Три студента

     В  1895  году  ряд обстоятельств -- я не буду здесь на них

останавливаться -- привел мистера Шерлока Холмса и меня в  один

из  наших  знаменитых  университетских  городов; мы пробыли там

несколько  недель  и  за  это   время   столкнулись   с   одним

происшествием,  о  котором  я  собираюсь рассказать, не слишком

запутанным,   но   весьма   поучительным.   Разумеется,   любые

подробности,  позволяющие читателю определить, в каком колледже

происходило дело или  кто  был  преступник,  неуместны  и  даже

оскорбительны.  Столь  позорную  историю  можно было бы предать

забвению безо всякого ущерба. Однако с должным тактом ее  стоит

изложить,  ибо  в ней проявились удивительные способности моего

друга. В  своем  рассказе  я  постараюсь  избегать  всего,  что

позволит угадать, где именно это случилось или о ком идет речь.

     Мы  остановились тогда в меблированных комнатах неподалеку

от библиотеки,  где  Шерлок  Холмс  изучал  древние  английские

хартии,--  его труды привели к результатам столь поразительным,

что они смогут  послужить  предметом  одного  из  моих  будущих

рассказов.  И  как-то вечером нас посетил один знакомый, мистер

Хилтон Сомс, -- преподаватель  колледжа  Святого  Луки.  Мистер

Сомс  был  высок  и  худощав  и  всегда  производил впечатление

человека нервозного и вспыльчивого. Но на сей раз он просто  не

владел  собой,  и  по  всему было видно; что произошло нечто из

ряда вон выходящее.

     --- Мистер Холмс, не сможете ли вы уделить  мне  несколько

часов  вашего  драгоценного времени? У нас в колледже случилась

пренеприятная история,  и,  поверьте,  если  бы  не  счастливое

обстоятельство,  что  вы сейчас в нашем городе, я бы и не знал,

как мне поступить.

     -- Я очень занят, и мне  не  хотелось  бы  отвлекаться  от

своих занятий, -- отвечал мой друг. -- Советую вам обратиться в

полицию.

     -- Нет, нет, уважаемый сэр, это невозможно. Если делу дать

законный  ход,  его  уже  не  остановишь,  а  это как раз такой

случай, когда следует любым путем избежать  огласки,  чтобы  не

бросить тень на колледж. Вы известны своим тактом не менее, чем

талантом  расследовать  самые сложные дела, и я бы ни к кому не

обратился, кроме вас. Умоляю вас, мистер Холмс, помогите мне.

     Вдали от милой его сердцу Бейкер-стрит  нрав  моего  друга

отнюдь   не  становился  мягче.  Без  своего  альбома  газетных

вырезок, без  химических  препаратов  и  привычного  беспорядка

Холмс  чувствовал  себя неуютно. Он раздраженно пожал плечами в

знак согласия, и наш визитер,  волнуясь  и  размахивая  руками,

стал торопливо излагать суть дела.

     -- Видите  ли,  мистер  Холмс,  завтра  первый  экзамен на

соискание стипендии Фортескью, и я  один  из  экзаменаторов.  Я

преподаю   греческий   язык,   и  первый  экзамен  как  раз  по

греческому. Кандидату на стипендию дается для перевода  большой

отрывок   незнакомого   текста.   Этот   отрывок  печатается  в

типографии, и, конечно, если бы кандидат  мог  приготовить  его

заранее,  у  него  было  бы огромное преимущество перед другими

экзаменующимися. Вот почему необходимо,  чтобы  экзаменационный

материал оставался в тайне.

     Сегодня   около   трех  часов  гранки  текста  прибыли  из

типографии. Задание -- полглавы из Фукидида. Я обязан тщательно

его выверить -- в тексте не должно быть  ни  единой  ошибки.  К

половине  пятого  работа  еще  не  была  закончена,  а я обещал

приятелю быть у него к чаю. Уходя, я оставил гранки  на  столе.

Отсутствовал я более часа.

     Вы,  наверное,  знаете,  мистер Холмс, какие двери у нас в

колледже -- массивные, дубовые, изнутри обиты  зеленым  сукном.

По  возвращении  я  с  удивлением  заметил в двери ключ. Я было

подумал, что это я  сам  забыл  его  в  замке,  но,  пошарив  в

карманах,  нашел  его  там.  Второй,  насколько мне известно, у

моего слуги, Бэннистера, он служит у меня вот уже десять лет, и

честность его вне подозрений. Как выяснилось, это действительно

был его ключ -- он заходил узнать, не пора ли подавать чай,  и,

уходя,  по  оплошности  забыл ключ в дверях. Бэннистер, видимо,

заходил через несколько минут после моего ухода. В другой раз я

не обратил бы внимания на его забывчивость, но в тот  день  она

обернулась весьма для меня плачевно.

     Едва  я взглянул на письменный стол, как понял, что кто-то

рылся в моих бумагах. Гранки  были  на  трех  длинных  полосах.

Когда  я  уходил, они лежали на столе. А теперь я нашел одну на

полу,  другую  --  на  столике  у  окна,  третью  --  там,  где

оставил...

     Холмс в первый раз перебил собеседника:

     -- На полу лежала первая страница, возле окна -- вторая, а

третья -- там, где вы ее оставили?

