|
|
Хаотическая жизнь большевизма,
полная грозных антагонизмов, не могла не породить и в среде твердокаменной
партии протестующих элементов.
Драма оппозиции сыграна сейчас как будто до конца.
Что же такое оппозиция?
Конечно, она не измена мировому пролетариату в
большевистском понятии этого слова, — конечно, не нытье интеллигентов, не
вопль отчаявшихся, не заговор дураков.
Быть может, все эти элементы и входят в некоторых дозах в
сложный композитум, именуемый оппозицией, но существо и смысл ее не в этом. —
«Троцкизм» не первая и не последняя форма оппозиции. Отвлекаясь от
суб'ёктивных характеристик, мы должны признать, что оппозиция есть
законченное детище антагонистических условий развития советского хозяйства.
Партия могла быть единой, железной, твердокаменной, пока
вынашивала свои решения в мансардах эмиграции. Став вершителем судеб народа —
огромного, пестрого, с интересами противоречивыми и нередко враждебными,
партия неизбежно отразила и в своей среде противоречия и враждебные точки
зрения, убеждения, теории, философию развития. В антагонизмах города и
деревни, рабочего и мужика, индустриализации и политики низких цен, товарного
голода и низких цен на хлеб и проч. и проч. — иеология «большинства» и
идеология «оппозиции» находят достаточное и исчерпывающее об'яснение. И, конечно,
правоверным марксистам, следовало бы менее всего забывать формулу марксизма
— бытие определяет формы сознания — по случаю рождения
оппозиции. Оппозиция не может быть — она должна быть.
И оппозиция права, напомнивши большинству слова Ленина —
«Машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот,
кто у руля той машины сидит».
Нельзя же, в самом деле, и самому от'явленному
централизатору и декретоману забыть все о среде, в которой надо жить и
действовать. Словом, пестрая, упрямая российская действительность умеет
воздействовать и на твердокаменных большевиков, и отсюда создаются разные
уклоны — и успевшие себя выговорить до конца и пока еще молчащие, выжидающие
нужной исторической минуты. Таким образом, поскольку троцкизм был продиктован
жизнью, он — принципиален, опирается на основания не худшие, чем у других,
имеет корни, выражает по своему противоречия, складывающиеся на путях
советской экономики.
Если обратиться к персональным характеристикам оппозиции,
приходится признать — беспринципность ее вождей велика, но она ничуть не
больше беспринципности ее противников. И для этой беспринципности,
характеризующей вообще все уклоны большевистской мысли и практики, есть
некоторые об'ективные основания. Оба течения одинаково проходили единственную,
незаменимую школу наглядного революционно - оппортунистического обучения у
Ленина. В этой школе — диалектика маневрированием и лавированеим была
доведена до виртуозности. Никто еще в мире политиканства и оппортунизма, — не
исключая Наполеона Малого, Гам- бетты, Тьера, — не владел искусством
диалектики с такой развязностью, с какой владеют им мастера от большевизма.
Следовательно, и здесь, в этом важном мастерстве владения
диалектикой, из логического средства давно обратившегося в орудие управления,
— обе стороны, по меньшей мере, стоят одна другой.
Надо признать, что все же оппозиция — более даровита,
заряжена, остроумна, более революционна, наконец.
По крайней мере, в ней нет той хлестаковщины, дешевки, той
грубой неряшливой стряпни, которой щеголяет сталинская группа перед своей
невзыскательной аудиторией. Но аппетит у оппозиции большой. Даже в тоге
мученика оппозиция мечтает о лакомом куске, который у нее отняли. Вот
причина, почему пролетариат, наблюдая обе шарлатанствующие группы, даже если
учесть некоторое воздержание страха ради иудейского, обнаруживает
относительное спокойствие насчет участи распинающейся и распинаемой
оппозиции. На другой день после очередной клоаки Бухарина или Молотова, какой
нибудь Кзыл-Ордынский актив аккуратно выносит благонамеренную резолюцию о
«бесшабашных выступлениях троцкизма».
Каково отношение наше, анархистов, к оппозиции? Конечно,
она неприемлема для нас уже постольку, поскольку неприемлем для нас всякий
централистический государственнический, политиканствующий, чиновный
социализм, деспотически подменяющий волю масс своей волей, эксплоатирующий и
обманывающий массы. В критике оппозиции — чрезвычайно много верного. В ее
полемических трудах — много метких и блестящих характеристик. Мы согласны с
оппозицией, что «группа Сталина ведет партию вслепую», что группа Сталина
«скрывает правду», «затыкает рот тем, кто требует правды и раскрывает ее»,
что «Ленина искажает, исправляет, раз'ясняет применительно потребностям
покрыть каждую свою очередную ошибку», что путь Сталина есть «не пролетарский
путь», а более курс на «капитализм в рассрочку», что вся «сталинская линия
состоит из коротких зигзагов влево и глубоких вправо».
