СЛОВАРЬ ЮНОГО ФИЛОЛОГА

МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛОМОНОСОВ

(1711—1765)

 М. В. Ломоносов был не только великим естествоиспытателем и блестящим поэтом, но и замечательным филологом. Он создал первую научную грамматику русского языка («Российская грамматика», 1757). Исследуя язык, наблюдая его в разных речевых проявлениях, Ломоносов устанавливал его произносительные и грамматические нормы. Они не предписывались языку искусственно, на основе умозрительных построений, а выводились из наблюдений. Это видно из подготовительных материалов Ломоносова к «Российской грамматике» (впервые они были опубликованы в 1752 г.). Он раздумывает: «Прчему шире, слабее лучше, чем игирее, сла- бе?» Он записывает свои фонетические наблюдения: «Говорят жжался, а не сжался». Он выбирает, следуя за речевой практикой: «Он цветом гог луб — худо, но: голубой; для разности от имени голубь». Таких наблюдений у М. В. Ломоносова — тысячи; из них и выросла его грамматика.

Особенно большое значение имела ломоносовская теория трех стилей. В России издавна сосуществовали два языка: славянский (по происхождению — старославянский), язык книжной культуры, и обиходный русский. В начале — середине XVIII в. они стали беспорядочно смешиваться. Не было соглашения, «конкордата», который регулировал бы их участие в новом русском языке. М. В. Ломоносов, с его абсолютным чутьем языка, создал основу для их синтеза.

Все виды речи делятся на три стиля: высокий, посредственный и низкий. Высокий стиль — для героических поэм, од, торжественных слов «о важных материях». В этом стиле употребляются славянские слова (но не обветшалые, всем понятные) и русские. Средний стиль — для театральных пьес, сатир, дружеских писем. В этом стиле уместны слова, «больше в российском языке употребительные», а высокие, славянские надо использовать «с великою осторож- ностию». В низком стиле используются слова русские, которых нет в славянском языке. Это стиль для комедий, песен, для «обыкновенных дел». Здесь могут иметь место даже «простонародные низкие слова», однако они не должны мешать «чистоте российского штиля».

Теория Ломоносова была не кабинетной выдумкой, а действенным руководством для создания нового литературного языка. Под влиянием идей Ломоносова находились все крупные деятели русской культуры XVIII в. Огромным было влияние филологических трудов Ломоносова на развитие русского языка.

цессе роль фильтра: она пропускает в литературное употребление наиболее яркое, меткое, сочное из того, что есть в живой народной речи, и задерживает, отсеивает все случайное, блеклое, невыразительное.

Если бы нормы не было, литературный язык не смог бы существовать. Струя литературной речи смешалась бы с потоками диалектной речи, социальных арго, просторечия. А это значит, что утратилась бы основная функция литературного языка — культурная.

Представьте себе: газеты начинают печататься не на едином русском языке, а на разных диалектах: в Вологде — с особенностями северного говора, в Краснодаре — на кубанском диалекте, в Харькове — с примесью украинского языка. Эфир — радио и телевидение — также наполнен разнодиалектной, арготической, хаотически неупорядоченной речью.

Это, конечно, фантастическая картина. Но она ярко показывает роль литературного языка в культурной жизни общества, значение нормы в литературном языке.

Но не только в охранении целостности литературного языка, не только в тщательном отборе новых языковых средств заключены функции нормы. Это, так сказать, внешня*, ее задача. А кроме того, есть и не менее важные внутренние.

Лингвисты часто подчеркивают, что литературный язык—организованная система: все средства в нем разграничены в соответствии с потребностями общения. Норма не делит "средства языка жестко на хорошие и плохие, не предписывает: первые надлежит употреблять всегда, а вторые — не употреблять никогда. Правильное и уместное в одних условиях речи (например, в бытовом диалоге) может выглядеть нелепым в других (например, в научной статье). Зависимость литературной нормы от условий, в которых осуществляется речь, называют коммуникативной целесообразностью нормы.

Потребности человеческого общения настолько сложны и многообразны, что для каждой из них нужны свои слова и конструкции, которые лучше других выполняют данную функцию. Поэтому литературная норма тонко градуирует средства языка по различным шкалам — смысловой, стилистической, ситуативной.

Смысловая шкала предусматривает правильное употребление слов по смыслу, умение чувствовать и использовать оттенки их значений.

Стилистическая шкала характеризует особую окраску слова (см. Стилистика). Стилистические пометы слов указываются в толковых словарях, в справочниках по стилистике, в учебниках. Загляните в одну из таких книг, например в словарь. Вы увидите там пометы: «разг.», «высок.», «техн.», «проф.» и другие, которые стоят возле многих слов. Так, слова норовить, насмарку, нытик, мастак, миндальничать снабжены пометой «разг.», т. е. разговорное. Слова година, грядущий, карать, свершиться, воссиять, восславить, встарь характеризуются как торжественные, высокие (помета «высок.») и т. д.

Некоторые воспринимают эти словарные пометы как запретительные. Но это не так. Пометы отражают действительное употребление слов в речи, их реальную стилистическую окраску. Никакого запрета, никакой хулы в словарных пометах «разг.», «прост.» (просторечное) или в каких-либо других не содержится: они лишь фиксируют объективно существующие в языке стилистические различия и, таким образом, составляют основу стилистической нормы литературного языка. Они помогают правильно использовать слово, согласуя его окраску с целями речи: высокое слово неуместно в обыденном разговоре, но вполне может подойти для торжественной речи. В научном тексте как-то неудобно, ссылаясь на работы Иванова или Петрова, называть его мастаком или трудягой, который всегда сумеет распатронить своих оппонентов, но мы нисколько не удивимся, услышав те же самые слова в беседе друзей.

Ситуативная шкала подсказывает говорящему, какие средства выбирать в зависимости не только от стиля, но и от условий общения, от ситуации.

Владея нормой, т. е. умея правильно выбирать и употреблять средства языка в зависимости от целей и условий речи, носитель литературного языка может позволять себе сознательные отступления от принятой нормы, языковую игру. Этим человек обращает внимание на предмет речи, или передает свое отношение к нему, или обнаруживает перед слушателем свое эмоциональное состояние, свою социальную позицию и т. д. Если отступление от нормы оправдано какой-либо из подобных целей, то перед нами не ошибка, а речевой прием, свидетельствующий о свободе, с которой человек обращается с языком, о его языковом вкусе.