     -- Совершенно  верно,  мистер  Холмс.  Удивительно! Как вы

могли догадаться?

     -- Продолжайте ваш рассказ, все это очень интересно.

     -- На минуту мне пришло в голову, что  Бэннистер  разрешил

себе недопустимую вольность -- заглянул в мои бумаги. Но он это

категорически  отрицает,  и  я  ему  верю. Возможно и другое --

кто-то проходил мимо, заметил в дверях ключ и, зная,  что  меня

нет,  решил  взглянуть  на  экзаменационный  текст. Речь идет о

большой сумме денег --  стипендия  очень  высокая,  и  человек,

неразборчивый   в  средствах,  охотно  пойдет  на  риск,  чтобы

обеспечить себе преимущество.

     Бэннистер  был  очень  расстроен.  Он  чуть   не   потерял

сознание,  когда стало ясно, что гранки побывали в чужих руках.

Я дал ему глотнуть бренди, и он сидел в кресле  в  изнеможении,

пока  я  осматривал комнату. Помимо разбросанных бумаг, я скоро

заметил и другие следы  незваного  гостя.  На  столике  у  окна

лежали  карандашные  стружки.  Там  же  я нашел кончик грифеля.

Очевидно, этот негодяй  списывал  текст  в  величайшей  спешке,

сломал карандаш и вынужден был его очинить.

     -- Прекрасно,  --  откликнулся  Холмс. Рассказ занимал его

все больше, и к нему явно возвращалось хорошее  настроение.  --

Вам повезло.

     -- Это  не  все.  Письменный  стол у меня новый, он покрыт

отличной красной кожей. И мы с Бэннистером готовы поклясться --

кожа на нем была гладкая, без единого  пятнышка.  А  теперь  на

поверхности стола я увидел порез длиной около трех дюймов -- не

царапину,  а  именно  порез.  И не только это: я нашел на столе

комок темной замазки или глины, в  нем  видны  какие-то  мелкие

крошки,  похожие  на  опилки.  Я  убежден:  эти  следы  оставил

человек, рывшийся в бумагах. Следов на  полу  или  каких-нибудь

других  улик,  указывающих на злоумышленника, не осталось. Я бы

совсем потерял голову, не вспомни я, по счастью, что вы  сейчас

у  нас в городе. И я решил обратиться к вам. Умоляю вас, мистер

Холмс, помогите мне! Надо во что бы то  ни  стало  найти  этого

человека,  иначе  придется  отложить  экзамен,  пока  не  будет

подготовлен новый материал,  но  это  потребует  объяснений,  и

тогда  не  миновать  скандала, который бросит тень не только на

колледж, но и на весь университет. У меня одно  желание  --  не

допустить огласки.

     -- Буду  рад  заняться  этим делом и помочь вам, -- сказал

Холмс, поднимаясь  и  надевая  пальто.  --  Случай  любопытный.

Кто-нибудь заходил к вам после того, как вы получили гранки?

     -- Даулат Рас, студент-индус; он живет на этой же лестнице

и приходил справиться о чем-то, связанном с экзаменами.

     -- Он тоже будет экзаменоваться?

     -- Да.

     -- Гранки лежали на столе?

     -- Насколько я помню, они были свернуты трубочкой.

     -- Но видно было, что это гранки?

     -- Пожалуй.

     -- Больше у вас в комнате никто не был?

     -- Никто.

     -- Кто-нибудь знал, что гранки пришлют вам?

     -- Только наборщик.

     -- А ваш слуга, Бэннистер?

     -- Конечно, нет. Никто не знал.

     -- Где сейчас Бэннистер?

     -- Он  так  и  остался в кресле у меня в кабинете. Я очень

спешил к вам. А ему было так плохо, что он не мог  двинуться  с

места.

     -- Вы не закрыли дверь на замок?

     -- Я запер бумаги в ящик.

     -- Значит,  мистер  Сомс,  если  допустить,  что  индус не

догадался, то человек, у  которого  гранки  побывали  в  руках,

нашел их случайно, не зная заранее, что они у вас?

     -- По-моему, да.

     Холмс загадочно улыбнулся.

     -- Ну,  --  сказал он, -- идемте. Случай не в вашем вкусе,

Уотсон, -- тут нужно не действовать, а думать.  Ладно,  идемте,

если хотите. Мистер Сомс, я к вашим услугам.

     Низкое  окно  гостиной  нашего  друга,  длинное,  с частым

свинцовым переплетом, выходило в поросший лишайником  старинный

дворик  колледжа.  За  готической  дверью  начиналась  каменная

лестница с истертыми  ступенями.  На  первом  этаже  помещались

комнаты  преподавателя. На верхних этажах жили три студента; их

комнаты находились одна  над  другой.  Когда  мы  подошли,  уже

смеркалось.  Холмс остановился и внимательно посмотрел на окно.

Затем приблизился к нему вплотную, встал на цыпочки и,  вытянув

шею, заглянул в комнату.

     -- Очевидно, он вошел в дверь. Окно не открывается, только

маленькая форточка, --сообщил наш ученый гид.

     -- Вот  как!  -- отозвался Холмс и, непонятно улыбнувшись,

взглянул на нашего спутника. -- Что же, если  здесь  ничего  не

узнаешь, пойдемте в дом.

