|
|
Большинство пещер Северного
полушария — это узкие, холодные и грязные щели с осклизшими стенками,
капелью, с острыми камнями или мокрой глиной пола, с коварными колодцами и
скользкими спусками, с опасными навесами потолка, грозящими обвалиться и
похоронить очередную любознательную, ползущую на коленях или на брюхе жертву.
Роскошные подземные залы с кальцито- выми колоииами, сталактитами и
сталагмитами, решетками и занавесями кристаллов, с прозрачными озерами и с
рисунками первобытных художников на стенах встречаются исключительно редко.
Тем не менее современных туристов и самодеятельных спелеологов словно
магнитом влечет под землю в любые расщелины без лампы Аладина и даже без
особых надежд на открытие новых чудес и кладов.
Откуда эта любовь к подземному царству? Быть может, она
попросту унаследована от наших далеких предков — дикарей каменного века,
находивших в пещерах убежище от непогоды и защиту от двуногих и четвероногих
врагов? Или, быть может, любители-спелеологи, в противоположность
альпинистам, надеются поставить новые рекорды глубинного спуска в царство
Плутона? Но тогда — странное дело, — почему, очутившись в действительно
прекрасных подземных залах с белоснежными изваяниями, над созданием которых
природа трудилась десятки и сотни тысячелетий, эти случайные одиночки, пары,
а нередко и люди, организованные в большие группы, стремятся в первую очередь
осквернить их? Зачем нужно коптить факелами и кострами девственно чистые
стены, оставлять па них свои безвестные позывные и даты, отбивать на память
сувениры — иглы сталактитов или просто куски искрящегося кальцита, которые,
как правило, выбрасываются из-за тяжести, да и просто за ненадобностью па
первом же привале, по выходе на свет божий?
Сам я побывал во многих пещерах мира — видел различные
«окультуренные» и «дикие» пещеры Северной Америки, благоустроенные для
туристов всемирно известные пещеры Франции, плавал на моторных лодках по
освещенным со дна подземным озерам Чехословакии, забирался в малоизвестные
пещеры Румынии. В Советском Союзе мне знакомы многие пещеры Молдавии, Карпат
и Крыма, а в пещерах Кавказа, Урала и Приморья я вел специальные
палеонтологические исследования.
Многие пещеры действительно таят клады особого свойства,
рассказывающие о событиях далекого прошлого. Эти клады никак нельзя, однако,
освоить без кропотливой, а временами тяжелой и скучной работы — планомерных
раскопок. Поэтому прежде чем лезть в пещеру, всегда полезно поразмыслить о
том, что может дать та или иная из них для истории давно минувших времен.
Есть ведь пещеры «немые» — с каменным полом, на котором не накопилось рыхлых
отложений с костями и каменными орудиями; есть холодные, продуваемые
воздушными потоками, сырые, с выходом на север, и поэтому не заселявшиеся ни
животными, ни человеком; есть пещеры- ловушки, улавливающие все живое
скопившимися ядовитыми газами или коварными колодцами; наконец, существуют
пещеры, заполненные доверху отложениями пыли, речного ила или погребенные под
обвалившимися, сползшими участками склонов.
Людей каменного века и нашей эпохи всегда привлекали
пещеры сухие и теплые с выходом на юг, юго-восток или юго-запад, с наличием
поблизости родничка, озера или речки, из которых можно было утолить жажду.
По вполне понятной причине при исследовании пещер меня
интересовали не подземные рекорды, а конкретные результаты раскопок. Идеалом
же палеонтолога всегда являлись пещеры, в которых происходило универсальное
накопление костных остатков животных — самопогребение пещерных обитателей,
остатков обедов четвероногих и пернатых хищников, первобытного человека,
отложения трупов животных, занесенных сюда водой.
В предгорном Крыму
Некоторые выдающиеся отечественные биографы и геоморфологи
начала века считали, что современный Крым — это жалкий остаток большой горной
страны, ировалив-
шейся в Черное море. Доводов для таких утверждений уйма:
круто обрывающиеся, как бы съехавшие, или соскользнувшие, к морю южные
берега; открытые па юг «сквозные» долины в восточной половине полуострова,
напоминающие устьевые остатки больших ущелий; глубокие каньоны в северных
отрогах полуострова, которые были разработаны явно более мощными потоками,
нежели современные малые ручейки, текущие по их днищам. Об этом же
свидетельствует наличие высокогорных реликтовых животных и растений, как бы
застрявших на этом обломке большого горного массива. Таковы альпийская галка
и крупный козел, исчезнувшие здесь в конце каменного века. И еще один факт:
большое сходство современных моллюсков, ящериц и растений Крыма с таковыми
севера Малой Азии, говорящее за недавнее сухопутное соединение нашей страны с
турецким берегом.
