СЛОВАРЬ ЮНОГО ФИЛОЛОГА

ГРИБОЕДОВ А.С. ЯЗЫК ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Александр Сергеевич Грибоедов уже в юные годы был сторонником романтизма, рамки классицизма ему мешали. Почему же в своей комедии «Горе от ума» он сохранил эти рамки? Сохранил старое завещание классицизма — единство времени и места, герои его также как будто отвечают традиционному распределению ролей в комедии.

Рама, солидная, тяжелая, может подчеркивать статичность картины, застывшую торжественность самого изображения. Но рама может быть использована и по-другому: своей статикой, своей массивной неподвижностью она по контрасту позволяет острее воспринять движение, динамическое напряжение картины. Именно такую роль играют классицистские традиции у Грибоедова. Читатель и зритель видят живое и динамичное преобразование классицистской схемы в романтически-напряженное, жизненно-полнокровное действие.

Чацкий — резонер? Он — передатчик мнений автора? Так многие и поняли этот образ. Тогда он должен свои умные идеи высказывать умному собеседнику. Так, Старо- дум заветные мысли Фонвизина высказывает Правдину. Было бы издевательством над этими мыслями, их профанацией, если бы он раскрывал их перед Митрофаном и Проста- ковой. Но именно так делает Чацкий, он мечет бисер перед обществом Фамусовых! Многие современники не поняли образа Чацкого, меряя его меркой резонера, «идеального героя». Но Чацкий — не резонер. Он — живой человек, влюбленный, переживающий муки ревности, негодующий, мучительно страдающий.

Чацкий ослеплен любовью — и не видит, как изменилась Софья. В сопоставлении этих двух характеров — Чацкого и Софьи — раскрыта важная тема. Чацкий и Софья провели детство и отрочество в одном мире. Чацкий вырвался из этого мира, нашел в себе силы отторгнуть от себя этот мир, Софья же была вовлечена в него, она усвоила его взгляды и привычки.

Становится ясным единство всего замысла комедии: это комедия об омертвляющих рамках, готовых сковать честную и горячую молодость, и о героизме тех, кто вырывается из этих рамок.

Для воплощения замысла найден достой ный способ изображения: на глазах читателя классицистская основа преодолевается, «рама» традиционной комедии разрушается всем действием пьесы. В преодолении классицистской схемы огромную роль играет язык «Горя от ума».

В комедию Грибоедова врывается самая живая, предельно динамичная, реальная речь. Полная чувства и таящая в себе драматическое напряжение, она — прямой разрыв с классицистской скованностью; такой речью говорят все персонажи пьесы: «Молчалин на лошадь садился, ногу в стремя, / А лошадь на дыбы, / Он об землю и прямо в темя...»; «...Послушайте, не вам — чему же удивляться?»; «...Вот рыскают по свету, бьют баклуши, / Воротятся, от них порядка жди...»; «Не спи, покудова не свалишься со стула...»

Речь воспроизводится в той беглой фонетической форме, которая как раз и делает ее реальной, действительной речью: «Куда? — К парикмахеру...»; «Да в полмя из огня...»; «Сергей Сергеич, к нам сюда-с...»; «Пожало- ста, сударь, при нем остерегись...»

Этот живой язык создавал возможности гораздо более тонкого психологического рисунка, чем искусственная речь классицистов.

Образы «Горя от ума», которые, казалось бы, отвечают привычному распределению персонажей в комедии XVIII — начала XIX в., на

самом деле выходят за пределы схемы, и средство преодоления ее — язык.

Фамусов наставителен, ироничен, заботлив, когда говорит с дочерью; он добродушно приветлив, и резок, и груб, когда говорит с Чацким. Властно и строго, бесцеремонно отчитывает слуг; игриво, тайком любезничает с Лизой... И вдруг — новая языковая краска — Фамусов, оказывается, умеет согнуться вперегиб перед значительным лицом, на которое имеет виды. Например, перед Скалозубом: «Прозябли вы, согреем вас; / От- душничек отвернем поскорее...»

Все время меняется речь Чацкого — и все время остается верной самой сути этого характера. Вот он вспоминает, полон нежности и любви: «Ах! Боже мой! ужли я здесь опять, / В Москве! у вас! да как же вас узнать?! / Где время то! где возраст тот невинный, / Когда, бывало, в вечер длинный / Мы с вами явимся, исчезнем тут и там, / Играем и шумим по стульям и столам...»

А вот он в исступлении любвн, ревности, надежды: «Пускай в Молчалине — ум бойкий, гений смелый, / Но есть ли в нем та страсть, то чувство, пылкость та, / Чтоб, кроме вас, / ему мир целый / Казался прах и суета? / Чтоб сердца каждое биенье / Любовью ускорялось к вам? / Чтоб мыслям были всем и всем егоделам / Душою вы — вам угожденье?»

Иного тона, иного стиля его гневные обличения: «Теперь пускай из нас один / Из молодых людей найдется враг исканий, / Не требуя ни мест, ни повышенья в чин, / В науки он вперйт ум, алчущий познаний — / Или в душе его сам бог возбудит жар / К искусства* творческим, высоким и прекрасным, / Они тотчас: разбой! пожар! / И прослывешь у них мечтателем! опасным!!»

Комедия «Горе от ума» написана вольным ямбом: свободно чередуются двух-, трех-, четырех*, пяти- и шестистопные строки. Стиховые строки, границы между которыми резко обозначены рифмой, постоянно разбиваются, разделяются между разными персонажами; и наоборот, синтаксически целостные единицы прерываются стиховыми переносами, «раздвинуты» рифмами. Все это осложняет и обогащает стиховую организацию текста, преодолевает инерционность привычной ямбической строки.

Современники удивлялись живости, естественности, богатству языка грибоедовской комедии. Удивляемся и мы, через полтораста лет после ее создания. «Мы во всяком случае можем утверждать,— писал выдающийся советский языковед Г. О. Винокур,— что рукой Грибоедова как автора «Горя от ума» в известном смысле водил сам русский язык в его скрытых в нем бесконечных возможностях».