Великая Отечественная Война

Брестская крепость

Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 Вот что помнил Филь о боях в Брестской крепости. Все это было тщательно

застенографировано во время наших бесед.  Наступил  момент,  когда  я  снова

спросил его о том, что произошло с ним в плену и как случилось, что  он  был

обвинен в измене Родине. И тогда Филь подробно рассказал мне историю  своего

пребывания в гитлеровских лагерях и освобождения из плена.

 Захваченный врагами без сознания в развалинах крепости, он был  сначала

доставлен в лагерь  около  польского  города  Бяла  Подляска,  в  нескольких

десятках километров от Бреста. В этом лагере, разделенном колючей проволокой

на клетки, так называемые  "блоки",  под  открытым  небом,  почти  без  пищи

содержались многие тысячи советских солдат и  командиров,  попавших  в  руки

врага на разных участках фронта.

 Рана Филя заживала медленно, и последствия  контузии  еще  давали  себя

знать. Он только начал выздоравливать, когда гитлеровцы решили провести учет

пленных в том блоке, где находился Филь. Сначала пришел лагерный переводчик,

проводивший  предварительный  опрос.  Это  был  польский  еврей,   владевший

немецким языком, человек, который, впрочем, понимал,  какая  судьба  ожидает

его у фашистов. Он сочувствовал пленным и старался помочь им  в  меру  своих

возможностей.

 Спросив фамилию и национальность Филя, он отозвал его в сторону.

 - Слушай, у тебя очень удобная фамилия, - сказал он. -  Она  похожа  на

немецкую. С такой фамилией ты можешь неплохо устроиться. Скажи им, что ты из

обрусевших немцев или немец по отцу - "фольксдойче", как они  это  называют.

Тогда тебя освободят из лагеря, пошлют на легкую работу, а может быть,  даже

примут служить в германскую армию. А если скажешь, что русский,  тебе  будет

очень трудно.

 К  удивлению  переводчика,  Филь  даже  не  поблагодарил  его  за   это

предложение. Он только мрачно опустил голову и молча  отошел.  Но  внутри  у

него все кипело.

 Филь  понимал,  что  было  бы   бесполезно   объяснять   свои   чувства

переводчику, хотя тот искренне хотел помочь пленному.  Для  этого  человека,

воспитанного в панской капиталистической Польше, остались бы  пустым  звуком

все слова о чести и достоинстве советских людей, советских воинов. Разве мог

он, представитель совсем другого мира, догадаться о  том,  какое  возмущение

вызвали его слова  в  душе  этого  измученного,  босого,  голодного,  но  не

покоренного пленного в изодранной красноармейской гимнастерке! Разве мог  он

понять,  что   для   Филя,   коренного   русского   человека,   воспитанного

Коммунистической партией и Советской властью, выросшего в  рядах  комсомола,

сама мысль о том, чтобы выдать себя за полунемца, служить врагу, а тем более

надеть на плечи ненавистную фашистскую шинель, была нестерпимо унизительной,

чудовищно невозможной!

 На другой день пленных привели в дощатый  барак-канцелярию.  Человек  в

немецкой  военной  форме,  сидевший   за   столом,   положил   перед   собой

незаполненную карточку военнопленного  и,  приготовившись  писать,  резко  и

повелительно спросил ломаным русским языком:

 - Фамилия, имя, национальность?

 - Филиппов, - сказал Филь. - Александр Филиппов. Русский.

 Так Александр Филь стал на несколько лет Александром Филипповым,  чтобы

там, в плену, никто и никогда не подумал, что он может иметь какое-то,  даже

отдаленное отношение к врагам своей  страны,  своего  народа  -  к  немецким

фашистам.

 Рана его постепенно зажила, и он стал обдумывать план побега, как вдруг

однажды большую группу пленных, в числе которых был и он, посадили в  вагоны

и повезли в Германию. А затем в одном из немецких портов их загнали  в  трюм

парохода, и после многодневного плавания Филь и его  товарищи  по  несчастью

очутились на заметенном  снегом  полуострове,  в  дальних  северных  лагерях

оккупированной фашистами Норвегии.