Вот только по поводу датировки этой катастрофы мнения
геологов и биогеографов расходятся. Одни уверяют, что она произошла еще в
плиоцене, другие называют чуть ли не эпоху раннего неолита! Быть может,
подводные исследования в Черном море помогут когда-нибудь установить истину.
В третичном периоде Крымская суша была обширна и даже
соединялась временами с Кавказом и Балканами. На южном берегу Крыма
обнаружены слои с остатками миоценовых гиппарионов, антилоп трагоцерусов,
некрупных тюленей. Близ Керчи известны ожелезненные кости позднеплиоценовых
слонов, лошадей и оленей, совершенно подобных находимым на Тамани и у
подножий Балкан. Между тем северный Крым, его степные равнины и предгорья
служили в ледниковые эпохи четвертичного периода убежищем для способных к
миграциям животных мамонтовой фауны. Холод и снег загоняли сюда на зиму
несметные стада сайгаков, лошадей, ослов, северных оленей. Проникали с равнин
Причерноморья даже песцы, белые куропатки, полярные совы. Ведь при низком
уровне Мирового океана и Черного моря в ледниковые эпохи теперешние
мелководья Сиваша были необозримыми степными равнинами. Итак, всего в
пределах 15—70 тысяч лет тому назад, т. е. в эпоху вюрма, в райопе
Симферополя и Евпатории был животный мир арктической тундры! Современным
жителям жаркого Крыма трудно даже представить себе такие ландшафты
относительно недавнего геологического прошлого.
Попав впервые зимой 1956 г. в окрестности Бахчисарая («Города-сада»), я не уставал восхищаться здешними ландшафтами и реликвиями недавнего
прошлого. Бахчисарайский дворец был построен татарами Уланской орды на левом
берегу ручья Чурук-Су. Его уютный дворик-сад заполнен теперь старыми
деревьями вяза, шелковицы и ясеня. Занятна зарешеченная башня для
обитательниц гарема, наблюдавших оттуда для «поддержания тонуса» дикие
схватки — игрища джигитов. Массивна небольшая мечеть со слезоточивым мрамором
фонтана, загадочны полутемные палаты, выходящие на затененные от солнца
веранды. Весь этот комплекс старого разбойничьего гнезда уже давно превращеп
в местный краеведческий музей. В одном из его помещений я часами разбирал и
определял многотысячные коллекции костей, добытых местными археологами в
береговых крепостях генуэзцев, поселениях тавров, гробницах скифо-сарматов и
пещерных жилищах охотников нового и древнего каменного века. Даже без просмотра
орудий, предметов домашнего обихода, украшений и письмен, при раскладке и
определении обломков черепов, трубчатых костей и зубов диких и домашних
животных перед мысленным взором биолога вставала волнующая картина смен
крымской фауны, появления и развития животноводства, вспышек жизни, войн и
угасания поселений разных племен и народов в пределах этого земного рая.
Целое поколение археологов конца прошлого и начала нашего
столетия вскрывало тайны тысячелетий при раскопках пещерных стоянок крымских
неандертальцев и кроманьонцев. Глубокие каньоны, вертикальные и неожиданные
обрывы их известняковых стен создавали идеальные места для загонных охот,
особенно на лошадей и ослов, которые любили отдыхать на ветерке, стоя над
самыми кромками пропастей. Первобытным охотникам в ту пору здесь было
раздолье. Навесы и пещеры давали убежища от непогоды и уют для пиршеств после
удачных охот ( 8).
Г. А. Бонч-Осмоловский исследовал мустьерские слои пещер
Кийк-Коба, Аджи-Коба и обнаружил в первой остатки скелета крымского неандертальца.
С. И. Забнин и О. II. Эрист вскрыли палеолитические слои и придавленный
обвалившейся скалой завал мамонтовых костей в пещере Чокурча недалеко от
Симферопля. О. Н. Бадер раскопал там же пещеру Волчий Грот, а С. И. Бибиков —
предгорные пещеры Сюрень, Шайтан-Коба, Фатьма-Коба и ряд других. В
фаунистическом смысле состав кухонных костных остатков из пещерных слоев
показывал отчетливую картину его полной зависимости от местоположения пещер.
В слоях предгорных стоянок здесь явно преобладали остатки ослов, сайгаков,
мамонтов. В стоянках или, быть может, временных бивуаках, запрятанных в
горных распадках, откладывались остатки пещерных медведей, пещерных гиен,
встречались кости баранов и козлов. Иными словам, древние охотники осваивали
то, что было, так сказать, под рукой.
Особый интерес археологов вызывали способы охоты на
мамонтов и копытных, а также назначение каменных орудий — крупных
остроконечников, скребел, пластин, изготовленных из желваков превосходного
дымчатого мелового кремня.
Как правило, археологи приходили к выводу, что мамонтов
гнали на обрывы скал факелами и криками, заставляя валиться вниз, ломать ноги
и шеи... Зная осторожность, ум и свирепость слонов, трудно поверить в
возможность таких операций, тем более, что в районе Чокурчи и Волчьего Грота
нет сплошных линий скальных обрывов. Более вероятно, что древние крымчане
использовали для поимки мамонтов ямы и природные скальные расщелины, а также
били их копьями.
