|
|
Детство человеческой мысли.
Попытаемся в этой главе рассмотреть, какого типа барьеры возникали на
различных этапах развития человеческой мысли и какими революционными
способами эти барьеры каждый раз преодолевались. Начнем с самых ранних
ступеней развития человечества, когда только еще пробуждалось мышление у
людей.
Сложившиеся в это время представления и соответственно с
этим закрепившиеся тогда барьеры (ППБ) мы будем относить, условно говоря, к
детству человеческой мысли. Их общей чертой было наивное признание, что
наблюдаемая видимость вещей и явлений и есть их сущность, есть сама
действительность. Подобное отождествление видимости (или кажимости) с
реальностью и явилось историческим первым ППБ в становлении знаний человека о
внешнем мире, о природе. Такой барьер возник в свое время в каждой отрасли
донаучного естествознания, причем всякий раз он выступал сообразно предмету
данной отрасли.
Мезаду тем картина реальной действительности не просто
отличается от ее видимости, а часто диаметрально противоположна ей. Поэтому
преодоление первоначально сложившегося ППБ в каждом случае сводилось к тому,
чтобы перевернуть то, что давала видимость, на обратное, иначе говоря, ППБ
заставлял людей видеть окружающий их мир поставленным на голову, а
преодоление ППБ сводилось к тому, чтобы поставить его на ноги. Соответственно
этому первые революции в естествознании так или иначе сводились к
«перевертыванию» первоначально созданной людьми картины, в правильность
которой они твердо уверовали перед тем в течение столетий и даже тысячелетий.
Интересно провести параллель между этим филогенезом
человеческой мысли, ее детством, и самой ранней ступенью индивидуального
развития (онтогенеза) ребенка. В силу особенностей физического строения
зрительного аппарата новорожденный ребенок видит предметы в перевернутом
виде, и только потом он научается «переворачивать» зрительные образы с тем,
чтобы изображение предметов в нашем глазу соответствовало самим предметам.
Рассмотрим конкретные случаи образования ППБ и их
революционного преодоления в истории отдельных наук.
Начнем с астрономии.
С незапамятных времен люди научились наблюдать движение
небесных светил по небосводу. У них даже не могло возникнуть сомнения в том,
что движутся именно Солнце и звезды, а что Земля, на которой мы живем,
неподвижна. Здесь особенно прочно утвердился ППБ, преграждавший переход от
видимости к действительности.
Вместе с тем этот ППБ позволял накапливать фактический
материал, касающийся небесных явлений, составлять и вычерчивать извилистые и
зигзагоподобные пути планет, включая их «попятное движение», которое они
будто бы совершают, двигаясь не вокруг Солнца, а якобы вокруг Земли.
Такова была геоцентрическая система Птолемея,
просуществовавшая до XVI века. Н. Коперник, опираясь на фактический
материал птолемеевской астрономии, перевернул картину мироздания на обратную:
в центре нашего мирового острова он поместил не Землю, а Солнце, вокруг
которого обращаются Земля и другие планеты. Нам это только кажется, что мы
стоим на месте, а вокруг нас обращаются Солнце и звезды. В действительности
же как раз наоборот: наша Земля вместе с нами обращается вокруг собственной
оси (суточное движение) и вокруг Солнца (годовое) .
Это открытие вызвало, как известно, целую революцию в
науке, суть которой состояла в преодолении первого ППБ, мешавшего переходу от
старого, геоцентрического учения к новому, гелиоцентрическому. Н. Коперник
хорошо разъяснил источник познавательно-психологической ошибки прежнего
учения: когда мы стоим на палубе отходящего от берега корабля (яри тихой
погоде), то нам кажется, что не мы отъезжаем от берега, а берег — от нас.
Так в середине XVI века был преодолен первый ППБ в науке.
Однако его защитники бешено сопротивлялись, жестоко преследуя сторонников
нового учения (вспомним судьбы Джордано Бруно и Г. Галилея).
В механике XVII—XVIII веков мы видим такую же картину,
хотя в деталях она весьма отлична от предыдущей. Здесь тоже за видимостью
механических явлений скрывались их законы, которые не были даны чувственно.
Например, еще Аристотель полагал, будто различные тела падают на землю с
различной скоростью: легкие — медленнее, тяжелые — быстрее. Но Г. Галилей
доказал обратное — что все тела падают на землю с одинаковой скоростью, но
что воздух задерживает падение легких тел.
Таким образом, и здесь был преодолен ППБ, разделявший
видимое и действительное и тормозивший переход от первого ко второму.