     Хозяин отпер дверь и провел нас в комнату. Мы остановились

на пороге, а Холмс принялся внимательно осматривать ковер.

     -- К  сожалению,  никаких  следов,  --  сказал он. -- Да в

сухую погоду их и не может быть. Слуга ваш, наверно, уже пришел

в себя. Вы думаете,  он  так  и  остался  в  кресле,  когда  вы

уходили? А в каком именно?

     -- Вон там, у окна.

     -- Понятно.  Возле  того  столика.  Теперь входите и вы. Я

окончил осматривать ковер. Примемся теперь за столик.  Нетрудно

догадаться,  что здесь произошло. Кто-то вошел в комнату и стал

лист  за  листом  переносить  гранки  с  письменного  стола  на

маленький  столик к окну -- оттуда он мог следить за двором, на

случай, если вы появитесь, и  таким  образом  в  нужную  минуту

скрыться.

     -- Меня  он  увидеть  не мог, -- вставил Сомс, -- я пришел

через калитку.

     -- Ага, превосходно! Но как бы то ни было, он устроился  с

гранками  возле окна с этой целью. Покажите мне все три полосы.

Отпечатков пальцев нет, ни одного! Так, сначала он перенес сюда

первую и переписал ее.  Сколько  на  это  нужно  времени,  если

сокращать  слова? Четверть часа, не меньше. Потом он бросил эту

полосу и схватил следующую. Дошел до середины, но тут вернулись

вы,  и  ему  пришлось  немедленно  убираться  прочь;   он   так

торопился,  что  не  успел  даже  положить  на  место  бумаги и

уничтожить следы. Когда вы входили с лестницы, вы, случайно, не

слышали поспешно удаляющихся шагов?

     -- Как будто нет.

     -- Итак,  неизвестный  лихорадочно  переписывал   у   окна

гранки,  сломал карандаш и вынужден был, как видите, чинить его

заново. Это весьма интересно, Уотсон. Карандаш  был  не  совсем

обычный.  Очень  толстый, с мягким грифелем, темно-синего цвета

снаружи,  фамилия  фабриканта  вытиснена  на  нем   серебряными

буквами, и оставшаяся часть не длиннее полутора дюймов. Найдите

такой  точно карандаш, мистер Сомс, и преступник в ваших руках.

Если я добавлю, что у него большой и тупой перочинный нож, то у

вас появится еще одна улика.

     Мистера Сомса несколько ошеломил этот поток сведений.

     -- Я понимаю ход ваших мыслей, -- сказал он, -- но как  вы

догадались о длине карандаша?..

     Холмс  протянул  ему  маленький  кусочек  дерева с буксами

"НН", над которыми облупилась краска.

     -- Теперь ясно?

     -- Нет, боюсь, и теперь не совсем...

     -- Вижу, что я всегда  был  несправедлив  к  вам,  Уотсон.

Оказывается,  вы не единственный в своем роде. Что означают эти

буквы "НН"? Как  известно,  чаще  всего  встречаются  карандаши

Иоганна Фабера. Значит, "НН" -- это окончание имени фабриканта.

     Он  наклонил столик так, чтобы на него падал электрический

свет.

     -- Если писать на тонкой бумаге,  на  полированном  дереве

останутся  следы. Нет, ничего не видно. Теперь письменный стол.

Этот комок, очевидно, и есть та  темная  глина,  о  которой  вы

говорили.  Формой напоминает полую пирамидку; в глине, как вы и

сказали, заметны опилки.  Так,  так,  очень  интересно!  Теперь

порез  на  столе  --  кожа,  попросту  говоря,  вспорота. Ясно.

Начинается с  тонкой  царапины  и  кончается  дырой  с  рваными

краями.  Весьма  вам  признателен  за  этот  интересный случай,

мистер Сомс. Куда ведет эта дверь?

     -- Ко мне в спальню.

     -- Вы   заходили   туда   после   того,   как   обнаружили

посягательство на экзаменационный текст?

     -- Нет, я сразу бросился к вам.

     -- Позвольте   мне  заглянуть  в  спальню...  Какая  милая

старомодная  комната.  Будьте  любезны,  подождите  немного:  я

осмотрю  пол.  Нет,  ничего интересного. А что это за портьера?

Так, за ней висит одежда. Случись кому-нибудь прятаться в  этой

комнате,  он  забрался  бы  сюда:  кровать  слишком  низкая,  а

гардероб -- узкий. Здесь, конечно, никого нет?

     Холмс взялся за портьеру, и по его  слегка  напряженной  и

даже  настороженной  позе  было  видно,  что  он  готов к любой

неожиданности. Он отдернул  портьеру,  но  там  мы  не  увидели

ничего,  кроме  нескольких костюмов. Холмс обернулся и внезапно

наклонился над полом.

     -- Ну-ка, а это что? --  воскликнул  он.  На  полу  лежала

точно  такая  же  пирамидка  из  темной  вязкой массы, как и на

письменном столе. Холмс на ладони поднес ее к лампе.

     -- Ваш гость,  как  видите,  оставил  следы  не  только  в

гостиной, но и в спальне, мистер Сомс.

     -- Что ему было здесь нужно?