В 1954 г. молодой археолог А. А. Формозов обнаружил
мустьерскую стоянку Староселье в Канлы-Дере («Кровавой Балке»), восточнее
Бахчисарая. Там рядом с небольшим навесом оказался шлейф обломков известняка
и конус наносов ручья мощностью метра в два с половипой. Он был буквально
нашпигован целыми и разломанными костями диких ослов, лошадей, носорогов,
бизонов, северных оленей, сайгаков, мамонтов. Все это было кухонными
остатками древних крымчан. Мне и моим помощницам пришлось тогда перебрать и
определить в Зоологическом институте АН СССР более 66 тысяч костных обломков.
Мелким осликам принадлежало по крайней мере 95% всех костей, минимум от 435
особей. Впрочем, трехлетние раскопки затронули менее одной трети всего объема
завала.
Охотники иа ослов, как ЁЙДЙО, имели на мыске вертикального
обрыва у устья Канлы-Дере свой опорный пункт. Сбросив под обрыв очередную
порцию длинноухих ишаков, они разделывали их туши на плато и в самой балке.
Из отходов таких пиршеств, а также из чешуйчатых обломков известняка,
снесенных с плато дождевыми потоками, и образовался конус завала, принятый
археологом
за саму стоянку ( 9). На самом деле это была свалка,
древняя помойка. Остатков других животных оказалось мало, они были единичны.
Это кости мамонтов, носорогов, лошадей, косуль, бизонов, сайгаков, лисиц и
зайцев русаков. Вместе с костями носорога из одного квадрата был извлечен и
кусок нижней челюсти человека, при этом с отличным подбородочным выступом, от
которого не отказался бы и англосакс.
В сезон загонных охот у древних старосельцев пища была в
изобилии. Об этом можно было судить по находкам целых трубчатых костей,
которые в других стоянках и условиях бывают тщательно разбиты и обсосаны в
поисках животворного мозга. Не удалось подметить и следов погрызов костей
грызунами и хищниками, что указывало на довольно энергичное, быстрое
образование компоста из земли, обломков известняка и костей.
Все кости из Старосельского и Чокурчинского завалов
оказались светло-палевого цвета, практически лишенными коллагена и при
поскабливании давали лишь белесую пыль и крошку без запаха сырой кости. При
перекладывании на столе они издавали шуршащий звук битой фаянсовой посуды.
Такие признаки характерны для древних костей, происходящих из аридных
областей и вообще захоронений в условиях большой сухости.
Что касается характера охот на ишаков, то загонный способ
близ Староселья не вызывает сомнений. Скорее всего, что именно в Кровавую
Балку с ее вертикальными стенками и загоняли ослов, выходивших пастись на
плато.
Закончив на третий сезон раскопку нижнего участка завала,
А. Формозов решил забить шурф в его задернованной вершине, рассчитывая пройти
всю его трехметровую толщу. На глубине 1.5 м рабочие неожиданно наткнулись на скелет подростка — мальчика лет 14. Установить, что это было — погребение или естественное
случайное захоронение трупа, сброшенного или свалившегося с обрыва, в спешке
раскопок не удалось. Тем не менее наши антропологи признали в этой находке
древнего представителя мустьерской эпохи Крыма, главным образом на основе
«примитивных» особенностей зубов.
В конце последней ледниковой эпохи, около 12 тысяч лет
тому назад, в Крыму начали исчезать северные холо- довыносливые звери:
мамонты, северные олени, песцы. Их места занимали кабаны, гигантские и
благородные олени, косули. Вместо пещерных львов, гиен и медведей появились
бурые медведи, дикие кошки, рыси и барсы. Судя по такой смене фауны,
лиственные леса расселились из ущелий, заняв все холмистые предгорья
полуострова. Еще два-три тысячелетия, и под скальными навесами северного
Крыма вместе с редкими костями оленей, волков, барсуков стали откладываться
обильные кости полудиких свиней, мелких домашних коз, овец и собак. На
протяжении веков бронзы и позднейших металлических культур Крым постепенно
терял своих прежних диких обитателей одного за другим. Однако в скифские
времена, тысячи за две с половиной до наших дней, по речке Сал- гир еще жили
речные бобры. Позднейшие обитатели Крыма — тавры, занимаясь разведением
крупного и мелкого рогатого скота, постепенно стравливали и сжигали
предгорные и приречные леса и выжили мудрых строителей плотин. В средние века
нашей эры, когда Вахчисарайское ущелье оккупировали орды татар хана Гирея, а
на пещерном плоскогорье Джугут-Кале были поселены караимы, в Крыму еще жило
множество кабанов, благородных оленей, косуль, волков и рысей. Встречались
здесь изредка даже барсы.
|