Особенно впечатляющим был все тот же ППБ, сложившийся в
химии и прочно вошедший в сознание человека со времен открытия способа
получения огня. Казалось бы, не может быть никакого сомнения в том, что
горение есть распад тел: ведь всякий непредубежденный человек, видя, как
горят дрова в печи или хворост в костре, а тем более наблюдая пожар, видит
непосредственно, как распадаются на части горящие предметы, как буквально
рушатся деревянные постройки и т. д. При этом он не может не заметить, что из
горящих предметов вырывается яркое пламя и темный дым, а потом остается
пепел. Человеку наблюдения как бы подсказывают, что горение есть распад тела
на три его более простые составные части: пламя (огонь), дым и пепел (золу).
Так убедительно свидетельствует непосредственная видимость.
Начиная с далекой древности, когда огонь рассматривался в
качестве одного из первоначал мироздания или даже единственного его
первоначала, в сознание людей твердо вошел и удерживался до конца XVIII века
ППБ: горение есть распад тел, гореть могут только сложные тела.
На протяжении целых столетий эта идея, отождествлявшая
видимость с действительностью, видоизменялась в деталях, но сохранялась в
своей основе неизменной.
Она выступала в качестве признания так называемой
«философской серы» у алхимиков и ятрохимиков в средние века, в качестве
признания «горючей земли» — в учонии Бехера в XVII веке, в качестве
мифического флогистона — материи огня — у Шталя в XVIII веке.
В рамках таких представлений накапливался опытный
материал, необходимый для того, чтобы флогистонное учение могло быть
«перевернуто», поставлено с головы на ноги, что и осуществил в конце XVIII
века А. Лавуазье, создавший кислородную теорию.
Это была первая химическая революция, доказавшая, что
горение не есть распад горючих тел, а есть соединение их вещества с
кислородом.
Таким образом, и здесь существовавший так долго ППБ
препятствовал переходу химиков от видимости к открытию действительного
химизма таких процессов, как горение, окисление и дыхание. Суть же первой
химической революции была та же, что и предыдущей революции в астрономии,
которую совершил Н. Коперник: картина видимости была перевернута.
Обратимся теперь к физике. Здесь мы наблюдаем совершенно
такую же картину: теплота трактовалась почти до середины XIX века в качестве
особой невесомой жидкости (флюида), которая содержится во всех телах и может
быть выдавлена из них. Так, выдавливанием теплорода объяснялось разогревание
рук при их потира- нии одна о другую или железа при ударе по нему молотом. Об
этом как будто свидетельствовала непосредственная видимость, мешавшая долгое
время правильно понять, что происходит здесь в действительности.
Такой же ППБ, выдававший видимость за действительность,
существовал и в биологии, где в начале« XIX века еще не были найдены
причинные объяснения биологических явлений. Они подменялись
наивно-телеологическими. Здесь ППБ являлся препятствием на пути от
телеологических объяснений, основанных на признании всеобщей целесообразности
в живой природе, к каузальным. И этот барьер впервые был преодолен лишь Ч.
Дарвином в 1859 году. Революция в биологии, как и во всем естествознании,
завершала собой последние проявления детства естественнонаучной мысли.
В философии первой половины XIX века мы наблюдаем
совершенно аналогичную картину. Здесь видимость свидетельствует как бы в
пользу идеализма, иначе говоря, в пользу первичности сознания, ибо все наши
поступки совершаются так, что сначала мы в нашей голове, то есть идеально, принимаем
решение, а затем действуем сообразно принятому решению. Действительные же
причины исторических событий, в качестве каковых выступают материальные
факторы, остаются для поверхностных людей как бы замаскированными.
Абсолютизируя и гипертрофируя активность человеческого
духа, Г. Гегель, как известно, пришел к признанию мистической «абсолютной
идеи» в качестве первоначала всего мироздания. В итоге здесь ППБ выступил как
переворачивание действительности вверх ногами. Потребовался гений К. Маркса и
Ф. Энгельса, чтобы преодолеть этот барьер и поставить диалектику Гегеля с
головы на ноги.
Об этом «переворачивании» гегелевской диалектики писал К,
Маркс в томе I «Капитала», а Ф. Энгельс в «Диалектике природы» прямо связал в
одну цепь первые революции, совершенные в химии, физике и философии. Он
писал: «Гегелевская диалектика так относится к рациональной диалектике, как
теория теплорода — к механической теории теплоты, как теория флогистона — к
теории Лавуазье».
