лейтенант Виноградов. защитник Брестской крепости

<<<<Вся библиотека         Поиск >>>

  Вся электронная библиотека >>>

 Оборона Брестской крепости >>>

 

 

 Великая Отечественная Война

Брестская крепостьБрестская крепость

 


Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 

"НИЧЕГО ОСОБЕННОГО!"

 

 В 1956  году  после  долгих  поисков  наконец  удалось  отыскать  следы

четвертого командира, упомянутого в "Приказе э 1", - лейтенанта Виноградова.

Анатолий  Александрович  Виноградов,  как  и  Семененко,  оказался  живым  и

здоровым и работал кузнецом на заводе в Вологде.

 Летом того же года мы встретились с ним в Москве. Передо мной  был  еще

сравнительно молодой, полный сил человек  с  большими,  могучими  руками,  с

красивым  открытым  лицом  типичного  русака,  с  певучим  окающим  говорком

коренного  вологжанина.  Когда  я  открыл  свою  тетрадь  и   попросил   его

поподробнее рассказать о том, что он видел и делал  в  крепости,  Виноградов

усмехнулся добродушно и смущенно.

 - Просто не соображу, что говорить надо, -  развел  он  руками.  -  Ну,

воевал в крепости рядом с товарищами. Вроде ничего особенного не было.

 И только потом, буквально выжимая из него воспоминания, я узнал, что за

этим "ничего  особенного"  скрывается  история  одного  из  важных  эпизодов

обороны -  история  единственного  прорыва,  который  за  все  время  удался

гарнизону центральной крепости.

 Это было 25 или  26  июня,  когда  уже  стало  ясно,  что  наши  войска

отступили далеко на восток и рассчитывать на освобождение крепости из  осады

не приходится. Штаб сводной  группы  решил  организовать  прорыв  вражеского

кольца изнутри.

 Был  создан  головной  отряд  прорыва,  командовать  которым   поручили

Виноградову. Еще при свете дня ему  с  его  бойцами  предстояло  неожиданным

броском форсировать Мухавец, подавить пулеметы немцев на валу против  казарм

и двигаться дальше, выходя из крепости к шоссе южнее Бреста. Вслед за ними в

пробитую брешь должен был устремиться весь остальной  гарнизон  Центрального

острова во главе с Зубачевым и Фоминым.

 Отряд Виноградова выполнил свою боевую задачу, как ни трудна она  была.

Мухавец кипел от пуль, но они все же прорвались сквозь огневой заслон врага,

вскарабкались на валы и гранатами уничтожили пулеметные  гнезда  противника.

Поредевший, но еще вполне боеспособный отряд вскоре пробился  и  за  внешние

крепостные валы, ожидая с минуты на минуту, что к нему присоединятся главные

силы гарнизона.

 Но гарнизон так и не смог прорваться за ними: немцы быстро подтянули  к

месту прорыва свежие подкрепления и заткнули пробитую в их обороне дыру.

 Между тем, продолжая двигаться по заранее намеченному маршруту,  группа

Виноградова к концу дня оказалась южнее Бреста. Уже  близились  спасительные

сумерки, но, прежде чем они успели  укрыть  их  от  глаз  врага,  гитлеровцы

обнаружили отряд. С шоссе, проходившего невдалеке, с ревом съехали  немецкие

танки, с другой стороны развернулась в боевой порядок мотопехота противника,

и для застигнутых на открытом поле Виноградова и  его  людей  не  оставалось

ничего другого, как принять свой последний бой. Силы были слишком неравными,

и час спустя маленький отряд перестал существовать, а  его  тяжело  раненный

командир вместе с оставшимися в живых товарищами попал в плен.

 И отчаянный прорыв через Мухавец, и гранатный бой на валах, и последняя

смертная схватка на поле южнее Бреста, и мучительная  рана,  и  тяжкие  годы

плена  -  все  это  он,  Виноградов,  теперь,  спустя  пятнадцать   лет,   с

простодушной легкостью называл "ничего особенного".

