Великая Отечественная Война

Брестская крепость

Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 Гаврилов  не  взорвал  себя  и  не  застрелился.   Он   был   застигнут

автоматчиками в темном каземате внутри вала, где последнее  время  находился

его командный пункт. Майор был вдвоем с бойцом-пограничником, который во все

дни обороны  исполнял  обязанности  адъютанта  и  порученца  командира.  Они

оказались  отрезанными  от  остального  гарнизона  и,  перебегая  из  одного

помещения в другое, бросали в наседающих гитлеровцев свои последние  гранаты

и  отстреливались  последними  патронами.  Но  вскоре  стало  очевидно,  что

сопротивление гарнизона сломлено и немцы уже  овладели  почти  всем  фортом.

Боеприпасов у Гаврилова и пограничника осталось совсем мало,  и  командир  с

бойцом решили попробовать спрятаться, чтобы  потом,  когда  немцы  уйдут  из

форта, выбраться из крепости и идти на северо-восток,  в  Беловежскую  Пущу,

где, как они надеялись, уже, наверное, действуют наши партизаны.

 К счастью, им удалось найти  надежное  убежище.  Как-то,  еще  в  самом

начале боев за форт, его защитники по  приказанию  майора  пытались  прорыть

проход сквозь толщу вала. В кирпичной стене каземата была  пробита  дыра,  и

несколько бойцов поочередно стали прокапывать в валу небольшой туннель.

 Работы пришлось вскоре прекратить - вал оказался песчаным, и песок  все

время осыпался, заваливая проход. Но осталась дыра в стене и глубокая  нора,

идущая в глубь вала. В эту нору и забрались  Гаврилов  и  пограничник  в  то

время, как уже  совсем  рядом  слышались  голоса  гитлеровцев,  обшаривавших

соседние помещения.

 Оказавшись  в  узком  проходе,  прорытом  когда-то  бойцами,  майор   и

пограничник начали прокапывать руками себе путь  вправо  и  влево  от  этого

прохода. Сыпучий песок легко поддавался, и они постепенно стали продвигаться

вперед по ту сторону кирпичной стены каземата, отходя все дальше от пробитой

в ней дыры, причем  Гаврилов  копал  влево,  а  пограничник  -  вправо.  Они

работали с лихорадочной быстротой и, подобно кротам,  отбрасывали  за  спину

вырытый песок, засыпая за собой путь. Прошло около получаса,  прежде  чем  в

каземат вошли солдаты противника, а за это время командир и боец успели уйти

каждый на два-три метра в сторону от дыры, пробитой в кирпичах.

 Сквозь  стену  Гаврилов  ясно  слышал,  как   немцы   переговариваются,

обыскивая каземат. Он притаился, стараясь ни одним движением не выдать себя.

Видимо, автоматчики заметили отверстие в стене - они несколько минут  стояли

около него, о чем-то совещаясь.  Потом  кто-то  из  них  дал  туда  очередь.

Гитлеровцы помолчали, прислушиваясь, и,  убедившись,  что  там  никого  нет,

пошли осматривать другие казематы.

 Гаврилов провел в своей песчаной норе несколько суток.  Ни  один  лучик

света не проникал сюда, и он не знал даже, день или  ночь  сейчас  на  воле.

Голод и  жажда  становились  все  более  мучительными.  Как  ни  пытался  он

растянуть два сухаря, оказавшиеся у него в кармане,  они  вскоре  кончились.

Жажду он научился немного успокаивать, прикладывая  язык  к  кирпичам  стены

каземата. Кирпичи были холодными, и ему казалось, что на них осела подземная

влага. Сон помогал забыть о голоде и жажде, но он  спал  урывками,  опасаясь

выдать себя во сне неосторожным движением или стоном. Враги еще были в форту

- их голоса слышались то дальше, то ближе, и раза  два  солдаты  заходили  в

этот каземат.

 Он не знал, жив ли его товарищ-пограничник, отделенный  от  него  слоем

песка в несколько метров толщиной. Он боялся окликнуть его  даже  шепотом  -

фашисты  могли  оказаться  поблизости.  Малейшей  неосторожностью   он   мог

испортить все. Теперь важно было только одно - выждать, пока солдаты  уйдут.

Лишь в этом было спасение и возможность  снова  продолжать  борьбу.  Мучимый

голодом и жаждой в этой подземной норе, он ни на минуту не забывал о  борьбе

и не раз заботливо ощупывал в кармане несколько оставшихся гранат и пистолет

с последней обоймой.

