельность, высказать и защищать точку зрения, идущую в
разрез с точкой зрения казенного благополучия, — значит, сойти за
кулака-эксплуататора, экономического или политического контр-революционера. И
потому гробовое молчание стало лучшей формой участия в местной политической
жизни. Селькоры безнадежно развращены властью навязанной им ролью чиновников,
исполняющих функции местной охранки. Этим обусловлены нерасположение к ним и
даже ненависть не у одних только советских «мироедов».
Хитренький и осторожный Рыков должен был признать на 10
с'езде КПУ (б) в ноябре 27 г., что «до 14 партконференции огромную роль в
деревне играли методы администрирования, командования, назначенства,
являвшиеся остатками от военного коммунизма... I 1а- личие этих остатков
сдавливало развитие производительных сил во всем сел. хозяйстве. Широко
практиковавшееся назначенство в сельские органы — советы, кооперацию, —
отталкивало крестьянство от них, делало эти органы неавторитетными, чужими для
крестьян» (См. «Правда» 25-XI-27 г.).
Но и после 14 партконференции и после покаяний Рыкова — в
деревне не только не. исчезли методы администрирования, командования,
назначенства... но выросли еще, преуспели, взошли пышным, никогда еще
невиданным цветом во время последней хлебо-заготови- тельной кампании 1927
года.
Отход крестьян от Советов был столь значителен, что в 24-25 г. компартия провела специальную кампанию оживления советов. Перевыборы, действительно, дали до
10% увеличения числа граждан, принимавших участие в выборах. Но в 40% сел на
выборах было не более 35% избирателей.
Все тот же Рыков говорил, что бойкот московской деревней
перевыборов принял такой характер, что % принявших участие в них в кампанию
1924 года, упал до 18%, местами и ниже. «Острейшим проявлением недовольства
крестьянства были принявшие широкий характер убийства селькоров, советских
работников, разгон ячееч».
На Украине, по признанию ее старосты Петровского, были
села, где избирателей было менее 20%. После кампании «оживления» число
коммунистов в органах, так называемого, самоуправления, сильно упало и все же
их засилие было непомерно велико: в сельсоветах их осталось до 52%, в
уисполкомах — 67%, в губиспол- комах — 76%.
|