И он пояснял, что речь идет о том, что в физике при
создании механической теории теплоты оставалось только перевернуть открытые
ее предшественницей законы; в химии же теория флогистона своей вековой
экспериментальной работой впервые доставила тот материал, с помощью которого
Лавуазье смог открыть в полученном Пристли кислороде антипод фантастического
флогистона и тем самым ниспровергнуть всю флогистонную теорию. Но это отнюдь
не означало устранения опытных результатов флогистики. Наоборот, они
продолжали существовать; только их формулировка была перевернута.
Итак, преодолением первых ППБ в истории человеческой мысли
завершился ее «детский» период.
Незрелость естественнонаучной мысли. Подобно тому, как в
жизни человека за его ранним детством следуют годы незрелого подросткового
периода, так это мы видим и в развитии науки. Вместе с первыми революциями в
ней, перевернувшими первоначальную картину видимости, завершаются донаучные
ступени знания и происходит становление подлинной науки.
Однако признание видимости за действительность
ликвидируется не сразу. Остаток таких воззрений в виде нового типа ППБ еще
долго продолжает господствовать в умах ученых. Такой остаток выступает,
прежде всего, в виде веры в кажущуюся неизменность вещей и их сущности, а
также в то, что вещи, явления природы могут быть несвязанными между собою,
совершенно независимыми одни от других.
В самом деле, с первого взгляда трудно, а иногда и
невозможно обнаружить признаки изменчивости предметов природы, уловить
скрытую внутреннюю связь между ними.
Новые барьеры в этих условиях призваны оградить область
исследования самих по себе предметов природы, как они существуют, без
изменений и взаимосвязей, с тем чтобы в дальнейшем наука могла выйти за эти
рамки и рассматривать те же предметы в их изменении и развитии, в их
взаимосвязях и взаимопревращениях.
Таким образом, и здесь ППБ выполняют сначала
прогрессивную, оградительную функцию, а затем, закрепляясь, превращаются в
тормоз научного движения.
Поскольку наука на этой стадии своего развития еще не в
состоянии охватить в целом предмет исследования во всей его сложности,
изменчивости и внутренней противоречивости, она не может считаться пока еще
зрелой наукой, и справедливо будет сказать, что здесь мы имеем дело с
незрелостью естественнонаучной мысли. Для нее это переходный период: она
вышла из своего детства, но еще не вступила в полосу зрелости.
Ф. Энгельс писал о рациональном смысле этого периода, что
в это время ученые имели дело с предметами как с чем-то законченным и
неизменным, и это имело великое историческое оправдание. «Надо было
исследовать предметы, прежде чем можно было приступить к исследованию
процессов. Надо сначала знать, что такое данный предмет, чтобы можно было
заняться теми изменениями, которые с ним происходят. Так именно и обстояло
дело в естественных науках... Когда же это изучение отдельных вещей
подвинулось настолько далеко, что можно было сделать новый решительный шаг
вперед, то есть приступить к систематическому исследованию тех изменений,
которые происходят с этими вещами в самой природе, тогда и в философской
области пробил смертный час старой метафизики».
«Смертный час старой метафизики» — это и есть преодоление
внесенного ею в науку специфического ППБ. В каждом случае это принимало форму
научной революции.
Рассмотрим, как они проходили в различных областях
естествознания.
Начнем опять с астрономии. Когда гелиоцентрическое учение
утвердилось в науке, естествелио встал вопрос, откуда и как произошла
Вселенная. Ньютонианское естествознание, придерживаясь барьера, признающего
абсолютную неизменность природы, пришло к выводу о так называемом
первоначальном божественном толчке. Такой толчок был якобы дан при сотворении
мира планетам, которые под его воздействием приобрели присущее им движение
вокруг Солнца, и с тех пор так вращаются и будут вращаться до скончания века.
Во второй половине XIX века этот ППБ был преодолен
благодаря созданию космогонической гипотезы И. Канта и П. Лапласа. Вся
Солнечная система, включая нашу Землю, была показана как ставшая во времени,
развившаяся из .первоначальной туманности путем ее вращательного движения. В
центре системы и на периферии произошли сгущения вещества туманности, из
которых образовались Солнце и планеты, продолжающие вращаться в прежнем
направлении.
Идея первоначального божественного толчка была преодолена.
Астрономия вступила в пору своей зрелости: в ней был осуществлен переход от
окаменелых, застывших представлений к признанию текучести, изменчивости
небесных тел и систем.
Образно можно сказать, что если преодоление предыдущего
типа ППБ состояло в перевертывании картины видимости, то преодоление ППБ
второго типа состояло как бы в расплавлении застывшей, окаменевшей картины.
В химии первая ее революция привела к абсолютизированию
непревращаемости и неизменности химических элементов, а также самой
кислородной теории, родившейся из этой революции.
