Справочная библиотека: словари, энциклопедии

Энциклопедический словарь

Брокгауза и Ефрона

Эвдаймонизм или эвдемонизм (от  Eudaimonia  -  счастье)  -  этическое

направление,  полагающее  своим  принципом  или  целью  жизни   счастье.

Греческое слово  eudaimonia,  подобно  русскому  "счастье",  обозначает,

во-первых,  субъективное  состояние   удовлетворенности,   во-вторых   -

объективный условия, так называемые внешние блага, вызывающие  состояние

удовлетворенности  (здоровье,  богатство  etc.).  Хотя   оба   элемента,

субъективный и объективный, обыкновенно тесно связаны, однако возможно и

полное  их  расхождение,  т.  е.  человек  может  быть  несчастным   при

наличности всех объективных данных, обусловливающих счастье, и наоборот.

Второе хорошо иллюстрируется индийской сказкой о  том,  как  искали,  по

приказанию  царя,  рубашку  счастливого  человека,  и  во  всей  империи

счастливым оказался один нищий, рубашки не имевший.  Сообразно  различию

указанных элементов счастья и виды эвдаймонизма оказываются различными, смотря  по

моменту,  которому  придается  решающее  значение.  Родовое  понятие  эвдаймонизма

распадается на два главных вида:  гедонизма,  усматривающего  счастье  в

индивидуальном наслаждении,  и  утилитаризме  усматривающего  счастье  в

возможном  благополучии  большинства   людей,   причем   центр   тяжести

естественно  передвигается  от  индивидуума  в  социальную  сферу  и  от

субъективизма  -  в  область  объективных  условий   благополучия.   Вся

древнегреческая  этика  носит  на  себе   характер   более   или   менее

эвдаймонистический,  причем  чистый  гедонизм  (киренаиков)   постепенно

заменяется "моралью расчета" и допускает, наряду с  своей  эгоистической

основой, мотивы альтруистического характера. Так например, этика Платона

и  Аристотеля  далеко  отошла  от  эгоистического  гедонизма  Аристиппа;

однако, основа этических воззрений обоих гениальных мыслителей  остается

эвдаймонистической. Платон (в  "Филебе")  и  Аристотель  в  "Никомаховой

этике" нисколько не сомневаются  в  том,  что  eudaimonia  есть  принцип

этики, и расходятся с киренаиками лишь относительно  средств  достижения

счастья. Оба мыслителя сознают слабость эгоизма, как  основы  морали:  в

изречении  Платона,  которое  он  охотно  повторяет  -  "лучше   терпеть

несправедливость, чем быть несправедливым", -  яснее  всего  чувствуется

стремление к освобождению этики из оков эгоизма и эвдаймонизм Христианская мораль

представляет собой разрыв с античной, узко-национальной и индивидуальной

нравственностью. Нравственность греков, сколько бы они  не  заблуждались

относительно принципов е„, может быть названа автономной, ибо понятие  о

счастье ставится  в  прямую  зависимость  от  человеческого  творчества;

христианскую мораль следует назвать гетерономной в том  смысле,  что  е„

этические нормы и понятия о счастье стоят в зависимости  от  религиозных

представлений, данных  Откровением  и  поэтому  независимых  от  разума.

Христианство изменило воззрение на формальную сторону этических  норм  и

на их происхождение, но в содержании удержало эвдаймонистический момент,

сделав его трансцендентным. Счастье, как цель, определяющая человеческую

нравственность, достигается в ином мире, в котором нет разногласия между

нравственным достоинством и его естественным результатом - счастьем. Но,

сделав эвдаймонию трансцендентной, христианство,  вместе  с  тем  должно

было  признать  негодность  эгоистической  и  гедонистической  морали  в

пределах мира явлений.  Действительно,  ежели  нравственные  нормы  суть

веления  Бога,  проистекающие  из  Его  природы,  то  они  должны  иметь

абсолютное  значение  и  тем  самым  исключать  принципы,  с   ними   не

согласимые. Таким образом, гедонизм  и  более  утонченная  его  форма  -

"мораль расчета", взвешивающие и оценивающие различные виды  наслаждения

с точки зрения рассудка и пользы для индивида - оказались упраздненными.

Универсальный характер христианства и социальная его  тенденция  сделали

невозможным  возвращение  к  эвдаймонизму  в  форме  индивидуальной,   и   попытки

восстановления  эвдаймонизма  по   необходимости   должны   были   принять   форму

утилитаризма, видящего цель жизни  не  в  индивидуальном  счастье,  а  в

счастье возможно большего  числа  людей.  Вся  этика  западноевропейских

народов по своему содержанию остается христианской и  в  будущем  нельзя

предвидеть изменения этих принципов. Ницшеанство, отвергающее содержание

христианской морали, не дает почвы для  развития  этических  начал,  ибо

представляет собой чистейший  натурализм,  т.  е.  отрицание  не  только

христианской нравственности , но и  нравственности  вообще.  Современная

этика,  оставаясь  по  существу  христианской,  с  ослаблением  веры   в

догматику, а также  в  личное  бессмертие,  должна  была  устранить  или

ограничить эвдаймонистические элементы христианской морали,  на  которую

указано выше.  Сверх  того,  в  этических  учениях  все  более  и  более

выступает на первый план социальный  момент,  отнюдь  не  противоречащий

христианству. Если, таким образом, в содержании  нравственного  сознания

человечества не произошло в течение почти  2-х  тысяч  лет  существенных

изменений, то нельзя того же  сказать  относительно  формы.  Обоснование

этических  требований  естественно  должно  было   стать   иным,   чисто

рациональным, т. е. не зависимым от религиозных  представлений.  В  этом

отношении Канту принадлежит большая заслуга, не в том,  что  он  пытался

обосновать религию нравственностью, - дело , на наш взгляд, безнадежное,

- а в том, что  он  оправдание  этических  требований  искал  вне  сферы

религиозной.