 Впрочем, он не был исключением среди  брестских  героев,  да  и  вообще

среди героев Великой Отечественной войны.

 Есть чудесное свойство, удивительное и неотъемлемое качество  характера

этих людей. Наш человек способен вершить поистине великие героические  дела,

как обычное, будничное дело, и при этом вовсе не  считать  себя  героем.  Не

считали себя героями и бывшие защитники Брестской крепости.  Они  рассуждали

так: да, я перенес много трудного, тяжелого там, в  Брестской  крепости,  но

ведь я просто  выполнял  свой  солдатский  долг,  делал  то,  что  мне  было

положено, так же как все эти четыре  года  Великой  Отечественной  войны  на

других  участках  фронта  честно  исполняли  этот  долг  тысячи  и  миллионы

советских воинов.

 Сколько раз приходилось  мне  во  время  поисков  защитников  Брестской

крепости наблюдать эту простоту и  скромность.  Бывало,  с  трудом,  как  бы

распутывая  клубок,  идя  от  человека  к  человеку,  обнаружишь  одного  из

участников обороны, приедешь в город или в село, где он живет, запишешь  его

воспоминания о памятных днях Брестской эпопеи, а потом спросишь:

 - Почему же вы до сих пор не давали о себе знать? Почему не сообщили  о

себе в военкомат или в редакцию газеты?

 Пожмет человек плечами, усмехнется:

 - А что я такого сделал? Что я, герой, что ли?

 - Ну, все-таки защитник Брестской крепости. Их не так много осталось.

 - Да что я сделал, чтоб о себе писать или говорить? Не хуже и не  лучше

других. Ну, трудно было. А другим легко, что ли? Я из Брестской крепости,  а

вон сосед ногу под Сталинградом оставил, а другой в  Севастополе  дрался,  а

рядом старуха живет - у нее три сына на фронте погибли. Что ж я  перед  ними

выставляться буду? Воевал, как другие воевали. Ничего особенного!

 Послушаешь, и правда - разве удивишь  наш  народ  героическими  делами?

Ведь чуть ли не каждый в те военные годы был  настоящим  героем,  то  ли  на

фронте, то ли в тылу, то ли в страшном  гитлеровском  плену.  И  то,  что  в

другие времена казалось бы  поразительным  примером  человеческой  доблести,

выдержки, воли, терпения, самоотверженности,  после  всего  пережитого  нами

вмещается порой в эти два  спокойных,  почти  равнодушных  слова  -  "ничего

особенного".

 Мне пришлось слышать, как эти два слова говорили о себе и русские  люди

Анатолий Виноградов, и  Раиса  Абакумова,  и  армянин  Самвел  Матевосян,  и

украинец Александр Семененко, и белорус Александр  Махнач,  и  татарин  Петр

Гаврилов. Так, наверно, сказал бы о  себе,  будь  только  он  жив,  и  немец

Вячеслав Мейер.

 Да, немец! В числе защитников Брестской крепости  были  советские  люди

более тридцати  наций  и  народностей,  и  среди  них  несколько  немцев  из

Поволжья, героически сражавшихся здесь против немецких фашистов.

 Высокого ясноглазого блондина, старшину  Вячеслава  Мейера,  знал  весь

84-й полк. Он  был  добрым  товарищем,  никогда  не  унывающим  весельчаком,

одаренным  художником,  чьи  остроумные  карикатуры  в  боевых  листках  или

стенгазете неизменно собирали толпу хохочущих бойцов, как только вывешивался

очередной номер.

 В боях он показал себя храбрецом. Он дрался в первом штыковом бою около

казарм своего полка, когда был перебит прорвавшийся в  центральную  крепость

головной отряд немцев. Он  участвовал  в  уничтожении  группы  автоматчиков,

засевших в церкви, ходил в контратаки в районе моста через Мухавец, сражался

в группе Фомина, в казармах 33-го инженерного полка.

 А когда наступали моменты затишья, он по-прежнему шутил, смеялся и  был

неистощим на разные выдумки, стараясь развеселить своих товарищей.