Рассмотрим появление нового барьера вместе с кислородной
теорией А. Лавуазье. Самое название «кислород» говорило о том, что этот
элемент, присутствие которого в соединении обусловливает кислотные свойства
вещества, обязательно входит в состав кислот. Такая кислородная теория кислот
сразу же прочно утвердилась в химии и образовала своеобразный барьер, который
отключал мысль о существовании бескислородных кислот. Однако были известны
кислоты подобно соляной, образованные растворением хлористого водорода в
воде. Это были типичные
кислоты, однако сам хлористый водород не содержал в себе
кислорода. Попытки представить элемент хлор как соединение, якобы включающее
в себя кислород, не увенчались успехом, и химикам пришлось отказаться от
своих первоначальных воззрений, что каждая кислота обязательно содержит
кислород.
Тем самым был преодолен первоначально созданный барьер,
связанный с признанием кислородной теории кислот, и было установлено, что
признаком всякой кислоты является присутствие в ней подвижного атома
водорода, который позднее проявил себя как ион водорода (Н+). Так возник, а
потом был ликвидирован ППБ на пути к познанию природы и состава кислот.
Отметим теперь взгляды простой атомистики как
познавательно-психологический барьер. Идея о том, будто в конечном счете все
тела образуются из атомов и пустоты, возникла еще в античной натурфилософии.
Эта идея укрепилась в начале XIX века. Придерживаясь ее, химики утверждали,
будто все тела природы распадаются непосредственно на атомы, а потому
физическими частицами газов являются те же самые атомы, которые участвуют в
химических реакциях.
Превращенные в барьер, такие взгляды помешали химикам
правильно понять связь между законом кратных отношений, который был открыт
Дж. Дальтоном в начале XIX века, и законом объемов реагирующих газов, который
вскоре после этого открыл Ж. Гей-Люссак. Более того, химики прошли мимо
молекулярной гипотезы А. Авогадро и А. Ампера, которая позволяла преодолеть
этот ППБ.
Потребовалось почти полувековое блуждание мысли химиков,
чтобы преодолеть возникший барьер, основываясь на идеях Авогадро-Жерара. Их
учение состояло в отказе от утверждения, что материя только дискретна и
признавало, что такие дискретные части материи, как атомы и молекулы,
являются различными качественными взаимосвязанными ступенями развития
материи.
Преодоление здесь ППБ составило другую химическую
революцию, которая произошла в начале второй половины XIX века. За ней
непосредственно последовала как ее прямое продолжение революция, вызванная
открытием периодического закона, о чем говорилось в предыдущей главе.
В биологии не меньшую, а может быть, и большую по масштабу
и значению научную революцию вызвало создание Ч. Дарвином эволюционного
учения, а в физике открытие закона сохранения и превращения энергии. В обоих
этих открытиях преодолевался как бы удвоенный барьер, в результате чего
одновременно происходило перевертывание картины видимости на обратную (это
во-первых) и расплавление окаменевших представлений о неизменности
органических видов или же видов силы (это во-вторых).
Поэтому середина и начало второй половины XIX века по
праву считаются эпохой величайших революций в естествознании. Наука вступила
теперь в полной мере в свою зрелую фазу, однако не во всем объеме своего
предмета, а только в его видимой части (в области явлений макромира). В
области же явлений микромира, невидимого для нас, сложился своеобразный ППБ,
суть которого заключалась в том, что качественная природа предметов и
процессов обоих миров, видимого и невидимого, макро- и микро-, и их законов
отождествлялась. Различия между ними признавались только количественные (по
масштабу).
Так, молекулярно-кинетическая теория газов вXIXвеке
трактовала молекулы с их движением и соударениями как миниатюрные
механические системы. В рамках таких представлений и шла тогда разработка
соответствующих разделов физики и химии.
Сложившийся ППБ, отождествлявший в качественном отношении
макро- и микропроцессы, позволил исчерпать данную ступень познания, и в этом
была его прогрессивная роль. Но к концу XIX века он явно устарел, стал
тормозить развитие науки, что вынудило ученых начать его преодолевать. Такое
его преодоление состояло в раскрытии шаг за шагом специфической природы
микрообъектов ^ их движения, их закономерностей, качественно отличных от того,
что мы наблюдаем у макрообъектов.
Это вызвало новый революционный переворот в науке, который
В. И. Ленин охарактеризовал как «новейшую революцию в естествознании». Она
захватила весь
XX век.