     -- По-моему,  это  вполне  очевидно.  Вы  пришли  не с той

стороны, откуда он вас ждал, и он услыхал ваши шаги,  когда  вы

уже  были  у  самой  двери. Что ему оставалось? Он схватил свои

вещи и бросился к вам в спальню.

     -- Господи боже мой, мистер Холмс, значит, все время, пока

я разговаривал с Бэннистером, негодяй сидел в  спальне,  как  в

ловушке, а мы об этом и не подозревали?

     -- Похоже, что так.

     -- Но,  возможно,  все  было иначе, мистер Холмс. Не знаю,

обратили ли вы внимание на окно в спальне.

     -- Мелкие стекла, свинцовый переплет, три  рамы,  одна  на

петлях и достаточно велика, чтобы пропустить человека.

     -- Совершенно  верно. И выходит это окно в угол двора, так

что со двора одна его часть не  видна  совсем.  Преступник  мог

залезть  в  спальню,  оставить за шторой следы, пройти оттуда в

гостиную и, наконец обнаружив, что  дверь  не  заперта,  бежать

через нее.

     Холмс нетерпеливо покачал головой.

     -- Давайте рассуждать здраво, -- сказал он. -- Как я понял

из ваших  слов,  этой  лестницей пользуются три студента, и они

обычно проходят мимо вашей двери.

     -- Да, их трое.

     -- И все они будут держать этот экзамен?

     -- Да.

     -- У вас есть причины подозревать  кого-то  одного  больше

других?

     Сомс ответил не сразу.

     -- Вопрос  весьма  щекотливый,  --  проговорил  он.  -- Не

хочется высказывать подозрения, когда нет доказательств.

     -- И все-таки у вас есть подозрения. Расскажите их нам,  а

о доказательствах позабочусь я.

     -- Тогда  я расскажу вам в нескольких словах о всех троих.

Сразу надо мной живет  Гилкрист,  способный  студент,  отличный

спортсмен, играет за колледж в регби и крикет и завоевал первые

места  в  барьерном  беге  и  прыжках в длину. Вполне достойный

молодой человек. Его отец -- печальной известности  сэр  Джейбс

Гилкрист -- разорился на скачках. Сыну не осталось ни гроша, но

это трудолюбивый и прилежный юноша. Он многого добьется.

     На  третьем  этаже  живет  Даулат  Рас,  индус. Спокойный,

замкнутый, как большинство индусов. Он успешно занимается, хотя

греческий -- его слабое место. Работает упорно и методично.

     На  самом  верху  комната  Майлса  Макларена.   Когда   он

возьмется  за  дело,  то добивается исключительных успехов. Это

один из самых одаренных  наших  студентов,  но  он  своенравен,

беспутен  и лишен всяких принципов. На первом курсе его чуть не

исключили за какую-то темную историю с картами. Весь семестр он

бездельничал и, должно быть, очень боится этого экзамена.

     -- Значит, вы подозреваете его?

     -- Не  берусь  утверждать.  Но  из  всех  троих  за  него,

пожалуй, я поручусь меньше всего.

     -- Понимаю.  А  теперь,  мистер  Сомс,  познакомьте  нас с

Бэннистером.

     Слуга был невысокий  человек  лет  пятидесяти,  с  сильной

проседью,  бледный, гладко выбритый. Он не совсем еще оправился

от неожиданного потрясения, нарушившего мирный ход  его  жизни.

Пухлое лицо его подергивала нервная судорога, руки дрожали.

     -- Мы  пытаемся  разобраться  в  этой  неприятной истории,

Бэннистер, -- обратился к нему хозяин.

     -- Понимаю, сэр.

     -- Если не ошибаюсь, вы оставили в двери ключ?  --  сказал

Холмс.

     -- Да, сэр.

     -- Как странно, что его случилось с вами в тот самый день,

когда в комнате были столь важные бумаги.

     -- Да, сэр, очень неприятно. Но я забывал ключ и раньше.

     -- Когда вы вошли в комнату?

     -- Около  половины  пятого.  В  это  время  я обычно подаю

мистеру Сомсу чай.

     -- Сколько вы здесь пробыли?

     -- Я увидел, что его нет, и сейчас же вышел.

     -- Вы заглядывали в бумаги на столе?

     -- Нет, сэр, как, можно!

     -- Почему вы оставили ключ в двери?

     -- У меня в руках был поднос. Я хотел потом  вернуться  за

ключом. И забыл.

     -- В двери есть пружинный замок?

     -- Нет, сэр.

     -- Значит, она стояла открытой все время?

     -- Да, сэр.

     -- И выйти из комнаты было просто?

     -- Да, сэр.

     -- Вы  очень  разволновались, когда мистер Сомс вернулся и

позвал вас?

     -- Да, сэр. Такого не случалось ни разу за все  годы  моей

службы. Я чуть сознания не лишился, сэр.

     -- Это легко понять, А где вы были, когда вам стало плохо?

     -- Где, сэр? Да вот тут, около дверей.

     -- Странно,  ведь вы сели на кресло там, в углу. Почему вы

выбрали дальнее кресло?

     -- Не знаю, сэр, мне было все равно, куда сесть.

     -- По-моему, он не совсем ясно  помнит,  что  происходило,

мистер Холмс. Вид у него бил ужасный -- побледнел как смерть.

     -- Сколько, вы здесь пробыли по уходе хозяина?

