СЛОВАРЬ ЮНОГО ФИЛОЛОГА

ЯЗЫК И РЕЧЬ

Представим себе конвейер. С конвейера все время сходят новые часы, только что собранные. Для этого нужны, во-первых, какие-то части, заранее заготовленные (они делаются не на этом конвейере), и, во-вторых, умелая сборка готовых частей по известным правилам. Правила могут быть где-то записаны, но важнее, что они есть в головах сборщиков. И правила для всех одинаковые: все сборщики собирают часы одного типа.

Некоторые часы (большинство) отвечают стандарту, идут точно, другие будут работать с капризами; встречается, наверное, и брак.

Этот конвейер с часами — аналогия речи. Речь — явление конкретное. В какую-то секунду Алексей Семенович Подушкин сказал: «Сейчас буду дрова колоть». Прибор записал звуки этого высказывания. Запись отразила индивидуальный голос Алексея Семеновича (густой бас с хрипотцой); он сказал сейчас как [ща]: «Ща буду дрова колоть» (это в живой речи встречается).

Чтобы быть понятым, Алексей Семенович должен все звуки, слова, грамматические конструкции строить по определенным правилам. Он может хорошо владеть правилами, но может и ошибаться (как сборщики на конвейере); он может одни приемы «сборки» предпочитать другим, а некоторые вообще не употреблять.

Речь — это производство конкретных высказываний, которые могут быть во всей своей конкретности записаны магнитофоном (звуковая сторона), вместе с ситуацией запечатлены звуковым стереокино (это даст ключ к значению высказывания). Речь — это конкретные часы (высказывания) на конкретном конвейере (мыслительный и речевой аппарат человека).

А язык? Это те правила, по которым идет сборка, это тот план выбора нужных частей, которые используются как готовые,— они образованы тоже по каким-то правилам до речевого конвейера.

Задача языковеда — найти в речи язык, подняться от речи к языку.

Слово в речи — вот это слово, сейчас (или вчера) сказанное. Слово в языке — это отвлеченный, но действенный образец, который определяет производство слова в речи. Это нечто абстрактное, но проявляющееся в конкретном. «Языком можно владеть и о языке можно думать, но ни видеть, ни осязать язык нельзя. Его нельзя и слышать в прямом значении этого слова» (А. А. Реформатский).

Звуки, интонационные типы, слова, устойчивые выражения есть и в речи, и в языке. А словосочетания и предложения — принадлежат ли языку? Но нельзя же думать, что где-то в нашем сознании есть склад всех возможных предложений и мы, когда говорим, извлекаем их из этого склада. Не надо ли считать, что они целиком только — в речи?.. Нет, все-таки это не так.

Известный юморист Аркадий Бухов писал в 30-е гг. о плохом качестве, замков: они ненадежны, их легко открыть шпилькой, гвоздиком, булавкой, прутиком, пальцем и пирожным эклер. Наверное, никто до Бухова не употреблял словосочетания: открыть (чем?) пирожным. Это — факт его речи, речи шутника-балагура. Только речи? Но такое сочетание возможно лишь потому, что есть модель, отвлеченный образец: глагол + существительное в тв. падеже со значением орудия действия. Эта модель — достояние языка. Она «заготовлена» до речи и направляет построение речи. Значит, модели, образцы, схемы словосочетаний и предложений существуют в языке; в речи они наполняются конкретным словесным материалом.

Речь влияет на язык. В речи появляются новшества, вначале — как ошибки, потом некоторые из них (немногие) становятся частыми, проникают в языковую систему и преобразуют ее.