 |
|
Классическая литература |
|
|
|
Разбираясь как-то в своем архиве, просматривая дневники, которые вел все годы моего знакомства и, осмелюсь утверждать, дружбы с мистером Шер- локом Холмсом, я наткнулся на несколько страничек, живописующих наш раз- говор одним далеким ноябрьским вечером. Выцветшие строки, бегущие по по- желтевшим листкам, вернули меня в тот промозглый ненастный день, когда мы с Холмсом сидели перед пылающим камином, а за окном в извечном лон- донском тумане тонули газовые фонари Бейкер-стрит. Это был один из тех дней, когда перед Холмсом не стояла задача, решая которую он мог применить свой знаменитый дедуктивный метод, его мозг простаивал, изнывал, лишенный необходимой пищи, и я со страхом ожидал той минуты, когда рука Холмса протянется к несессеру, в котором он дер- жал шприц и морфий. Однако, поглядывая время от времени на моего прияте- ля, я не замечал ничего, что свидетельствовало бы о том, что он собира- ется прибегнуть к этому страшному средству, и я с самонадеянностью ду- мал, что, вероятно, на него таки подействовали мои увещевания. Откинув- шись на спинку кресла, закрыв глаза, Холмс небрежно водил смычком по струнам лежащей на коленях скрипки, извлекая из нее грустные, протяжные звуки. Успокоенный, я возвращался к книге, которую читал весь этот бесконеч- ный день. Наконец я перевернул последнюю страницу, закрыл книгу и с грустью провел ладонью по золотому тиснению обложки. Талант автора поко- рил меня. Чувства настолько переполняли меня, что я встал и отошел к ок- ну. Скрестив руки на груди, я следил за немногочисленными прохожими. - Какая загадочная книга! - не сдержался я. И тут я услышал спокойный голос Холмса: - Книга неплоха, но не без недостатков. - Вы читали "Братьев Карамазовых"? Я был поражен. Читатели, знакомые с моими рассказами о Шерлоке Холм- се, осведомлены о том, что этот ни на кого не похожий человек, обладаю- щий огромными знаниями в весьма специфических областях, тем не менее был невеждой во всем, что касалось литературы и философии. - Дорогой Уотсон, - сказал Холмс. - Я не изменил своим принципам и по-прежнему считаю, что неразумно забивать мозговой чердак рухлядью, ко- торая только занимает место и бесполезна в моей работе. - Так что же побудило вас прочитать эту книгу? - недоуменно спросил я, опускаясь в кресло. - Две причины. Во-первых, как всякий англичанин, я сентиментален, воспоминания детства накрепко сидят во мне, и я не желаю с ним расста- ваться. Дело в том, что мой отец, человек передовых взглядов, дружил с Герценом, известным русским революционером и писателем. Посещая его, он иногда брал с собой меня и моего старшего брата Майкрофта. В один из та- ких визитов мы застали в этом гостеприимном доме Достоевского, будущего автора этой книги1. - А во-вторых? - Во-вторых, эта книга о преступлении, хотя я догадываюсь, что не только о нем. - Но это же вымысел! - воскликнул я. Холмс отложил смычок, набил трубку, закурил и, окутавшись клубами дыма, сказал: - Для меня это было не так важно. Хотя, должен заметить, меня не по- кидают подозрения, что в основе сюжета лежит реально совершенное прес- тупление2. - В конце концов это не принципиально, - раздраженно сказал я. - Сю- жет для автора столь серьезного произведения - лишь средство наиболее полно донести до читателя свои мысли. Насколько тщательно продуман сю- жет, настолько облегчается задача писателя. - Совершенно с вами согласен. Но именно в сюжете я вижу изъяны, кото- рые дают мне право говорить, что книга не лишена недостатков. - Вы можете обосновать свое утверждение? - с подозрением спросил я. - Конечно, Уотсон, конечно! - засмеялся Холмс. - Ответьте хотя бы на вопрос: кто убийца? Я пожал плечами, удивленный нелепостью вопроса: - Лакей. Смердяков. Боже, как трудны для произношения русские фами- лии... - Насчет фамилий я с вами согласен, для меня они тоже представляют определенную сложность. Но что касается лакея, я не был бы так категори- чен. - То есть как?! - А почему вы считаете, что убил Смердяков? - невозмутимо спросил Холмс. - Он сам рассказал об этом старшему из братьев, Ивану. - Правильно. Сам рассказал. Иначе бы откуда вы об этом узнали, ведь автор описывает сцену