     -- С  минуту,  не  больше.  Потом  я запер дверь и пошел к

себе.

     -- Кого вы подозреваете?

     -- Сэр, я  не  берусь  сказать.  Не  думаю,  что  во  всем

университете  найдется  хоть  один  джентльмен,  способный ради

выгоды на такой поступок. Нет, сэр, в это я поверить не могу.

     -- Благодарю вас, это все, -- заключил Холмс. --  Да,  еще

один  вопрос.  Кому-нибудь  из трех джентльменов, у которых, вы

служите, вы упоминали об этой неприятности?

     -- Нет, сэр, никому.

     -- А видели кого-нибудь из них?

     -- Нет, сэр, никого.

     -- Прекрасно. Теперь, мистер  Сомс,  с  вашего  позволения

осмотрим двор.

     Три  желтых  квадрата  светились  над  нами  в сгущавшихся

сумерках.

     -- Все три пташки у себя в гнездышках,  --  сказал  Холмс,

взглянув  наверх.-- Эге, а это что такое? Один из них, кажется,

не находит себе места.

     Он говорил об индусе, чей темный силуэт вдруг появился  на

фоне  спущенной  шторы.  Студент  быстро шагал взад и вперед во

комнате.

     -- Мне бы хотелось на них взглянуть, -- сказал  Холмс.  --

Это можно устроить?

     -- Нет  ничего  проще, -- ответил Сомс. -- Наши комнаты --

самые старинные в колледже, и неудивительно, что  здесь  бывает

много  посетителей, желающих на них посмотреть. Пойдемте, я сам

вас проведу.

     -- Пожалуйста, не называйте ничьих  фамилий!  --  попросил

Холмс, когда мы стучались к Гилкристу.

     Нам  открыл  высокий  и  стройный  светловолосый  юноша и,

услышав о цели нашего посещения, пригласил войти.

     Комната  действительно   представляла   собой   любопытный

образец  средневекового  интерьера.  Холмса  так  пленила  одна

деталь, что он решил тут же зарисовать  ее  в  блокнот,  сломал

карандаш  и  был  вынужден попросить другой у хозяина, а кончил

тем, что попросил  у  него  еще  и  перочинный  нож.  Такая  же

любопытная  история  приключилась  и  в  комнатах  у  индуса --

молчаливого, низкорослого  человека  с  крючковатым  носом.  Он

поглядывал  на  нас  с  подозрением  и  явно обрадовался, когда

архитектурные исследования Холмса  пришли  к  концу.  Незаметно

было,  чтобы  во  время этих визитов Холмс нашел улику, которую

искал.  У  третьего  студента  нас  ждала  неудача.  Когда   мы

постучали,  он  не  пожелал  нам  открыть и вдобавок разразился

потоком брани.

     -- А мне плевать, кто вы! Убирайтесь ко  всем  чертям!  --

донесся  из-за  двери сердитый голос. -- Завтра экзамен, и я не

позволю, чтоб меня отрывали от дела.

     Наш гид покраснел от негодования.

     --- Грубиян! -- возмущался  он,  когда  мы  спускались  по

лестнице.--  Конечно,  он  не  мог  знать,  что это стучу я. Но

все-таки его поведение в высшей степени невежливо, а  в  данных

обстоятельствах и подозрительно.

     Реакция Холмса была довольно необычной.

     -- Вы  не  можете  мне  точно сказать, какого он роста? --

спросил Холмс.

     -- По правде говоря, мистер  Холмс,  не  берусь.  Он  выше

индуса,  но  не  такой  высокий, как Гилкрист. Что-нибудь около

пяти футов и шести дюймов.

     -- Это очень важно, -- сказал Холмс. -- А  теперь,  мистер

Сомс, разрешите пожелать вам спокойной ночи.

     Наш гид вскричал в смятении и испуге:

     -- Боже  праведный, мистер Холмс, неужели вы оставите меня

в такую минуту! Вы, кажется, не совсем понимаете,  как  обстоит

дело.  Завтра  экзамен. Я обязан принять самые решительные меры

сегодня  же  вечером.  Я  не  могу  допустить,  чтобы   экзамен

состоялся,  если  кому-то  известен  материал. Надо выходить из

этого положения.

     -- Оставьте все, как есть. Я загляну завтра поутру,  и  мы

все  обсудим.  Кто  знает,  быть  может,  к тому времени у меня

появятся  какие-то  дельные  предложения.  А  пока  ничего   не

предпринимайте, решительно ничего.

     -- Хорошо, мистер Холмс.

     -- И  будьте совершенно спокойны. Мы непременно что-нибудь

придумаем. Я возьму с собой этот комок черной  глины,  а  также

карандашные стружки. До свидания.

     Когда  мы  вышли  в  темноту  двора, то снова взглянули на

окна. Индус все шагал по комнате. Других не было видно.

     -- Ну, Уотсон, что вы об этом думаете? -- спросил Холмс на

улице. -- Совсем как игра, которой развлекаются на  досуге,  --

вроде  фокуса с тремя картами, правда? Вот вам трое. Нужен один

из них. Выбирайте. Кто по-вашему?

     -- Сквернослов с последнего  этажа.  И  репутация  у  него

самая дурная. Но индус тоже весьма подозрителен. Что это он все

время расхаживает взад и вперед?