Приведем два примера. В 1897 году Дж. Томсон открыл
электрон в качестве общей составной части всех атомов, их атомной оболочки. В
соответствии с еще не преодоленным ППБ долгое время считалось, что электроны
внутри атома движутся по строго определенным орбитам вокруг атомного ядра,
подобно тому, как пла
неты движутся вокруг Солнца. Другими словами, атом
представлялся как миниатюрная Солнечная система.
Почти до конца первой четверти XX века ППБ в данном случае
играл прогрессивную роль, позволяя накопить необходимый фактический материал
для его последующего преодоления. Последнее произошло таким образом, что
представление об электроне как о миниатюрном шарике и об его движении по
строгой орбите сменилось представлением о некотором электронном облаке с
размытыми границами, двигающемся по размытой траектории.
Тем самым было преодолено прежнее качественное
отождествление микрообъектов с макрообъектами после того, как соответствующий
ППБ выполнил свою прогрессивную роль и помог исчерпать предшествующую ступень
познания.
Другой пример мы возьмем из области ядерной физики. Он
касается сущности строения вещества. Под строением издавна понималось
соединение тем или иным способом внешне соположенных вещей, которые при этом
не проникают друг в друга. Так в XIX веке понималось строение молекул из
атомов, а в начале XX века — строение атомов из ядер и электронов. И это
стало прочно установленным ППБ в понимании данной прс/блемы.
Между тем коррективы в эту картину стали вносить новые
данные о составе и строении атомных ядер из нуклонов (протонов и нейтронов).
Последние не существуют как рядом положенные внутри ядра, а постоянно
превращаются друг в друга, передавая друг другу положительный заряд, то есть
нейтрализуясь и тут же заряжа- жаясь вновь. Поэтому связи между нуклонами
внутри ядра считаются носящими обменный характер. Однако существовавший до
тех пор ППБ был преодолен тем, что было установлено «строение» элементарных
частиц из таких частиц, которые еще не возникли в качестве таковых, а
существуют лишь как виртуальные, то есть реально возможные. Тем самым прежний
принцип внешнего соположения вещей, сыгравший в качестве ППБ свою
прогрессивную роль, был наконец преодолен. Можно сказать, что теперь
естествознание вступило уже в полномобъеме в свою зрелую фазу.
В этой главе мы показали, что развитие научного познания,
великие и малые открытия и происходившие в нем научные революции совершались
путем преодоления, сложившихся ранее познавательно-психологических барьеров.
Вполне понятно, что таких барьеров преодолевалось великое множество и,
собственно говоря, вся история естествознания есть история того, как они
зарождались, формировались и закреплялись с тем, чтобы быть в конце концов
преодоленными в ходе дальнейшего развития научного знания. Поэтому нет
необходимости сейчас продолжать просто называть все новые и новые ППБ и случаи
их преодоления, так как мы уже привели достаточное их число, чтобы убедиться
в том, что они действительно существуют. Дальнейшее же их рассмотрение
заставило бы нас изложить вообще всю историю естествознания.
Анализ отдельных барьеров убедительно доказывает их
историческую оправданность. Они действительно имеют две функции:
первоначальную прогрессивную, которая объясняет их образование и заключается
в том, чтобы оградить достигнутую ступень познания до ее максимального или
оптимального исчерпания, после чего первая функция превращается в свою
противоположность, в функцию торможения научного развития, что требует
устранения ее, преодоления ППБ.
Такой взгляд позволяет выделить основные периоды в истории
естествознания и разделяющие их рубежи, роль которых выполняют крупные ППБ.
Таков общий барьер между «детством» и «незрелостью» естественнонаучной мысли,
между ее «незрелостью» и «неполной зрелостью» и, наконец, между «неполной» и
«полной» ее зрелостью. В первом случае этот рубеж (ППБ) преодолевается целой
серией научных революций, перевертывающих картины видимости. Во втором случае
— тоже целой серией революций, снимающих абсолютную неизменность и
независимость вещей и явлений природы. В третьем случае речь идет опять же о
целой серии рег волюционных переворотов, охватываемых общим понятием
«новейшей революции в естествознании», преодолевающих ППБ качественного
отождествления макро- и микромира.
Через всю цепь каждой из таких серий научных революций
проходит один и тот же общий барьер, конкретный характер которого и способ
его преодоления варьируют в зависимости от того, о какой области
естествознания идет речь. Это означает, что в каждый исторический период,
независимо от того, в какой отрасли естествознания совершается научная
революция, действуют одни и те же общие причины
познавательно-психологического характера, порождающие данный барьер.
В дальнейших главах мы продолжим наш анализ ППБ, но не
просто с целью доказать их действительное существование, а с целью детальнее
проследить некоторые особенности их возникновения, равно как и особенности
сложного комбинированного характера некоторых из них.
|