убийства его словами. Полноте, Уотсон, вы же врач, у вас не появились сомнения, вы сразу же поверили этому признанию? Я оторопело смотрел на Холмса, не в силах вымолвить ни слова. Между тем Шерлок Холмс продолжал, с видимым удовольствием попыхивая трубкой: - Смердяков - больной человек, психика его расстроена. Тому свиде- тельство само его происхождение от сумасшедшей Лизаветы Смердяковой и Федора Павловича, который тоже не отличался тихим нравом, будучи раздра- жительным, взбалмошным, нетерпимым. Смердяков - типичный эпилептик, ор- ганизм которого, и прежде всего мозг, измучен припадками. Пусть он не падал в погреб, пусть симулировал припадок, это ничего не меняет и не является подтверждением истинности его слов. На следующее утро его скру- тило так, что он оказался в больнице и провел два дня в беспамятстве. И вы, Уотсон, думаете, что я поверю в признание этого человека? Видя мое замешательство, Холмс улыбнулся: - Вы можете сказать, что настоящий припадок у Смердякова начался ут- ром, то есть после убийства Федора Павловича, а до того, следовательно, он находился в здравом уме, из чего можно заключить, что он говорит правду. Но разве вы не знаете, что нередки случаи частичного помутнения рассудка за два, три, четыре часа до собственно припадка?.. - Выходит, он оговорил себя? - Нет! Он сказал правду, но ту правду, в которую верил сам. На самом же деле он лишь внушил себе, что убил он, внушил, находясь под сильней- шим воздействием слов Ивана Карамазова, произнесенных в их разговоре у калитки. Смердяков хотел убить, готовил преступление, он столько раз со- вершал его мысленно, что когда волею обстоятельств был вычеркнут из им же созданной схемы, то горячечное сознание восстало против иного хода событий. Голос Шерлока Холмса действовал на меня гипнотически. - Видимо, все происходило следующим образом, - не торопясь говорил Холмс. - Смердяков слышит крик Федора Павловича, а потом и вопль Григо- рия. Выждав некоторое время, он выходит в сад, видит открытую дверь, входит. Перед ним на полу окровавленный труп Карамазова-старшего. Смер- дяков подходит к иконостасу, забирает конверт, вынимает из него 3000 рублей, пустой конверт бросает на пол, дабы отвести подозрения от себя и бросить тень на Дмитрия, и уходит в полной уверенности, что это он убил. Ведь все так точно совпало с тем, что ему десятки и сотни раз мерещи- лось. Несколько минут мы сидели молча, пока я не рассмеялся: - Нет; Холмс! Ваши слова - гипотеза, которая составила бы честь писа- телю, психиатру. Но вы же признаете только факты! А их как раз у вас и нет! - Чем был убит Федор Павлович? - неожиданно резко спросил Шерлок Холмс, наклоняясь ко мне. - Пестиком, - пролепетал я, озадаченный вопросом. - Разве? Я потянулся за книгой, но Холмс движением руки остановил меня: - Не трудитесь. Я вам напомню. Смердяков говорит: "Я тут схватил это самое пресс-папье чугунное, на столе у них, помните-с, фунта три ведь в нем будет, размахнулся да сзади его в самое темя углом". Углом, Уотсон! Так почему же на суде фигурировал пестик? Да потому, что удары были действительно нанесены им! И тут вы, возможно, сами того не желая, ока- зались правы. Пестик! Вот факт, на котором базируются мои рассуждения. Даже если бы ошиблись медики, осматривавшие тело Федора Павловича Кара- мазова, даже если бы они не обратили внимание на то, что ранения имеют совершенно иные характерные особенности, чем при ударе достаточно длин- ным округлым предметом, то суд присяжных, в те времена только-только введенный в России3, не упустил бы этой детали и исправил бы оплошность. Но если Карамазов-старший был убит пестиком, а не пресс-папье, как ут- верждал Смердяков, то и убийца другой. Это очевидно, Уотсон! Кстати, ла- кей утверждал, что вытер пресс-папье и поставил'его на место. Да будет вам известно, что уничтожить следы крови отнюдь не так просто, как дума- ют некоторые, а потому любой человек, вооруженный увеличительным стек- лом, сразу понял бы, в чем дело. Я был просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими. А он между тем все так же методично ронял слово за словом. - Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смер- дяков находится в состоянии