Мы согласны с оппозицией, что «теория Молотова насчет
того, что нельзя будто бы требовать приближения рабочих к государству и
государства к рабочим, так как наше государство уже само по себе рабочее —
представляет наиболее злокачественную форму бюрократизма, заранее освещающую
все бюрократические извращения». Мы согласны с оппозицией, что в партии «ле- минский
призыв» давно сменился «сталинским отсевом», что все в ней захлестнули волны
«карьеризма, бюрократизма, неравенства и даже антисемитизма». Мы согласны с
оппозицией, что в комсомоле уже давно «всякая критическая мысль заглушается и
преследуется», что для руководства комсомольской организацией требуется
«прежде всего послушание и готовность травить оппозицию». Мы согласны с
оппозицией, что политика центра есть «типичная политика иллюзий, самоутешения
и самообмана». Мы, наконец, согласны с оппозицией, что вся внешняя политика
ЦК партии — есть нагромождение грубых теоретических и практических ошибок,
обусловленных плохой осведомленностью, самонадеянностью, оппортунизмом. Мы
согласны, таким образом, с оппозицией во многом и еще в гораздо большем, чем
здесь сказано. Никто не откажет оппозиции, что она больно и искусно бичует
зажиревшее большинство.
И вот пришла Каносса оппозиции, враг наступил коленом на
грудь и при всем отвращении к победителю, ничуть не жаль повергнутой
оппозиции.
Во первых — «tu l'as voulu, Georges Dandin» (ты этого
хотел, Жорж Данден).
Разве — Троцкие, Зиновьевы, Каменевы и все остальные,
находясь у власти, не вели той же деспотической и развращающей политики,
против которой только что метали громы? Разве на совести теперешней оппозиции
менее крупных и мелких грехов, чем те, которые она еще недавно
коллекционировала с таким злорадством? Разве — если бы силой исторического
сюрприза троцкисты изгнали сталинцев из твердынь Кремля и стали у кормила
правления — не началась бы старая потеха? Не остались бы в советской практике
— фаворитизм, лакейство, волокита, цензура, тюрьма и расстрелы? Все осталось
бы по старому, и каждый это понимает.
Да, наконец, не осуществляет ли сейчас до гениальности
диалектическое большинство пункт за пунктом нелегальные прокламации
оппозиции? Троцкизм даже и не грезил о такой ссоре с «мужичьем», какую
затеяли сталинские молодцы. Он — робкий — лепетал о принудительном займе,
сталинцы прошли по деревне мамон- товским рейдом, забирая все, что годилось
для питания городских канцелярий и активного баланса СССР.
А семичасовой рабочий день — разве не есть самый ловкий
фокус, при помощи которого сталинцы выбили из рук оппозиции одно из самых
сильных средств их нападения?
Ответить на ядовитые указания противника, подтверждаемые тысячами
даже оффициально засвидетельствованных фактов, — «пресечь в корне всякие
поползновения к удлинению рабочего дня», под коим разумелся
восьмичасовой-семичасовой, значило ошеломить противника одновременно — своим
бесстыдством, но и своей... революционностью. Ни для кого не тайна, что вихрь
рационализации, носящийся сейчас по русской земле, есть самый беспардонный,
самый циничный курс на выжимание пота у рабочего человека. Еще в 26 году
голодные клиенты Биржи Труда под руководством анархистов, требовали
сокращения рабочего дня в целях снижения безработицы. Расправа с
несвоевременными рационализаторами была коротка. Ныне большевистский
Хлестаков вещает миру о великих достижениях пролетарской диктатуры.
Итак, если физически в СССР и правит большинство, идеологически
у кормила правления стоит оппозиция. И каким бы лицом к нам не вертелся
большевизм, он всегда нам отвратителен...
Но есть у оппозиции еще одно и главное ее свойство. И это
свойство, быть может, наиболее отталкивающее. Оно в том, что оппозиция есть
или стремится быть чистым последовательным якобинизмом, т. е. наиболее
фанатичной, безумной формой политиканства, строящей себя и свои акты на
догме, демагогии, терроре.
Якобинизм скрывает лицо маской. Он страшен отрывом от
человека и жизни. Он населяет мир призраками, ставит для людей костры ради
мечты безумца.
Мы присутствовали при финале братоубийственной борьбы. Под
хохот разжиревшего хамского Демьяна, под улюлюканье и зубоскальство
большевистской клики, которые выдавались за возмущенное чувство
пролетариата, якобинцы сошли с исторической арены.
История почти не знает чистых комедий. Ее ирония глубока,
ее и комические постановки фатально венчаются зловещим, трагическим концом —
безумие истории требует жертв.
Товарищи большевики, становитесь в очередь.
|