 Голоса немцев слышались все  реже,  и  наконец  все  вокруг,  казалось,

затихло. Гаврилов уже решил, что наступило время выходить, как вдруг над его

головой,  на  гребне  вала,  затрещал  пулемет.  И  по  звуку  выстрелов  он

безошибочно определил, что это ручной пулемет Дегтярева.

 Кто стрелял из него - наши или  немцы?  Несколько  часов  он  пролежал,

мучительно думая об этом. А  пулемет  время  от  времени  посылал  короткую,

скупую очередь. Чувствовалось, что пулеметчик  экономит  боеприпасы,  и  это

вселило в Гаврилова какие-то смутные надежды. Зачем было  бы  немцам  беречь

патроны?

 Наконец он решился и шепотом окликнул пограничника. Тот отозвался.  Они

вылезли в темный каземат и прежде всего напились  из  вырытого  тут  колодца

грязной, затхлой воды. Потом с  гранатами  наготове  осторожно  выглянули  в

узкий дворик. Стояла ночь. Чьи-то негромкие голоса  доносились  сверху.  Это

была русская речь.

 На валу оказались двенадцать бойцов с тремя ручными пулеметами.  Как  и

Гаврилову, им  удалось  укрыться  в  одном  из  казематов,  когда  форт  был

захвачен, а после ухода автоматчиков они вышли и снова заняли оборону.  Днем

они  прятались  в  каземате,  а  ночью  вели  огонь  по  одиночным  солдатам

противника, появлявшимся поблизости. Гитлеровцы полагали, что в форту никого

не осталось, и пока  не  успели  обнаружить,  что  именно  оттуда  раздаются

пулеметные очереди, тем более что вокруг повсюду еще  шла  перестрелка.  Еще

бил пулемет из дота Западного форта, стреляли в районе домов  комсостава,  и

то затихающая, то возобновляющаяся  пальба  вперемежку  со  взрывами  мин  и

снарядов доносилась с Центрального острова.

 Гаврилов решил попытаться вывести эту группу в Беловежскую Пущу. Но для

этого надо было пока что не обнаруживать себя. Вокруг  крепости  еще  стояло

много войск врага, и сейчас выбраться за валы было невозможно даже ночью.

 Днем на валу оставляли только наблюдателя, а ночью  наверх  поднимались

все и, если представлялся удобный случай, вели огонь. Так  прошло  несколько

дней. Бои не затихали, поблизости по-прежнему то и  дело  появлялись  группы

немецких солдат, и выйти из крепости все еще было нельзя. И  самое  страшное

заключалось в том, что защитникам форта  уже  нечего  было  есть.  Небольшой

запас  сухарей,  оказавшийся  у  бойцов,  кончился,  и  голод   давал   себя

чувствовать все острее. Люди теряли последние силы. Гаврилов уже подумывал о

том, чтобы сделать отчаянную попытку прорыва, но внезапные события  нарушили

все его планы.

 Наблюдатель не заметил, как группа автоматчиков днем зачем-то пришла  в

форт. Здесь они и  обнаружили  советских  бойцов.  Гаврилов  дремал  в  углу

каземата, когда рядом во дворике послышались крики:  "Рус,  сдавайся!"  -  и

громыхнули взрывы гранат. Автоматчиков было немного и  почти  всех  тут  же

перебили, но нескольким солдатам удалось  удрать,  и  час  спустя  "подкова"

снова была окружена.

 Первые атаки  были  отбиты.  Но  гитлеровцы  подтащили  сюда  орудия  и

минометы, и вскоре среди немногочисленных защитников форта появились раненые

и убитые. А затем последовала атака одновременно  со  всех  сторон,  и  враг

одолел числом - автоматчики взобрались на вал и забросали двор гранатами.

 И снова пришлось укрываться в той же норе. Только теперь они  забрались

в нее втроем - Гаврилов, пограничник и еще один боец.

 К счастью, в это время уже наступила ночь,  и  фашисты  не  решились  в

темноте обыскивать казематы. Но Гаврилов понимал, что  с  наступлением  утра

они обшарят форт сверху  донизу  и  на  этот  раз,  возможно,  обнаружат  их

убежище. Надо было предпринимать что-то теперь же ночью, не откладывая.

 Они посовещались и осторожно выползли в каземат. Здесь никого не  было.

Не было гитлеровцев и во внутреннем дворике. Но когда они ползком пробрались

к выходу из форта, то  увидели,  что  совсем  близко  горят  костры,  вокруг

которых сидят солдаты.