крайнего возбуждения, он балансирует над бездной, имя которой - безумие. Не логично ли в таком случае допустить, что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против утвержде- ния "Я убил!". И самоубийство Смердякова - это не раскаяние, не крушение надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке двух поляр- ных, взаимоисключающих Я: Я - убийца и Я - не убийца. Измученное созна- ние лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердя- ков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет гарантии, что не найдется человек, который, выслушав его путаный бред, сможет разоб- раться в истинном течении событий. Другое дело, принял ли суд во внима- ние показания Смердякова? Ведь, что ни говори, а Смердяков психически больной человек, то есть человек с ограниченной ответственностью. Думаю, что не принял. Я слушал Холмса, а на языке уже вертелся вопрос. Когда Холмс умолк, я вскричал в возбуждении: - Но кто же тогда убийца? - Римляне вопрошали: "Кому это выгодно?" Послушаемся их и определим побудительный мотив. Очевидно, что мотив этот - деньги. В сущности, в романе фигурируют две суммы, каждая из которых могла стать потенциальной причиной смерти Федора Карамазова: 3000 рублей, предназначенные Федором Павловичем Грушеньке, и 120 000 рублей - наследство, которое в случае смерти отца получат братья Карамазовы. 3000 рублей. Кого они могли заин- тересовать? Смердякова. Эта сумма вкупе с теми деньгами, которые он на- деялся получить от Ивана Карамазова, должна была дать ему возможность уехать в Париж. Иначе говоря, обладая этими деньгами, он мог реализовать свою мечту. Но Смердяков не убивал, не так ли? Я согласно кивнул головой. Холмс не заметил этого, было видно, что он сам увлекся своими рассуждениями. - Кто еще? - спросил он и сам же ответил: - Дмитрий, средний брат. Ему эти три тысячи были необходимы, чтобы погасить часть своего долга Катерине Ивановне и тем самым обрести уверенность, что он еще не совсем пропащий человек. Однако, и мы это можем смело утверждать, Дмитрий отца не убивал. Повествование о действиях Мити той ночью ведет автор, а ему мы обязаны верить. Итак, делаем вывод: 3000 рублей не являются причиной убийства. - Наследство, - прошептал я. - Да, наследство! - торжественно произнес Холмс. - 120000 рублей, ог- ромные деньги. Кто наследует состояние Федора Павловича? Иван, Дмитрий, Алеша. Братья Карамазовы. Дмитрий не убивал, это мы уже выяснили. Оста- ются Иван и Алеша. Алеша и Иван. Кто из них? Холмс оторвал глаза от пляшущих в камине язычков пламени и посмотрел на меня. Мне стало жутко. - Так кто же из них? - повторил он, выдержал паузу и сказал: - Хоро- шо. Проанализируем действия двух кандидатов в отцеубийцы. Иван. Мог ли он совершить убийство? Мог. Правда, он говорит Смердякову, что уезжает в Чермашню, тем самым развязывая тому руки, давая, в сущности, согласие на убийство отца. Именно так трактует Смердяков слова Ивана, именно так и было в действительности. Уезжать-то Иван уезжает, но пребывает ли там неотлучно все время? Указания на это, кроме его собственных слов, в ро- мане нет. Почему не допустить, если предположить противоположное, что каждую ночь Иван наведывается в сад отца, чтобы воочию убедиться, что Смердяков приведет в исполнение то, что он, Иван, внушил лакею? Да, та- кое допущение возможно. Как развиваются в таком случае события?.. Иван видит Дмитрия, видит, как тот бьет по голове Григория и... убегаете. В комнате мечется Федор Павлович. Смердякова нет. План Ивана рушится, и он решает воспользоваться удобным случаем. Он проникает в дом и убивает от- ца. В последнее мгновение успев скрыться в саду, он видит Смердякова, понимает, что тот не в себе, наблюдает за его поведением в доме - это ему позволяет настежь открытое окно, - решает тяжесть преступления пере- ложить либо на его плечи, либо на плечи Дмитрия. На чьи именно, покажет будущее, но, разумеется, Иван, с его аналитическим умом, предпочел бы видеть на скамье подсудимых брата, нежели лакея: брат, будучи осужден, лишится права на наследство, и тем самым доля Ивана возрастет на 20 000 рублей. Именно поэтому даже во время разговора со Смердяковым, их пос- леднего разговора, в