 Три с лишним года провел Филь на этом клочке земли, окруженном почти со

всех сторон холодным, суровым морем. Здесь, в  лагере,  строго  охранявшемся

эсэсовцами, он испытал все ужасы фашистского  плена  -  непосильный  труд  в

каменных карьерах и вечный голод, побои и болезни, издевательства  охраны  и

постоянную угрозу смерти. Но никогда за все эти годы Филь  ничем  не  унизил

себя перед врагом,  ничем  не  запятнал  совести  и  достоинства  советского

гражданина.

 Наступил долгожданный  день  освобождения.  9  мая  1945  года  пленные

разоружили свою охрану, провели взволнованный митинг и  под  красным  флагом

отправились в лежавший неподалеку  маленький  норвежский  городок.  А  месяц

спустя из столицы  Норвегии  Осло  отошел  празднично  украшенный  эшелон  с

партией  возвращавшихся  на  родину  пленных,  среди  которых  ехал  уже  не

Филиппов, а Александр Филь. И  когда,  миновав  Швецию  и  Финляндию,  поезд

пересек советскую границу, он вместе с товарищами не  мог  удержать  слез  в

этот незабываемый момент встречи с родной землей.

 Государственную проверку пленные, вернувшиеся из Норвегии, проходили  в

одном из городков Марийской АССР. Не раз следователь вызывал Филя,  подробно

допрашивал его о  пребывании  в  плену.  При  этом  он  особенно  настойчиво

допытывался, не записался ли в свое время Филь в части,  которые  формировал

из числа изменников  Родины,  перешедших  на  сторону  гитлеровцев,  генерал

Власов. Филь отвечал и устно и письменно, что он бывший комсомолец и  всегда

считал власовцев предателями. Как и подавляющее большинство  наших  пленных,

он  каждый  раз  решительно  отказывался  записаться  во  власовские  части,

несмотря на то, что после такого отказа непокорных избивали, морили  голодом

и лагерный режим становился для них еще более строгим.

 Проверка подходила к концу. В последний раз  Филя  вызвал  следователь.

Это был один из тех людей, кто действовал противозаконными методами, которые

насаждал тогда авантюрист и враг народа Берия. Но Филь в то время ничего  об

этом не знал.

 Следователь положил перед  ним  два  экземпляра  протокола  проверки  и

предложил подписать их. Филь взял один из них, чтобы прочитать.

 - Ты что? Советской власти не веришь? - с  угрозой  в  голосе  внезапно

спросил следователь.

 И  Филь,  чистосердечно  думая,  что  этот  человек  в  военной   форме

действительно является настоящим представителем его родной Советской власти,

просто и доверчиво сказал:

 - Конечно, верю!

 И подписал, не читая, оба протокола.

 Его отпустили, и вскоре он получил предписание отправиться  в  Якутскую

АССР, в город Алдан. Еще не понимая,  что  произошло,  он  приехал  туда  и,

явившись, как ему было приказано, в Алданский районный отдел  НКВД,  увидел,

как на его глазах принадлежащие ему  документы  вдруг  достали  из  папки  с

надписью "Власовцы".

 Он тут же запротестовал, но в ответ ему показали подписанное  им  самим

признание в том, что он вступил  в  армию  генерала  Власова.  Как  изменник

Родины, он был приговорен к шести годам заключения и отправлен в Якутию.

 Это были тяжелые, гнетущие годы в его жизни. Филь честно,  отдавая  все

силы, работал на золотых  приисках,  потом  стал  бухгалтером  в  приисковом

управлении. Но, что  бы  он  ни  делал,  мысль  о  позорном  пятне,  которое

поставлено на его биографию, не давала ему покоя и тяжким камнем  лежала  на

сердце. Замечая иногда недоверие к себе, а порой заранее опасаясь,  что  ему

не доверяют, как предателю, он замкнулся, стал мрачным и нелюдимым. Он  даже

не пытался разыскивать своих родных и довоенных  друзей:  ему  страшно  было

подумать, что они, знавшие прежнего, веселого Сашу Филя,  могут  поверить  в

его предательство.