     -- Ну,  это  ни  о  чем  не  говорит.  Многие ходят взад и

вперед, когда учат что-нибудь наизусть.

     -- Он очень неприязненно поглядывал на нас.

     -- Вы бы  поглядывали  точно  так  же,  если  бы  накануне

трудного  экзамена  к  вам  ворвалась  толпа ищущих развлечения

бездельников.  В  этом  как  раз  нет  ничего   особенного.   И

карандаши,  и  ножи  у  всех  тоже  в  порядке.  Нет, мои мысли

занимает совсем другой человек.

     -- Кто?

     -- Бэннистер, слуга. Он каким-то образом причастен к  этой

истории.

     -- Мне он показался безукоризненно честным человеком.

     -- И  мне. Это как раз и удивительно. Зачем безукоризненно

честному человеку... Ага, вот и большой писчебумажный  магазин.

Начнем поиски отсюда.

     В   городе   было   всего  четыре  мало-мальски  приличных

писчебумажных магазина, и в каждом Холмс показывал  карандашные

стружки .и спрашивал, есть ли в магазине такие карандаши. Всюду

отвечали,  что  такой  карандаш  можно  выписать, но размера он

необычного и в продаже бывает редко. Моего друга,  по-видимому,

не  особенно  огорчила  неудача;  он  только  пожал  плечами  с

шутливой покорностью.

     -- Не вышло, мой дорогой Уотсон. Самая надежная и решающая

улика не привела ни к чему. Но, по правде говоря, я уверен, что

мы и без нее сумеем во  всем  разобраться.  Господи!  Ведь  уже

около  девяти,  мой  друг,  а  хозяйка,  помнится мне, говорила

что-то насчет зеленого горошка в половине  восьмого.  Смотрите,

Уотсон,  как  бы вам из-за вашего пристрастия к табаку и дурной

привычки вечно опаздывать к обеду не отказали  от  квартиры,  а

заодно,  чего доброго, и мне. Это, право, было бы неприятно, во

всяком случае сейчас, пока мы  не  решили  странную  историю  с

нервным  преподавателем,  рассеянным  слугой  и тремя усердными

студентами.

     Холмс больше не возвращался в тот день к этому делу,  хотя

после  нашего  запоздалого  обеда  он  долго  сидел  в глубокой

задумчивости. В восемь утра, когда я только что  закончил  свой

туалет, он пришел ко мне в комнату.

     -- Ну,  Уотсон,  --  сказал  он,  --  пора  отправляться в

колледж святого Луки. Вы можете один раз обойтись без завтрака?

     -- Конечно.

     -- Сомс до нашего прихода будет как на иголках.

     -- А у вас есть для него добрые вести?

     -- Кажется, есть.

     -- Вы решили эту задачу?

     -- Да, мой дорогой Уотсон, решил.

     -- Неужели вам удалось найти какие-то новые улики?

     -- Представьте себе, да! Я сегодня поднялся чуть  свет,  в

шесть  утра  б,ыл  уже  на  ногах, и не зря. Два часа рыскал по

окрестности, отмерил, наверно, не менее пяти  миль  --  и  вот,

смотрите!

     Он  протянул  мне  руку.  На  ладони  лежали три пирамидки

вязкой тёмной глины.

     -- Послушайте, Холмс, но вчера у вас было только две.

     -- Третья прибавилась сегодня утром. Понятно, что первая и

вторая пирамидки того же происхождения, что и  третья.  Не  так

ли,  Уотсон?  Ну,  пошли, надо положить конец страданиям нашего

друга Сомса.

     И, действительно, мы застали несчастного  преподавателя  в

самом  плачевном  состоянии.  Через  несколько  часов начинался

экзамен, а он все еще не знал, как ему поступить -- предать  ли

свершившееся  гласности  или  позволить виновному участвовать в

экзамене на столь высокую стипендию. Он места себе  не  находил

от волнения и с протянутыми руками бросился к Холмсу.

     -- Какое  счастье,  что  вы  пришли!  А я боялся, вдруг вы

отчаялись и решили отказаться от этого дела. Ну, как мне  быть?

Начинать экзамен?

     -- Непременно.

     -- А негодяй...

     -- Он не будет участвовать.

     -- Так вы знаете, кто он?

     -- Кажется,  знаю.  А  чтобы  история эта не вышла наружу,

устроим своими силами нечто  вроде  небольшого  полевого  суда.

Сядьте,  пожалуйста, вон там, Сомс! Уотсон, вы здесь! А я займу

кресло посредине. Я думаю, у нас сейчас достаточно внушительный

вид,  и   мы   заставим   трепетать   преступника.   Позвоните,

пожалуйста, слуге.

     Вошел  Бэннистер  и,  увидев  грозное судилище, отпрянул в

изумлении и страхе.

     -- Закройте дверь, Бэннистер, -- сказал Холмс. -- А теперь

расскажите всю правду о вчерашнем.

     Слуга переменился в лице.

     -- Я все рассказал вам, сэр.

     -- Вам нечего добавить?

     -- Нечего, сэр.

     -- Что ж, тогда я должен  буду  высказать  кое-какие  свои

предположения.  Садясь  вчера  в  это  кресло, вы хотели скрыть

какой-то предмет, который мог бы разоблачить незваного гостя?