 Надо было прорываться с боем. Решили, что по команде  Гаврилова  каждый

бросит по одной гранате в сидящих у костров немцев  и  все  трое  тотчас  же

кинутся бежать в разные стороны: пограничник - на юг,  к  домам  комсостава,

боец - на восток, к внешнему валу, а Гаврилов - на запад, в сторону  дороги,

ведущей от северных ворот на Центральный остров. Его направление было  самым

опасным, так как по этой дороге часто ходили и ездили гитлеровцы.

 Они обнялись и договорились, что тот, кому  посчастливится  остаться  в

живых, будет пробираться в заветную Беловежскую Пущу. Потом Гаврилов шепотом

скомандовал: "Огонь!" - и они метнули гранаты.

 Гаврилов не помнил, как он пробежал линию  постов.  В  памяти  остались

только грохот  гранатных  разрывов,  испуганные  вопли  солдат,  вспыхнувшая

вокруг стрельба, свист пуль над  головой  и  глубокая  темнота  ночи,  сразу

сгустившаяся перед глазами после яркого света костров. Он  опомнился,  когда

пересек дорогу, на счастье оказавшуюся в этот момент пустынной.  Лишь  тогда

он на секунду приостановился и перевел дух. И  тотчас  же  над  его  головой

просвистела пулеметная очередь.

 Это стрелял неизвестный советский пулеметчик из дота  Западного  форта.

Привлеченный криками и стрельбой, он начал бить длинными очередями,  целясь,

видимо, по огню костров. Гаврилову пришлось упасть ничком у стены  какого-то

полуразрушенного дома, чтобы не угодить под его пули. Но пулеметчик невольно

спас его: фашисты, бежавшие за майором, попали под огонь, - Гаврилов слышал,

как они, что-то крича, побежали обратно.

 Прошло с четверть часа, и все  стихло.  Тогда  Гаврилов,  прижимаясь  к

земле, пополз в сторону  внешнего  вала  крепости,  постепенно  удаляясь  от

дороги.

 Ночь была непроглядно темной, и он почти наткнулся на стену.  Это  была

кирпичная стена одного из казематов внешнего вала крепости. Он нащупал дверь

и вошел внутрь.

 Целый час он ходил по пустому помещению, ощупывая ослизлые стены,  пока

наконец догадался, где  находится.  Здесь  перед  войной  были  конюшни  его

полковых артиллеристов.  Теперь  он  понял,  что  попал  на  северо-западный

участок крепости, и это обрадовало его - отсюда  было  ближе  добираться  до

Беловежской Пущи.

 Он выбрался наружу и осторожно переполз через вал  на  берег  обводного

канала. На востоке уже светлело небо, занималась заря. Прежде всего  он  лег

на живот и долго пил стоячую воду из канала. Потом вошел в канал и  двинулся

на тот берег.

 И вдруг оттуда, из темноты, донеслась немецкая речь. Гаврилов застыл на

месте, всматриваясь вперед.

 Постепенно он стал различать темные очертания палаток  на  том  берегу.

Потом там вспыхнула спичка, и малиновым  огоньком  затлела  папироса.  Прямо

против него вдоль канала раскинулся лагерь какой-то немецкой части.

 Он бесшумно вылез назад, на свой берег, и отполз  к  валу.  Здесь  была

маленькая дверь, и, войдя в нее, он попал в узкий угловой  каземат  с  двумя

бойницами, глядящими в разные стороны. Коридор тянулся из каземата  в  глубь

вала. Он пошел по этому  коридору  и  снова  оказался  в  помещении  той  же

конюшни.

 Заметно светало. Надо было найти надежное убежище на день, и  Гаврилов,

подумав, решил, что лучше всего укрыться в маленьком угловом каземате. Стены

его были  толстыми,  а  две  бойницы,  выходящие  в  разные  стороны,  могли

пригодиться,  если  бы  гитлеровцы  обнаружили  его,  -  из   них   он   мог

отстреливаться, держа в поле своего зрения большой участок канала.

 Он снова обследовал этот каземат, и только одно обстоятельство  смутило

его - там негде было спрятаться, и стоило  немцам  заглянуть  в  дверь,  его

немедленно обнаружили бы.

 И тогда он вспомнил, что у самой  двери  каземата,  на  берегу  канала,

свалены кучи навоза - его выносили сюда, когда чистили конюшни. Он торопливо

принялся таскать этот навоз охапками и сваливать его в углу каземата. Прежде

чем рассвело, его убежище было готово. Он  зарылся  в  эту  груду  навоза  и

завалил себя снаружи, проделав небольшую щель для наблюдения и  положив  под

рукой оставшиеся пять гранат и два пистолета, каждый с полной обоймой.