 Тем дороже была для него встреча  с  женщиной  -  местной  жительницей,

которая сразу поверила в него и полюбила. Семья ее вскоре стала  его  родной

семьей, ее сын - его сыном, и, когда в 1952 году истек срок  несправедливого

наказания, Филь остался жить в Якутии, на родине своей жены и ребенка.

 Такова была печальная история Филя. По моей просьбе он рассказал мне  и

свою довоенную биографию, оказавшуюся одновременно и простой и сложной.

 Александр Митрофанович  Филь  -  сын  бедняка  крестьянина  из  станицы

Тимашевской на Кубани. И отцы и деды его были русскими, а  фамилия,  видимо,

досталась им в наследство от очень далеких предков. Впрочем,  многие  жители

Тимашевской носили эту фамилию.

 В детстве Саша Филь бежал из дому,  беспризорничал,  а  потом  попал  в

Ростов, в семью старого большевика, героя гражданской войны на  Кавказе.  Он

воспитывался в этой семье,  получил  специальность  бухгалтера,  работал,  а

впоследствии поступил на первый  курс  юридического  факультета  Ростовского

университета. Со студенческой скамьи он  был  призван  в  армию  и  попал  в

Брестскую крепость.

 Словом, ничто ни в биографии Филя, ни в его поведении  в  дни  боев  не

давало права предполагать, что он мог стать предателем  Родины.  Да  и  весь

склад этого человека, весь его характер, каким он раскрылся передо  мной  во

время наших бесед, подтверждали это. Я пришел к твердому убеждению, что Филь

является  честным  и  преданным  советским  человеком,  и   решил   добиться

пересмотра его дела.

 Помню, мы закончили запись  его  воспоминаний  уже  на  исходе  зимнего

февральского дня, часов в  пять  вечера,  когда  за  окнами  зажглись  яркие

московские огни. Я тут же поднял трубку и  позвонил  генерал-майору  Евгению

Ивановичу Барскому, занимавшему  тогда  пост  Главного  военного  прокурора.

Вкратце объяснив ему суть дела, я просил его помощи.

 На другой же день, в десять часов утра, генерал Барской принял  меня  и

Филя. Он  внимательно  выслушал  нас  обоих,  немедленно  вызвал  работников

прокуратуры и приказал им срочно начать проверку дела Филя.

 Срок командировки Филя кончался - ему пора было отправляться в обратный

путь. За день до отъезда он пришел ко мне и принес на память  написанное  им

стихотворение. Наверху я прочел трогательное посвящение:  "С  благодарностью

души и любовью сердца". Стихи, с точки зрения литературной, были  далеко  не

совершенны, но в них подкупали простота и искренность чувства. Филь писал  о

том волнении, с каким он приехал в столицу, рассказывал о  своих  московских

впечатлениях. Я был очень тронут этим подарком, и мы тепло распрощались.

 Филь  уехал,  а  я,  продолжая  разыскивать  других  героев   Брестской

крепости, время  от  времени  заходил  или  звонил  в  Военную  прокуратуру,

поддерживая  постоянный  контакт  со   следователями,   которые   занимались

проверкой его дела.

 Нужно сказать, что работники Главной военной прокуратуры - полковник В.

П. Маркарянц и подполковник Г. И. Дорофеев -  проявили  глубоко  человечное,

исключительно внимательное отношение к делу Филя. Были затребованы документы

из архивов, из дальних городов, кропотливо проверен весь материал обвинения,

и постепенно картина все больше прояснялась.

 Прошел почти год. Однажды, когда я пришел в  прокуратуру,  подполковник

Г. И. Дорофеев, достав папку с делом Филя, сказал мне:

 - Сейчас можно считать установленным, что Филь никогда  не  надевал  на

себя власовской формы и не брал в руки  оружия.  Остается  выяснить  вопрос:

записывался ли он во власовцы?  Дело  в  том,  что  во  всех  своих  прежних

показаниях он отрицал это. Но вот есть два документа,  видимо  написанных  и

подписанных им. Здесь он,  противореча  самому  себе,  признается,  что  был

записан во власовскую часть. В этом противоречии предстоит разобраться.