     Бэннистер побледнел как полотно.

     -- Нет, нет, сэр, ничего подобного.

     -- Это  всего  лишь  только  предположение,  --  вкрадчиво

проговорил  Холмс.  --  Признаюсь  откровенно, я не сумею этого

доказать. Но .предположение это вполне  вероятно:  ведь  стоило

мистеру  Сомсу  скрыться  за  дверью,  как  вы тут же выпустили

человека, который прятался в спальне.

     Бэннистер облизал пересохшие губы.

     -- Там никого не было, сэр.

     -- Мне прискорбно это слышать, Бэннистер. До  сих  пор  вы

еще, пожалуй, говорили правду, но сейчас, безусловно, солгали.

     Лицо слуги приняло выражение мрачного упрямства.

     -- Там никого не было, сэр.

     -- Так ли это, Бэннистер?

     -- Да, сэр, никого.

     -- Значит,  вы  не  можете  сообщить нам ничего нового. Не

выходите, пожалуйста, из комнаты. Станьте  вон  там,  у  дверей

спальни. А теперь, Сомс, я хочу просить вас об одном одолжении.

Будьте любезны, поднимитесь к Гилкристу и попросите его сюда.

     Спустя  минуту  преподаватель  вернулся  вместе  со  своим

студентом.  Это  был  великолепно  сложенный  молодой  человек,

высокий,  гибкий и подвижный, с пружинистой походкой и приятным

открытым лицом. Тревожный взгляд его голубых глаз скользнул  по

каждому  из нас и наконец остановился с выражением неприкрытого

страха на Бэннистере, сидевшем в углу.

     -- Закройте дверь, -- сказал Холмс.  --  Так  вот,  мистер

Гилкрист,  нас  пятеро,  никого  больше нет, и никто никогда не

услышит о том, что сейчас здесь будет сказано.  Мы  можем  быть

предельно   откровенными   друг  с  другом.  Объясните,  мистер

Гилкрист, как вы, будучи  человеком  честным,  могли  совершить

вчерашний поступок?

     Злосчастный  юноша  отшатнулся  и  с  укором  взглянул  на

Бэннистера.

     -- О нет, мистер Гилкрист, я никому не сказал ни слова, ни

единого слова! -- вскричал слуга.

     -- Да, это верно, -- заметил Холмс. -- Но  ваше  последнее

восклицание  равносильно  признанию  вины,  и  теперь,  сэр, --

прибавил Шерлок Холмс, глядя  на  Гилкриста,  --  вам  остается

одно: чистосердечно все рассказать.

     Лицо   Гилкриста  исказила  судорога,  он  попытался  было

совладать с собой, но уже в  следующее  мгновение  бросился  на

колени  возле  стола  и, закрыв лицо руками, разразился бурными

рыданиями.

     -- Успокойтесь, успокойтесь, -- мягко проговорил Холмс, --

человеку свойственно ошибаться, и, уж конечно, никому не придет

в голову назвать вас закоренелым преступником.  Вам,  наверное,

будет  легче, если я сам расскажу мистеру Сомсу, что произошло,

а вы сможете поправить меня там, где я  ошибусь.  Договорились?

Ну,  ну, не отвечайте, если вам это трудно. Слушайте и следите,

чтобы  я  не  допустил  по  отношению   к   вам   ни   малейшей

несправедливости.

     Дело  начало  для  меня  проясняться  с той минуты, мистер

Сомс, как вы объяснили мне, что никто, даже Бэннистер,  не  мог

знать,   что   гранки  находятся  в  вашей  комнате.  Наборщик,

безусловно, отпадал, -- он мог списать текст еще в  типографии.

Индуса  я тоже исключил: ведь гранки были скатаны трубкой и он,

конечно, не мог догадаться, что это такое. С другой стороны,  в

чужую   комнату  случайно  попадает  какой-то  человек,  и  это

происходит  в  тот   самый   день,   когда   на   столе   лежит

экзаменационный   текст.   Такое  совпадение,  на  мой  взгляд,

невероятно. И я сделал вывод: вошедший знал о лежащем на  столе

тексте. Откуда он это знал?

     Когда  я  подошел  к  вашему  дому, я внимательно осмотрел

окно. Меня позабавило ваше  предположение,  будто  я  обдумываю

возможность  проникнуть  в комнату через окно -- при свете дня,

на глазах  у  всех,  кто  живет  напротив.  Мысль,  разумеется,

нелепая.  Я прикидывал в уме, какого роста должен быть человек,

чтобы, проходя мимо, увидеть через  окно  бумаги,  лежавшие  на

столе.  Во  мне шесть футов, и я, только поднявшись на цыпочки,

увидел стол. Никому ниже шести футов это бы не удалось. Тогда у

меня возникло такое соображение: если один  из  трех  студентов

очень высокого роста, то в первую очередь следует заняться им.

     Когда мы вошли и я осмотрел комнату, столик у окна дал мне

еще одну  нить. Письменный стол представлял загадку, пока вы не

упомянули, что Гилкрист занимается прыжками в  длину.  Тут  мне

стало  ясно  все,  не  хватало нескольких доказательств, и я их

поспешил раздобыть.