 На  второй  или  третий  день  войны  немецкий  самолет  разбросал  над

Центральным островом кучу листовок, призывающих гарнизон сдаваться  в  плен.

Мейер с несколькими  своими  друзьями-комсомольцами,  ползая  в  развалинах,

собрал целую пачку этих бумажек. На каждой из  них  Мейер  нарисовал  свиную

морду и внизу по-немецки написал крупными  буквами:  "Не  бывать  фашистской

свинье в нашем советском огороде!"

 Потом они попросили разрешения у Фомина сходить за  "языком".  Комиссар

отпустил их, и через два часа комсомольцы вернулись, ведя с собой связанного

и испуганно озирающегося немецкого ефрейтора.

 Его допросили, а затем под хохот  собравшихся  вокруг  бойцов  Мейер  с

помощью клея, добытого в штабной канцелярии, принялся  оклеивать  фашиста  с

ног до головы листовками со свиным рылом. В таком  виде,  похожий  на  густо

заклеенную афишную тумбу, гитлеровец с поднятыми руками был отправлен назад,

к своим. Крепость провожала его громким хохотом, и он уходил,  недоуменно  и

опасливо озираясь, явно не понимая, почему его оставили в живых,  и  еще  не

веря своему счастью. Потом он скрылся за валом в расположении противника,  и

спустя несколько минут  оттуда  беспорядочно  застрочили  по  нашей  обороне

пулеметы, и немецкие мины стали рваться в развалинах казарм. Было ясно,  что

послание Вячеслава Мейера дошло по адресу и гитлеровцы "обиделись".

 Он погиб, этот веселый старшина,  в  самом  конце  июня,  когда  группа

Фомина доживала свои последние дни. И погиб он славной, благородной смертью,

без колебаний отдав свою жизнь во имя спасения товарищей.

 Третий день не удавалось достать воды. Совсем рядом, за окнами  казарм,

в пяти-шести метрах блестел Мухавец. Но на том берегу  немецкие  пулеметчики

настороженно  следили  за  нашей  обороной.  Стоило  только  кому-нибудь  на

мгновение выглянуть  в  амбразуру  -  сразу  несколько  пулеметов  начинали,

захлебываясь, бить по этому  месту.  Ночью  на  валах  за  рекой  загорались

прожектора, наведенные на казармы,  и  каждые  три-четыре  минуты  в  воздух

взлетала осветительная ракета - было светло как днем.

 Уже десятка полтора смельчаков заплатили жизнью за  попытку  спуститься

по крутому травянистому откосу к Мухавцу и набрать воды.  Даже  их  тела  не

удавалось втащить назад под этим огнем.

 Жажда становилась невыносимой. Но если те, кто оставался в  строю,  еще

кое-как терпели, то раненые испытывали страшные мучения. Непередаваемо тяжко

было слушать их хриплые стоны, их умоляющие голоса: "Братцы, воды!  Водички!

Хоть капельку!.."

 Вячеслав Мейер был терпеливым человеком и стойко  сносил  все  лишения,

выпавшие на долю защитников крепости. Но спокойно видеть страдания  раненых,

умирающих друзей он не мог. Человек с добрым,  отзывчивым  сердцем,  он  был

готов на все, чтобы хоть немного облегчить их муки.

 Это произошло среди бела  дня,  в  минуту  непродолжительного  затишья.

Мейер с товарищами отдыхал после очередного боя, сидя  на  полу  у  стены  в

одном из помещений в первом этаже казарм. Здесь был открытый люк  в  подвал,

где на соломе лежали раненые.  Сейчас,  когда  стало  тихо,  их  стоны  ясно

доносились оттуда. Раненый  лейтенант  из  84-го  полка  метался,  кричал  в

полубреду и поминутно просил пить. И Мейер, слыша его стоны, не выдержал.

 Схватив котелок, валявшийся на полу, он бросился к окну. Прежде чем его

успели остановить, старшина выпрыгнул наружу, стремглав сбежал по  откосу  к

воде, зачерпнул котелком и, бережно неся его в обеих руках,  уже  медленнее,

чтобы не расплескать драгоценную воду, взобрался снова наверх.