котором Смердяков признается в убийстве Федора Пав- ловича, Иван не хочет верить его словам - 20 000 ускользают из его рук. - Убийца он! - воскликнул я. - Вы, как всегда, торопитесь с выводами, Уотсон, - невозмутимо заме- тил Холмс. - При внешней цельности, логичности нарисованная мною картина не выдерживает никакой критики. Вспомните: Иван, говоря об убийстве, прежде всего решал идею в принципе, идею права на убийство, идею целесо- образности уничтожения зла, которое олицетворяет для него Федор Павлович Карамазов, его отец. Конечно, мы понимаем, что разговором у калитки Иван не только наводил Смердякова на мысль, но впрямую подталкивал того к убийству Карамазова-старшего, хотя, надо отметить, и не говорил прямо: "Пойди и убей!" Но именно этот приказ звучит в подтексте его слов. А по- тому Иван, если согласиться с тем, что убил Смердяков, является истинным виновником преступления. Но Смердяков не убивал. Возникает вопрос: "Мог ли убить Иван?" Действительно, мог ли он перейти, так сказать, от слов к делу? Выше я уже ответил на этот вопрос, и ответил положительно. Но от- вет мой опирался исключительно на географию и время, я имею в виду отъезд Ивана в Чермашню, и никоим образом не затрагивал психологический аспект. Не забывайте, Иван человек трезвомыслящий, лихорадочное возбуж- дение, которое в конце концов приводит его к безумий, настигает старшего из братьев уже после смерти отца. Мог ли такой человек поднять брошенный Дмитрием пестик и хладнокровно размозжить череп родному отцу? Мог ли, понимая, что если ему не удастся ввести в заблуждение следствие, то двадцать лет каторги ему обеспечено? Сомнительно, Уотсон, сомнительно! Не мне вам говорить, какой глубины пропасть разделяет слово и поступок. К тому же, опираясь на собственный опыт в расследовании преступлений, должен заметить, что человек, без конца рассуждающий об убийстве, как правило, никого не убивает; напротив, человек, планирующий убийство, не говорит о нем на каждом углу - он не может не понимать, что в таком слу- чае подозрения падут прежде всего на него самого. Это, кстати, подтверж- дает тот факт, что чиновник Перхотин, расследующий убийство, сразу же главным подозреваемым делает Дмитрия, который был весьма несдер жан в изъявлении своих чувств к отцу. Но угрозы Дмитрия, как и теоре- тические рассуждения Ивана, не свидетельствуют об их вине, как раз нао- борот, они доказывают их невиновность. И последнее. Вспомните, Уотсон, действия Ивана после возвращения в Ско-то-при-го-ньевск. Черт побери! - не выдержал Холмс. - Названия городов у русских так же труднопроизноси- мы, как их фамилии. Однако я отвлекся... Итак, вспомните действия Ивана, подчеркиваю, действия, а не слова, в правдивости которых при желании можно усомниться. Его визиты к Катерине Ивановне, первый и второй приход к Смердякову, короткий разговор с Алешей - все это доказывает, что он не только не убивал отца, но убежден, что убил Дмитрий. Помимо прочего, и авторский голос Достоевского уверяет нас в этом. А теперь резюме: как и Смердяков, Иван мысленно убивал отца, и не раз, но Иван невиновен, хотя, поверив лакею, приходит к осознанию своей вины и перед отцом, и, в большей степени, перед безвинно арестованным Дмитрием; как результат, железный характер Ивана ломается, и рассудок его погружается во мрак по- мешательства. "Прощайте, прежний смелый человек!" - вот последние слова Смердякова, адресуемые Ивану. Холмс замолчал. Меня колотил озноб. Я сказал, запинаясь: - Но тогда... Но это невозможно! Вы отдаете себе отчет в этом?! - Почему? - Шерлок Холмс коротко взглянул на меня и тут же отвел гла- за. - Помилуйте, Уотсон, почему вы так уверены в невиновности Алеши? - Алеша - средоточие всего лучшего, что есть в людях. - Я был так возмущен диким, кошмарным предположением Холмса, хуже того, его уверен- ностью и его спокойствием, что не посчитал нужным скрывать своего отно- шения к его словам. - Я, как и вы, Холмс, принадлежу к английской церк- ви, а потому мне чуждо учение гуманного православия, противостоящее за- костенелости православия официального, однако младший Карамазов как но- ситель этого учения мне импонирует. Более того, многое, что говорит Але- ша, созвучно