     Теперь послушайте, как все произошло. Этот молодой человек

провел день на спортивной площадке, тренируясь в прыжках. Когда

он возвращался домой, у него были с собой спортивные  туфли,  у

которых,  как  вы знаете, на подошвах острые шипы. Проходя мимо

вашего окна, он,  благодаря  высокому  росту,  видел  на  столе

свернутые  трубкой  бумаги  и  сообразил,  что  это может быть.

Никакой беды не случилось бы,  если  б  он  не  заметил  ключа,

случайно  забытого  слугой.  Его охватило непреодолимое желание

войти и проверить, действительно ли  это  гранки.  Опасности  в

этом  не  было: ведь он всегда мог притвориться, что заглянул к

вам по делу. Увидев, что это действительно гранки,  он  не  мог

побороть  искушения. Туфли он положил на письменный стол. А что

вы положили на кресло у окна?

     -- Перчатки, -- тихо ответил молодой человек.

     -- Значит, на кресле были перчатки. -- Холмс  торжествующе

взглянул  на  Бэннистера. -- А потом он взял первый лист и стал

переписывать на маленьком столике. Окончив первый, принялся  за

второй.  Он думал, что вы вернетесь через ворота, которые видны

в окно. А вы вернулись, мистер  Сомс,  через  боковую  калитку.

Внезапно  прямо  за  порогом  послышались  ваши шаги. Забыв про

перчатки, студент схватил туфли и метнулся в  спальню.  Видите,

царапина  на столе отсюда малозаметна, а со стороны спальни она

резко бросается в глаза. Это убедительно  свидетельствует,  что

туфлю  дернули  в  этом  направлении и что виновный спрятался в

спальне. Земля, налипшая вокруг одного из  шипов,  осталась  на

столе,  комок  с другого шипа упал на пол в спальне. Прибавлю к

этому, что нынче утром я  ходил  на  спортивную  площадку,  где

тренируются  в  прыжках;  участок  этот покрыт темной глиной. Я

захватил с собой комок глины и немного тонких рыжеватых  опилок

-- ими    посыпают   землю,   чтобы   спортсмен,   прыгая,   не

поскользнулся.  Так  все  было,  как  я   рассказываю,   мистер

Гилкрист?

     Студент теперь сидел выпрямившись.

     -- Да, сэр, именно так,-- сказал он.

     -- Боже  мой,  неужели  вам нечего добавить? -- воскликнул

Сомс.

     -- Есть, сэр, но я просто не могу опомниться,  так  тяжело

мне это позорное разоблачение. Я не спал сегодня всю ночь и под

утро,  мистер  Сомс, написал вам письмо. Раньше, чем узнал, что

все открылось.  Вот  это  письмо,  сэр:  "Я  решил  не  сдавать

экзамена.  Мне  предлагали  не  так  давно поступить офицером в

родезийскую армию, и на днях я уезжаю в Южную Африку".

     -- Я очень рад, что вы не захотели воспользоваться плодами

столь бесчестного поступка, -- сказал Сомс. -- Но что заставило

вас принять такое решение?

     Гилкрист указал на Бэннистера.

     -- Это он наставил меня на путь истинный.

     -- Послушайте, Бэннистер, -- сказал  Холмс,  --  из  всего

мной  рассказанного  ясно,  что  только  вы  могли выпустить из

комнаты этого молодого человека: ведь мистер Сомс  оставил  вас

одного,  а  уходя,  вы должны были запереть дверь. Бежать через

окно, как видите, невозможно. Так не согласитесь ли вы поведать

нам последнюю неразгаданную страничку этой истории и  объяснить

мотивы вашего поведения?

     -- Все  очень просто, сэр, если, конечно, знать подоплеку.

Но догадаться о ней невозможно,  даже  с  вашим  умом.  В  свое

время,  сэр,  я служил дворецким у сэра Джейбса Гилкриста, отца

этого  юного  джентльмена.  Когда  сэр  Гилкрист  разорился,  я

поступил  сюда, в колледж, но старого хозяина не забывал, а ему

туго тогда приходилось. В память  о  прошлых  днях  я  чем  мог

служил  его  сыну. Так вот, сэр, когда мистер Сомс поднял вчера

тревогу, зашел я в кабинет и вижу  на  кресле  желтые  перчатки

мистера  Гилкриста.  Я их сразу узнал и все понял. Только бы их

не увидел мистер Сомс -- тогда дело плохо. Ни жив ни мертв упал

я в кресло и не двигался до тех пор, пока мистер Сомс не  пошел

за вами. В это время из спальни выходит мой молодой хозяин и во

всем  признается... А ведь я его младенцем на коленях качал, --

ну как мне было не помочь ему! Я сказал ему все, что сказал  бы

ему  покойный  отец,  объяснил, что добра от такого поступка не

будет, и выпустил его. Можно меня винить за это, сэр?

     -- Нет, конечно, --  от  всего  сердца  согласился  Холмс,

поднимаясь  с  кресла.  --  Ну вот, Сомс, тайна раскрыта, а нас

дома ждет завтрак. Пойдемте, Уотсон.  Я  надеюсь,  сэр,  что  в

Родезии  вас  ждет блестящая карьера. Однажды вы оступились. Но

впредь  пусть  вами  руководят  во  всем  лишь  самые   высокие

устремления.