 Видимо, немецкие пулеметчики на этот раз зазевались  или  их  ошеломила

дерзость внезапной вылазки, но Мейер  успел  добежать  до  окна  и  протянул

котелок товарищам.

 Опершись руками на подоконник, он хотел  впрыгнуть  внутрь,  и  в  этот

самый  момент  с  того  берега  раздалась  очередь.   Руки   Мейера   словно

подломились, и он упал  на  грудь.  Его  втащили  в  помещение,  и  товарищи

склонились над ним. Пуля попала ему в затылок, но он был еще в сознании.

 - Воду... раненым... -  успел  сказать  он,  и  голубые  веселые  глаза

молодого старшины стали мутностеклянными. Мейер был мертв.

 Нам известна его фамилия, у нас есть его фотография,  мы  можем  отдать

дань уважения памяти героя. Этого нельзя сделать в отношении  многих  других

защитников крепости - мы просто не знаем их имен.

 Кто был тот молоденький боец, почти мальчик, о котором вспоминают  люди

44-го полка? Весь день он дрался с какой-то  особой  веселой  удалью,  будто

чувство страха вообще было незнакомо ему. Он первым кидался в бой,  поднимая

за собой других навстречу атакующим автоматчикам, обгоняя всех,  врывался  в

толпу бегущих назад фашистов, разя их  штыком,  и  последним  возвращался  в

укрытие, еще полный боевого возбуждения и желания  скорее  снова  сойтись  с

врагом грудь с грудью.

 И вдруг, уже в конце дня, он был ранен. Мина разорвалась позади него, и

осколок ее попал  ему  в  ляжку.  Рана  оказалась  легкой  -  бойцу  тут  же

перевязали ее, и он, хоть и  прихрамывая,  по-прежнему  ходил  в  атаки.  Но

настроение его было непоправимо испорчено - он не мог  примириться  с  такой

раной.

 - Что же я скажу теперь нашим, когда  они  придут?  -  чуть  ли  не  со

слезами говорил он товарищам. - Ведь они подумают, что я удирал от немцев  -

рана-то у меня сзади. Ребята, вы же видели - я вперед шел, когда ранило...

 Его успокаивали, но он был неутешен и  вовсе  не  думал  ни  о  смерти,

подстерегающей его здесь на каждом шагу, ни  о  тяжелых  лишениях  осады,  а

только о своем ранении, которое считал таким позорным, и о том,  как  стыдно

ему будет, когда придут свои.

 Невдомек было этому юному солдатику-герою, что через  три  дня  другая,

смертельная рана в грудь навсегда уложит его и, когда спустя три года придут

сюда свои, только кости его будут белеть где-то в крепостных развалинах.

 В этой книге рассказывается о десятках защитников  Брестской  крепости.

Но сотни и  тысячи  имен  таких  же  достойных  славы  героев  обороны,  как

погибших, так и живых, здесь не упомянуты. Даже  всех  уцелевших  невозможно

перечислить в одной книге,  а  другие  -  и  таких  огромное  большинство  -

остаются доныне безымянными.

 Кто, например, назовет нам фамилию неизвестного музыканта  из  оркестра

44-го стрелкового полка? Вместе с группой своих товарищей  в  первые  минуты

войны при разрыве тяжелой авиабомбы он был завален в помещении музыкантского

взвода. Они оказались заживо похороненными под грудой камней,  и  спасти  их

было невозможно, потому что этот участок казарм  находился  под  непрерывным

обстрелом и бомбежкой и к развалинам никто  не  мог  подступиться.  И  тогда

люди, находившиеся неподалеку, сквозь грохот  взрывов  вдруг  услышали,  как

из-под этих развалин раздались звуки музыки. Неизвестный музыкант  играл  на

трубе "Интернационал". Он как  бы  прощался  этим  со  своими  товарищами  и

говорил, что умирает как верный сын Советской Родины.