моим мыслям и убеждениям. Какой верой, каким сознанием собственной правоты проникнуты его слова у камня в эпилоге романа! Сколько доброты в его призыве к сгрудившимся вокруг него мальчикам? Ка- кая кротость! - И этой кротостью, этим смирением, - перебил меня Холмс, - продикто- ван его возглас: "Расстрелять!" Я ошеломленно смотрел на Холмса и чувствовал, что задыхаюсь. - Не забывайте об этом крике души, - продолжал Шерлок Холмс. - Когда Иван поведал младшему брату историю о мальчике, затравленном собаками, тот ни секунды не колебался в определении наказания, отбросив в сторону свои религиозные воззрения. - Любой на его месте сказал бы то же самое! - убежденно заявил я. - Не думаю. - Вы циник, Холмс. - Я реалист, Уотсон. Алеша в вашем представлении человек, по сути, являющийся идеалом. И вы не желаете разрушать сложившийся образ, не же- лаете видеть в нем, в его поведении и словах каких бы то ни было изъянов. Но их вижу я. И допускаю, что, произнеся свой приговор, Алеша показал на мгновение свое истинное лицо, скрытое до поры под маской бла- гочестия. Прав Алеша, правы вы, что поступок неведомого помещика заслу- живает самой суровой кары. Но дело не в этом, Алеша мог - понимаете, Уотсон, мог! - вынести приговор человеку, даже если того правильнее наз- вать зверем. Дорогой Уотсон, я убежден, что зло и добро равно существуют в челове- ке, находясь в постоянной непримиримой борьбе. И Алеша не исключение. Пока рядом был отец Зосима, в душе Алеши брало верх добро. Но почему не допустить, что слова Ивана о ненужности, вредности существования злых и порочных людей возымели на Алешу столь же разрушительное действие, что и на Смердякова? Почему не предположить, что, впитав в себя слова старшего брата, Алеша сделал тот шаг, разделяющий замысел и его исполнение, на который был не способен Иван? Вспомните, что пишет Достоевский о чувствах Алеши в ночь после смерти старца: "Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцаря- лась в уме его - и уже на всю жизнь и на веки веков". Не тогда ли, у гроба иеромонаха, единственного, кто в представлении Алеши воплощал доб- ро и свет, принимает Карамазов-младший решение расквитаться с отцом за то зло, что он причинил людям. Холмс опустил свою худую руку на гриф скрипки и тонкими, нервными пальцами принялся пощипывать струны. - В случае смерти отца, - сказал Холмс, помолчав, - Алеша становился обладателем целого состояния. Нужны ли ему деньги? А почему - нет? Эти деньги он сможет потратить на претворение в жизнь заповедей отца Зосимы, например, заняться воспитанием и оплатить учебу того же Илюшеньки, семья которого влачит полунищенское существование, Коли Красоткина, Смурова, тех мальчиков, в которых он, да и Достоевский, видит будущее России. Так что, Уотсон, отдавая должное Алеше, надо признать, что он имел основания желать смерти своему отцу! Где он находился в ту ночь, мы не знаем. А что, если в саду отца? Как и все, он знал об угрозах Дмитрия. Хотел ли он остановить брата? Вряд ли. Скорее, он хотел стать свидетелем свершения акта возмездия, как ему, по-видимому, представлялось убийство отца. Итак, Алеша в саду. Он видит Дмитрия, стоящего под окном с пестиком в руках. Появляется Григорий и падает наземь, сраженный ударом. Дмитрий бросает пестик и сломя голову бежит прочь. Алеша в растерянности. Очевидно, что он не собирался уби- вать отца, надеясь, что Божья кара придет от руки среднего брата, но с бегством Дмитрия он становится перед выбором: стать самому орудием Божи- им или оставить зло торжествующим. Он выбирает первое, к тому же он в относительной безопасности - Григорий жив и покажет на Дмитрия. Алеша убивает отца, который, конечно же, открывает младшему сыну дверь, потому что если и доверяет кому-нибудь помимо Смердякова, то только Алеше. За- тем Алеша оставляет на тропинке окровавленный пестик и исчезает в темно- те. Убийство совершено. Подозрения, как и предполагал Алеша, падают на Дмитрия. К чему же мы приходим? Алеша становится богатым, очень богатым человеком: Дмитрий лишается права на наследство, потому что арестован и осужден, доля Ивана тоже переходит Алеше, поскольку сумасшедшие, как вам, Уотсон, конечно, известно, лишаются