 Он показал мне два документа, в которых Филь  действительно  признавал,

что власовцы завербовали его. В самом деле, почерк,  которым  были  написаны

эти документы, был похож на руку Филя - такой же четкий,  типично  писарский

почерк, как и у него. Но, как только я стал присматриваться  и  сличать  эти

документы с другими, написанными  Филей,  стало  заметно  явное  различие  в

почерках. Многие буквы в этих двух показаниях выглядели совсем иначе, чем  в

анкетах или автобиографии, составленной рукой Филя.

 Я обратил на это внимание Г. И. Дорофеева. Он согласился, что некоторая

разница  есть,  и  сказал,  что  собирается   послать   эти   документы   на

графологическую экспертизу.

 Когда неделю спустя я позвонил Дорофееву, он с  радостью  сообщил  мне,

что экспертиза состоялась и эксперты единодушно признали, что оба показания,

вызвавшие  сомнения,  написаны,  несомненно,  не  Филей,  а  кем-то  другим.

Собственноручной была только его подпись. Таким  образом,  все  объяснилось:

это и были те два документа, которые следователь заставил Филя подписать  не

читая.

 С  заключением  следователей  дело  Филя  было   послано   Генеральному

прокурору СССР. Словом, в начале января 1956 года я смог наконец  дать  Филю

долгожданную телеграмму. При этом я послал ее  не  по  его  личному  адресу.

Хотелось, чтобы как можно больше людей узнало  об  этом  радостном  событии,

чтобы все сослуживцы Филя, знавшие его в  тяжелые  времена,  когда  над  ним

тяготело несправедливое обвинение, быть может, и не  доверявшие  ему  тогда,

сейчас удостоверились бы в его полной невиновности. Именно поэтому  я  решил

телеграфировать прямо в адрес управляющего трестом "Якут-золото ". Вот текст

этой телеграммы:

 "Алдан, Якутзолото,  Заикину,  для  начальника  лесоучастка  Ленинского

приискового  управления  Александра  Митрофановича  Филя.  Тридцать  первого

декабря Генеральный прокурор подписал постановление о Вашей полной моральной

реабилитации. Постановление  выслано  в  Алдан,  днями  Военная  прокуратура

высылает в Ваш адрес официальную бумагу.  Поздравляю  Вас,  героя  Брестской

крепости, с полным восстановлением Вашего доброго имени ".

 Уже вскоре я получил восторженную телеграмму Филя, а затем его  письмо,

говорившее о том, что он сейчас почувствовал себя  возрожденным  к  жизни  и

полон радостных надежд на  будущее.  Оказалось,  что  я  был  прав  в  своих

предположениях - телеграмма, посланная в адрес Заикина, обошла весь трест, а

потом и Ленинское приисковое управление. Товарищи горячо поздравляли Филя  с

радостным для него событием.

 Летом 1956 года Филь взял на работе отпуск и снова приехал в Москву: он

направлялся к себе на родину, в станицу Тимашевскую, где не  был  уже  много

лет. Там он нашел множество близких и дальних родственников,  оказавших  ему

горячий, радушный прием. А потом он поехал в Ереван к Матевосяну.  Я  всегда

жалел, что мне не довелось присутствовать при этой  волнующей  встрече  двух

однополчан, о которой потом Филь много рассказывал мне.

 Прошло еще полгода, и в январе 1957 года я снова послал поздравительную

телеграмму в Якутию. Я поздравлял Филя с высокой правительственной  наградой

- орденом Отечественной войны, которым были отмечены его доблесть и мужество

при обороне Брестской крепости.

 Чтобы закончить историю Александра Митрофановича Филя, я могу добавить,

что в том же году он решил стать коммунистом, и я, узнав об этом, тотчас  же

отослал ему свою партийную рекомендацию. Сейчас Филь уже находится  в  рядах

КПСС. Я глубоко убежден, что он всегда будет достойным членом партии, так же

как был  достойным  защитником  Родины  в  дни  памятной  обороны  Брестской

крепости.