 Весь следующий день он пролежал тут. Ночью  он  снова  вышел  на  берег

канала и напился. На том  берегу  по-прежнему  темнели  немецкие  палатки  и

слышались голоса солдат. Но он решил ждать, пока они не уйдут, тем более что

стрельба в крепости, как ему казалось, мало-помалу затихала судя по  всему,

противник подавлял один за другим последние очаги сопротивления.

 Три дня Гаврилов провел без пищи. Потом голод стал  таким  острым,  что

терпеть дольше было  невозможно.  И  он  подумал,  что  где-нибудь  рядом  с

конюшней должен быть цейхгауз, где хранится  фураж,  -  там  могли  остаться

ячмень или овес.

 Он долго шарил по конюшне, пока руки его не нащупали сваленные в  одном

из углов каземата какие-то твердые комки. Это  был  комбикорм  для  коней  -

смесь каких-то зерен, мякины, соломы... Во всяком случае, это утоляло  голод

и даже казалось вкусным. Теперь он был обеспечен пищей и готов ждать сколько

понадобится, пока не сможет бежать в Беловежскую Пущу.

 Дней пять все шло хорошо - он ел комбикорм, а ночью пил воду из канала.

Но на шестой день началась острая резь в желудке,  которая  с  каждым  часом

усиливалась, причиняя невыносимые страдания. Весь этот день и всю  ночь  он,

кусая губы, удерживался от стонов, чтобы не выдать себя, а  потом  наступило

странное полузабытье, и он потерял счет времени. Когда он приходил  в  себя,

то чувствовал страшную слабость - он с  трудом  шевелил  руками,  но  прежде

всего машинально нащупывал рядом с собой пистолеты и гранаты.

 Видимо, его выдали стоны. Он внезапно очнулся оттого, что совсем  рядом

с  ним  раздались  голоса.  Через  свою  смотровую  щель  он   увидел   двух

автоматчиков, стоявших здесь,  внутри  каземата,  около  груды  навоза,  под

которой лежал он.

 И, странное  дело,  как  только  Гаврилов  увидел  врагов,  силы  снова

вернулись к нему и он забыл о своей болезни. Он нащупал немецкий пистолет  и

перевел предохранитель.

 Немцы, казалось, услышали его движение и принялись ногами  разбрасывать

навоз. Тогда он приподнял пистолет и с трудом нажал на спуск.  Пистолет  был

автоматическим - раздалась громкая  очередь,  -  он  невольно  выпустил  всю

обойму. Послышался пронзительный крик, и, стуча сапогами, немцы  побежали  к

выходу.

 Собрав все силы, он встал и раскидал в стороны прикрывавший его  навоз.

Гаврилов понял, что сейчас  он  примет  свой  последний  бой  с  врагами,  и

приготовился  встретить  смерть,  как  положено  солдату  и  коммунисту,   -

встретить ее в борьбе. Он положил рядом свои  пять  гранат  и  взял  в  руку

пистолет - свой командирский ТТ.

 Немцы не заставили себя долго ждать. Прошло не более пяти минут,  и  по

амбразурам каземата ударили немецкие пулеметы. Но  обстрел  снаружи  не  мог

поразить его - бойницы были направлены так, что приходилось опасаться только

рикошетной пули.

 Потом донеслись крики: "Рус, сдавайся!" Он догадался, что солдаты в это

время приближаются к каземату, осторожно  пробираясь  вдоль  подножия  вала.

Гаврилов выждал, когда крики раздались совсем рядом, и одну за другой бросил

две гранаты - в правую и левую амбразуры. Враги кинулись назад, и он  слышал

чьи-то протяжные стоны - гранаты явно не пропали даром.

 Через полчаса атака повторилась, и снова он, расчетливо выждав,  бросил

еще две гранаты. И опять гитлеровцы  отступили,  но  зато  у  него  осталась

только одна, последняя граната и пистолет.

 Противник изменил тактику. Гаврилов ждал нападения со стороны амбразур,

но автоматная очередь прогремела  за  его  спиной  -  один  из  автоматчиков

показался в дверях. Тогда он метнул туда последнюю гранату. Солдат вскрикнул

и упал.  Другой  солдат  просунул  автомат  в  амбразуру,  и  майор,  подняв

пистолет, дважды выстрелил в него. Дуло  автомата  исчезло.  В  этот  момент

что-то влетело в другую бойницу и ударилось об пол - блеснуло пламя  взрыва,

и Гаврилов потерял сознание.