 Петя Клыпа рассказал мне о подвиге одного политрука,  фамилии  которого

мы также до сих пор не знаем. В первые минуты войны этот политрук собрал под

своим командованием бойцов из разных частей и подразделений и вместе с  ними

дерзко двинулся прямо навстречу гитлеровцам, наступавшим  с  северной  части

крепости. Маленький отряд занял каменное здание  на  берегу  Мухавца  против

Центрального острова  и  своим  огнем  преградил  дорогу  врагу.  Тем  самым

политрук и его бойцы  предотвратили  возможный  прорыв  противника  в  центр

крепости с тыла, со стороны главных трехарочных ворот.

 Они держались  в  этом  доме  почти  до  самого  вечера,  пока  наконец

гитлеровцы не подтащили сюда орудия и не начали прямой наводкой обстреливать

здание, разрушая его. К концу дня  у  политрука  осталась  только  небольшая

группа бойцов,  и,  воспользовавшись  минутой  затишья,  он  вместе  с  ними

бросился вплавь  через  Мухавец  в  центральную  цитадель,  где  в  казармах

находились наши. Но когда они вышли на берег, на них  из  засады  неожиданно

напал отряд автоматчиков. Тогда политрук приказал своим людям бежать  к  тем

отсекам казарм, которые были заняты нашими бойцами, а  сам  с  пистолетом  в

одной руке и с  гранатой  в  другой  бросился  навстречу  врагам.  Он  хотел

задержать гитлеровцев и дать возможность своим бойцам спастись.

 Его тотчас же окружили и схватили, выкручивая  руки,  стараясь  вырвать

пистолет и гранату. Но он в этой борьбе сумел дотянуться ртом до  гранаты  и

зубами выхватил кольцо. Произошел взрыв.  Петя  Клыпа  рассказывал,  что  он

видел  потом  труп  этого  политрука  на  берегу  Мухавца.  Грудь  его  была

разорвана, в неестественно выкрученной руке по-прежнему зажат пистолет, а  в

зубах стиснуто  кольцо  гранаты,  и  вокруг  него  разбросаны  тела  врагов,

уничтоженных этим взрывом.

 Великое множество было таких безвестных храбрецов, ибо там, в крепости,

почти каждый становился подлинным героем. И неудивительно, что в наше  время

слова "защитник Брестской крепости" стали равнозначными слову "герой".

 Есть братские могилы  павших,  над  которыми  на  постаменте  вознесена

бронзовая фигура воина с  винтовкой  или  гранатой,  устремленная  вперед  в

напряженном боевом порыве. Десятки имен в  несколько  длинных  рядов  бывают

высечены на постаменте такого памятника. Но только одна фигура -  воплощение

мужества и доблести -  возвышается  над  землей,  и  невольно  кажется,  что

лежащие там, в темной глубине, погибшие герои выслали его - одного из них  -

сюда, наверх, под солнце, как своего постоянного-полномочного представителя.

Разве каменные руины Брестской крепости не такая же братская могила геройски

павших воинов? Пусть же и книга, которую вы сейчас читаете,  будет  скромным

памятником на этой грандиозной братской могиле. И пусть помнит читатель, что

за каждым описанным здесь героем  славной  обороны  стоят  десятки  и  сотни

других - неназванных, безвестных.

 

СОДЕРЖАНИЕ: «Брестская крепость»

 

Смотрите также:

 

Брестская крепость    Борис Васильев – «В списках не значился»

 

НАДПИСИ ЗАЩИТНИКОВ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ НА ЕЕ СТЕНАХ

 

Вторая мировая война  Великая Отечественная Война  Предсмертные письма борцов с фашизмом   "От Советского Информбюро"   Орлята партизанских лесов  "Бабий Яр"

 

Всемирная история   История Войн 

 

РОССИЯ В ХХ веке

Великая Отечественная война (1941-1945 гг.)

 

История России (учебник для ВУЗов)

Глава 11. Великая Отечественная война

Начало Великой Отечественной войны

 

BОEHHO-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ СССР И ГЕРМАНИИ. Начальный период военных действий

Решающие сражения Великой Отечественной войны