права наследования - все 120 000 рублей достаются младшему из братьев! Жаль ли ему Ивана и Дмитрия? Едва ли. Если вдуматься, они вполне подпадают под категорию "ненужных, вредных" людей. Почему, вынеся приговор "Расстрелять!", Алеша должен быть менее принципиален по отношению к своим братьям, которые если и лучше негодяя, обрекшего на ужасную смерть несчастного ребенка, то не- намного, являясь, по сути, людьми никчемными, суетными, лишенными цели и веры. Нет, ему не жаль их. А если поступки в месяцы, последовавшие за убийством, не более чем стремление отвести от себя возможные подозрения? Впрочем, причин для волнения у него нет. Вот как описывает его автор: "...он сбросил подрясник и носил теперь прекрасно сшитый сюртук, мяг кую круглую шляпу и коротко обстриженные волосы. Все это очень его скрасило, и смотрел он совсем красавчиком. Миловидное лицо его имело всегда веселый вид, но веселость эта была какая-то тихая и спокойная". Завидное спокойствие, не правда ли, Уотсон? Обратите внимание, поворот событий избавил его от лжи и от связанных с ней угрызений совести: он искренен, уверяя всех, что Дмитрий невиновен. Холмс принялся раскуривать трубку. Взял свою трубку и я. Крепкий "морской" табак не помог мне разоб- раться в переплетении фактов, предположений, догадок, которые обрушил на мою бедную голову Шерлок Холмс. - Однако, истины ради, - вмешался в мои беспорядочные мысли голос Холмса, - надо признать, что многое в романе противоречит версии, что убийца - Алеша. Я мог бы привести ряд доказательств его невиновности, но ограничусь тем, что заверю вас в их серьезности, можно сказать, неопро- вержимости. Я растерянно посмотрел на Холмса: - Но кто же тогда убийца? - Может быть, права госпожа Хохлакова, и убийство совершил Григорий. - Но ему-то зачем?! - Слуга, "маленький человек", что мы о нем знаем? Ущемленное чувство личности, попранное человеческое достоинство - все это могло породить в его душе ненависть к самодуру и хаму, каким был Карамазов-старший. Хотя, возможно, ничего этого и не было, но рана, нанесенная Дмитрием, лишила Григория рассудка, и, странным образом видоизменившись, боль, страх, гнев обратились против ничего не подозревающего Федора Павловича. Други- ми словами, убийство было немотивировано и совершено в состоянии аффек- та. Не исключено, что именно так и было на самом деле. Кто знает... Я ахнул. - Так вы не знаете, кто убил? - Разумеется, нет! - сказал Холмс и тут же добавил, лукаво прищурив- шись: - Зато это известно вам, Уотсон. - Мне?! - Конечно! На мой вопрос об убийце вы незамедлительно дали ответ - Смердяков. Я не вижу достаточно весомых причин, чтобы вы отказывались от первоначального мнения. - Позвольте, Холмс, но вы же доказывали... - Мой дорогой Уотсон, менее всего я стремился доказывать чью-то вину, я лишь хотел наглядно показать, что сюжет романа несовершенен, поскольку в ряде случаев нарушены причинно-следственные связи. И ничего больше! Теперь я понимаю, что напрасно сделал это, невольно поставив под сомне- ние достоинство романа, но, поверьте, я и в мыслях не держал этого! И обещаю вам, Уотсон, что постараюсь поскорее забыть эту, возможно, заме- чательную книгу, которая окончательно убедила меня, что я все-таки ниче- го не понимаю в литературе, и в будущем анализировать поступки живых лю- дей, а не литературных персонажей. Однако вижу, что утомил вас. Ну что ж, предугадывая вашу просьбу, я сыграю "Песни" Мендельсона. Холмс поднял скрипку, взмахнул смычком, и наша уютная квартира в доме » 221-6 по Бейкер-стрит наполнилась чарующими звуками музыки.
1 Летом 1862 года Достоевский выехал за границу, побывал в Лондоне, где посетил Герцена. - Прим. пер. 2 В "Записках мертвого дома" (1860 - 1862) Достоевский рассказывает о встреченном им в омском остроге Дмитрии Ильинском, несправедливо обви- ненном и осужденном за отцеубийство, которое, как выяснилось много лет спустя, совершил его младший брат. Исследователи творчества Ф. М. Досто- евского утверждают, что Дмитрий Ильинский послужил прототипом Дмитрия Карамазова. - Прим. пер. 3 Суд присяжных был введен в России по судебной реформе 1864 года. Действие романа происходит летом и осенью 1866 года. -Прим. пер. |